Сидихменов В.Я. Маньчжурские правители Китая
Подождите немного. Документ загружается.
мнение, соблюдая чистую формальность. Он неизменно отвечал, что
полностью согласен с тем, что говорила Ее величество, или с тем, какое
решение она принимала».
Пытаясь выяснить, как иностранцы относятся к нему, он говорил: «Я
хорошо знал, что они смотрят на меня не больше чем на мальчика, существо,
ничего не сознающее. У меня много идей относительно развития страны, но я
знаю, что не в состоянии осуществить эти идеи, так как не являюсь хозяином
положения».
Чтобы унизить императора Гуансюя, Цыси заставляла его постоянно
совершать челобитье перед ней. Это позволяло вдовствующей императрице
каждый раз напоминать Гуансюю, что он является беспомощным пленником
и обязан удовлетворять ее необузданное честолюбие.
В один из августовских дней 1908 г. Гуансюй явился во Дворец
спокойствия и долголетия, чтобы, как обычно, совершить челобитье. У него
был жалкий вид: опущенная голова, крайне истощенное и изнуренное лицо.
Поддерживаемый евнухами с обеих сторон, он, шатаясь, приблизился к
вдовствующей императрице. Челобитье совершалось при обоюдном
молчании. Но на сей раз Цыси нарушила молчание словами: «Вам нет
необходимости совершать челобитье». В ответ на это Гуансюй невнятным
голосом ответил: «Я совершу челобитье, и оно будет последним в моей
жизни».
Цыси в дальнейшем пыталась «облегчить» существование Гуансюя:
ему разрешалось не становиться на колени в Верховном императорском
совете во время прихода и ухода Цыси.
Коленопреклонение и челобитье, как уже говорилось, было
непременным правилом для всех высокопоставленных сановников: они
становились на колени и в таком виде слушали повеления Цыси, которая
восседала на троне, а слева от нее иногда на стуле сидел император Гуансюй.
Заключительный протокол упрочил власть вдовствующей
императрицы, но при одном условии: она должна быть послушной
марионеткой в руках держав, и это проявлялось и в большом, и в малом. По
возвращении из «самоизгнания» Цыси провела ряд мер с целью улучшения
отношений с иностранными представителями в Пекине.
Император Гуансюй принял шесть иностранных послов, которые были
аккредитованы в Пекине и с августа 1900 г. ждали случая, чтобы вручить
свои верительные грамоты. Китайскому высокомерию был нанесен
серьезный урон: впервые в истории Срединного государства иностранные
представители вошли через фронтальные ворота Запретного города в
Тронный зал. Они увидели императора Гуансюя, а затем вдовствующую
императрицу Цыси.
28 января 1902 г. весь дипломатический корпус был принят Гуансюем
и Цыси. Она сидела на возвышенном троне, а рядом Гуансюй занимал
скромное сиденье, покрытое собольим халатом. Повелительница Китая
расточала улыбки тем, кого совсем недавно называла «заморскими чертями».
Это был необычный дипломатический прием. После многих лет ожидания
официального приема посланники держав наконец впервые были приняты
безо всяких унизительных церемоний. Они облачились в дипломатические
парадные мундиры, украшенные золотыми нашивками и галунами. Но
возникла совершенно неожиданная проблема: наступило похолодание, а
Тронный зал, где проходил прием, не отапливался. Если не снимать пальто,
то холод был не страшен, но тогда дипломатические парадные мундиры
никто бы не увидел. Или, рискуя здоровьем, снять пальто и появиться в
парадном мундире. Во имя престижа своей страны дипломаты пошли на этот
риск.
Особенность этого приема состояла в том, что никому не навязывался в
качестве обязательного при встрече с императором маньчжурский язык.
Кроме этого, вдовствующая императрица впервые в жизни открыто заняла
трон в присутствии иностранцев: они оказались, как говорят, визави, лицом к
лицу.
На обращения иностранных послов, адресованное непосредственно
императору, отвечал от его имени глашатай князь Цин (И Куан). Послы
выразили сожаление по поводу событий, связанных с Боксерским
восстанием, и надежду, что подобные события в Китае не повторятся.
Дипломатический корпус преподнес Цыси адрес: «Приветствуем
возвращение Императорского величества в ее прекрасную столицу».
Цыси приглашала во дворец жен и детей дипломатов и разыгрывала из
себя друга иностранцев, сторонника установления хороших отношений
Китая с державами.
Жены дипломатов стали частыми гостьями Цыси. Для них устраивали
банкеты по европейскому образцу: стол накрывали белоснежной льняной
скатертью и украшали бутылками с шампанским, серебряными и
хрустальными вазами с цветами. Иностранных дам одаривали
всевозможными дорогими подарками, сделанными из нефрита, золота и
жемчуга, катали на лодках по императорским озерам, устраивали для них
пикники на лоне природы. К ним часто на квартиру доставляли красивые
корзины с яствами и фруктами. Однажды Цыси даже пригласила жен
посланников посмотреть ее личные апартаменты в Запретном городе и
показала им свои украшения.
Как-то, взяв за руку одну из дам, Цыси театрально прослезилась и
сказала: «Я глубоко сожалею о том, что произошли такие тревожные
события. Ихэтуани одно время пересилили правительство и даже свое
оружие хранили на стенах дворца. Такое никогда не повторится».
29 мая 1902 г. в летнем дворце Ихэюань вдовствующая императрица
Цыси второй раз приняла жен иностранных дипломатов. Среди них
находилась А. В. Корсакова — дочь русского врача, служившего в
российском посольстве. Она подробно описала этот прием.
Все дамы вошли в аудиенц-залу, в которой уже на троне находилась
вдовствующая императрица. Трон, возвышавшийся на помосте, устланном
красным ковром, представлял собой кресло, обтянутое шелковой желтой
материей; перед ним стоял небольшой столик, также покрытый желтой
шелковой материей. В нескольких шагах от Цыси, с левой стороны, на таком
же троне сидел император Гуансюй.
Она среднего роста, хорошо сложена, но держится несколько
сутуловато. Ее лицо продолговатое, чистое, смуглое, не набелено и не
нарумянено. Глаза черные, небольшие, в них видны ум и проницательность,
очень живые и нисколько не косые, а напоминают своим размером
миндалину. На голове типичная маньчжурская прическа, состоящая из
черного парика с широким поперечным бантом. Вся прическа скреплена
опоясывающим голову черным, плетенным из шелка обручем, унизанным
почти сплошь жемчугом.
К прическе прикреплены искусственные цветы жасмина и букетики
других цветов. С нее спускаются вниз подвески из жемчуга, а в самую
прическу воткнуты булавки с золотыми бабочками в натуральную величину,
крылья которых сделаны из мелкого жемчуга.
На вдовствующей императрице был надет летний светло-сиреневый
полупрозрачный красочный шелковый халат, весь затканный голубым и
зеленым шелком; рисунок изображал гроздья винограда и листья.
На ее шее была надета шелковая сиреневого цвета лента, вся унизанная
крупными жемчугами, составляющими китайский иероглиф «счастье» (фу).
Руки вдовствующей императрицы маленькие и очень изящные, на
мизинце и безымянном пальце — два длинных ногтя, на которые для
предохранения от поломки надеты золотые футляры. На пальце левой руки
надет перстень с большим камнем из зеленого нефрита. На этой же руке
надет браслет из полосы, сделанной из целого куска беловато-зеленого
нефрита, наиболее любимого и ценимого у китайцев камня.
Когда все дамы вошли, госпожа Конжер, жена американского
посланника, произнесла по-английски краткую приветственную речь,
которую американский драгоман-переводчик перевел на китайский язык.
После этой речи австрийский посланник по алфавиту стал представлять всех
прибывших дам. Гостьи подходили к столику вдовствующей императрицы и
делали реверанс. Цыси пристально вглядывалась в каждое лицо и
протягивала свою руку, которую дамы пожимали, делали реверанс и в том же
порядке подходили к императору.
Оглядев всех дам, вдовствующая императрица вместе с императором
Гуансюем перешла в следующую комнату. Некоторые дамы подошли к
императору. Он имел чрезвычайно болезненный и утомленный вид, ни с кем
не заговаривал и отвечал только молчаливой улыбкой. В его больших черных
и грустных глазах виделось одно безысходное уныние. Лицо у императора
узкое и продолговатое. Он невысокого роста, одет в черный легкий
шелковый летний халат с вышитыми драконами на груди и плечах. На голове
легкая белая шапочка с красными шелковыми кистями, какую носят летом
все китайские чиновники. На шее свисала длинная цепь из красных круглых
кораллов. Ноги и руки у него очень маленькие, почти детские. На ногах
китайские мягкие атласные черные туфли.
Подали чай, в каждую чашечку была положена высушенная розочка.
После чая Цыси пригласила следовать за нею в Тронный зал. Здесь все
столпились у ее трона и ждали, что будет дальше. Но вот вышел чиновник со
списком в руках и произнес фамилию госпожи Конжер. Когда она подошла к
столу, Цыси выбрала одну из вещиц и вручила супруге американского
посланника. Госпожа Конжер, сделав глубокий реверанс, отступила, и
чиновник стал вызывать дам по фамилиям в алфавитном порядке. Сувениры
все были сделаны из кипарисового дерева.
Одарив всех подарками, вдовствующая императрица встала из-за
столика и пригласила отведать китайские блюда. Все последовали за нею в
другую комнату, где были накрыты два длинных стола. Завтрак состоял из
следующих блюд: 1) суп из ласточкиных гнезд, 2) окорок в меду, 3) цыплята
в масле, 4) пирожки, 5) жареные толченые креветки, 6) утка, жаренная на
вертеле, 7) жареная свинина, 8) пирожки на цветах корицы, 9) суп из
бамбука, грибов и курицы, 10) жаренная на вертеле свинина, 11) пекинская
утка, 12) вареная свинина с толченом рисом, 13) пирожки с начинкой, 14)
битки свинины, 15) свинина с соусом, 16) копченая свинина, 17) жареные
лепешки.
На десерт подали многочисленные и разнообразные сладости, пастилу,
фрукты и сладкие пирожки.
Стол, за которым на первом месте сидела вдовствующая императрица,
поблескивал лаком, его украшали цветистые костюмы стоявших придворных
дам. Недалеко от вдовствующей императрицы за отдельным столиком в
простом кресле из черного дерева без всякой пышности сидел император
Гуансюй. Ему подавали кушанья двое слуг. Подойдя к столу, слуга опускался
на колени; император брал чашечку и кушал, слуга же все это время стоял на
коленях и, получив из рук императора опорожненную чашечку, вставал и
уходил, а его место занимал другой слуга, принесший новую смену кушанья.
После завтрака вдовствующая императрица пригласила всех послушать
китайских актеров. Представление длилось около получаса. Так как столы, за
которыми сидели дамы, были полны вкусных сладостей, то все они охотно
лакомились, совершенно не понимая, что происходило на сцене.
«Демократизм» Цыси к иностранцам проявлялся не по доброй воле:
она понимала, что Китай проиграл войну с державами и обязан подчиниться
их диктату.
Заискивая перед державами, Цыси пыталась изобразить дело так, что
она выступала против ихэтуаней, пытавшихся истребить иностранцев в
Китае, и что во всем виноваты ее советники.
Державы в соответствии с Заключительным протоколом потребовали
наказать 12 маньчжурских сановников, принимавших участие в
антииностранном движении.
Испив горечь позорного «самоизгнания», Цыси стала послушной при
исполнении Заключительного протокола. В соответствии с императорским
указом от 25 сентября 1900 г. о наказании руководителей антииностранного
движения князь Дуань был сослан в Восточный Туркестан, князья первой
степени Чжуан (Цзай Сюнь) и И (Пу Цзин), князья императорской крови
третьей степени Цзай Лань и Цзай Ин лишались всех титулов и
освобождались от занимаемых должностей; подвергались наказанию
начальник чиновничьего приказа Ган И, начальник уголовного приказа Чжао
Шуцяо и др. Как выполнялся этот императорский указ, можно видеть из
следующего описания.
Князь первой степени Чжуан (Цзай Сюнь) с наложницей и сыном
направился в местечко Пучжоу, провинции Шаньси, где ждал своей участи.
Как-то ранним утром тишина провинциального местечка была нарушена
резкими взрывами хлопушек — так обычно приветствовали прибытие
почетного гостя.
— Что означает этот шум в такой ранний час? — с раздражением
крикнул князь Чжуан.
— Прибыл императорский посланец, — ответил его слуга.
Князь заволновался и, стараясь держать себя спокойно, спросил:
— Не за мной ли он приехал?
— Нет, он проездом по своим делам, — успокоил его слуга.
Но слуга ошибся. Императорский посланец, начальник Приказа
общественных работ Гэ Баохуа, прибыл по делу князя и направился в его
апартаменты.
Когда они поприветствовали друг друга, князь Чжуан забросал
пришельца вопросами о дворцовой жизни. Последний давал лаконичные
ответы.
После короткой беседы императорский посланец Гэ Баохуа, осмотрев
покои князя, выбрал пустую комнату, где предполагалось объявить указ
вдовствующей императрицы. Затем он вернулся к князю Чжуану и заявил,
что имеет императорское поручение зачитать ему приговор о его
самоубийстве и присутствовать при исполнении приговора. Князю было
предложено стать на колени и выслушать приговор.
— Вы хотите лишить меня жизни? — прозвучал сдавленный голос
обреченного.
Императорский посланец не ответил и продолжал читать указ
стоявшему на коленях князю. Когда чтение было закончено, обреченный
промолвил:
— Значит, нужно совершить самоубийство.
Князь Чжуан попросил разрешения попрощаться с семьей. В комнату
вошел его сын. Обращаясь к нему, князь сказал: «Помни — наш долг делать
все, что в силах, во имя родины. Любой ценой нельзя допустить, чтобы
иностранцы завладели славой империи, завоеванной для нас нашими
предками». Его сын зарыдал и не мог в волнении ничего ответить. Стоявшая
рядом наложница от сильного переживания упала в обморок.
— Где моя смертная комната? - осведомился князь Чжуан.
— Прошу Ваше высочество пройти в отведенную
для вас комнату в
задней части дома, — ответил императорский посланец.
Приговоренный последовал в указанную комнату, где увидел
приготовленную перекладину и петлю из шелкового шнура. Он сам надел
себе на шею петлю и удушился.
Начальник Уголовного приказа Чжао Шуцяо слыл любимцем
вдовствующей императрицы Цыси. Стараясь спасти ему жизнь, она вначале
приговорила его к пожизненному заключению; и хотя он был заточен в
городе Сиане, но имел возможность встречаться с родственниками.
До вынесения приговора вдовствующая императрица как-то на одном
из совещаний Верховного императорского совета сказала: «Я не могу
поверить, что Чжао Шуцяо симпатизировал ихэтуаням. Его ошибка состояла
в том, что он недооценил серьезность положения». Когда до Чжао Шуцяо
дошли эти слова Цыси, он воспрянул духом и был уверен, что его жизнь вне
опасности.
Однако спустя несколько дней стало известно, что державы настаивают
на смертной казни Чжао Шуцяо. Такая новость вызвала сильное возбуждение
в его родном городе. Около 300 именитых граждан Сианя направили в
канцелярию Верховного императорского совета петицию, в которой от имени
всей общины просили сохранить ему жизнь. Совет не решился передать эту
петицию вдовствующей императрице, но ее составителям было сказанр, что
смертный приговор — акт чудовищной несправедливости.
Когда слухи о смертном приговоре Чжао Шуцяю стали устойчивыми,
возбужденная толпа собралась возле места его заключения и пригрозила:
если приговоренного будут переводить из тюрьмы для исполнения
приговора, его освободят силой. Опасаясь, что это приведет к смуте,
Верховный императорский совет решил испросить разрешение у Цыси: пусть
Чжао Шуцяо будет дозволено покончить жизнь самоубийством на месте его
заключения. Такое разрешение было получено. Губернатору провинции было
поручено прибыть в тюрьму и объявить Чжао Шуцяо императорский указ,
согласно которому вдовствующая императрица Цыси всемилостиво
разрешила ему покончить жизнь самоубийством. Выслушав в глубоком
молчании приговор, осужденный спросил:
— Больше не будет других указов?
— Нет, — последовал ответ.
— Безусловно, так должно и быть, - сказал Чжао Шуцяо.
Находившаяся здесь его жена вмешалась в разговор:
— Если нет надежды на его спасение, разрешите мне умереть вместе с
ним.
Жена дала мужу яд, но доза оказалась недостаточной и не возымела
действия на его крепкий организм: он оставался в здравом уме, нормально
разговаривал о церемонии его похорон. Стало очевидно, что такая доза яда
не угрожает его жизни. Губернатор приказал служителю дать осужденному
опиум, но и это не свалило его с ног. Тогда ему дали дозу мышьяка.
Обреченный упал на пол и, корчась от нестерпимой боли, в страшных
конвульсиях застонал, стал бить кулаками в свою грудь: сильный организм
оказывал упорное сопротивление смерти. Чтобы ускорить развязку, было
предложено намочить в ханшине бумагу из коры тутового дерева и заткнуть
ею рот и ноздри несчастного. Чжао Шуцяо задохнулся и умер. Вместе с ним
покончила жизнь самоубийством и его жена.
Юй Сянь — бывший губернатор провинции Шаньдун, а затем
провинции Шаньси, приговоренный к самоудушению, написал перед
смертью прощальную оду:
«Чиновник умирает за своего властелина; жены и наложницы умирают
за своего господина. Кто может сказать, что это непристойно? Печально, что
моя старая мать в возрасте 90 лет и маленькая дочь 7 лет останутся
одинокими. Кто защитит старую женщину и нежную девочку? Как будет
исполнена сыновия почтительность к родителю? Властелин повелевает,
чиновник повинуется. Я убивал других; теперь пришел мой черед - убивают
меня. Почему же я должен сожалеть по этому поводу? Только одно вызывает
во мне стыд — я служил моему повелителю все эти годы и имел высокий
ранг в трех провинциях, но заслуги мои были словно песчинка в пустыне или
капля воды в океане. Увы! Я недостойно оплачивал императорскую
щедрость».
Так писал человек, руки которого были обагрены кровью тысяч людей.
Была ли его прощальная ода излиянием искренних чувств или лицемерной
театральщиной — трудно определить. Но суть состоит в другом — она
написана в духе покорности и смирения, в духе рабской готовности принять
смерть от правителя государства.
Исполнение императорского распоряжения о наказании руководителей
ихэтуаней несколько ослабило гнев держав, а Цыси, пытаясь обелить себя в
глазах потомков, 13 февраля 1901т. обнародовала указ следующего
содержания:
«Летом прошлого года ихэтуани довели дело до состояния войны,
овладели нашей столицей и захватили наш трон. Указы, обнародованные в то
время, были составлены злонамеренными князьями и чиновниками
государства. Они, извлекая выгоду из хаотического состояния дел,
обнародовали не заверенные императорской печатью официальные
документы, которые полностью противоречили нашим желаниям. Мы не