Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

Англии есть поговорка: "Кому и кража коня сойдет с рук, а ко-

му и через забор заглянуть нельзя!" Люди так подозрительно

относятся к автократическим правительствам и так убеждены,

что демократические правительства никогда не нарушают народ-

ных свобод, что мы, русские бюрократы, находимся в положе-

нии тех, кому заглянуть через забор не дают, тогда как вашим

социалистическим вивьяни и брианам или либеральным и ради-

кальным асквитам и ллойд джорджам можно красть коней

хоть ежедневно. Они тайно расстреливают людей без объяснения

причин; запрещают газеты без постановления суда; конфис-

куют и уничтожают политические памфлеты по проведении

секретных расследований, а потом, оправдывая свои действия в

апелляционных судах, утверждают, что эти расследования не но-

сили-де характера судебных процессов; высылают граждан по

простому приказу военных властей; бросают людей в тюрьму за

проповедь христианского евангелия мира перед лицом сержан-

та — вербовщика на военную службу; наконец, вводят в англий-

ской промышленности рабский труд с помощью Акта о воору-

жениях, принятого благодаря парламентской махинации, как о

том свидетельствуют ваши же лейбористы. Так какое же вы

имеете право обвинять Россию в компрометации дела союзников

в глазах западной демократии, тогда как сами, используя свои

псевдодемократические институты для поддержания собствен-

ной популярности, на практике проявляете меньше уважения к

вашим принципам свободы, чем Меттерних или Столыпин?"

Спору нет, все это так. Это настолько верно, что француз-

ские синдикалисты добились своего первого успеха, высветив

тот факт, что в прежние времена французского деспотизма,

когда трудящимся классам был наглухо закрыт доступ в пар-

ламент, власти боялись их куда больше и старательней избегали

вызывать их недовольство, чем сейчас, когда в палатах предста-

вителей всех стран Европы есть рабочие партии. Но разве не мо-

гу я ответить, что, хотя для синдикалистов моралью из всего это-

го стало: "Свергнуть парламентскую демократию", моралью для

российского правительства явно должно стать: "Установить

парламентскую демократию, так как она не подорвет, а уси-

лит государственную власть"? Его императорскому величеству

царю должно быть понятно, что президент Вильсон обладает го-

раздо большей властью, чем он. Так почему бы не уподобить

конституционное положение царя конституционному положению

президента Вильсона и не рассеять тем самым подозрения Шве-

ции, Америки, нашего Союза демократического контроля и

всех прочих организаций такого рода в союзных странах?

Однако же мне совсем не к чему делать вид, будто демокра-

тический деспотизм, хоть он и совершает время от времени без-

закония, которые погнушался бы совершить благоразумный

самодержец, и в самом деле представляет для дела свободы та-

320

кую же опасность, как деспотизм российского правительства.

Если бы можно была сделать автократический образ правления

таким же эффективным, как демократический, и искоренить

спячку и коррупцию, которым подвержены даже лучшие чинов-

ники, когда их ограждают от критики и разоблачения, авто-

кратия стала бы непереносимой. Американский поэт Уитмен

говорил о беспредельной беспардонности выборных лиц; но

ведь государственного деятеля в демократической стране всегда

ждет расплата. Другой знаменитый американец сказал: "Можно

дурачить все время какую-то часть народа; можно дурачить ка-

кое-то время весь народ; однако нельзя дурачить все время весь

народ"; автократу же незачем дурачить народ: он может угне-

тать весь народ все время. Он также может и облагодетельство-

вать весь народ на все время, и сейчас у нас на Западе изобража-

ют запрет на производство водки как пример благожелатель-

ного деспотизма, но это только заставляет нас еще глубже осоз-

нать, что демократия существует не только ради избавления лю-

дей от слишком дурного управления, но и ради избавления их

от слишком хорошего управления. Деспотичный Толстой,

вероятно, причинил бы русским гораздо больше страданий, чем

Петр Великий.

Как бы то ни было, хорошо ли, плохо ли, общественное мне-

ние Запада пришло к убеждению, что единственные формы госу-

дарственного правления, за которые западные демократии мо-

гут сражаться с чистой совестью, — это формы демократические.

У нас нет никакого сомнения, что замена германского или ав-

стрийского государственного устройства государственным уст-

ройством Англии, Франции или Италии была бы выигрышем

для дела европейской свободы; однако замена их государст-

венным устройством России была бы для нас шагом назад.

Может быть, мы тут совершенно не правы; повторяю, я

констатирую факт, а не отстаиваю политическую доктрину.

Несмотря на это, мы в Англии, заботясь о поддержании доброго

взаимопонимания с вашей страной, пошли даже на то, что запре-

щаем памфлеты, критикующие ваше правительство, а в одном

случае фактически запретили, пригрозив высылкой, попытку со-

брать с помощью благотворительного спектакля деньги на нуж-

ды некоторых русских эмигрантов, изгнанных из России за соз-

дание союзов в защиту рабочих, которые у нас признаны вполне

законными. При таких обстоятельствах мы имеем все основания

просить российское правительство сделать все возможное для

успокоения демократического общественного мнения на Западе,

воздержавшись от тех характерных проявлений автократичес-

кого патернализма, которые у нас принято считать позорным

клеймом тирании.

Вот и все, что я могу с пользой для дела сказать сейчас в

ответ на Ваше письмо. Когда кончится война, можно будет

21—01033

321

переписываться более свободно. А пока что, поверьте, дорогой

Горький,

Ваш друг и почитатель

Дж. Бернард Шоу

72.

Г. ДЖ. УЭЛЛСУ

Аделфи-Террас, 10

7 декабря 1916 г.

Дорогой Г. Дж.!

Я кругом прав в отношении России. Чем дольше я живу,

тем больше убеждаюсь в том, что никогда не ошибаюсь в отно-

шении чего бы то ни было и что все усилия, которые я смирен-

но прилагаю к тому, чтобы проверить истинность моих пред-

ставлений, лишь напрасно отнимают у меня время.

Позвольте, объясню. Русские, вне всякого сравнения, са-

мые очаровательные люди на свете. И у любого, кто слышал,

как поют они на своем языке, итальянское пение будет

вызывать с тех пор не больше эмоций, чем звуки школьной ла-

тыни. Поговорить с москвичами о постановке какой-нибудь пье-

сы — значит не только заставить пролететь три часа как двадцать

минут, но и совершенно убедиться в том, что это не может быть

той самой пьесой, которая поставлена в "Театре Его Величест-

ва", и даже существовать с ней в одном мире. Все, что пишем мы

в Англии, кажется после Чехова и остальных русских трухой.

И это не следствие какой-нибудь особой моей восприимчивости:

точь-в-точь так же они поражают Вас, Гренвилл-Баркера и кого

хотите. Когда Саша Кропоткина говорит мне, что Россия даст

миру душу, я вполне ее понимаю. И отмечаю, как она хороша

собой, хотя англичанка с ее чертами была бы смешной уродиной.

К тому же сейчас мы любимцы умных русских людей. В пятни-

цу меня остановила при выходе из зала красивая девушка и ска-

зала: "Я русская. Как вы заблуждаетесь насчет нас! Мы очень

любим англичан".

Степняк часто повторял, что будущее России лежит меж-

ду западным и восточным в ее национальном характере, между

предприимчивостью и фатализмом, между Тургеневым и Тол-

стым, и, хотя сам был решительно на стороне Тургенева, он

особенно ощущал эту толстовскую сторону, видя, что именно

она восхищает англичан. "В России, — говорил он, — человека, рас-

тратившего деньги, оплакивают и прощают, после того как он

выйдет из тюрьмы, а в Англии его не прощают никогда. И англи-

чане совершенно правы: русские прощают по слабости".

322

Все очарование России было заключено в той Руси, которую

ненавидел, истязал и пытался искоренить Петр Великий. За ут-

верждение, что русские принадлежат к североевропейской ци-

вилизации и похожи на англичан, он сделал бы Вас великим кня-

зем. Екатерина II похвалялась своим сходством с англичанами.

Соответственно русские рвались на Запад, нанося удары по Шве-

ции, Польше, европейской части Турции и Венгрии.

Так вот, я охотно позволю, чтобы меня завоевывали Кар-

савина и Нижинский, но никак не Петр с Екатериной. Для России

нет на Западе места, и нет для нее тут исторического дела. На

Востоке — да, взгляните только на карту! Ее явное историческое

предназначение ждет ее там, после того как она сможет выде-

лить на это какую-то часть своей энергии, идущей на цели внут-

реннего развития. А раз так, зачем ей зря тратить время на ро-

ман с нами? Может, мы забавляем ее, как могли бы забавлять ее

Соломоновы острова, знай она о их существовании. Может, мы

удобны ей тем, что поддерживаем ее устремленность на Констан-

тинополь, подобно тому как были неудобны ей, когда поддержи-

вали турок, чтобы помешать ей попасть туда. Но пока мир не

станет гораздо меньше, чем он есть сегодня — а сегодня квадрат-

ная миля Сибири намного больше, чем квадратная миля старой

или Новой Англии, — отношения России с нами, как и

отношения москвичей с Вами и мной, будут похожи на заигрыва-

ния Стивенсона с жителями Океании. У нас есть свое дело, у

них — свое, а самый верный способ поссориться — это попытать-

ся жить в одном доме. Они, как Вы говорите, очень похожи на

ирландцев. Уж не считаете ли Вы, что это сходство вселяет

надежду на успех союза сердец?..

Всегда Ваш

Дж. Б. Ш.

73.

ФРЭНКУ ХАРРИСУ

Аделфи-Террас, 10

30 марта 1917 г.

...Хорошие новости из России, а? Не совсем то, на что рас-

считывали воюющие стороны, как не рассчитывал в 1870 г.

Бисмарк сделать Францию республикой, но господь бог исполня-

ет волю свою многими способами. Наверно, это не последний

сюрприз, который он для нас приготовил.

Всегда Ваш

Дж. Бернард Шоу

323

74.

МАКСИМУ ГОРЬКОМУ

Аделфи-Террас, 10

24 мая 1917 г.

Дорогой Максим Горький!

Ваш друг господин Котелянский уговаривает меня послать

Вам статью для Вашего журнала. Но ведь мы в Англии ничего не

знаем о положении в России, кроме того что там произошла ре-

волюция и что из-за расхождений между правыми, левыми и цент-

ристами создалась чрезвычайно трудная и щекотливая для Вре-

менного правительства ситуация. Ну как могу я высказываться в

подобный момент о ваших делах, не рискуя серьезным образом

причинить вред и не имея возможности принести пользу? Я не

знаю, каких взглядов придерживаетесь в этом вопросе Вы: едва

ли не каждая позиция, от милюковской до ленинской, имеет ка-

кие-то достоинства, заслуживающие поддержки со столь незави-

симой и самобытной точки зрения, как Ваша. Я понимаю, что Вам

нужно, чтобы я высказал не Ваше мнение, а мое собственное, и тем

не менее вряд ли есть смысл ставить Вас в затруднительное поло-

жение статьей, которую Вы могли бы счесть циничной и опасной.

Революцию я считаю таким благом для человечества, в

свете которого не только получает наконец оправдание франко-

англо-русский союз (позорный для западной демократии, когда

это был союз с царизмом), — получает оправдание вся эта война.

Это не служит оправданием для государственных деятелей, кото-

рые никак уже не рассчитывали на подобный результат и которые,

если бы только посмели, реставрировали бы царизм, зато

наглядно показывает, что они значат куда меньше, чем мнят о

себе, и что подчас, в слепоте своей, они вершат дело народа более

успешно, чем сам народ. Но теперь это уже не больше как общее

место, и повторение его на страницах Вашего журнала едва ли

добавит ему интереса.

Практический вопрос — это вопрос об отношении револю-

ционного правительства к войне. И, боюсь, я произвел бы впечат-

ление чудовищного циника, если сказал бы, что война является

для революционного правительства первой жизненной необхо-

димостью. Однако это элементарная истина. Когда революцион-

ное правительство имеет демократический характер, трудность

его положения состоит в том, что его основой является управле-

ние с согласия управляемых. Но эта гордая демократическая

фраза очень скоро сводится к абсурду тем фактом, что только

кучка высокообразованных или наделенных природным умом

людей понимает необходимость государственного управления.

В массе своей люди, принадлежащие ко всем классам, не желают

давать согласие ни на какое управление ими. Они в равной мере

324

противники республики и монархии, земства и генерал-губерна-

тора. Они хотят, чтобы их оставили в покое и не брали с них

налогов. Они считают, что бог, полиция или кто-то там еще

обязаны защищать их от других людей, но не хотят, чтобы этих

других людей защищали от них. Когда честный демократ отка-

зывается участвовать в управлении Россией, пока народ не изъя-

вит своего желания уполномочить его на это, он обнаруживает,

что народ не его лично не желает уполномочивать — народ не же-

лает уполномочивать никого.

В таких условиях правление с согласия народа невозможно;

максимум, что тут можно сделать, — это предоставить народу

то, что является для него лишь выбором из двух зол, то есть ска-

зать людям так: "Вами должно управлять и вами будут управлять,

независимо от того, понимаете вы необходимость этого или нет,

но мы позволим вам выбрать между Сциллой и Харибдой, меж-

ду дьяволом автократии и пучиной демократии". Но даже и

тогда что может помешать им каждые две недели менять прави-

тельство, поскольку каждый правительственный акт: каждый

налог, каждое постановление, вынуждающее их учитывать ин-

тересы своих ближних наряду со своими собственными, каждое

обращение к ним с призывом послужить обществу или проявить

самопожертвование — кажется им покушением тирании на их

свободу? Насколько я знаю, есть только одно средство поме-

шать этому — поставить их перед лицом такой страшной И ог-

ромной опасности, чтобы они, ужаснувшись, признали, что толь-

ко сильное правительство сможет защищать их от нее. Так вот,

единственным таким огромным бедствием, которое может вы-

звать правительство, является война. В подтверждение чего я

могу сослаться на авторитет этой хитрющей немки, правитель-

ницы России Екатерины II. А если уж помазанница божия цари-

ца Екатерина время от времени нуждалась в войне для укрепле-

ния своего трона, то насколько же более необходима война ва-

шему революционному правительству для того, чтобы удержать

в повиновении своих непокорных избирателей! Да если бы в

Европе царил мир, революционному правительству понадоби-

лось бы учинить войну ради спасения революции. Только под

бременем войны избежала анархии Французская революция.

Вот почему российское революционное правительство долж-

но смотреть на нынешнюю войну как на посланный провидением

дар. Оно получило войну, в которой так нуждается, но не несет

вины за ее возникновение. В качестве союзников оно имеет две

великие мировые республики, Францию и Америку, а в качест-

ве противников — монархии Гогенцоллернов и Габсбургов,

которые теперь, когда Романовы, по счастью, свергнуты с

престола, стали главными столпами автократии в Европе. Таким

образом, эта война не только является ценнейшим политическим

Достоянием революции с точки зрения самых циничных практи-

325

ческих соображений — она также является войной за все идеалы

революции. После того как Российская республика, рука об ру-

ку с республиками Франции и Америки, сокрушит военный пре-

стиж прусской и австрийской монархии, республиканизму

можно будет не страшиться угроз со стороны монархий. "Как! —

может быть, скажете Вы тут. — Даже со стороны Англии?" И я

отвечу: "Даже со стороны Англии", — потому что, если Вы хоти-

те узнать об этом сокровенную правду, судьба английского реак-

ционного милитаризма, к которому в России питают такое глубо-

кое и заслуженное недоверие, будет зависеть от судьбы кайзера.

Разгром кайзера превратит Британскую империю в союз наций, в

котором империалистический милитаризм будет дискредитиро-

ван не меньше, чем в Германии. С другой стороны, если кайзера

спасет выход России из войны, Пруссия морально завоюет Англию.

У русских возникает естественный вопрос: "Почему бы и

немцам не совершить вслед за нами революцию, да и англичанам

тоже?" Лично мне ничто не доставило бы большего удовольст-

вия, и я не считаю подобную развязку невозможной. Но ведь в

России не произошла бы революция, если бы царица хранила вер-

ность России и не предала ее Германии. Подобного поражения не

существует ни в Англии, ни в Германии. В обеих странах воинст-

вующие реакционеры, двор и пролетариат непоколебимы в своей

решимости избежать поражения. Следовательно, Россия должна

исходить из того, что и в Германии, и в Англии существую-

щий режим сохранится и будет продолжать войну à l'outrance

. А

дело революционной России — признать этот факт как неизбеж-

ный и всей своей военной мощью поддержать сторону, которая

сейчас минимум на две трети является республикой, против сто-

роны всецело монархической.

Это, может быть, подозрительно смахивает на plaidoyer

английского патриота, исполненного решимости сражаться "до

последней капли российской крови". Поэтому позвольте мне

напомнить Вам, что я ирландец и что у меня на родине патрио-

тизм принимает форму непримиримой враждебности к англий-

скому правлению.

[Примерно две машинописные строки вымараны английским

цензором.] Я поддерживаю в этой войне Англию, точно так же

как может поддерживать ее русский, — как союзник, убежден-

ный в том, что поражение центральных империй жизненно важ-

но для успеха общего дела демократии и социализма. Я не буду

делать вид, что я беспристрастен, но моя пристрастность явно не

английского толка.

Всегда Ваш

Дж. Бернард Шоу

Не на жизнь, а на смерть (франц.).

Защитительная речь (франц.).

326

75.

ЛИЛЛЕ МАККАРТИ

Фабианская летняя школа

Прайорс-Филд. Годлминг

10 августа 1917 г.

Дорогая Лилла!

Боюсь, что новая пьеса ["Дом, где разбиваются сердца"]

бесполезна с точки зрения выгоды. Я максимально ее сокра-

тил — с тем результатом, что, если играть ее в очень стремитель-

ном темпе (чего не будет), спектакль можно было бы начинать в

восемь и с трудом заканчивать в половине двенадцатого. Я писал

ее, не считаясь с обстоятельствами сцены, просто чтобы по-

смотреть, могу ли я еще писать пьесы, и почти убедил себя в том,

что не могу. Теперь надо будет попытаться сочинить какую-

нибудь халтуру, потому что война сыграла скверную шутку с

моими доходами.

Даже если бы эта пьеса была нормальной длины и приятной

по содержанию (она ужасает всех и каждого), Вам она вряд ли

бы пригодилась. Герою 88 лет, а остальным действующим ли-

цам — мужчинам от 50 и выше, что, разумеется, соответствует

военным условиям, но зато героиня — 18-летняя инженю; эта

роль не подошла бы Вам, даже если оставить в стороне ее незре-

лость; две другие женские роли — это сестры лет 45 — 47 как

минимум, и хотя обеих должны играть очень красивые женщины

и хорошие актрисы, не думаю, чтобы они оказались намного

популярней Гонерильи и Реганы (кстати, это дочери 88-летнего

джентльмена). Так что я уверен, что Вы не станете играть ни ту,

ни другую, — разве что если кто-то другой поставит пьесу в

момент, когда Вы будете голодать, а я сумею убедить Вас сни-

зойти до одной из них.

Сейчас я вообще не очень-то стремлюсь увидеть эту пьесу

поставленной на сцене. Она мне довольно симпатична, а театр

скорее внушает отвращение. Но жить-то надо, и, наверно, если

бы мне предложили поставить ее в байрейтском духе, я должен

был бы принять предложение. Из-за войны и из-за того, что пока

нам нельзя снова стать такими, как прежде, сейчас у меня что-то

не лежит сердце к театру.

Как всегда Ваш

Дж. Б. Ш.

327

76.

ЛЕДИ ГРЕГОРИ

[Аделфи-Террас, 10]

5 февраля 1918 г.

Я сейчас встретился в Берлингтонском клубе изящных ис-

кусств с Тонксом, и он сообщил мне эту новость. Раньше такие

вещи приводили меня в яростное исступление, теперь же я стал

принимать их спокойно. Когда я повстречал Роберта на авиабазе

на западном фронте, в ужасную стужу, со следами недавнего об-

морожения на лице, он сказал мне, что проведенные здесь полго-

да были самым счастливым временем в его жизни. Удивительное

признание, если учесть исключительно благоприятные и счастли-

вые обстоятельства его жизни дома, но он явно говорил то, что

думал. У человека с его способностью смело встречать опасность —

и, по-видимому, наслаждаться ею — война должна была как

ничто другое обострить ощущение жизни; он получил над нею

власть, какой не мог получить через искусство или любовь. На-

верно, это и делает человека солдатом.

Совсем недавно сын миссис Патрик Кэмпбелл, прослужив-

ший не один год минометчиком на передовой (это чудовищно

опасно), получил назначение в штаб и сразу же был убит в своем

блиндаже последним снарядом, который выпустила немецкая

батарея перед тем, как прекратить огонь Как и Роберт, он был

очень красивый мужчина утонченного типа — он ушел из военно-

морского флота, потому что все они там пьяные филистеры, и

увлекался искусством. Как и Роберт, он, похоже, не мог найти

полного самовыражения в искусстве или в общественной жизни.

Как и Роберт, он, кажется, обрел себя, делая смертельно опасное

дело. По мнению его матери, он взял от войны все, что хотел

взять от жизни, и ничто другое не смогло бы дать ему это.

77.

СЕНТ-ДЖОНУ ЭРВИНУ

Айот Сент-Лоренс. Уэлвин

22 мая 1918 г.

Дорогой Сент-Джон Эрвин,

вот уж не думал, что кто-нибудь из смертных сможет пробу-

дить мое чувство юмора, сообщая известие о том, что Вы потеря-

ли ногу. Но Вашему военному священнику это удалось. Он вы-

сказался в том смысле, что, лишившись ноги, Вы "теперь далеко

пойдете".

По правде говоря, это известие ужаснуло бы меня гораздо

328

больше, если бы я сам не побывал в подобном неприятном поло-

жении. В 1898 г. мне сделали операцию на ноге: из-за тесной обу-

ви у меня началось омертвение ткани, вызвавшее абсцесс. По-

скольку послеоперационный свищ, по которому выходил гной,

обрабатывали самым тщательным образом на основе наиновей-

ших антисептических принципов, я в течение полутора лет не

имел возможности коснуться этой ногой земли, покуда

невежественный, но знаменитый старый хирург, знать не знав-

ший Листера, не отменил антисептическую обработку, велев

накладывать на свищ полоску промасленного шелка, чтобы он

не соприкасался с носком. В результате этого варварского лече-

ния я поправился через пару недель

Но дело-то в том, что в продолжение полутора лет жизни я

был в худшем положении, чем вовсе без левой ноги, поскольку

должен был повсюду волочить за собой бесполезную конечность

и терпеть ежедневные перевязки. Все это время я ходил на

костылях, а совершая одну из первых моих попыток спустить-

ся на них по лестнице, я взмыл в пустое пространство и круто

спикировал прямо в холл, сломав при приземлении руку.

Может, эти полтора года остались у меня в памяти как

период, когда я чувствовал себя несчастным, выведенным из

строя? Ничуть не бывало! Напротив, это время так идеально со-

четается со всей моей остальной жизнью, что я вспоминаю косты-

ли и ограниченность пешего передвижения радиусом примерно

с полмили как чисто внешние факты, оставившие но себе далеко

не такую неприятную намять, как прикованность к Дублину и

к месту службы или к школе в первое двадцатилетие моей жиз-

ни. Я обнаружил, что могу обходиться без ноги так же легко,

как без глаз на затылке или без каких-либо особенных талантов,

которые, как я вижу, есть у других людей, но отсутствуют у

меня. Я смог прожить без ноги, точь-в-точь так же, как моя жена

может жить без умения писать пьесы. В те полтора года я

написал ''Цезаря и Клеопатру" и "Истого вагнерианца", и у меня

нет оснований считать, что эти вещи были бы хоть чуточку

лучше, если бы писались не на одной, а на двух ногах.

Ваше положение будет более прочным. Мне приходилось пи¬

тать и нянчить бесполезную ногу. Вы же должны будете вклады¬

вать всю энергию, которую прежде расходовали на нее, на остав-

шуюся часть Вашего тела. Для человека Вашей профессии две но-

ги — это экстравагантность: немчура была ближе к цели, когда

пыталась (как я понимаю со слов Вашей жены) оторвать Вам го-

лову. Вместо того чтобы валяться еще год в госпитале, а потом

быть отправленным, как баран, на бойню, Вы через месяц будете

Дома, демобилизуетесь по чистой с пенсией за ранение, которая

в Вашем случае по логике вещей обернется сокращением обыч-

ной пенсии. Чем больше задумываешься над этим, тем больше

Дело выглядит так, что Вы чрезвычайно везучий счастливчик,

329