Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

казать. Но вы, конечно, понимаете, что доказать можно все что

угодно. (Смех.) Нет такой нелепицы, которую нельзя было бы

доказать. Однако тут есть и другая сторона. Стоит вам мало-

мальски всерьез заняться доказательством чего бы то ни было,

как вы обнаружите, что доказать еще не значит установить — ни

в ваших собственных глазах, ни в чьих-либо еще. Ибо после того,

как вы, следуя всем законам логики и принципам последова-

тельного рассуждения, соблюдая все мыслимые правила доказы-

вания и условия обоснования, полностью и целиком докажете

нечто, вы ничего еще не установите. Вернее, вы установите из-

вестную альтернативу. Вы должны будете сказать себе: "Или то,

что я доказал, соответствует истине, или же полученный резуль-

тат представляет собой reductio ad absurdum. Иначе говоря, вы-

вод, к которому я пришел, настолько для меня неприемлем,

что я предпочту признать ошибочным весь логический процесс

моих умозаключений или же, если вы докажете мне, что я не

допустил логических ошибок, все предусмотрел и ничего не

упустил, приняться за ниспровержение всего логического пост-

роения и всех законов сбора доказательств, предпочту вообще

выбросить их за негодностью, нежели принять то, что я доказал".

Разговаривая с подлинными учеными, вы должны постоян-

но иметь это в виду. Вы никогда не сможете выбраться на твер-

дую почву абсолютной уверенности. В своей научной работе,

коль скоро это действительно будет работа по открытию и ра-

бота по установлению и доказательству фактов и явлений при-

роды, вы обнаружите, что постоянно пытаетесь доказать ве-

щи, которые по какой-то непонятной для вас любопытной при-

чине вы хотите доказать. Если же вы не испытываете желания

доказать их, вы в них и не поверите, сколько бы их ни доказы-

вали. Наука заводит вас в область, попахивающую мистикой.

В ближайшем будущем с вами произойдут определенные собы-

тия. В ходе учебы вы откажетесь от некоторых убеждений,

которые, возможно, были привиты вам вашими няньками или

родителями. И вы, вероятно, откажетесь от них по разумным,

как предполагается, причинам, но, если вы не лишены научной

проницательности, от вас не укроется то обстоятельство, что при-

чины, по которым вы отбросили эти убеждения, были очевидны

для вас всю вашу жизнь и что вы не сделали никакого неожидан-

ного открытия, лишь перенацелили внимание. Вы поймете, что

в мире вас окружает великое множество чрезвычайно интерес-

ных, наводящих на размышления, многоговорящих явлений,

но что вы не способны увидеть какие бы то ни было из них,

кроме тех, на которые нацелено ваше внимание — может быть,

некой силой внутри вас, может быть, другими людьми. Но

покуда вы не обратите на эти вещи внимание, вы к ним как

бы слепы. Это вызывает огромный интерес к миру, так как вы

знаете, что существуют тысячи вещей, которые дожидаются, что-

380

бы вы открыли их.

Вот избитый пример, иллюстрирующий этот факт. Когда вы

будете изучать строение человеческого глаза — или принимать

на веру объяснения физиологов о том, как устроен глаз соглас-

но последним научным представлениям (смех), — вы узнаете,

что, глядя на предмет, вы координируете изображения в каждом

глазу таким образом, чтобы они точно совместились друг с

другом и дали единое изображение предмета, на который вы гля-

дите, но в тот самый момент, когда вы видите это единое изобра-

жение, в ваших глазах с неизбежностью появляются двойные

изображения всех прочих предметов, на которые вы не смотри-

те. И однако же это множество двойных изображений не только

не вносит безнадежной путаницы в наше зрительное восприятие,

но и, как вам хорошо известно, совершенно не замечается на-

ми, пока мы не обратим на это наше внимание при помощи

простого эксперимента, выработав у себя известный навык,

необходимый для наблюдения этого эксперимента. Это же

происходит в интеллектуальной области, и ваша учеба в универ-

ситете или Юниверсити-Колледже дает вам одно важное преиму-

щество: здесь вы находитесь среди людей, чье внимание направ-

лено на самые различные предметы, и в ходе сотрудничества и

обсуждений с вами они, вероятно, помогут вам заметить мно-

жество вещей, которых вы не замечали раньше. И вы обнаружи-

те, что в некоторых случаях эти вещи вызовут у вас горячее же-

лание поверить в них, и вы, по всей вероятности, проделаете

большую научную работу, чтобы доказать их истинность; тогда

же, когда эти вещи вызовут у вас острое недоверие, вы, навер-

ное, потрудитесь над опровержением их истинности. Ваше дока-

зательство или опровержение будет мало что значить. Как вы

увидите, ваше научное убеждение будет определяться направ-

ленностью вашего внимания.

Мне вспоминается один летний вечер много-много лет назад,

когда я, совсем еще юнец, простоял на пирсе в Бродстерсе до

полуночи (смех). Вышла красавица луна. Не будучи романти-

ком (смех), я наслаждался воздухом и пейзажем, но, чуждый

сантиментам, я был один (смех), если не считать еще одного

джентльмена, которого я тогда не знал и которому на вид было

года сто два. (Смех.) Но этот джентльмен, член Королевского

[астрономического] общества [Генри Перигел], заметив, что я

долго смотрю на луну, подошел ко мне и вежливейшим образом

проговорил: "Вы очень внимательно разглядываете луну, сэр".

"Да, прекрасная ночь", — сказал я. (Смех.) "А могу я вас спро-

сить, как далеко, по-вашему, до луны?" Ну что ж, я посмотрел

на луну и ответил совершенно искренним и откровенным тоном —

у меня нет научных убеждений; я дал честный ответ: "По-моему,

миль сорок". (Смех.) Признаться, я рассчитывал слегка шоки-

ровать этого джентльмена и понял, что чрезвычайно заинтриго-

381

вал его. "Очень, очень интересный ответ, — обрадовался он. — Не

скажете ли вы мне, как вы получили эту цифру?" (Смех.) "На

глазок прикинул", — ответил я. "А! Значит, у вас прекрасный

глазомер, — воскликнул он. — Ведь точное расстояние до луны,

отбрасывая десятые доли, равно тридцати семи милям". (Смех.)

Ну, тут уж я начал соображать: я думал немного подшутить

над старым джентльменом, а на самом-то деле он подшутил надо

мной. "Я не сомневаюсь в вашей правоте, — заметил я, — но, по-

моему, это несколько меньше, чем принято считать". "Совер-

шенно верно", — подтвердил он и изложил мне чрезвычайно

сложную и абсолютно убедительную — для меня, потому что я в

этом ничего не смыслил (смех), — систему аргументов. Единст-

венное, что мне припоминается сейчас из его доказательств —

может быть, какой-нибудь математик или астроном среди при-

сутствующих поймет, о чем тут речь, — так вот, единственное,

что я запомнил из сказанного им, звучало так: если бы астроно-

мы, вместо того чтобы определять расстояние до звезды по го-

дичному параллаксу, прослеживали фактическую звездную ор-

биту при помощи геометрической планшайбы на шпинделе, они

получили бы правильные результаты. (Смех.) Я привожу его

объяснение в чрезвычайно сокращенном виде. (Смех.) Мне не-

ведомо ни что такое шпиндель, ни что такое геометрическая

планшайба. У меня это ассоциируется с пирсом, ночью и луной и

так далее, но ведь это не геометрическая планшайба. (Смех.)

Этот джентльмен вплоть до своей смерти — а прожил он еще, по-

моему, лет десять — время от времени присылал мне мудреные

документы, которые я прочитывал с большим интересом, и его

доказательство того, что все астрономы ошибаются, казалось

мне столь же убедительным, как и попадавшиеся мне иной раз

на глаза труды этих астрономов с доказательствами их собствен-

ной правоты.

Вот с тех-то пор, сами понимаете, я категорически отвергаю

эту концепцию огромных расстояний в миллиарды и миллиар-

ды миль. Со своим другом сэром Робертом Боллом я разговари-

ваю только на такой основе: поскольку меня живо интересует аст-

рономия, я ему раз и навсегда сказал: "Даю тебе полтораста миль,

и, будь добр, втисни мироздание в эти рамки, так как нет смысла

рассуждать о непостижимых вещах, всех этих миллионах миль

пространства и так далее". (Смех.) Эта вера в миллиардные числа

до такой степени вошла в моду, что некоторые люди даже слушать

вас не станут, если вы не рассуждаете о миллиардах миллионов

миль или о миллиардах миллионов микробов в капле воды.

Но я, обгоняя, как всегда, общественное мнение (смех),

возвращаюсь к малым числам. Вот увидите, наука еще возвра-

тится к малым числам; да-да, мало-помалу будут установлены и

утвердятся как непреложные научные факты истины, которые

приходят в голову таким людям, как я, притом сперва главным

382

образом в форме шуток. Ведь обыкновенный ученый сплошь и

рядом лишен чувства юмора. (Смех.) Вспомните, у Галилео

не было чувства юмора. Обладай он чувством юмора, он бы по-

смеялся словам Леонардо да Винчи о том, что Земля — это луна

Солнца, сочтя их отменной шуткой, и не подумал бы исследовать

это дело

. Скорее всего, его толкнуло на это отсутствие чувства

юмора: он проделал огромную работу, которая едва ли была

сколько-нибудь ценной, потому что только доказывала то, что

обнаружил Леонардо да Винчи и что, по-моему, обнаружил к то-

му времени почти каждый разумный человек. Но, занимаясь до-

казательством того конкретного факта, он попутно, как бы меж-

ду делом, обнаружил и массу других вещей, — это другая сторона

вопроса, на которую я хочу обратить ваше внимание. Не прида-

вайте слишком большого значения достижению какой-то чрезвы-

чайно важной цели. Вести изыскания в том или ином определен-

ном направлении — вот что действительно важно, потому что

самые ценные свои открытия вы, скорее всего, сделаете как по-

бочный результат главной работы, очень часто в форме занятных

попутных соображений. Вы же никогда не знаете наперед, какая

из ваших мыслей окажется плодотворной. Поставленная цель

может не даться вам в руки, но, пока вы идете к ней, вы куда-то

движетесь, что-то ищете и сами не ведаете, что можете обна-

ружить на пути.

По-моему, научная работа сможет подняться на прежнюю

высоту благодаря тому, что большинство тех, кто занимается

ею, пойдут по пути, проложенному... ну, скажем, миссис [Мери-

Бекер] Эдди. (Кто-то из слушателей шикает.) Я слышу, какой-

то джентльмен в задних рядах протестует против миссис Эдди.

(Смех.) Я нарочно упомянул ее имя: многие из вас интересуют-

ся медициной и биологией, и вот, начав заниматься медициной,

вы не без удивления обнаружите, что современную вам медицин-

скую науку охватила полемика, вспыхнувшая уже сейчас, поле-

мика, участники которой разделяются на сторонников миссис

Эдди и ее противников. Конечно, ученые медики не станут

объявлять себя сторонниками миссис Эдди. (Смех.) Они назо-

вут какой-нибудь другой авторитет, более модный в научном

мире. Так или иначе, вы обнаружите в медицине две школы:

приверженцы одной школы будут исходить из того, что челове-

ческое тело, живой организм ставит перед ними чисто химиче-

скую задачу; приверженцы другой школы, напротив, станут ис-

ходить из того, что человеческое тело ставит перед ними жизнен-

ную задачу, более того, почти неразрешимую загадку жизни, а

если задуматься, непостижимую тайну жизни. На одном полюсе

будет стоять хирург, убежденный в том, что он может срастить

Неудачная догадка: "замечание" Леонардо было записано в лич-

ном дневнике в зашифрованном виде. — Прим. Дж. Б. Ш. (1929).

383

вашу сломанную руку. Таких хирургов сколько угодно. По то-

му, как они говорят и пишут, видно, что они и впрямь убеждены

в этом. На другом же полюсе будет стоять хирург иных убежде-

ний: если вы попросите его срастить вам сломанную руку — а

мне приходилось-таки обращаться к хирургу с такой прось-

бой, — он скажет вам: "Я не могу ее срастить, но я могу

составить обломки кости так, чтобы дать вам полную возмож-

ность срастить руку самому. Не знаю, каким образом вы это сде-

лаете, да и никто не знает, но, судя по опыту, вы сумеете-таки

ее срастить — для этого нужно, чтобы вы не были слишком ста-

ры, чтобы я правильно составил сломанную кость и чтобы вы

совершили дело собственного исцеления". В этом все различие

между двумя школами. Нужно искать таких врачей, которые

прекрасно знают, что больной должен сам вылечиться от

болезни, ибо болезни, несчастные случаи и прочие беды давным-

давно покончили бы с человечеством, если бы люди не обладали

особенной витальной способностью творить это чудо.

Разумеется, налицо возврат к взглядам старой медицинской

школы, сторонники которой называли себя виталистами. Их

противники, представители механической и химической школы,

мучившие и отправлявшие на тот свет людей в течение последней

полусотни лет (смех), обещали облагодетельствовать нас много-

численными целебными средствами и усовершенствованиями,

однако все, что вы должны сделать, — это сунуть им под нос

записи службы регистрации актов гражданского состояния и

сказать, что никаких своих обещаний они не выполнили. Вот

увидите: они будут все больше и больше утрачивать свои пози-

ции, тогда как старая виталистская школа станет все больше и

больше возвращать свои позиции, но при этом старый витализм

остается жупелом: хотя его идеи наконец-то получают дальней-

шее развитие на более высоком научном уровне, ну, скажем,

в трудах Скотта Холдейна, этот последний страшно рассердился

бы, назови мы его виталистом. Когда я как писатель беру на

себя смелость поставить его в один ряд со всеми современными

сторонниками витализма, истинными биологами, исследователя-

ми этой великой загадки жизни, и, например, ставлю его имя

рядом с именем Бергсона, автора капитального труда о твор-

ческой эволюции, Скотт Холдейн, вместо того чтобы рассыпать-

ся в благодарностях и сказать, что наконец-то его оценили по

заслугам, по-моему, приходит в ужас. И вот еще что вы увидите:

встречая на своем жизненном пути людей, которые имели не-

счастье получить так называемое среднее образование, вы буде-

те всякий раз убеждаться в том, что они полны суеверий и пред-

рассудков, поскольку многое из того, чему они обучились, было

выучено ими с недобросовестными целями. Например, они ус-

ваивали знания и занимались науками не ради познания или

приобретения мужества, а ради сдачи экзаменов. (Аплодис-

384

менты.) Леди и джентльмены, это — противоестественная прак-

тика (аплодисменты), и, как всякая противоестественная прак-

тика, она обладает странной, непонятной и необъяснимой спо-

собностью подрывать умственное здоровье, подобно тому как

подрывает она здоровье физическое. Никто не знает почему. По-

моему, на свете нет ничего более предосудительного, чем приоб-

ретение знаний ради сдачи экзаменов, разве что приобретение

знаний ради того, чтобы кормиться передачей этих знаний дру-

гим. (Аплодисменты.)

В подлинном университете не должно быть учителей (смех),

и всякий раз, когда вам посчастливится найти в стенах универ-

ситета людей, способных воодушевить вас и чему-то научить, они,

как вы сами убедитесь, будут настаивать, чтобы в них видели

не учителей, а товарищей по учебе. Следовательно, если вы по-

ступили в учебное заведение и хотите выбрать таких учителей, от

которых вам будет польза, первым долгом спросите у них:

"Можете ли вы научить меня тому-то, тому-то и тому-то?"

Если они ответят: "Да", скажите: "Спасибо, прощайте". (Смех.)

Если же они скромно признаются, что могут рассказать вам об

этом совсем немного, но, вероятно, сумеют помочь вам кое-чему

научиться, держитесь их!

Наверно, мне следовало исходить из более общих и абстракт-

ных посылок, так вот, я хочу остановиться сегодня на том, ка-

кая работа мысли должна быть проделана в мире. Мир населен

людьми, которые в большинстве своем не должны бы были су-

ществовать. (Смех.) У нас огромный рабочий класс, и я сам всю

жизнь интересовался рабочим вопросом. Я изучал рабочий воп-

рос. Я изучал жизнь рабочего класса, потому что это и есть

жизнь страны, жизнь четырех пятых ее населения. Я понимаю

рабочих, а они понимают меня. Когда они приглашают меня про-

честь лекцию об их положении вообще, я, выражая непосредст-

венное сочувствие к ним самим и к их чаяниям, начинаю с ут-

верждения, что трудящиеся не нужны, опасны и подлежат

упразднению. (Смех.) Я указываю им, что хотя рабочий выгод-

но отличается от многих людей иного сорта, он все равно лич-

ность отталкивающая и не имеющая права на существование. А

возьмите средний класс — я хотел сказать: "тот класс, к которо-

му принадлежим мы с вами", но выражусь иначе: "до уровня ко-

торого опустятся наши внуки, если будут расточительны".

(Смех.) Так что возьмем высшие классы общества в целом и

предположим, что мы принадлежим к ним. Они тоже несостоя-

тельны. Они имеют неважнецкий вид. (Смех.) Они присвоили

себе львиную долю деятельности, носящей довольно претен-

циозное название — "умственная работа". Многие из представи-

телей высших классов годны на то, чтобы заниматься в том или

ином департаменте управлением страной, а общий резуль-

тат — несомненный и неопровержимый провал.

25—01033

385

Возьмите род людской в его нынешних условиях существо-

вания: ведь это же совершенно неопровержимый факт, что они

абсолютно не способны разрешить проблемы цивилизации, со-

циально-политические проблемы, порождаемые увеличением

людской численности и сложностями общения в так называемой

культурной обстановке. Возьмите то, что вы назвали бы науч-

ным открытием, но что, строго говоря, следовало бы назвать

техническим усовершенствованием, и вы обнаружите, что нам

удалось в такой огромной степени усовершенствовать методы

производства, что, скажем, одна кружевная машина — пом-

нится, об этом объявил много лет тому назад один из руководи-

телей металлургической промышленности — может заменить

труд четырнадцати тысяч человек, а теперь-то, не сомневаюсь,

целых пятнадцати миллионов или около того, но вместо увели-

чения досуга, вместо огромного улучшения благосостояния всех

людей мы видим еще более беспросветную нищету, еще более

скверное положение вещей, еще более унизительную и несчаст-

ную жизнь, чем когда бы то ни было раньше за всю нашу исто-

рию. Все наши хитроумные усовершенствования оборачиваются

против нас, потому что мы не способны проделать связанную с

этим политическую работу. Там, где в результате громадного

умножения богатства мы могли бы распространить его блага

на все население, так чтобы каждый мог теперь трудиться на час

меньше и, может быть, посвящать этот час размышлениям или

научным занятиям либо, уж во всяком случае, более или менее

приятному досугу, как поступили мы? Мы с величайшим тща-

нием и изобретательностью использовали наши политические

и правовые институты, специально для этого приспособленные,

чтобы не допустить никакого облегчения труда народных масс

и передать весь прирост богатства верхушке несчастного

класса, превращенного нами в совершенно никчемных трутней,

так чтобы дать им возможность не только бездельничать самим,

но и брать к себе в услужение — мало того, что сами паразиты,

так вот еще и плодят вокруг себя паразитов! — множество лю-

дей, которые могли бы заниматься общественно полезным тру-

дом. (Аплодисменты.)

В этом — корень зла; в сущности, мы сделали все это только

потому, что не способны ни на что другое. Здесь мы стоим перед

лицом поистине центральной биологической проблемы: как нам

избавиться от своих собственных глупых "я" и заменить себя

людьми достаточно разумными, такими, что смогли бы — возь-

мем хотя бы проблему строительства наших городов — употре-

бить огромный прирост богатства Англии на создание во всех

английских городах более здоровых и приятных условий для

жизни, вместо того чтобы сознательно заниматься, как это дела-

ют сейчас, разделением городов на два типа: в одних городах лю-

ди крайне несчастны оттого, что они не работают, тогда как в

386

других они крайне несчастны оттого, что у них слишком много

работы, а жилье такое ужасное, что остается удивляться, почему

эти города не спалил огонь небесный. Хорошо бы, чтобы нас по-

жарче припек огонь с неба! Впрочем, я подчас поздравляю себя

с тем, что этого не произошло. Вы тоже можете поздравить себя

с тем, что, слава богу, это конкретное дело не зависит от меня,

ибо у нас есть множество городов, чье уродство — прямой ре-

зультат богатства Англии, а не ее бедности, и, будь моя воля, я

без малейшего колебания обрек бы их участи Содома и Гомор-

ры. Обладай я такой властью, я бы, увидев сверху страну вроде

нашей, где было бы голодно хоть одно дитя из-за того, что ему

не досталось пищи, немедля пустил бы в ход молнии небесные.

Ныне открывается широкий простор для плодотворного

умственного труда. Это великая возможность, ибо работа мыс-

ли призвана исправить существующее положение. Вот что вы

должны для этого сделать. В сфере умственной работы ныне

происходит громадное разделение труда. Было время — а я

могу вернуться в него в моем ирландском семнадцатом столе-

тии, — когда, говоря о профессиях, имели в виду офицеров ар-

мии и военно-морского флота, священников да еще актеров

(смех) и лишь иногда вспоминали юристов и медиков. Одна-

ко в наше время наука подразделяется на огромное количество

самых разнообразных профессий. Специализация идет во всех

направлениях, и вам следует ясно представлять себе: в тот са-

мый момент, когда вы создаете новую научную специальность,

новую отрасль науки, вы создали также и политическую проб-

лему: вы создали проблему зависимости этой профессии от го-

сударственной власти страны, и научная работа этой отрасли не

получит ни малейшего шанса, пока для нее не будет найдено

соответствующее место, пока на ее нужды не будет выделена со-

ответствующая доля богатства страны и пока для профессоров

и специалистов этой отрасли науки не будет создана страной

соответствующая организационная структура. Нет смысла

продолжать в том же духе, как теперь. Нам нравится продол-

жать в этом духе, потому что мы нация прирожденных, почти

неисправимых анархистов. Мы говорим: демократия — это фор-

ма правления, характерная для нашего времени, и вы спросите:

а что означает демократия? Вы приведете изречение Линкольна:

"Правительство народа, из народа, для народа". Не говорите мне

о правительстве народа! Мне просто смешно! С таким же

успехом можно было бы утверждать, что английская драматур-

гия пишется народом и для народа. (Смех.)

Джентльмены, искусство управления требует такой же вы-

сокой квалификации, как и искусство сочинения пьес. Первый

встречный не может создавать свои собственные законы и выра-

батывать свою собственную конституцию, как не может он

писать свои собственные пьесы. Я вынужден, впрочем, с при-

387

скорбием отметить, что он пытается-таки писать свои собствен-

ные пьесы, да еще в каком количестве! Весьма сомневаюсь, что-

бы среди вас нашелся хоть один человек, в чьих бумагах не была

бы припрятана пятиактная пьеса в белых стихах его собствен-

ного сочинения. Мне пачками присылают их на консультацию.

(Смех.) Подобно тому как плотник, каменщик, шахтер и же-

лезнодорожник обнаружили бессмысленность анархизма и поня-

ли, что коммерческая машина сокрушит их, пока они не раз-

работают для себя конституцию — т. е. пока в дополнение к

своему умению класть стены или водить поезда они не научат-

ся регулировать свои отношения с обществом, создав полити-

ческую или социальную форму объединения вроде профсоюза,

ибо в противном случае ни они, ни их ремесло не смогут даже

выжить, — так и все вы, леди и джентльмены, посвятившие себя

наукам и интеллигентному труду, обнаружите, что одной из

задач и важнейших сторон вашей работы мысли станет соотнесе-

ние вашей профессии с обществом, поиски ее места в обществе,

создание определенного морально-правового кодекса, который

регулировал бы вашу общественную деятельность, ограждая ее от

тщеты и извращений — главнейших ее пороков в настоящее время.

Позвольте мне немного поразглагольствовать на эту тему. Я

чуть не сказал "лорд Рандолф Черчилль" — это показывает,

насколько я стар (смех), — я имел в виду Уинстона Черчилля,

но разница не так уж велика, как вам могло бы показаться. Так

вот, на днях Уинстон Черчилль заявил, что лейбористская пар-

тия не умеет править. Он совершенно прав. Ни одна из ныне

существующих партий не умеет править. Никто не учит их пра-

вить. Вот преподают в этом колледже много интересных предме-

тов. Вас кто-нибудь когда-нибудь учил править? Знает кто-ни-

будь из вас, что такое премьер-министр? Если вас спросить, вы,

наверно, ответите: человек вроде Ллойд Джорджа; если же вас

спросить, кто такой Ллойд Джордж, вы скажете: премьер-ми-

нистр. (Смех.) Но вас не учат править. Итак, Уинстон Черчилль,

очевидно, считает — бог весть почему, — что править умеют лю-

ди его среды и класса. Дело в том, что в определенном отноше-

нии они умеют править, поскольку у них есть готовая машина,

создававшаяся исторически, главным образом путем сознатель-

ных ухищрений: фиксирования на бумаге и согласовывания

определенных правил, биллей о правах, положений о жюри

и т. д., а чаще всего — путем разработки норм неписаной консти-

туции. Но, во всяком случае, возникла определенная машина го-

сударственного правления, и она крушит все на своем пути.

Одним из самых последних ее достижений явилось бессмыслен-

но жестокое убийство примерно тринадцати миллионов солдат в

Европе, убийство по большей части молодых людей, нанесшее

ужасающий урон всем нам; мы потеряли около девятисот ты-

сяч молодых наших соотечественников, но и гибель огромного

388

количества — я не знаю точной цифры — молодых немцев была

потерей для нас: каждый убитый молодой немецкий солдат был

нашей потерей, точно так же как гибель каждого нашего

молодого солдата явилась потерей для Германии. Вот он, ре-

зультат работы вашей политической машины в ее нынешнем ви-

де. Вот какие вещи она творит. И она неизбежно станет творить

их вновь, несмотря на совершенно искренние заверения людей,

управляющих ею, что, мол, в общем и целом они за то, чтобы

этого больше не случилось. Но, однако, они увеличивают свой

военно-морской флот и накапливают оружие в ожидании време-

ни, когда это случится-таки вновь; притом они в общем и целом

склоняются к мысли, что, коль скоро Америка усиливает свой

военно-морской флот, это случится прежде всего в форме войны

с Америкой. Поэтому они просят всех вас не говорить ни

публично, ни приватно вещей, способных вызвать хотя бы ма-

лейшее недоброжелательство между нами и Америкой. И если

Уинстон Черчилль находит некие основания для самовозвеличе-

ния, когда он говорит, что лейбористы не умеют править, то

объясняется это тем, что перед трудящимися, будь то плотник,

биолог или математик — ведь работники творческого труда в

конечном счете разделяют общую заинтересованность всех тру-

жеников в создании надлежащего политического механизма, —

стоит неизмеримо более трудная задача, чем та, что ставят перед

собой Черчилль и ему подобные.

Я проиллюстрирую вам это на таком примере. Если вы пре-

доставите мне автомобиль, зальете его бензином и маслом —

убей меня бог, не знаю куда, — да еще подрегулируете его —

убей меня бог, не знаю как и зачем (смех), — так вот, если вы

сделаете все это и усадите меня за руль, я поведу машину в вели-

колепном стиле и буду как угодно долго разъезжать по горам

и пустыням, долам и холмам. Я, может, наездил уже сто тысяч

миль. Многие из вас умеют делать то же или вполне могут обу-

читься этому за пару недель. И точь-в-точь так же обстоит дело

с нашей политической машиной и государственным строем в

их сегодняшнем виде. Джентльмены, принадлежащие к тому же

классу, что и Уинстон Черчилль, и не блистающие особым умом,

получив доступ к готовой, действующей машине, способны —

после краткого обучения, скажем, в качестве секретарей минист-

ра, а иной раз и без всякой предварительной подготовки —

встать у кормила правления, подобно тому как я сажусь за руль ав-

томобиля ; они усваивают, как пользоваться несколькими рычага-

ми и пружинами, — и машина едет. Разумеется, она едет по трупам

множества людей, но она работает, и дело известным образом дви-

жется. Уинстон Черчилль имеет основания заявить: "Мы это

делаем, а лейбористское правительство не может". Делать это

по-старому лейбористское правительство, конечно, смогло бы.

За примером недалеко ходить: когда такой лейбористский

389