Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

лидер, как [Джон Роберт] Клайнс или [Джеймс Генри] То-

мас, входит в состав кабинета министров, возглавляет одно из

министерств и начинает управлять старой машиной, он справ-

ляется с этой работой ничуть не хуже, чем Уинстон Черчилль и

его друзья, а подчас и значительно лучше, потому что он, обучен-

ный на рабочего, теснее связан с реальной действительностью. Но

вы же понимаете: бесполезно уметь управлять старой машиной,

раз она является негодным средством делать негодное дело.

Перед лейбористской партией и трудящимися, в широком

смысле этого слова, стоит задача поистине ужасающей слож-

ности: им предстоит не только осуществлять работу по управ-

лению, но и создавать новую машину. (Аплодисменты.) Помни-

те, это задача неотложной необходимости. Все свидетельствует о

том, что мы достигли теперь такого пункта, какого столь часто

достигали прежние цивилизации, пункта, когда наступает ката-

строфа в результате неправильного управления и все прихо-

дится начинать заново. Если вы пригласите сюда профессора

Флиндерса Питри и попросите его выступить на эту тему, он по-

расскажет вам о целом ряде существовавших в древности

цивилизаций, память о которых сохранилась в истории, — циви-

лизаций, которые достигали стадии, весьма сходной с той, что

достигли мы, а потом рассыпались прахом. Как знать, не рассы-

паемся ли уже и мы.

Посмотрите на положение дел в Европе. Мы обрекаем Ев-

ропу на голод и сами не знаем, действительно ли мы заставили ее

голодать. Если да, то голодать придется и нам. Посмотрите, как

выглядят наши государственные деятели на фоне громадного

роста цен. Они пребывают в ужасающем замешательстве. С од-

ной стороны, цены все повышаются, как они с неизбежностью и

должны повышаться у нас в стране, если позволять свободный

вывоз всех запасов продовольствия в голодающую Европу. Це-

ны подымутся, и жить станет невозможно. Итак, с одной сто-

роны, вас призывают позволить поставку продуктов питания

голодающим детям Вены, Восточной Галиции и России, а с дру-

гой стороны, вас призывают установить контроль в Англии. Лю-

ди говорят: "Когда у нас был контроль, мы могли покупать

стандартные костюмы по доступной цене. А теперь или плати

двадцать фунтов, или одевайся у Мэллеби-Дили". (Смех.) Если

мы введем контроль, это, возможно, удержит продовольствие в

стране и мы сможем сберечь его для себя, но только вот вряд ли

это покажется справедливым с общечеловеческой точки зрения.

Польские дети в Восточной Галиции могут сказать: "Вы

заявляли, что вступили в эту войну ради нашего освобождения.

Неужели вы не поделитесь с нами пищей?" Я просто-напросто

говорю: стоя перед лицом этой проблемы, вы не знаете, обрек-

ли вы или нет Европу на голод, а пока вы не будете знать этого,

не будете вы знать и того, обрекли вы или нет на голод себя. Ес-

390

ли мы обрекли-таки себя на голод, то скоро настанет конец на-

уке и страстной одержимости мыслью. Предположим, вы, решив

провести эксперимент на мне, скажете: "Продолжайте оратор-

ствовать в этой своей замечательной манере, которая вам так

нравится (смех), а кушать будем мы". (Смех.) Что вы обнару-

жите? Сейчас я, во всеоружии благороднейших способностей ума

и полный воодушевления, переношусь мыслью с одного высоко-

го предмета на другой, заботясь о вашем просвещении, но по

мере того, как я буду продолжать витийствовать, обед, который

я недавно съел, переварится, абсорбируется и ассимилируется, и

интеллектуальное качество моей речи начнет тускнеть. Интеллек-

туальные соображения станут все дальше отступать в моем созна-

нии на задний план, а на передний план выдвинутся соображения,

связанные с обеденным столом; в конце же концов я превра-

щусь в обычного голодающего. Если вы продлите эксперимент

достаточно долго, я, может быть, попытаюсь ради спасения своей

жизни совершить акт каннибализма. (Смех.)

Для того чтобы Европа смогла начать мыслить, Европу

нужно хорошенько накормить. Европа должна начать мыслить,

и значительную часть этой работы мысли надлежит осуществить

людям, подобным вам. Вот, следовательно, какая проблема во

весь рост стоит перед вами: мы повергли Европу и, повергнув

ее, наглядно показали, что наш политический строй — это нечто

такое, чего нельзя больше терпеть. Весь мир должен быть пре-

образован, перестроен заново. Это призваны сделать мыслите-

ли, ученые в самом лучшем смысле слова, — сделать в интересах

всего человечества. Вот это и будет вашей работой. Если же вы

пришли сюда, преследуя какую-то другую цель, то вы напрас-

но тратите свое время, а университет напрасно тратит время на

вас. Наряду с собственно научной работой это должно стать де-

лом вашей жизни. Не воображайте, будто вы можете сказать:

"Заниматься политикой или социологией — это не для меня;

пускай в кабинете, парламенте или любом ином месте, где не

обязательно знать химию или математику, работают другие лю-

ди и делают это дело в силу простого разделения труда". Имен-

но такой подход и породил тот нереальный политический мир,

в котором вы живете. Вам предстоит принять участие во всем

этом. Вам предстоит организоваться профессионально — не

только ради более значительных открытий в вашей собственной

научной области, но и ради общественно-политического объедине-

ния людей вашей профессии. Вот здесь, пожалуй, и кроется откры-

вающаяся перед вами конкретная благоприятная возможность

для работы мысли. Вот я и решил: уж на эту тему мне есть что вам

сказать, так что я займу ваше время не напрасно... Вы любезно вы-

слушали меня. Не буду больше злоупотреблять вашим вниманием.

1920

В ПОРЯДКЕ ОТДЫХА ОТ РОМАНТИЧЕСКИХ ФИЛЬМОВ

Позвольте представиться: Бернард Шоу. Да, да, тот самый

Бернард Шоу. И притом, заметьте, настоящий, во плоти, а не ка-

кая-нибудь там новейшая "мувитонная"

иллюзия на экране.

Собственно, я и не вхожу в программу показа. А явился я сю-

да, скажу по секрету, для того, чтобы раскритиковать в пух и

прах кое-кого в этом зале. Я без ума от кино. В Америке таких,

как я, зовут "заядлыми киношниками". Так вот, программы

сеансов мне чаще всего не нравятся. Все дело развлечения кино-

зрителей, дело важное и ответственное, находится в руках

джентльменов, которых мы называем прокатчиками; им при-

надлежат все кинотеатры, и они отбирают — если только кто-

нибудь не делает этого за них — фильмы для показа; но в любом

случае это они выбирают то, что нам приходится потом смотреть,

и, надеюсь, вы согласитесь со мной, что людям, исполняющим

столь исключительно важную функцию, следовало бы быть де-

ловитыми, опытными и разумными специалистами.

К сожалению, они не обладают ни одним из этих качеств.

Прокатчиками фильмов, владельцами кинотеатров становятся

почему-то люди особого склада, не дельцы и не практики,

прочно стоящие на земле, а витающие в облаках неисправимые

романтики. Если бы вам довелось побывать на так называемом

"коммерческом просмотре" для покупателей кинофильмов

и увидеть там всех этих прокатчиков, вы, вместо того чтобы вос-

кликнуть: "О да, здесь собрались люди, умудренные опытом,

люди необыкновенной проницательности!", посмотрели бы,

посмотрели и сказали: "Уж не с луны ли свалились эти типы?"

В голове у них поразительная каша. Они уверены, что вся публи-

ка в бешеном восторге либо от фантастических приключений

самого невероятного свойства, либо — этим, по их убеждению,

В подлиннике — игра слов: "муви" (movie) — значит по-англий-

ски "фильм", "кино".

392

минимум на девять десятых и обусловлена вся притягатель-

ность кино — от чего-то такого, что они называют "сексапилом".

Они прямо-таки бредят сексапилом. Вы можете, не жалея сил,

создавать прекраснейшие фильмы, художественные фильмы,

интересные фильмы того или иного рода, а они спросят: "Где же

сексапил?" И если там нет этого самого сексапила, они просто не

поверят, что публика пойдет смотреть такие фильмы.

Возьмите одного из этих джентльменов и скажите ему:

"Знаете ли вы, что послушать проповеди настоятеля собора св.

Павла приходят большие толпы народа? Знаете ли вы, что науч-

ные лекции, которые читают в большом здании на Албемарль-

стрит, собирают множество слушателей? Знаете ли вы, что круп-

ные залы во всех уголках страны до отказа заполняет публика,

желающая послушать политические речи?" — и он вам ответит:

"Даже и не говорите мне об этом: невозможно все это — где тут

сексапил? Ну что сексапильного в настоятеле Индже?" И хоть

кол у них на голове теши. Вы приглашаете их посмотреть инте-

реснейшие фильмы, и, если там нет того, что они зовут сексапи-

лом, их не переубедишь. А ведь весь опыт кино показывает, что

без сексапила вполне можно обойтись.

Какие два человека оказались с первых шагов кинематогра-

фа наиболее универсально привлекательными для зрителей? Я

бы сказал — Чарлз Чаплин и Мэри Пикфорд. В их фильмах вовсе

нет сексапила. Если бы вы смогли заполучить идеальный по

части сексапильности фильм, от него было бы мало проку, и вот

почему: покажи вы на экране сексапильную женщину, фильм не

пойдет смотреть ни одна женщина, а на сексапильного экранно-

го мужчину не пойдет смотреть ни один мужчина. Мэри Пикфорд,

как вы обнаружите, одинаково популярна у мужчин и у жен-

щин — у женщин, может быть, даже больше. Это полностью опро-

вергает представление, будто привлекательность — это и есть так

называемый сексапил. В фильмах с ее участием есть привлека-

тельность красоты, грации, обаяния и многого прочего, но это не

сексапил.

И напротив, единственное, что вызывает в этих фильмах му-

чительную неловкость, побуждая нас или со смешком привыч-

но отключить внимание, или же ощутить себя неделикатно под-

глядывающим типом, — это сцена, которую непременно встав-

ляют в конце фильма, чтобы удовлетворить прокатчиков. Фильм

может быть драмой, или развлекательной вещицей, или чудесной

комедией характеров с участием Мэри Пикфорд и Чарли Чаплина,

но прокатчикам нет до этого дела: им подавай сцену под занавес,

в которой мисс Пикфорд должна предстать в объятиях страстно

целующего ее джентльмена. Они вопрошают: "Где сексапил?"

Им отвечают: "Посмотрите финальную сцену — там герой целует

мисс Пикфорд", и они принимают это за секрет сексапила. Для

меня смотреть на то, как какой-то другой джентльмен целует

393

мисс Пикфорд, — настоящая мука. Если бы вы предоставили

возможность поцеловать мисс Пикфорд лично мне, я, может

быть, сделал бы это с удовольствием, но, когда это делает дру-

гой джентльмен, я просто чувствую себя невоспитанным челове-

ком, который глазеет, вместо того чтобы отвернуться. Если бы у

меня, в моем возрасте, был хоть какой-нибудь шанс притязать

на внимание кинокрасавицы, мне бы наверняка не понравилась

перспектива добиваться ее благосклонности на глазах у огром-

ной аудитории. Первое, чего бы я потребовал, — чтобы нас оста-

вили наедине. Все это — сущее недоразумение. Действительно

интересные фильмы не зависят ни от какого сексапила. [...]

Говоря о киносеансах со сборной программой, я хочу ска-

зать, что важна не столько та или иная картина, сколько вся про-

грамма в целом. Наверно, мой опыт кинозрителя мало чем отли-

чается от опыта большинства людей. Я иду в кино главным обра-

зом ради того, чтобы послушать музыку, которую исполняют

во время сеансов — как правило, она чрезвычайно хороша, —

ну и, понятно, смотрю кинопрограмму, и если программа

скучна, то следующие две недели до перемены программы я в

кино не хожу. Если же программа по-настоящему мне понравит-

ся, я могу снова пойти в кино хоть на следующий день. Если

вы хотите, чтобы публика в кино не скучала, дайте ей какое-то

разнообразие. [...]

Конечно, вам обязательно покажут в кино хронику, так ска-

зать, газету на экране. Иной раз это бывает ужасно скучная газе-

та, но тем не менее она пользуется популярностью. Зрителям

всегда больше по вкусу программа с коротенькой вставкой

между фильмами, притом главная привлекательность хроники —

не в новостях как таковых, поскольку, как я уже сказал, они

подчас бывают довольно скучны. Да мне самому не всегда до-

ставляет удовольствие созерцать, как некий ничем не примеча-

тельный джентльмен, о котором я слыхом не слыхал, заклады-

вает первый камень в основание ничем не примечательного зда-

ния, которое еще и не построено. Оркестр должен играть со всем

рвением, чтобы помочь мне выдержать такой сюжет.

Я хочу, чтобы вы поняли следующее: интерес к хронике в

первую очередь основан на желании увидеть нечто происходив-

шее в действительности, по контрасту с теми удивительными

вещами, которые, как вам известно, никогда не происходили,

никогда не произойдут и никогда не могли произойти. Куда как

сладостно погрузиться на время в мир грез, но нужно прочно

стоять обеими ногами на твердой почве, и нет ничего приятней

этих минут интереса к реальной действительности посреди всех

ваших необыкновенных романтических приключений.

Мы заманили в этот зал нескольких прокатчиков и соби-

раемся показать им киноматериалы, которые нам придется оха-

рактеризовать в очень осторожных выражениях. Кое-кто назвал

394

бы эти фильмы учебными или образовательными. Это звучит

убийственно. Это отпугнет не только прокатчика, но и кого

угодно. Ничто не заставит меня пойти смотреть учебный фильм.

С другой стороны, я безусловно хочу посмотреть интересный

фильм: ведь когда я знаю, что мне показывают нечто по-настоя-

щему интересное и реально существующее, я смотрю это с ог-

ромным удовольствием и радуюсь возможности отдохнуть от

романтики приключенческих фильмов. Мы собираемся показать

вам некоторые вещи, которые действительно происходят в

природе. Мы покажем вам очень трогательную ленту о

подлинном сексапиле. В сегодняшней кинопрограмме вы уви-

дите, как цветок, полюбив, раскрывает объятия навстречу

возлюбленной, и это — прекрасное зрелище. В своем роде это

превосходит все фильмы с участием мисс Пикфорд.

Вы увидите несколько цветков. Вы увидите вещи, которые

в самом деле происходят в природе, хотя вам, по всей вероят-

ности, никогда не приходилось видеть такого. В фильме эти

вещи происходят намного быстрей, чем в природе. Там они

длятся, может быть, месяцы, а наш показ того, как это происхо-

дит, займет секунды. Но тем не менее все это действительно про-

исходит, и, когда вы посмотрите фильм, вы, наверно, согласи-

тесь со мной, что в этом кроется бездна красоты, изящества и

привлекательности. Когда идет обычная кинопрограмма из двух-

трех фильмов, ее можно сделать куда более привлекательной,

включив в нее один-два киносюжета вроде тех, что мы сейчас

вам покажем, — что-нибудь отвечающее той горячей любви к

природе, которая наполняет сердце каждого англичанина. Он

любит животных, он любит цветы и насекомых, он любит спорт,

политику, религию — все это горячо интересует его. Прокатчики

же помешались на сексапиле и знать не хотят ни о чем другом!

1927

СВЯТАЯ ИОАННА

Я обещал побеседовать здесь сегодня о совершенно необык-

новенной молодой женщине, которую сожгли пятьсот лет тому

назад. Ну а когда я говорю, что я обещал побеседовать, я имею

в виду именно это. Я строго соблюдаю правила игры. Я не запас-

ся текстом выступления, списанным, как водится, из "Британ-

ской энциклопедии", с тем чтобы торжественным тоном зачи-

тать его вам, выложив все исторические сведения о Жанне д'Арк.

Нет, я удобно уселся тут, в лондонской студии, и, само собой ра-

зумеется, буду говорить о Жанне все, что придет мне в голову.

Вы, конечно, знаете, что Жанна д'Арк была молодой де-

вушкой, которую сожгли на костре. Но я хочу, чтобы вы выбро-

сили это из памяти: для нас не так уж важно, какой смертью она

умерла, и тот факт, что ее сожгли, отнюдь не делает ее знамени-

той и не объясняет того, почему мы говорим сегодня именно

о ней, хотя сотни тысяч женщин, сожженных, как она, прочно

забыты и никто о них не беседует.

Дело и не в том, что ее сожгли молодой: ведь после буллы

папы Иннокентия VIII, положившей начало практике сожжения

ведьм (а Жанна была сожжена как ведьма), сжигали не только

юных девушек, но и малых детей: в пламя костра швыряли оча-

ровательных малюток. Обо всем этом вы читали. Жанна была

лишь одной из многих и многих.

На ум невольно приходит параллель, хорошо известная все-

му христианскому миру, — параллель с казнью самого основате-

ля христианства; иной раз я бываю вынужден напоминать лю-

дям, что для христианина веровать вовсе не значит доводить се-

бя до крайнего возбуждения, ужасаясь обстоятельствам казни

основателя христианства. Пожалуй, из всех гимнов англикан-

ской церкви, имеющихся в сборнике "Английские гимны",

мне меньше всего по душе "Когда воззрюсь на чудный крест".

Если его поют при мне, меня так и подмывает сказать: "Да бу-

дет вам взирать на чудный крест: это же не символ христиан-

396

ства, это символ правосудия, как его понимали римляне, — шту-

ки крайне жестокой, нехристианской и страшной; к сожалению,

мы по сей день называем правосудием нечто очень похожее".

Сравнительно незадолго до того, как распяли Иисуса Христа,

римляне распяли шестьдесят тысяч человек, которые восста-

ли, не пожелав больше оставаться рабами и гладиаторами, —

и все они мучились не меньше, чем мучился Иисус. Поэтому,

рассуждая о таких людях, как Жанна д'Арк и Иисус Христос,

не следует делать упор на их мученической смерти, думать

об Иисусе Христе как о Распятом: ведь распятых было великое

множество, да и те двое, кого распяли вместе с ним, пользова-

лись неважной репутацией.

Значит, мы должны просто-напросто задуматься над тем, что

за люди были эти казненные, если через пятьсот лет и через ты-

сячу девятьсот лет после их казни мы продолжаем говорить о

них. И я особенно настоятельно призываю вас задуматься над этим

в случае Жанны: ведь людям кажется, что это так романтично —

быть сожженной, тем более быть сожженной совсем молодой.

И вот уже они начинают домысливать, что она была не только

молодой, но и красивой, а в ее жизни были какие-то очень тро-

гательные и восхитительные романы. Так вот, я, к сожалению,

вынужден разочаровать моих слушателей с сугубо романтиче-

ским складом ума: то, что Жанна не была красивой, — совер-

шенно бесспорно установленный факт. Это известно нам не

только из знаменательного умолчания ее современников о том,

была она красива или нет, но и из прямых свидетельств ее со-

ратников — военачальников, вместе с которыми она сражалась

в битвах, и простых воинов, которые преклонялись перед ней

и считали ее чем-то вроде святой. Эти военачальники очень ее

любили и всегда тепло вспоминали как боевого товарища, вои-

ны, как я сказал, ее боготворили, но все они — те, чьи свиде-

тельства дошли до нас, — ясно и недвусмысленно утверждали,

что причина — или, во всяком случае, одна из причин, — по ко-

торой они считали ее святой, состояла в том, что она, хоть и была

женщиной, ни в малейшей степени не обладала "сексапилом",

как сказали бы наши американские друзья в Голливуде и за

его пределами. Она существовала вне этого. Они питали к ней та-

кие же чувства, как к святым и деве Марии, но всякие там ро-

мантические амурные истории совершенно исключались, это

выглядело бы почти кощунством. Поэтому вы должны свык-

нуться с мыслью, что Жанна д'Арк не была ни красива, ни роман-

тична, но зато она, как я уже говорил, являлась необыкновенной

и исключительной личностью.

И вот ее сожгли по приговору христианского церковного

суда. Наверно, вам не раз приходилось слышать споры о том,

французы ее сожгли или англичане и на ком лежит вина. Не за-

бивайте себе этим голову. Действительно важно для нас сегодня

397

то, что ее сожгли по приговору суда, который представлял всех

христиан мира. Католический суд, приговоривший ее к сожже-

нию, и впрямь представлял в ту эпоху совокупное мнение миро-

вого христианства. И скажу больше: суд разбирал ее дело очень

долго, очень тщательно, очень добросовестно; она была приз-

нана виновной по всем пунктам выдвинутого против нее обвине-

ния, и она была на самом деле виновна в каждом из этих гре-

хов, по понятиям тех людей, а очень может быть, что и по по-

нятиям немалого числа моих слушателей и слушательниц.

Она была признана виновной в ереси; она была признана винов-

ной в колдовстве, она была признана виновной в занятии че-

ловекоубийственным ратным ремеслом — страшном грехе для

женщины; наконец, она была признана виновной в богохуль-

ном обыкновении носить мужское платье — тоже достаточно

серьезном и страшном грехе. Но, обратите внимание, "бого-

хульным" это ее обыкновение назвали не столько потому, что

она носила мужское платье и упорствовала в своем заблужде-

нии, сколько потому, что она утверждала, будто поступает так

по велению св. Маргариты и св. Екатерины, а уж это считалось в

те времена ужасающим богохульством — может статься, оно

ужаснет и кое-кого из моих слушателей.

Все эти обвинения, бесспорно, были обвинениями обосно-

ванными. Начать с обвинения в ереси. В эпоху, когда еще не про-

изошла Реформация и весь христианский мир был католиче-

ским, она была протестанткой, то есть говорила, что бог стоит

для нее на первом месте. Бог значил для нее больше, чем цер-

ковь, и, когда ее спрашивали: "Разве ты не принимаешь из рук

церкви ее толкование бога для тебя?", она отвечала: "Нет, преж-

де идет бог". Это было ересью. Это было, пожалуй, самым

ужасным кощунством, которое один истый католик мог бы ус-

лышать от другого истого католика. А она говорила это легко

и естественно. Она не штудировала сочинений Уиклифа или кого-

нибудь другого из ранних реформаторов либо их предшествен-

ников. Нет, она говорила это в простодушном убеждении, что

иначе и быть не может. Ей было настолько невдомек, что она

протестантка — она и слова-то такого не слыхивала, — что она да-

же вызвалась возглавить крестовый поход против чешских

протестантов-гуситов, последователей Яна Гуса. Да, она была

готова встать во главе крестового похода и пойти подавлять

силой оружия этих протестантов, сама не подозревая, что дер-

жится тех же взглядов, которые навлекли на них гнев церкви.

Судили Жанну вполне милосердно: пока шел процесс, судьи

делали все возможное, чтобы убедить ее взять свои слова обрат-

но; они умоляли ее обдумать свои показания, — но она сама не

понимала серьезности того, что говорит, настолько это казалось

ей само собой разумеющимся. Она не могла понять этих "цер-

ковников", как она их называла — довольно пренебрежительно,

398

хотя считала себя ревностной католичкой, — она не могла по-

нять, как могло кому-нибудь в голову прийти становиться меж-

ду нею и богом. Вот так и оказалась она виновной в ереси, в

самой возмутительной ереси, в самом ужасном грехе, в котором

только могли обвинить человека в ту пору, в преступлении, за

которое людей сжигали. Прежде всего за это ее и сожгли.

Кроме того, суд, перед которым она предстала, признал ее

виновной в колдовстве, поскольку она утверждала, что ею ру-

ководили голоса и видения. В особенности она выделяла трех

святых — св. Екатерину, св. Маргариту и св. Михаила; они, по ее

словам, являлись ей, беседовали с ней, советовали, как посту-

пать, и она, вне всякого сомнения, искренне верила, что голоса,

слышавшиеся ей, были голосами этих святых. Ну а главным гре-

хом колдовства считалось в те дни сношение с духами, и цер-

ковь внушала ей, что духи, являвшиеся ей, были злыми духами-

искусителями, приходившими погубить ее душу. Как я только

что вам говорил, они, по ее словам, велели ей, среди прочего,

одеть мужское платье и, более того, взять меч и пойти убивать

людей, принять участие в войне. Признаваясь в этом, гордо про-

возглашая это как оправдывающее ее обстоятельство, она сама

обрекала себя на казнь и за другое преступление — колдовство.

Не может быть и речи о том, что ее обманом заставили дать эти

показания. Ее не пытались заманить в ловушку. Наоборот,

если вы прочтете судебные протоколы, вы убедитесь в том, что

на самом деле судьи из кожи лезли вон, делали все возможное

в их положении, стараясь убедить ее отказаться от своих слов.

Но она непреклонно стояла на своем.

Что до ее участия в войне, то это считалось чудовищным по-

ступком для женщины, да и сейчас мы с вами, беседуя друг с

другом, можем, по-моему, сказать, что идти на войну убивать и

рисковать собственной жизнью — это ужасное занятие для жен-

щины, да и для мужчины тоже — во всяком случае, я так считаю,

и, может быть, некоторые из вас согласятся со мной. Но иные

люди имеют несчастье родиться с воинским талантом, и

Жанна, несомненно, была прирожденным воином. Стоило

ей только заслышать шум битвы, как она оказывалась в самой

ее гуще. Она воевала во главе отряда ратников, и, когда ее вои-

ны готовы были дрогнуть и отступить, она сама бросалась в бой,

вела их за собой навстречу опасности, в самую жаркую схватку.

Когда они брали приступом крепость, она первой из командиров

взбиралась на крепостную стену и звала за собой других. Даже

после того, как она и ее соратники одержали ряд побед и поло-

жение улучшилось настолько, что многие государственные мужи

и воины в ее лагере хотели прекратить войну, она стояла за ее

продолжение; и даже когда во Франции воевать стало не с кем,

она вознамерилась, как я вам говорил, повоевать еще и в Чехии,

возглавить там крестовый поход против гуситов.

399