Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

о большевизме, коммунизме, свободе, фашизме, диктаторах,

демократии и всем таком прочем. Самый первый урок новой

истории, который преподали нам на моем веку раскопки

профессора Флиндерса Питри, состоит в том, что ни одна цивили-

зация, какой бы блестящей, выдающейся и похожей на нашу

собственную она ни была, не может устоять перед лицом об-

щественного возмущения и классовых конфликтов, порожден-

ных глупостью неправильного распределения богатства, труда и

досуга. И именно этому уроку истории никогда не обучают в

наших школах, лишний раз подтверждая правильность изречения

немецкого философа Гегеля: "История учит нас тому, что лю-

ди никогда не учатся у истории". Поразмыслите-ка над этим.

1937

ПРОЩАЙТЕ, ПРОЩАЙТЕ

Привет! Так откуда вы все появились и на что собрались по-

смотреть? Неужели на старика, который когда-то был знамени-

тым драматургом и рассуждал обо всем на свете, устно и пись-

менно? Ну что ж, вот все, что от него осталось — просто глядеть

не на что, верно? Впрочем, приятно узнать, что у тебя так много

друзей. Друзья — это чуть ли не единственное, что остается у ли-

тератора, писателя, драматурга, художника, да, это единствен-

ное его богатство. Военные налоги почти не оставили мне ничего

другого, хотя все вы считаете меня очень богатым человеком.

Однако мне грех жаловаться, особенно когда я оглядываюсь

вокруг. (А! Я вижу среди вас американцев.) О! Кажется, тут

есть и иностранцы. Друзья у меня повсюду, и один человек — по-

своему весьма и весьма известный — утверждал, что друзья-то у

меня есть везде, зато, мол, в целом свете у меня нет ни одного

врага и ни один из моих друзей меня не любит. Ну, как вам это

понравится? Но, по-моему, теперь они любят меня чуточку боль-

ше, чем прежде, и это говорит о том, что я становлюсь стар и

слаб и никто меня больше не боится.

Только, ради бога, не подумайте, что раз уж я очень старый,

то, значит, и очень мудрый; нет, возраст не приносит мудрости,

но он приносит опыт, недоступный тем, кто помоложе. Даже

наиглупейший человек, если ему девяносто, повидал вещи, ко-

торые не мог видеть никто из вас. Я видел политиков, художни-

ков, писателей, самых разных людей; я на руках относил их в

кроватку, когда они были малышами. Я видел, как они растут,

становятся молодыми красавцами, женятся. На моих глазах

эти молодые красавцы превращались в людей средних лет, потом

старились и умирали. А большинство из вас не имело такого лич-

ного опыта. Мне довелось пережить безвестность и неуспех, а

теперь у меня есть и успех и известность. Наверное, почти все вы

думаете, что это большое счастье, но вы ошибаетесь.

Знаете, мне всегда было как-то недосуг — всю свою жизнь я

421

был слишком занят, слишком много работал — ломать голову

над тем, что значит быть знаменитостью, "великим человеком",

но теперь, когда я больше не знаменитость, а лишь выживший из

ума старик, я могу поразмыслить над проблемой "великого

человека". Уверяю вас, все удовольствие достается вам — ра-

дуются те, кто чествует меня, на мою же долю приходятся

тяжкий труд да все эти просьбы дать интервью и приглашения на

званые обеды, которые сведут меня в могилу.

Поэтому — я обращаюсь прежде всего к молодым людям,

вступающим в жизнь, — не стремитесь стать великими. Начать с

того, что из людей, вознамерившихся стать великими и с моло-

дых лет оповещающих окружающих об этом своем намерении,

крайне редко выходит что-либо путное.

В юности я не думал и не гадал сделаться великим писате-

лем: мальчишкой я хотел податься в пираты; когда подрос,

мечтал стать оперным певцом, потом — великим живописцем.

Я видел себя в мечтах великим композитором. Об одном я не

мечтал никогда — стать писателем, ибо писателем я родился.

Писательство было для меня чем-то таким же естественным, как

вкус воды во рту — его не замечаешь, потому что воду пьешь

всегда. Во всяком случае, лично я всегда пью воду, поскольку

я убежденный трезвенник. Но не вообразите себе, что для того,

чтобы прославиться, достаточно стать трезвенником. Если бы

это было так! Я знавал людей, которые прославились и стали

большими знаменитостями, хотя не брали в рот ничего, кроме

виски и толстых сигар. Так что не буду навязывать вам своих

пристрастий.

Что-то я разговорился, совсем по-стариковски. Но на проща-

ние — молодые люди, не слушайте это — позвольте мне дать один

совет родителям. Если ваш сын или ваша дочь, если они скажут

вам — сын, что он хочет стать великим художником или вели-

ким композитором — я хотел добавить "или великим полити-

ком", но подумал, что, может быть, в этом что-то есть, пускай

попробует, раз ему нравится, — если он захочет стать великим

художником или кем-то еще в том же роде, сделайте все, что мо-

жете, чтобы помешать этому, остановите его, внушите ему, что,

если он хочет избрать дело жизни, которое принесет ему доста-

ток, добрую славу и все такое прочее, пусть становится лавоч-

ником или маклером; и если ваша дочь скажет вам, что она

хочет стать величайшей актрисой и что ни одна актриса на свете

не сумеет лучше ее сыграть мою Святую Иоанну, постарайтесь

отговорить ее. Посоветуйте ей выйти замуж за лавочника или за

маклера. Для них это лучший путь к достатку и счастью; пускай

они так и не станут великими людьми, но зато получат массу

удовольствия, восхваляя великих людей, восхищаясь ими, чи-

тая их книги, рассматривая их картины, слушая их музыку и

так далее. Им не придется писать и сочинять, а это ведь чертов-

422

ски трудная работа, занимаясь которой получаешь больше

неприятностей, чем денег.

Если бы вы знали, сколько всего пришлось мне вынести

в течение жизни, вы бы сказали: "Не дай бог прожить такую

жизнь, как у этого человека!" Однако я не жалуюсь. Не страш-

но умереть в бедности (чего я, между прочим, делать не соби-

раюсь), если ты прожил счастливую жизнь, а верный способ

прожить счастливую жизнь — это постоянно быть с головой

занятым своим любимым делом и не иметь времени задумываться

над тем, счастлив ты или нет, и... О, смотрите-ка, я совсем за-

болтался, пора и честь знать.

Ну что ж, очень приятно было повидать вас всех тут и вооб-

разить, что вы — публика, собравшаяся меня послушать, а все

потому, что сам я в душе актер; я люблю публику, в этом я

совсем как ребенок.

Итак, прощайте, прощайте, прощайте, прощайте все.

1946

КТО ЖЕ ТАКОЙ БЕРНАРД ШОУ?

Казалось бы, в маленьком, по обыкновению парадоксаль-

ном этюде "Кто я такой?", которым открывается настоящее из-

дание, Бернард Шоу уже все сказал о себе. Во-первых, без

ложной скромности и не греша против истины, заявил, что он —

гений. "А гений отличается от обычного наблюдательного чело-

века не тем, что он многое замечает, а тем, что умеет отличить

главное от второстепенного". Во-вторых, убежденный атеист,

не раз выступавший против церкви, религии в своих художест-

венных и публицистических произведениях, Шоу провозгласил,

что ничего не имеет против, если его после смерти и даже при

жизни причислят к лику святых. Весь вопрос в том, что пони-

мать под святостью. Если "воздержание и трудолюбие и есть пра-

ведность", то данными качествами Шоу обладал сверх меры и

вполне мог занять "место рядом со своим тезкой святым Бер-

нардом". "Я, как пролетарий, тружусь каждый божий день", —

признавался он. Объявлял себя "запойным тружеником" и зая-

влял, что ужасно тоскует, когда не работает.

Кратко, но точно определил Шоу свой взгляд на положение

художника в обществе, задачи литературы и искусства. Свое

вдохновение он неизменно черпал "из древнего, как мир,

библейского источника, когда считалось, что писатель, если он

нечто большее, чем простой кондитер, — либо пророк, либо ни-

кто". Главное, чтобы читатели задумывались над мыслями,

заложенными в сочинениях. Все остальное, в том числе орудия

труда писателя, его "приемы и уловки, поза и стиль", — от лука-

вого. "Восхищайтесь всем этим, как вы восхищаетесь искусст-

вом каменщиков, плотников и скульпторов, которые выстроили

вам собор. Но не заходите внутрь и не служите благодарственный

молебен", — умолял он читателей.

И, наконец, он просил обратить внимание на многогранность,

изменчивость собственной личности — человека, художника, об-

424

щественного деятеля. Кто такой Джи-Би-Эс — так подписывал

Бернард Шоу в 90-е годы свои театральные рецензии, так назы-

вал он себя в цитируемом нами автобиографическом очерке?

Ответ, данный самим автором, гласит: "Джи-Би-Эс — существо

уникальное, фантастическое, нетипичное, неподражаемое, неснос-

ное, в больших дозах невыносимое... безнадежно неестествен-

ное и начисто лишенное истинной страсти". Последнее — об

отсутствии страсти — по меньшей мере требует объяснений. Во

всех остальных определениях доля правды, хотя парадоксально

преподнесенной, несомненно имеется. "Как и все люди на свете,

я одновременно исполняю много ролей, и все они для меня ха-

рактерны"

. Хамелеон, да и только! Не правда ли?

Что можно добавить к сказанному выше? Или совсем чуть-

чуть, или очень многое.

Разумеется, Бернард Шоу отдавал себе полный отчет в том,

что о нем напишут немало книг — популярных биографий, серь-

езных исследований, эссе. Он ясно представлял себе и то, что его

образ будет трансформироваться. В памяти одних он навсегда

останется как "проклятый социалист", в сознании других — как

"старый зануда". Зато третьи всегда готовы будут ринуться в

бой, чтобы доказать, что равных Шоу нет на земле.

Литература о Бернарде Шоу поистине грандиозна! Она су-

ществует на разных языках, выходит как в регионах, близ-

ких англо-ирландской среде, так и значительно удаленных от

нее. Количество работ увеличивается с каждым годом. А самое

примечательное состоит в том, что, хотя уже прошло почти

сорок лет со времени смерти Шоу (1950 г.), появляются все но-

вые и новые его собственные литературные труды. Так, недавно

завершено издание писем Шоу в четырех объемистых томах

Опубликованы дневники писателя, пока только с 1875 г. по

1897 г.

. При этом архивы Шоу не исчерпаны, в них хранится

еще немало ценных и важных материалов, которые ждут своего

часа, чтобы с ними также могли познакомиться любители твор-

чества писателя. К эпитетам, которыми Шоу характеризовал

себя, вполне можно отнести и такие — "неисчерпаемый", "не-

убывающий", "безбрежный".

Дорогим подарком советским читателям и театрам (к со-

жалению, последние недостаточно умело этим богатством поль-

зуются!) стало полное собрание пьес Бернарда Шоу в шести то-

мах, выпущенное издательством "Искусство"

. (Фактически

это первое полное издание драматических произведений писа-

Настоящее издание, с. 5.

Shaw, Bernard. Collected letters. Ed. by Dan H. Laurence. N. Y.,

1965—1988. In 4 vol.

Shaw, Bernard. The Diaries. Ed. and annotated by Stanley

Weintraub. Pennsylvania State univ., 1986. In 2 vol.

Шоу, Бернард. Полное собрание пьес в шести томах. Л.,

1978—1981.

425

теля на русском языке.)

Советские критики, ученые внесли значительный вклад в

описание жизни и изучение творческого наследия Бернарда

Шоу. Они словно разделили между собой аспекты исследо-

ваний, позволяя увидеть разные стороны деятельности писа-

теля. В трудах A. A. Аникста, П. С. Балашова, З. Т. Гражданской,

Б. А. Канторовича, A. C. Ромм и других содержатся яркие стра-

ницы биографии Шоу, рассматриваются теоретические основы

его творчества, говорится как о Шоу — драматурге, так и о

Шоу — музыкальном и театральном критике. "Как стать Бернар-

дом Шоу?" — озорно, в стиле ирониста и парадоксалиста Шоу,

назвал A. A. Аникст свою юбилейную статью, посвященную сто-

летию со дня рождения английского драматурга, исполнив-

шемуся в 1965 г. Свои работы о Бернарде Шоу посвятила его

драматургии и театральной эстетике и автор настоящей статьи

Читателям нашей страны уже известны избранные критические

статьи Бернарда Шоу о музыке и музыкантах, о драматургах и

деятелях сцены, его письма к актерам и режиссерам — к Эллен

Терри, Стелле Патрик Кэмпбелл, Харли Гренвилл-Баркеру и

Молли Томпкинс

. И все же новое издание ни в чем не

дублирует предыдущие.

В нем Шоу обнаруживает неизвестные нам прежде качества,

выступает в ролях, в которых мы его еще не встречали.

Прежде всего в роли создателя автобиографии. Как извест-

но, писатели бывают двух типов. Одни испытывают неодолимую

потребность написать о себе — Л. Н. Толстой, М. Горький. Насту-

пает момент в их жизни, когда появляется страстное желание

все вспомнить. Особенно детство, отрочество, юность. Собствен-

ная жизнь еще раз переживается, воспринятая как часть исто-

рии, часть эпохи, личное и общественное образуют нерасторжи-

мый сплав. Других, напротив, писать о себе не заставишь. Если

художник второго типа и оставляет после себя какие-либо авто-

биографические заметки, то они на редкость сдержанны. Что-

то неизменно удерживает их от откровенного, подробного рас-

сказа о своей жизни. Таков, к примеру, Чехов. Случай с Шоу

особый.

Собственно, автобиографию в прямом смысле он никогда

не писал, хотя о себе написал много, в разные годы, по разным

случаям. Но у него появился "помощник" — Стенли Уэйнтрауб,

который, собрав и скомпоновав все написанное Бернардом Шоу,

издал двухтомную автобиографию писателя

. "Швы" в ней

Образцова А. Г. Драматургический метод Бернарда Шоу. М.,

1965; Образцова А. Г. Бернард Шоу и европейская художествен-

ная культура на рубеже XIX и XX веков. М., 1974.

Шоу, Бернард. Письма. М., 1971.

Shaw, Bernard. An Autobiography. Selected from his writings

by Stanley Weintraub. N.Y., 1969—1970. In 2 vol.

426

почти незаметны. Рассказ о жизни получается достаточно пол-

ный. Это не цельное художественное произведение. Скорее —

публицистика, образная, талантливая, меткая. Часто — поли-

тическая публицистика, где главенствует общественный, граж-

данский пафос автора. Но иногда в публицистических отрывках

явно проступают личные, лирические мотивы. Впрочем, как

правило, своеобразный лиризм Шоу, отчетливо выраженное

личностное начало неотделимы от публицистики: одно выра-

жает себя через другое.

Шоу всегда очень высоко оценивал журналистику. Поле-

мически, с вызовом готов был поставить ее выше литературы

как таковой. "Предоставляю другим культивировать то, что они

называют литературой: журнализм для меня!" — восклицал он

и пояснял свою мысль следующим образом: "Несмотря ни на

что, журнализм — высшая форма литературы, потому что всякое

высокое искусство — журнализм... Писатель, намеревающийся

создавать банальности, предназначенные "не для какого-нибудь

определенного времени, а для всех времен", будет вознаграж-

ден тем, что его никогда не станут читать, в то время как Платон

и Аристофан пытались вбить немного смысла в головы афинян

своего времени, Шекспир населяет те же Афины елизаветински-

ми ремесленниками и уоркширскими охотниками, Ибсен фото-

графирует местных докторов и чиновников норвежских прихо-

дов... Я тоже журналист и горжусь этим". А как вывод из всего

сказанного выше — "человек, который пишет о себе и о своем

времени, — это единственный человек, который пишет о всех

временах и всех народах"

Хотя автобиографические заметки Шоу иного рода, чем

знаменитые автобиографические произведения Толстого или

Горького, воздействие русских писателей можно в них ощутить.

Шоу рано познакомился с трилогией Толстого. Большой попу-

лярностью пользовались в Англии автобиографические произ-

ведения Горького. Впечатления от прочитанного были по-своему

учтены Шоу.

Само собой разумеется, он начинает с детства — с Ирландии,

с подробного описания всех членов большой обедневшей арис-

тократической семьи, проживающей в Дублине. Если что-нибудь

и надо добавить к ответу на вопрос "Кто такой Бернард Шоу?",

заданный самим писателем, то в первую очередь, что знамени-

тый представитель английской литературы, принесший славу

Великобритании, был ирландцем по национальности и происхож-

дению, по складу своего характера, образу мыслей и духу твор-

чества. Это решало многое, едва ли не все в его жизненных и ху-

дожественных позициях.

Shaw, Bernard. The Sanity of Art. London, 1908, p.2,3.

427

Шоу повторил судьбу ряда своих соотечественников — Свиф-

та, Шеридана, Уайльда, ставших гордостью английской нацио-

нальной культуры, оставаясь до конца своих дней стопроцент-

ными ирландцами. Это обусловливало двойственность, даже тра-

гизм положения Шоу как в Англии, так и среди соотечественни-

ков на протяжении всей его жизни. Ирландцы не могли простить

того, что Шоу в свои двадцать лет покинул родину и очень ред-

ко приезжал впоследствии в Ирландию. Одна из монографий о

Шоу, выпущенная в Дублине в начале 80-х годов нашего столе-

тия, начинается фразой: "Джордж Бернард Шоу, по рождению

дублинец, испытывал неприязнь к своему родному городу, и

родной город отплатил ему тем же"

. Кое-кто из сторонников

движения Ирландского Возрождения в области культуры, ли-

тературы, театра, набиравшего силу на рубеже XIX и XX веков,

воспринимал Шоу как предателя: вместо того чтобы, подобно

Йейтсу, Сингу, Джойсу, отдать все силы подъему национальной

культуры, он, как и Уайльд, позднее Шон О'Кейси, покинул пре-

делы Ирландии, "первой английской колонии" (Энгельс), и

перебрался в столицу Великобритании, страны, принесшей так

много бед ирландцам. В свою очередь англичане всегда помнили,

что Шоу — ирландец, поэтому "своим" на Британских островах

он так и не стал. Порой это выливалось в лютую травлю, как,

например, в годы первой мировой войны, когда Шоу попробовал

подняться над разгулом милитаристских страстей и обвинил

всех, способствовавших развязыванию войны, независимо от

национальной принадлежности, в том числе английских мили-

таристов наряду с немецкими. Шоу заклеймили как антипатрио-

та. А откуда было взяться у него патриотическим чувствам?

"Англия захватила Ирландию. Что было делать мне? Поко-

рить Англию", — невесело шутил Шоу. А его друг, писатель и

публицист Честертон, развивая ту же мысль, добавил: "Бернард

Шоу открыл Англию как чужеземец, как захватчик, как побе-

дитель. Иными словами, он открыл Англию как ирландец"

Не менее других своих соотечественников Шоу был влюб-

лен в неповторимую красоту родного края — всюду, куда ни

бросишь взгляд, море, то грозно, то ласково омывающее бере-

га вечно "зеленого острова"; каменистые холмы, почти круг-

лый год покрытые розовым вереском, белые весенние дороги;

темные трясины; седые от тумана камыши. "Нигде нет таких

красок в небе, таких манящих далей, такой печали по вече-

рам", — писал Шоу в своей пьесе, посвященной Ирландии и ир-

ландцам, "Другой остров Джона Булля" (1904). Ирландия жи-

ла в нем, со своей болью, с неодолимой жаждой свободы, где бы

он ни находился, что бы ни делал, до конца дней. Но он ничего

O'Donovan, John. G. В. Shaw. Dublin, 1983.

Chesterton, Gilbert К. George Bernard Shaw. L.—N.Y.,

1910, p.33.

428

не прощал ирландцам — ни грез, не подкрепленных деяниями,

ни бесконечного смеха — глумления над всеми и всем, так прос-

то, ради самого процесса осмеяния, что выглядело признаком

слабости, а не силы, ни, в особенности, национализма. Национа-

лизм в любой форме Шоу отвергал всегда. "Побежденные

народы подобны больным раком — они не могут думать ни о

чем другом. Национализм становится между Ирландией и све-

том мира", — заметил он в предисловии к "Другому острову

Джона Булля"

Тягостно однообразные, серые будни ирландской действи-

тельности встают со страниц автобиографических заметок Шоу.

Гневную отповедь вызывает у него система образования. Школа

не дала ему и его сверстникам ничего; высшего образования

Шоу не получил. "Таким образом, моими университетами были

музыка. Национальная галерея и Далки-Хилл". (Коттедж с ви-

дом на море, где проводила лето семья Шоу. Больших, живо-

писных гор там не было, и деревьев тоже. Зато было небо, по-

разившее Шоу-подростка: "Я нигде, даже в Италии, не видал та-

кого неба. А на небо я смотрю всегда"

Объясняя мотивы своего отъезда из Дублина, Шоу писал: "В

Дублине я просто не мог бы осуществить свое предназначение в

жизни... Лондон был литературным центром английского языка,

всей художественной культуры, на какую только способна бри-

танская литературная держава, которую я ехал завоевывать"

Ирландские культурные традиции, ирландский националь-

ный характер неизменно ощущались в смехе Бернарда Шоу, в

природе его сатирического дарования. Очень точно это понял

A. B. Луначарский, приветствовавший Шоу на его 75-летнем юби-

лее, отпразднованном в Москве в 1931 г. Назвав Шоу "одним из

самых блестящих паладинов смеха в истории человеческого

искусства", Луначарский в то же время заметил, что читателю

может быть не только весело, но и жутко, когда он читает или

смотрит его пьесы. "Жутко может быть такому читателю, против

которого направлены стрелы смеха Шоу, жутко может быть и

сочувствующему читателю, когда Шоу вскрывает перед ним

мрачную сущность капиталистической действительности".

Отметив близость комедийного и трагического у Шоу, Лу-

начарский тут же указал на его главного, непосредственного

предшественника — на Джонатана Свифта, "выразительного и

мрачного гения, у которого смех достигал столь же виртуозных

и еще более мрачных эффектов"

. Свифт умел "смеяться весе-

Цит. по: Образцова А. Г. Драматургический метод Бернарда

Шоу. М., 1969, с. 167.

Настоящее издание, с. 42.

Настоящее издание, с. 51.

A. B. Луначарский о театре и драматургии, т. 2. М., 1958, с. 481.

429