Симон Андре, Моруа Андре. О тех, кто предал Францию

Подождите немного. Документ загружается.

А н д р е Ж е р о

(ПЕРТИНАКС)

Гамелен

Кто не знает позиции французского и английского пра-

вительства в течение долгого периода ожидания, предше-

ствовавшего новой европейской войне? Как известно, ре-

шение дать отпор было принято лишь через 18 месяцев

после того, как Германия начала опрокидывать погранич-

ные столбы в Европе, то есть когда соотношение сил су-

щественно изменилось и притом не в нашу пользу. Но

деятельность французского генерального штаба в решаю-

щие годы — с лета 1935 года до лета 1939 года — все

еще остается покрытой мраком неизвестности. Пришло

время познакомиться с ней поближе.

7 марта 1936 года германские войска вступили в деми-

литаризованную рейнскую зону. Во главе французской

армии стоял тогда генерал Гамелен, занимавший этот

пост уже в течение 14 месяцев. Он проявил в данном

случае некоторую осторожность. Он не отказывался окку-

пировать Саарскую область; но он не соглашался с

премьер-министром Сарро, который считал нужным моби-

лизовать только три последних контингента запасных. Га-

мелен говорил, что если предпринимать какие-либо воен-

ные операции, то правительство должно быть готово до-

вести их до конца и, в случае необходимости, объявить

всеобщую мобилизацию. Французский военный аппарат не

обладал гибкостью. Пускать его в ход частично — значило

бы рисковать общей аварией. Мы тогда впервые стали до-

гадываться, какими неприятностями грозит недостаток

гибкости — недостаток, за который нам пришлось так же-

стоко поплатиться в 1940 году. Впрочем, Гамелен одно-

временно дал понять, что при правильном использовании

321

нашего военного механизма, он вполне уверен в его не-

победимости.

В начале сентября 1938 года, во время нюрнбергского

съезда, генерал Гамелен снова выступил на авансцену.

В сопровождении генералов Жоржа и Бийотта он посетил

премьера Даладье и заверил его, что демократические

державы смогут «диктовать мир».

25 сентября того же года на совещании в Лондоне

(состоявшемся сейчас же после поездки Чемберлена в

Годесберг) он высказался в том же духе в присутствии

Чемберлена, сэра Томаса Инскипа, Даладье и француз-

ского посла в Англии Корбена. А когда он узнал, что

Боннэ тенденциозно истолковывает некоторые его заявле-

ния и что это встревожило Чемберлена и лорда Галифак-

са, Гамелен обратился к английскому военному министру

Хор-Белиша с письмом, в котором точно определил свою

позицию.

Накануне Мюнхена генерал Гамелен еще раз изложил

свою точку зрения. В письме к Даладье он подробно

объяснил, до каких пределов, по его мнению, можно итти

на уступки Гитлеру. Он подчеркивал, что нельзя отдавать

немцам ни главной линии чехословацких укреплений, ни

стратегических железнодорожных путей Чехословакии, ни

чехословацких военных заводов.

14 марта 1939 года, через 6 месяцев после Мюнхена,

я встретился с генералом Гамеленом на обеде у одного

из иностранных послов. Германские войска шли в это

время на Прагу. Никто уже не рассчитывал, что герман-

ский разлив можно остановить дипломатическими перего-

ворами или каким-нибудь компромиссом; это можно было

сделать только силой. Я спросил Гамелена, не является

ли обстановка сейчас менее благоприятной, чем до Мюн-

хена. «Несомненно, — ответил он и добавил: — В конечном

счете мюнхенское соглашение обернулось против нас». И

он начал объяснять почему. Германская армия усилилась

как количественно, так и качественно. Если в 1938 году

насчитывалось лишь 100 германских дивизий (причем 50

из них были недостаточно обучены и недостаточно уком-

плектованы опытными офицерскими кадрами), то теперь у

Германии 140 дивизий. Вместо трех бронетанковых диви-

зий 1938 года, Германия располагает теперь пятью, и

вскоре эта цифра удвоится. Три чехословацкие бронетан-

ковые дивизии не только войдут в состав германской ар-

322

мин, но и снабдят ее ценными образцами вооружения.

Воздушный флот Геринга насчитывает теперь около 6 000

самолетов против 3 500 или 4 000 в прошлом году. Линия

Зигфрида, состоявшая в 1938 году почти исключительно

из полевых укреплений, теперь сооружена наново из бе-

тона и стали. Германская военная промышленность рабо-

тает с полной нагрузкой, тогда как французские инжене-

ры все еще спорят о преимуществах различных моделей

и ломают голову над всевозможными производственными

проблемами. И, наконец, в руки немцев попала не только

материальная часть 30 чехословацких дивизий и всех

чехословацких укреплений, но и превосходнейшие чехосло-

вацкие заводы, которые уже начали работать для Гер-

мании.

Но несмотря на все это, несмотря на то, что, по его

собственному признанию, наши силы сократились по срав-

нению с германскими (за исключением авиации; здесь от-

ставание франко-британской авиации, пожалуй, уменьши-

лось с пропорции 1:10 до 3:10), Гамелен попрежнему

был уверен в победе союзников. В июле я снова встретил

его. Он все еще не потерял своей уверенности. Гамелен

считал, что война начнется примерно в двадцатых числах

сентября. По его предположениям, Муссолини настаивает

на оттяжке до первых снегопадов, так как тогда Италии

легче будет оборонять Альпы.

Мне известно, что Боннэ, подробно беседовавший с Га-

меленом приблизительно за неделю до объявления войны

Германии, не нашел его обескураженным. Иными словами,

генерал Гамелен нисколько не был удручен потерей воз-

можности развернуть маневренную войну против Германии

на полях Восточной Европы от Балтийского моря до Кар-

пат. Он предвидел, что польское сопротивление будет

быстро сломлено и Франция не получит поддержки на от

одного из восточно-европейских государств, даже находя-

щихся под явной угрозой. Все французские расчеты были

опрокинуты, но это его не пугало.

3 сентября возникла новая возможность восстановить

равновесие сил. Италия объявила о своем нейтралитете.

Но это был особый сорт нейтралитета — в полной гармо-

нии с «железным пактом» 22 мая между фюрером и дуче.

Это означало, что Муссолини намеревается драться на

стороне Германии всеми средствами, кроме оружия, и

одновременно желает пользоваться преимуществами ней-

323

тралитета. Муссолини и Гитлер обменялись телеграммами,

показывающими, что именно в этом и заключается смысл

занятой Италией позиции «невоюющей страны». Мы стоя-

ли перед выбором: примириться с этим трюком или же

потребовать, чтобы Италия пришла к соглашению с

нами.

В октябре я беседовал с лучшим французским специа-

листом по итальянским делам. Несмотря на «железный

пакт», согласно которому война отсрочивалась на три го-

да, и несмотря на то, как обошлись недавно с Чиано в

Зальцбурге, Муссолини еще 3 сентября хотел немедленно

вступить в войну. Бадолио и другие итальянские генералы

старались удержать его, доказывая, что нельзя воевать

без артиллерии, не говоря уже обо всем прочем. По сло-

вам моего собеседника, итальянское высшее командова-

ние не остановилось бы в тот момент перед государствен-

ным переворотом, если бы Муссолини не внял этим пре-

достережениям. Италия испытывала недостаток в самых

необходимых материалах. После сентября 1938 года в

Италии едва ли был построен хоть один самолет. У Ита-

лии, в сущности, не оставалось никакого выбора. Пока

Германия была занята в Польше, мы должны были про-

сто «взять Италию за горло». Припугнув Италию, мы могли

бы повернуть ход событий в обратную сторону и доказать,

что мы еще в состоянии блокировать противника. Но мы

упустили момент.

Но генерал Гамелен был не лучше всяких Даладье,

Боннэ и большинства других французских политиков, мало

понимавших, какие блестящие возможности открывает пе-

ред нами Апеннинский полуостров. Подобно им, Гамелен

предпочитал уклоняться от решения этой проблемы. В

конце августа Совет национальной обороны обсуждал

необходимые ответные меры на случай, если Италия вы-

ступит против нас. Генерал Вийемен, командующий фран-

цузским военно-воздушным флотом, решительно выска-

зался за налеты наших тунисских бомбардировщиков на

стратегические пункты в Италии. Гамелен же считал до-

статочным «занять место на балконе»; под этим выраже-

нием он подразумевал, что французские войска должны

расположиться на высотах, господствующих над долиной

По, откуда они смогут вторгнуться в Италию весной

1940 года. Командующий французским военно-морским

флотом адмирал Дарлан, обычно заносчивый и крикливый.

324

на сей раз помалкивал. Мне говорили, что генерал Вей¬

ган очень хорошо понимал, чего требуют интересы Фран-

ции. Но в тот момент решающее слово принадлежало

не ему.

Как объяснить невозмутимое спокойствие генералис-

симуса, когда будущее готовит потоки огня и крови?

Объяснение только одно: абсолютная вера в линию Ма-

жино.

Это credo покоилось на трех «догматах».

Первый из них — убеждение в превосходстве оборо-

нительного оружия над наступательным. «Чтобы сломить

оборону противника, атакующий должен иметь втрое

больше пехоты, в шесть раз больше артиллерии и в две-

надцать раз больше боеприпасов». Эта фраза заимствова-

на из книги генерала Шовино «Возможно ли еще втор-

жение?» и с одобрением цитируется в предисловии к ней,

автор которого — маршал Петэн. Второй «догмат» — глу-

бокая уверенность французского командования, что нем-

цы, как бы они ни хвалились, не придумали еще верного

средства для прорыва оборонительных линий противника.

Самолеты и танки не смогут разрешить задачу, которая в

прошлую войну оказалась не под силу артиллерии вместе

с пехотой. Наконец третий «догмат» — уверенность, что

предстоящая война будет войной на истощение. Линия

Мажино позволит Франции и Англии не спеша мобилизо-

вать свои ресурсы и самим выбрать момент для перехода

в наступление.

Пренебрежительное отношение к количественному

фактору давало себя знать и в Англии, и во Франции.

Англичане не очень торопились с формированием новых

дивизий, а во Франции планы мобилизации колониальных

войск, разработанные министром колоний Жоржем Ман¬

делем, оказались явно недостаточными.

А между тем, вера в линию Мажино вовсе не исклю-

чала возможности англо-французского контрнаступления в

случае, если бы германская армия была расшатана не-

удачными атаками на укрепленную линию французов.

Французское командование не зарекалось даже от манев-

ренной войны, если бы удалось захватить германскую ар-

мию врасплох на бельгийско-германской границе.

325

Эти взгляды о превосходстве обороны над нападением

были присущи не только Гамелену. Они целиком разделя-

лись Петэном, Вейганом и всей военной верхушкой. Их

придерживались и кадровые и отставные командиры.

Правда, полковник де Голль, начиная с 1933 года, неод-

нократно подчеркивал, что самолеты и танки дают воз-

можность прорвать фронт. Но его считали еретиком.

Вейган, благодаря Поля Рейно за книгу, одна из глав

которой излагала тезисы де Голля, писал: «Книга меня

очень заинтересовала, но я не согласен с вашими взгля-

дами». Были и другие молодые офицеры, которые на раз-

ный лад доказывали старую истину: «На войне непод-

вижность означает гибель». Но доводы этих офицеров ли-

бо вовсе не доходили до верхов военной иерархии, либо

доходили, но не в состоянии были убедить кого следует.

Изменил ли официальную точку зрения опыт польской

кампании, подтвердивший уроки войны в Испании? В гла-

зах непогрешимых оракулов военной мудрости ничего не

изменилось. Они считали, что военная слабость Польши

не позволяет выводить какие-либо определенные заклю-

чения.

Восьмимесячная передышка на западном фронте на

первый взгляд подтверждала доктрину верховного коман-

дования французской армии. Эта передышка была не-

ожиданной для Англии и Франции, и Гамелен очень ей

обрадовался. У него словно камень с сердца свалился. Мо-

билизация и сосредоточение войск прошли без помех со

стороны противника, и у Гамелена оставалось еще время

для устранения различных недостатков французской воен-

ной системы, для укрепления границы от Монмеди до Се-

верного моря, для ускорения темпов производства воен-

ных материалов и, наконец, для того, чтобы поднять бое-

вой дух солдат и их командиров.

К несчастью, ничего этого не было сделано. Гамелен

не сумел стряхнуть с себя оцепенение, не сумел сломить

бюрократизм гражданской и военной администрации. Его

не интересовало моральное состояние солдат и офицеров,

которые в ожидании военных действий томились без дела

на позициях и часто разлагались под влиянием тотали-

тарной пропаганды журнальчиков, вроде «Гренгуар» и

«Же сюи парту». Эта сторона французской трагедии до-

статочно хорошо известна, и нет надобности подробно о

ней говорить.

326

Теперь посмотрим, что было сделано за это время для

улучшения материальной части.

В сентябре 1939 года французская армия располагала

оружием и боеприпасами старого типа, рассчитанными на

войну в масштабах 1914—1918 годов. Во всем остальном

она сильно отставала. Впрочем, этого оружия и боеприпа-

сов тоже хватило бы только до мая 1940 года, да и то при

условии медлительного темпа военных операций. Предпо-

лагалось, что с весны 1940 года непрерывным потоком

начнет поступать вооружение новейших образцов. Одна-

ко постепенно выяснилось, что союзники в лучшем слу-

чае будут готовы лишь к концу лета или к осени

1940 года.

Известны лишь отдельные фрагменты этой прискорб-

ной эпопеи. Я изложу их без всяких претензий на полно-

ту картины.

Наиболее благополучно обстояло у нас дело с артил-

лерией. Орудий старых образцов было более чем доста-

точно — свыше 4 000 75-миллиметровых орудий (в том

числе и усовершенствованные модели дальнобойностью в

11 километров) и более 3 000 тяжелых орудий. Пушечные

заводы в спешном порядке изготовляли 105-миллиметро-

вые орудия, которые должны были заменить 75-миллимет-

ровые. Главная проблема заключалась в недостатке сна-

рядов. Исключение составляли только 75-миллиметровые

снаряды, которые к марту или апрелю поступали уже в

достаточном количестве. Но для 105-миллиметровых, 155-

миллиметровых и 25-миллиметровых зенитных орудий сна-

рядов нехватало. В артиллерийском ведомстве все время

шли ожесточенные споры о наилучшем типе взрывателей.

Эти споры так и остались незаконченными.

Мы располагали двумя типами пушек, которые, каза-

лось, не имели равных себе в других странах: 47-милли-

метровой противотанковой пушкой и 90-миллиметровой

противотанковой и зенитной пушкой, которая пробивала

своими снарядами броню толщиной в 90 миллиметров на

расстоянии 1800 метров. К несчастью, у нас нечем было за-

ряжать эти пушки. Первая тысяча 90-миллиметровых сна-

рядов была получена только в апреле 1940 года. К концу

мая имелось всего лишь 5000 снарядов. Вот почему во

время битвы за Францию мы вынуждены были вернуться

к приданным пехоте старым 37-миллиметровым пушкам,

25-миллиметровым противотанковым пушкам и традицион-

327

ным 75-миллиметровкам. Все это были орудия устарелые

или не отвечающие своему назначению.

Наступил апрель 1940 года, а французское командова-

ние все еще никак не могло решить, сколько ему требует-

ся ежемесячно снарядов — три миллиона, четыре или пять.

А кроме того, оставался нерешенным вопрос, какие сна-

ряды более выгодны — стальные или чугунные. Чугунные

были дешевле и поэтому могли изготовляться в большем

количестве, но зато стальные были эффективнее. Надо,

между прочим, отметить, что у нас совсем не было хими-

ческих снарядов. Если бы Германия пустила это оружие в

ход, нам нечем было бы отвечать. Что касается мин, то,

вместо того чтобы просто скопировать германскую модель,

мы хотели придумать усовершенствованный образец. На-

чались бесконечные изыскания, которые так ни к чему и

не привели.

Когда Франция вступила в войну, у нас было всего

1 700 танков. К 10 мая 1940 года французская армия

располагала уже 3 600

танками. Большинство танков

были двадцати- и тридцатитонные; имелось также немного

семидесятитонных машин. Бронетанковые войска состояли

из трех дивизий, четвертая только формировалась. Часть

танков поступила на вооружение этих дивизий, а часть бы-

ла распылена среди легких моторизованных дивизий и

т. п. Заводы Самюа должны были дать армии 4 000 тан-

ков в сентябре, а в дальнейшем еще больше. Это были

превосходные машины. Но нехватало грузового автотран-

спорта — в действии было от 600 до 900 грузовиков, не

больше, и это сыграло роковую роль, так как для обслу-

живания каждого танка требуется три грузовика: один от-

правляется за горючим, другой возвращается, третий про-

изводит заправку. Во время одного из боев в Северной

Франции великолепная бронетанковая дивизия израсходо-

вала весь запас горючего и вынуждена была построиться

в каре, наподобие бурского обоза, и отстреливаться, стоя

на месте.

В начале войны Франция имела 1300—1400 самолетов,

из них, строго говоря, ни одного бомбардировщика. К

10 мая 1940 года число самолетов первой линии остава-

лось прежним, но удалось создать резерв, так как ежеме-

За то же время число германских танков возросло с 6 000 по

крайней мере до 11 000, а может быть, даже до 16 000.

328

329

сячное*производство давало около 350 самолетов (в том

числе 70 бомбардировщиков) и ежемесячные американ-

ские поставки еще 70—80 машин. Это цифры, которые

приводил Ги ла Шамбр, министр авиации в кабинете Да-

ладье. Но некоторые эксперты считают их раздутыми.

По этим данным нетрудно составить общую картину.

Гамелен и другие руководители армии предвидели, что

критический момент наступит весной 1940 года, но не

знали, как им повлиять на министра снабжения и объ-

яснить ему, что время не терпит. Впрочем, за ними тоже

числилось немало организационных грехов. Взять хотя бы

такой факт, как отсутствие достаточного количества хоро-

ших карт Норвегии или Бельгии. А что касается мобили-

зации, то сама она прошла без сучка и задоринки, но ока-

залось, что нехватает различных предметов снаряжения и

обмундирования.

III

Из сказанного не следует делать вывод, что Гамелен,

восседавший на вершине французской военной пирамиды,

был ограниченным человеком.

Он был, пожалуй, умнее других военных руководите-

лей, соперничавших с ним в прошлом и отчасти продол-

жавших это соперничество и сейчас. Ему было 68 лет, но

он полностью сохранил свои умственные и физические си-

лы. Его доклады Совету национальной обороны были

образцом ясности и точности. Леон Блюм, сам типичный

кабинетный работник, на которого трудно было в таких

делах угодить, был в восторге от этих докладов. Он по-

чувствовал в них нечто от самого себя и, может быть,

именно поэтому стал питать к Гамелену своего рода смут-

ное недоверие. Гамелен в большинстве случаев подавлял

своей логикой всех, кто обсуждал с ним военные пробле-

мы. Как известно, под его влияние всецело подпал и

англо-французский Верховный военный совет.

В чем же заключались его слабые стороны? «Гаме-

лен — не боевой генерал», — говорил лорд Горт англий-

ским министрам. Но Гамелен по заслугам приобрел имя

«боевого генерала» в 1918 году, когда повел в бой почти

полностью окруженную дивизию. Точно так же его нель-

зя было упрекнуть в недостатке творческого воображения,

когда, в качестве офицера оперативного отдела штаба ге-

нерала Жоффра, он первым предложил контрнаступление,

получившее впоследствии название битвы на Марне. Пра-

вда в том, что впоследствии Гамелен постепенно пре-

вратился в «академика». Он зарылся в уроки прошлой

войны. Его идеи выродились в штампы. Он перестал за-

думываться над вопросом, не устарели ли они в наши

дни. Гамелен считал, что он все предусмотрел, все рас-

считал, все организовал и ничего больше делать не надо.

Аристотеля заменила схоластика.

Гамелен был скорее ученым, чем администратором. Для

любого дела, кроме плана, нужен еще и «хлыст». Никак

нельзя было обвинять Гамелена в неповоротливости или

склонности я бюрократизму. Но именно при нем француз-

ская армия пропиталась духом рутины. На всякую инициа-

тиву смотрели косо. В июне 1940 года генерал Вейган рас-

сказал историю об одном дивизионном генерале, который,

получив наставление о различных способах уничтожения

танков противника, телефонировал в штаб главнокоманду-

ющего, справляясь, каким параграфом устава предусмот-

рен один из рекомендуемых методов, а именно метание

бутылок с горящим бензином.

Глава армии не был связан с ней живыми человече-

скими отношениями. Гамелен — это свет без тепла, аб-

стракция. Как мало похож он на Фоша, вдумчивого и в

то же время страстного Фоша! Для Фоша было физиче-

ски невозможно потерять надежду, капитулировать. Гаме-

лен — человек прямо противоложного типа. Он сидел за

столом военачальника, как за шахматной доской. Он

был вполне способен в определенный момент заявить:

«Все потеряно», и смешать фигуры. Маршал Петэн принад-

лежит к числу людей такого же сорта. Гамелен посте-

пенно превратился в чиновника, правда, очень высокопо-

ставленного, но все же чиновника, который считал себя

застрахованным, если ему удавалось в письме к премье-

ру сделать определенные оговорки или поставить извест-

ные условия. Он не умел страстно добиваться постав-

ленной цели. Обладая сам темпераментом ответственного

чиновника, он создал по образу и подобию своему мно-

жество других чиновников — высших, средних и низших.

Республика 1875 года никогда не забывала уроков пере-

ворота 2 декабря 1851 года и жила в вечном страхе пе-

ред «генералами-заговорщиками». Она считала, что вы-

330