Сидихменов В.Я. Маньчжурские правители Китая
Подождите немного. Документ загружается.
Хунчжан,— писал китайский историк Фан Вэньлань,— хотел, чтобы Китай,
управляемый помещиками и компрадорами, искал спасения у иностранцев, а
внешнюю политику он рассматривал как средство, которое должно привести
государство к могуществу и независимости. Все это он именовал «новой
политикой».
В маньчжурском правительстве не было единого мнения о том, как
относиться к иностранным державам и ихэтуаням. Одна группировка, во
главе с начальником Приказа церемоний Юань Чаном и помощником
начальника Чиновничьего приказа Сюй Цзинчэном, настаивала на
сохранении мирных отношений с державами и беспощадной расправе с ихэ-
туанями. Другая группировка, во главе с князем Дуанем (Цзай И),
сановниками Ган И и Сюй Туном, стояла за войну с державами и за
использование ихэтуаней в этой войне.
Сторонники дружбы с державами и борьбы с ихэтуанями Юань Чан и
Сюй Цзинчэн после падения Тяньцзиня писали на имя вдовствующей
императрицы Цыси:
«Тяньцзинь уже пал; иностранные войска с каждым днем все больше
приближаются к Пекину. До сих пор магическое искусство ихэтуаней ни в
чем не оказало нам помощи. По нашему мнению, не пройдет и месяца, как
враг постучится в ворота нашей столицы. Мы просим Ваши величества
(имелись в виду Цыси и Гуансюй) учесть ужасные последствия сложившейся
обстановки и возможность осквернения храмов ваших священных предков.
Наши сердца наполнены ужасом при мысли о том, что может произойти. И в
это время Сюй Тун, Ган И и другие посмеиваются и занимаются интригами.
Корабль тонет, а они остаются совершенно беспечными, словно они верят в
ихэтуаней, как в башню спасения. От таких людей государство не может
получить советов, так же как от идиотов и пьяниц. Даже некоторые высшие
сановники, министры и члены Верховного императорского совета становятся
на колени перед ихэтуанями. Многие дворцы князей и дома сановников
превращены в храмы для отправления культа ихэтуаней.
Ихэтуани — глупые люди, но они намного умнее таких одураченных,
как Сюй Тун, Ган И и их последователи. Сюй Тун, Ган И и их последователи
глупы, но они, в свою очередь, хотят одурачить князей и сановников
императорского клана. Все наши несчастья непосредственно происходят от
министров Сюй Туна и им подобных. И если Ваши величества не отдадут
приказ немедленно обезглавить их и таким путем восстановить силу закона,
то чиновники двора и провинций неизбежно воспримут ересь ихэтуаней».
Цыси колебалась, и это сказывалось на ее противоречивых указах: то
предлагала поддерживать ихэтуаней и истреблять иностранцев, то вести
войну с державами, то идти с ними на уступки и истреблять ихэтуаней.
Ихэтуани под началом руководителя антииностранной группировки
князя Дуаня 25 июня 1900 г. приступили к штурму посольств в Пекине. Цыси
тайно приказывала «повсюду на месте казнить иностранцев без различия
пола и возраста с тем, чтобы ни один из них не ушел живым». И в то же
самое время по ее распоряжению в осажденные посольства доставлялись
подарки в виде арбузов, вина, овощей, фруктов, риса, муки и т. п.
Выполняя приказ Цыси направить войска для атаки иностранных
казарм в посольском квартале, Жун Лу не обеспечил их артиллерийскими
снарядами и одновременно тайком — в знак своего расположения —
переслал в иностранные казармы свежие фрукты.
Жун Лу не применил артиллерию и пехоту против посольского
квартала отнюдь не потому, что проявил чувство человечности к
иностранцам. Он опасался, что это могло привести к более жестким
ответным мерам со стороны держав.
Очевидец этих событий писал: «Официальные сношения осажденных с
маньчжурским правительством продолжались все время. При обмене
письмами между посланниками и маньчжурскими сановниками
устанавливалось перемирие, и противники переговаривались друг с другом,
обменивались новостями, что облегчалось близостью окопов и баррикад.
После окончания таких переговоров бомбардировка и взаимные атаки
возобновлялись с прежней яростью».
Обозленные ихэтуани с копьями и мечами начали нападать на квартал,
где были размещены иностранные посольства. Но что они могли сделать,
если их встречали смертоносные пули? В посольский квартал были
выпущены сотни снарядов из орудий, размещенных на городских стенах. Так
как орудия оказались устаревшей конструкции и не имели прицела, то
снаряды пролетали высоко над целью и никакого вреда не причиняли.
Понеся большие потери от огнестрельного оружия иностранцев,
окопавшихся в посольских помещениях, ихэтуани свою ненасытную злобу
возмещали на китайцах-христианах.
Свидетель и участник похода союзных войск на Пекин русский
корреспондент Д. Янчевецкий о позиции маньчжурского правительства в
отношении осажденных иностранных посольств в Пекине писал: «Более
благоразумные и осторожные члены маньчжурского правительства при всей
своей фанатичной ненависти к иностранцам понимали, какой
ответственности и какому возмездию они подвергают Китай и его династию,
если в самом дело было бы совершено истребление членов иностранных
посольств в Пекине».
Чтобы, с одной стороны, не допустить этого, а с другой — дать
некоторый исход ярости ихэтуанеи и правительственных солдат, охваченных
одним чувством мести и ненависти и требовавших уничтожения
иностранцев, было приказано не давать ихэтуаням и солдатам новых
винтовок и орудий, а вооружить их старыми ружьями и чугунными пушками
и позволить исподволь обстреливать посольства из подобных ружей и пушек,
выстрелы которых большей частью давали перелет. Кроме того, солдатам но
было разрешено производить общего штурма и нападения на посольства,
чего, конечно, не выдержал бы охранявший их ничтожный гарнизон.
В такой критический момент истории Китая Цыси оказалась в трудном
положении: движение ихэтуанеи могло перерасти во всенародное восстание
и тогда маньчжурский трон будет обречен; в то же время агрессия
иностранных держав угрожала ее власти в стране.
Цыси испытывала страх перед движением ихэтуанеи, о чем
свидетельствует ее указ от 26 июня 1900 г.: «На этот раз в течение
нескольких месяцев действий ихэтуанеи вся столица оказалась переполнена
ими. Число их составляет не менее 100 с лишним тысяч. Все, начиная с
народа и солдат вплоть до знаменных князей и членов правительства, в один
голос заявляют о своей вражде к чужеземным религиям. Никто не может
противостоять силе ихэтуанеи. Если их разогнать, то близлежащие местности
немедленно же пострадают, а жизнь народа окажется в опасности. Остается
лишь постепенно принимать меры к восстановлению нормального
положения». Было найдено половинчатое решение: пусть ихэтуани
сражаются с иностранными войсками и обескровливают друг друга.
Выступление крестьянских масс грозило самому существованию
маньчжурского режима. 29 июня 1900 г. вдовствующая императрица Цыси
издала указ, в котором об ихэтуанях говорилось: «Двор никогда не
отказывался от мысли отдать приказ о расправе с этими бунтовщиками. Но
обстоятельства крайне препятствуют осуществлению этого плана в
близлежащих районах. Мы опасаемся, что это навлечет еще большее зло, и
боимся, что в провинциях Чжили и Шаньдун одновременно вспыхнет
восстание».
Перед маньчжурскими властями во главе с Цыси встала очень трудная
дилемма: бороться с ихэтуанями или поддерживать их?
Расправа с ихэтуанями могла привести к тому, что гнев китайского
народа обернется не против иностранцев, а против царствующей династии.
Одновременно это облегчило бы агрессивные действия иностранных держав
в Китае и создало бы серьезную угрозу для трона. Поддержка ихэтуаней
означала бы поощрение крестьянских выступлений и ожесточение
иностранных интервентов, что также не сулило ничего хорошего
маньчжурскому режиму.
Вот почему политика Цыси в отношении ихэтуаней была
непоследовательной, противоречивой и в конечном счете предательской и
вероломной: вначале ихэтуани использовались для расправы с иностранцами,
а затем иностранцы — для расправы с ихэтуанями.
Понимая опасность создавшегося положения, губернаторы южных
провинций Китая направили на имя Цыси доклад, в котором говорилось:
«Телеграммы из разных мест показывают, что жестокие убийства,
совершаемые ихэтуанями, без сомнения, вызовут мщение против Китая. Если
ихэтуани не будут теперь же уничтожены, то, конечно, державы будут
озлоблены. Мы глубоко огорчены известиями, что столица в опасности.
Прикрываясь своими чудесами, ихэтуани подстрекают народ присоединиться
к ним и восстать против правительства». И далее: «Необходимо повелеть
властям по всей империи принять строжайшие меры по охране иностранных
купцов и миссионеров. Это может успокоить гнев иностранных держав.
Только тогда мы будем в состоянии снова направить дела государства по
хорошему пути. В настоящее время государство находится на краю
величайшей гибели, и промедление в несколько дней может привести к
крушению всей империи. Тогда будет слишком поздно. Вследствие этого все
мы крайне потрясены и устрашены».
* * *
Овладев Тяньцзинем, союзные войска 2 августа 1900 г. двинулись по
обоим берегам Великого канала в поход на Пекин под предлогом
освобождения от осады посольского квартала.
Участник этого похода союзных войск так выразил свое душевное
состояние: «Гневное небо было умилостивлено неисчислимыми и
неисчерпаемыми потоками пролитой китайской и заморской крови и само
наконец пролило первые тяжелые капли небесной влаги. Весь день и всю
ночь шумел сильный и настойчивый южный дождь и заливал лужами
пыльные улицы Тяньцзиня, дороги и изнемогающие от засухи поля. В ответ
на смертоносные раскаты еще недавно гремевших стальных орудий
откликнулся небесный гром.
Но, видно, еще мало было пролито крови. Сквозь шум ливня и среди
торжествующих ударов грома было слышно, как тысячи людей шли в поход,
ружья и сабли бряцали, колеса орудий и телег скрипели, погонщики кричали,
мулы и ослы ревели».
Маньчжурские правители оказались в опасности: войска держав
находились у стен Пекина, а в самой столице хозяйничали ихэтуани.
Потерявшая голову Цыси находилась в состоянии шока; она то и дело
собирала своих приближенных для выработки плана действий: только в
течение двух дней накануне падения Пекина в ее апартаменты Жун Лу был
вызван восемь раз, а князь Дуань — пять раз.
Древнее китайское изречение гласит: «Когда государь оскорблен,
чиновники умирают». Это означало, что если государство постигали
бедствия и смуты, то в них повинны все служилые люди — своим дурным
управлением страны они не сумели предотвратить народных несчастий и,
быть может, даже сами навлекли их, поэтому недостойны жизни. Преданные
чиновники не могут перенести позора, когда император из-за нашествия
варваров вынужден покинуть столицу.
Несчастье и позор, обрушившиеся на Пекин, повергли в страшное
смятение верных чиновников, и многие из них решили покончить жизнь
самоубийством, чтобы не видеть ни солнца, которого они недостойны
созерцать, ни лик императора, которого они огорчили своими дурными
делами.
Накануне штурма Пекина союзными войсками многие высшие
гражданские и военные чиновники давали отраву своим женам, сыновьям,
дочерям и прислуге, чтобы никто из близких но остался в живых, а затем
сами кончали жизнь самоубийством.
В момент захвата Пекина иностранными войсками его жители сжигали
себя, принимали яд, бросались в колодцы. По китайским источникам, таким
путем добровольно лишили себя жизни 1798 человек. Иногда уходили из
жизни целые семьи. Сын сановника Чун Ци выкопал во дворе яму и
похоронил в ней себя вместе с матерью и малолетним сыном. Узнав о его
смерти, Чун Ци повесился.
12 августа 1900 г. бывший губернатор столичной провинции Чжили,
видный маньчжурский сановник Юй Лу покончил с собой выстрелом из
револьвера.
Видный военный мандарин Ли Бинхэн принял яд. Наставник
императора Сюй Тун повесился в своем доме и за ним последовали 18 членов
его семьи — жены, дочери, наложницы и служанки.
Когда иноземные завоеватели проходили по узким улицам китайской
столицы, население, охваченное паникой, разбегалось, спасая свою жизнь. На
улицах и во дворах бродили без присмотра мулы и верблюды; бежавшие
оставили в беспорядке разбросанные повозки, паланкины и предметы утвари.
Многие женщины, соблюдая древний китайский обычай, бросались в
колодцы; мужчины вешались, будучи не в силах пережить позора поражения.
Паника усиливалась смятением и растерянностью трона, который
издавал противоречивые указы, и это вносило деморализацию в ряды
ихэтуаней и правительственных войск. В ночь на 13 августа 1900 г.
вооруженные силы держав приблизились к стенам столицы, не встречая
организованного сопротивления, за исключением отдельных небольших
очагов.
События стремительно развивались. 17 июня 1900 г. войска Англии,
США, Германии, Японии, России, Франции, Италии и Австро-Венгрии
овладели фортами Дагу. 14 июля был взят Тяньцзинь, а 14 августа союзные
войска ворвались в Пекин. Утром следующего дня вдовствующая
императрица Цыси и император Гуансюй, переодетые, бежали в Сиань. 16
августа 1900 г. был захвачен Пекин.
Почти все маньчжурские войска складывали оружие перед
иностранными захватчиками. Героическое сопротивление агрессорам
оказывали лишь ихэтуани, которые тысячами гибли под смертоносным
артиллерийским огнем иностранцев.
Цыси вначале заявила, что она скорее покончит с собой, чем покинет
столицу. Но это был всего лишь театральный жест: она не хотела
расставаться с жизнью, которая доставляла ей слишком много наслаждений.
Во имя собственного спасения вдовствующая императрица решила бежать из
Пекина в административный центр провинции Шаньси — город Тайюань.
«Бегство правительства и народа из столицы,— писал очевидец,—
было такое отчаянное, такое внезапное и беспорядочное, что все думали
только о спасении жизни, но не об имуществе. Дома богачей и бедняков,
дворцы и учреждения, магазины и кумирни — все было брошено со всеми
своими богатствами: серебром, одеждами, шелком и мехами, жемчугами и
драгоценными вазами. Двор бежал в таком смятении, что в дорогу не были
взяты ни съестные припасы, ни носилки, ни одежда в достаточном
количестве. По слухам, двор бежал на запад в провинцию Шаньси и терпел
лишения по дороге от недостатка пищи и одежды, так как жители городов и
деревень, услышав о бегстве двора, также разбегались».
Собираясь тайно покинуть Пекин, Цыси размышляла над тем, как быть
с заключенным молодым императором Гуансюем. Она хорошо понимала, что
оставить Гуансюя в Пекине невозможно: он считался законным императором
Китая, и в случае, если окажется в руках союзных войск, то может быть
вновь возведен на трон, а она лишится власти и будет изгнана. Такой исход
ее не устраивал, «Лучше взять императора с собой; имея его при себе, легче
будет договориться с союзными державами» — так решила Цыси и стала
готовиться к бегству из Пекина.
Собрав своих приближенных, вдовствующая императрица обратилась к
ним:
— Я намерена с императором оставить Пекин и хотела бы выслушать
ваше мнение: куда лучше нам уехать, где бы наше правительство могло
находиться в безопасности?
Все сошлись на одном — лучше всего выехать в Тайюань, а если
возникнет необходимость, то оттуда можно переехать в Сиань — столицу
провинции Шэньси, куда иностранным войскам непросто проникнуть.
В ночь на 15 августа 1900 г. двор Запретного города напоминал
растревоженный улей: слышались крики, приглушенный плач, ругань,
проклятия, шум торопливых шагов. Повсюду стояли двухколесные повозки с
запряженными в них выносливыми мулами. Рядом с повозками находились
одетые в грязные рубища погонщики, готовые по первому сигналу пустить в
ход свои длинные кнуты. Возбужденные люди загружали повозки
различными предметами, доставляемыми из дворцов: готовилось
«самоизгнание» вдовствующей императрицы Цыси и молодого императора-
узника Гуансюя.
Цыси по-прежнему относилась к Гуансюю как к пленнику и
распоряжалась им по своему усмотрению. Это подтверждается, в частности,
жестокой расправой над его любимой наложницей Чжэнь Фэй перед
бегством из Пекина.
Как ни оберегала Цыси императора Гуансюя от очарования красивых
наложниц, ей этого не удалось сделать. Младшая дочь из семьи Чан Су,
избранная императорской наложницей, по имени Чжэнь Фэй, стала
предметом особого внимания императора. Живая, остроумная, общительная
15-летняя очаровательная девушка Чжэнь Фэй искренне полюбила
императора Гуансюя. Полной противоположностью ей была Лун Юй —
первая жена императора. Обладая холодным нравом, она преданно служила
своей царствующей тетке, неотступно следовала за ней и подражала ей во
всем. Этикет требовал, чтобы императрица Лун Юй постоянно сопровождала
Цыси в ее частых поездках в Летний дворец. Предоставленный самому себе в
Зимнем дворце, император Гуансюй беззаботно и весело проводил время с
наложницей Чжэнь Фэй: они увлекались театральными представлениями,
катались на лодке по озеру Бэйхай, устраивали пикники, с удовольствием
проводили время в уединении.
Такое частое интимное общение императора с Чжэнь Фэй не осталось
незамеченным Цыси, которой постоянно доносили об их
времяпрепровождении. Но вдовствующая императрица ничего не могла
предпринять против этого, ограничившись лишь выслушиванием сообщений
ее соглядатаев. Дело могло принять серьезный оборот, если бы Чжэнь Фэй
одарила императора сыном, но наложница оказалась бесплодной.
Чжэнь Фэй проявляла интерес к внешней политике двора, географии, к
системе управления в других государствах. Эти знания были приобретены ею
в семье родителей: ее отец отличался образованностью и прогрессивными
идеями. Чувствуя к себе большую привязанность императора, она
становилась все более решительной и смелой, начала высказывать
самостоятельные суждения о государственных делах. Когда же произошли
трагические события, вызванные реформой «ста дней», и император Гуансюй
оказался заточенным в небольшом дворце на озере Наньхай, наложница
Чжэнь Фэй вынуждена была жить, отвергнутая всеми, в Запретном городе.
В течение двух лет Чжэнь Фэй находилась в немилости, и тем не менее
она оставалась в курсе всех событий: знала об агрессии союзных армий, о
восстании ихэтуаней, о блокаде посольского квартала, об антииностранной
политике трона. Вечером 14 августа 1900 г. ей стало известно, что
иностранные войска находятся уже у стен Пекина. До ее слуха долетели
крики и стенания со стороны гарема: некоторые наложницы, боясь, что будут
обесчещены «иностранными дьяволами», кончали жизнь самоубийством,
бросаясь в колодцы.
В полночь Чжэнь Фэй вызвали в покои Цыси. И здесь она вновь
увидела любимого императора. Его лицо было бледным и угрюмым, а поза
беспомощной.
Лун Юй, первая жена императора, помогала Цыси переносить ее
сокровища в тайник, а затем обе стали переодеваться в крестьянские одежды.
Видя такой поспешный сбор к бегству, Чжэнь Фэй решилась на последний
шаг: она упала на колени перед Цыси и стала умолять оставить императора
Гуансюя в Пекине. «Я осмелюсь просить вас, — ее голос дрожал от
волнения, — оставить Его величество здесь. Ему нечего бояться