Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

но. Сейчас адрес моей Ирландии — это Аделфи-Террас, 10. Кста-

ти, Вы не написали, туда Вы возвращаетесь или же к Уэббам.

Из Брадфорда я вернулся после вечернего митинга поез-

дом, который еле тащился: сел в него без чего-то 10 и прибыл

на вокзал Кингз-Кросс в полчетвертого. Ночь была холодная, и

все же я чувствовал себя счастливым, хотя и устал. Говорил я

плохо и не принес никакой пользы, если не считать того, что взял

с редактора "Брадфорд обсервер" обещание поместить мое пись-

мо по поводу выборов.

Написал Вам по дороге в Брадфорд письмецо, но отправил

его только по возвращении ранним утром. Наверное, теперь оно

будет путешествовать следом за Вами от самого Митчелстауна.

Я еду в Париж смотреть "Пер Гюнта", представление которого

теперь перенесено на понедельник. Так что, возможно, мне при-

дется выехать в воскресенье; но, если будет такая возможность,

я постараюсь задержаться и повидаться перед отъездом с Вами.

Не то чтобы это имело значение — мне от природы свойственно

откладывать свои удовольствия, — но все же! Я хотел бы — нет,

это все вздор. Предпочитаю морочить Вам голову лицом к ли-

цу — вблизи.

Подумать только! Человеку за сорок, а он так себя ведет.

Надеюсь, что я буду вести себя так же — по отношению к Вам —

и после шестидесяти, хотя Вы мне уже тысячу раз измените и

забудете меня с хорошим мужем, имеющим большой вес в граф-

стве. Но как бы Вы ни притворялись, Вам придется признать:

после меня Вы найдете его ужасно глупым.

Дж. Б. Ш.

P.S. Мне пришла в голову странная фантазия отправиться в

Дерри, не заезжая в Ирландию — длинным морским путем,

или на воздушном шаре, или еще как-нибудь, — и провести там

с Вами всего лишь один вечер. Но, боюсь, Вам не придется отда-

вать хозяйственные распоряжения по случаю моего приезда.

20.

ШАРЛОТТЕ ПЕЙН-ТАУНЗЕНД

Фитцрой-Сквер, 29

9 ноября 1896 г.

Я все еще здесь: "Пер Гюнт" перенесен на четверг, поэто-

му я выезжаю в среду утром и надеюсь вернуться в пятницу ве-

чером. Самое худшее, что к завтрашнему дню я должен кончить

(и начать) статью для "Сэтердей ревью" [о книге Джорджа

Гроува "Бетховен и его девять симфоний"], и одному богу

известно, как скоро — или как поздно — я с ней управлюсь. Но

230

я во что бы то ни стало исхитрюсь повидаться с Вами: я должен

видеть Вас, и это "должен", которое "немного тревожит" Вас,

прямо-таки УЖАСАЕТ меня. Если бы можно было сбежать — ес-

ли бы это хоть чему-то помогло, — я бы так и сделал, поскольку

смертельно боюсь, что мое вечное подшучивание и вранье и

врожденное коварство и легкомыслие с женщинами сделают Вас

несчастной, тогда как единственное мое здравое желание — это

сделать Вас сча... я хочу сказать — сильной, выдержанной и урав-

новешенной. Впрочем, мы должны об этом поговорить. Уэбб

прочел мне в воскресенье грозную нотацию на эту тему, и я дол-

жен Вам об этом рассказать. Единственная моя надежда —

что Вы так же коварны, как я. Ничего! Давайте встретимся,

встретимся, встретимся, встретимся, встретимся; боже мой, как

я хочу снова увидеть Вас из чистой симпатии: ведь есть же между

нами и что-то выше всей моей низости.

Я коротко постриг волосы — наподобие конской челки, —

так что приготовьтесь к отталкивающему и шокирующему зре-

лищу.

Я зайду после обеда — вероятно, между 3 и 4 часами. Если

Вас не будет, я зайду снова вечером после ужина. Или нет, стоп

(вот болван! думал уместить все это на одной открытке). За-

был, что в 4.30 у меня заседание Фабианского издательского

комитета. Может статься, я не сумею отослать статью достаточ-

но рано, чтобы успеть навестить Вас между обедом и этим часом.

Поэтому, если я не появлюсь до 4 (что позволит мне пробыть

у Вас всего четверть часа), возможно, я попытаюсь заглянуть

между 5.30 и 6, после комитета. Наверно, буду в спешке; хочу

купить себе в дорогу саквояж, чтобы запихнуть в него немного-

численные пожитки. Но только пусть мой дневной визит не нару-

шит никаких Ваших планов. Коль скоро я могу прийти вечером,

сбросив с плеч всю работу, и безраздельно располагать Вами

вплоть до времени, когда будет пора идти спать, мне не страш-

но, если Вы разочаруете меня днем. О, ложь, ложь, ложь, ложь,

лесть, наслаждение и желание: может ли выйти из этого что-

нибудь путное? Вот только если бы Вы крепко держали себя

в руках и ощущали себя центром мироздания, если бы это

было так! Стратфорд был таким счастьем: в миллион раз

лучше будет оставить все как есть, чем испортить это. Если,

конечно, Вы не наберетесь спокойной решимости использо-

вать меня для Вашего собственного развития, не теряя се-

бя.

Ладно, ладно, ладно: мы благоразумнейшим образом обсу-

дим это — завтра, завтра, завтра.

Дж. Б. Ш.

231

21.

ШАРЛОТТЕ ПЕЙН-ТАУНЗЕНД

Фитцрой-Сквер, 29

10 ноября 1896 г.

Простите мне этот единственный вечер эгоистического

блаженства. Я был по-настоящему счастлив. Вы всегда прево-

сходите все мои ожидания.

До пятницы.

Но я хотел бы, чтобы нечего было предвкушать, нечего

страстно желать, нечего добиваться. Я доволен, доволен, дово-

лен, до глубины души! Все остальное — лишь жадность.

Спокойной ночи.

Дж. Б. Ш.

22.

СЭРУ ГЕНРИ ИРВИНГУ

Фитцрой-Сквер, 29

29 апреля 1897 г.

Милостивый государь Генри Ирвинг!

Кота выпустили из мешка: как мне сообщают, Вы полагаете,

будто в своей критической статье по поводу "Ричарда III" я,

рассуждая о Кине, имел в виду Вас. Отвечаю со всей категорич-

ностью, что Вас я в виду не имел: если бы я действительно так

думал, я бы сказал об этом прямо или уж ничего бы не сказал.

Подобное истолкование никогда не приходило мне в голову, да

и ни один человек, говоривший со мной о статье, не истолковал

ее в этом смысле. Теперь, когда мне подсказали эту идею, я мо-

гу представить себе, что, будь у Вас репутация подобного рода,

моя статья могла бы быть неправильно понята, но кто Вам ска-

зал, что она у Вас такова? Вы недооцениваете Ваши привиле-

гии.

Я сожалею о том, что статья эта причинила-таки Вам какое-

то беспокойство, но и мое самолюбие критика больно уязвлено

Вашей весьма невысокой оценкой работы, которую я делаю.

Если бы Вы знали, каких трудов стоит мне писать о Вашей игре

(ведь в некоторых отношениях Вы являете собой самый труд-

ный объект рассмотрения для критика и прямо-таки мучитель-

ный — для критика-драматурга). Вы бы поразились моему

долготерпению и добродушию.

Во всяком случае, как бы сильно ни продолжали Вы гневать-

ся на статью (в которой я не откажусь ни от одной запятой,

232

особенно в части, посвященной Шекспиру), не гневайтесь на нее

по этой причине. У меня в мыслях не было ничего подобного.

Искренне Ваш

Дж. Бернард Шоу

23.

СЭРУ ГЕНРИ ИРВИНГУ

Фитцрой-Сквер, 29

10 мая 1897 г.

Милостивый государь Генри Ирвинг,

теперь, когда мы начинаем разговаривать всерьез, мы долж-

ны уладить этот вопрос достаточно быстро.

Положение таково. Я не хочу, чтобы Вы играли "Избранни-

ка судьбы", если Вам не нравится. Единственно, Вы не должны

класть пьесу под сукно: или Вы берете ее, или же возвращаете.

И, если Вы предпочтете возвратить ее, Вы должны будете поза-

ботиться о том, чтобы не повредить моему общественному поло-

жению, подобно тому как я всегда заботился о том, чтобы не

повредить Вашему. Публике неожиданно объявляют, будто сооб-

щения о том, что Вы приняли мою пьесу к постановке, не соот-

ветствовали действительности и будто на самом деле произошло

следующее: я послал пьесу в "Лицеум" и ее там отвергли. "Эра"

спешит энергично вдолбить это в головы читателям и, восполь-

зовавшись услугами некоего лондонского корреспондента

[газеты "Глазго геральд"], растолковывает, что Вы-де переду-

мали; как он пишет далее, Вы сделали мне щедрый комплимент

и преподнесли мне щедрый подарок — иными словами, купили

театрального критика "Сэтердей ревью", притом по дешевке.

Подобное изложение дела, если оно не будет опровергнуто, бро-

сит тень на профессиональную репутацию каждого из нас, и я

скорее уж познакомлю весь Лондон с иной версией событий в

манере, способной привлечь его жадное внимание, чем допущу

хоть малейший намек на недоговоренность в этой истории. Но

дать опровержение необходимо, притом оно должно исходить не

от меня, а от Вас, и если оно не примет форму ясного и недву-

смысленного публичного заявления, что пьеса будет поставлена,

с подразумеваемым исполненным достоинства укором сплет-

никам, то тогда мы должны будем сразу же условиться отно-

сительно какого-то объяснения причины отказа от пьесы,

которое явилось бы абсолютно благовидным для нас обоих и

которое немедленно развязало бы мне руки, чтобы я мог пред-

ложить пьесу другим.

Я предлагаю следующий план. Форбс-Робертсон только что

прислал мне письмо относительно одного нашего замысла, ко-

233

торый я должен буду обсудить с ним на этой неделе, когда он при-

едет в город играть в "Метрополе". Так вот, он и миссис Кэмпбелл

смогут исполнить "Избранника судьбы" достаточно хорошо, на

мой вкус, — мне следовало бы предложить им это раньше, если

бы не те предшествующие обязательства, к которым Вы теперь

относитесь с такой неуважительной беспечностью. Поэтому, если

Вы хотите избавиться от пьесы эффектным и царственно велико-

душным способом, позвольте мне договориться с Форбсом о пе-

редаче пьесы ему и заполнить воскресные газеты материалами ти-

па "Правда об "И. с."!" — а именно сообщениями о том, что Вы

явили новый пример Вашей хорошо известной заботы о будущем

своих младших коллег, и в частности Вашего давнего помощника

Ф.-Р., передав этому последнему мою пьесу с моего неохотного

согласия, что и послужило основой для всяческих слухов.

Если Вам придет в голову что-нибудь лучше этого, дайте мне

знать. Но история должна быть улажена без промедления — так

велит Судьба. Публика навострила уши, и, если мы упустим

момент, чтобы высказаться, у нас больше не будет такого шанса.

Если Вы не станете действовать, то действовать стану я. В бурю

все флюгеры перестают вертеться, и, если понадобится, я устрою

неистовую бурю.

Я занял бы Ваше время и сберег свое собственное, если бы

зашел к Вам переговорить. По этой части я тоже мастер и могу

заговорить Вас, и Стокера в придачу, до потери сознания, притом

сделать мне это вдвое легче, чем написать Вам письмо. Спросите

у Сирила Мода.

Прошу Вас поставить меня в известность об окончательном

Вашем решении или об отсутствии такового. Через неделю

Форбс уедет из города, и мой порох, предназначенный для прес-

сы, начнет подмокать. Ответ обратной почтой застанет меня

здесь, но я, вероятнее всего, уеду в Доркинг одним из утренних

поездов. Мой адрес там: "Лотос", Тауэр-Хилл.

Спешу, спешу, ужасно спешу — и дернул же Вас черт по-

беспокоить меня, когда я так занят, этой бурей в стакане

воды!..

Искренне Ваш

Дж. Бернард Шоу

24.

ШАРЛОТТЕ ПЕЙН-ТАУНЗЕНД

Фитцрой-Сквер, 29

13 июля 1897 г.

Мою грудь стягивает железный обруч, который сжимается

и сдавливает мне сердце, когда я вспоминаю, что Вы, может

234

быть, до сих пор страдаете. Ослабьте, дорогая, этот гнет, напиши-

те, что Вы хорошо спали и чувствуете себя сегодня как нельзя

лучше. Или уж одолжите мне денег на проезд в Австралию, в Си-

бирь, на луну, в любое место, где я не смогу мучить никого,

кроме себя. Я сожалею — не бездеятельно, поскольку хорошень-

ко поработал сегодня утром, но мучительно, грустно, нежно со-

жалею о том, что причинил Вам боль. Впрочем, если бы Вы за-

глянули мне в душу, Вы не стали бы обижаться. Я настолько

в этом уверен, что испытываю какой-то неистовый, животный

прилив радости, несмотря на тот железный обруч. Напишите

мне что-нибудь веселое, но только всего несколько слов; и ни

в коем случае не садитесь обдумать их. То, что Вы подумаете,

будет совершенно неверно.

Дж. Б. Ш.

P.S. Я выхожу сейчас пообедать и наведаться в типографию

Гранта Ричардса. Если Вы пришлете весточку, скажем, между

4 и 5.30 (после этого часа я, наверно, отправлюсь наматывать

тысячу лье на колеса велосипеда), она застанет меня здесь. О,

этот обруч, этот обруч! Поспешите же ослабить его давление;

он жестоко стиснул меня.

25.

ШАРЛОТТЕ ПЕЙН-ТАУНЗЕНД

Фитцрой-Сквер, 29

30 марта 1898 г.

Между прочим, я снова начинаю ощущать себя прежним "я".

В конце концов, это великолепно — быть одному, когда сорван

плющ. Гуляя вечером по парку, глядя на другие звезды, я пере-

стаю ощущать себя сорокадвухлетним. Оковы спали, душа

освободилась от тесных пут, и я опять таков, каким меня созда-

ла природа, Вы полагаете, что я разлучился только с одной Шар-

лоттой, но я разлучился с двумя, и утрата одной из них являет-

ся огромным облегчением. Я могу подчас загрустить по "Die

schöne grünen Augen"

(хотя само их отсутствие, каким бы боль-

шим и жестоким лишением это ни было, отбрасывает меня в

мой природный мир грез), но тотчас же вспоминаю про другую

Шарлотту, ужасную Шарлотту, подстерегающую в засаде;

подверженную душевной ипохондрии; вечно следящую за мной

и закабаляющую меня; вечно вынашивающую планы, как бы

уготовить для меня этакую славную, благоразумную, удобную,

эгоистичную погибель; вздрагивающую от каждой нотки свобо-

Прекрасные зеленые глаза (нем.).

235

ды в моем голосе, так что в конце концов я овладеваю искусст-

вом таиться от нее, ненавидящую и желающую меня со всепо-

глощающей страстью паука к мухе. Теперь, когда она уехала, у

меня впервые открылись глаза на инфернальную тиранию прошед-

шего года, оставляющую мне вольность бунтаря, но не свободу

человека, который один и сам по себе. С меня достаточно. Вот

эту Шарлотту я хотел бы видеть замужем. А Шарлотта, что была

в Айкен-Хит, — другое дело. Однако она живет в моем мире

грез, и я иной раз сомневаюсь, имела ли с ней что-нибудь общее

та чертовка, другая Шарлотта...

Нет, "Кандиду" я смотреть не пошел. Дженет говорит, что

ей впервые удалось сладить с последней сценой. Вообще же,

спектакль, кажется, беспрецедентным образом сошел со сцены.

С "Учеником дьявола" спешки нет. Он будет поставлен не рань-

ше мая, и он должен идти, с успехом или нет, в течение восьми

недель. Так что, если Вы вернетесь в июне, он еще не сойдет.

Если же Вы вернетесь до того, как спектакль будет поставлен,

Вы застанете меня в свирепом и отвратительном расположении

духа, в каковом я, по правде сказать, пребываю и теперь. Я жес-

токо придираюсь к миссис Солт, а Черрингтон уверяет, что, хотя

моя лекция была хороша, я от начала и до конца сурово хмурил

брови. Не имеет значения. Я больше не несчастен и не счастлив.

Я стал самим собой. Я собираюсь с силами перед репетициями.

Близится полночь: я должен украдкой выйти на дорожку

вокруг парка и заключить в объятия мою настоящую возлюб-

ленную — Ночь. Надеюсь, это письмо заставит ту, другую Шарлот-

ту ВОПИТЬ от муки — и мало ей еще за все столетия моего раб-

ства и страданий.

Рррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррр!

Дж. Б. Ш.

26.

ГЕНРИ АРТУРУ ДЖОНСУ

Фитцpой-Сквер, 29

20 мая 1898 г.

Вчера, когда писал о "Грейс Мэри", совсем забыл сказать од-

ну вещь. Прочли ли Вы "Что такое искусство?" Толстого? Это,

вне всякого сомнения, лучший трактат об искусстве, вышедший

из-под пера писателя (Вагнера я оставляю в стороне) в наше

время. Его теория от начала до конца верна, его примеры — глу-

пейшая устарелая чушь. Среди прочего он очень глубоко судит

об универсальности хорошего искусства и сословности искусст-

ва плохого — о том, что хорошее искусство так же понятно

236

крестьянину, как и дворянину, и т. д. Если бы была хоть малей-

шая надежда на то, что он сможет справиться с корнуэльским

диалектом, я послал бы ему "Грейс Мэри" как поразительный

образчик универсальной пьесы.

Мисс Таунзенд совершенно очарована ею.

Кстати, посоветовали бы Вы мне жениться?

Вечно Ваш

Дж. Б. Шоу

27.

ГРАНТУ РИЧАРДСУ

[Питфорд. Хейзлмир]

19 июня 1898 г.

Моя жена проводит прямо-таки восхитительный медовый

месяц! Сначала приходилось лечить мою ногу, а позавчера, как

раз когда ноге стало лучше, я сверзился с лестницы и сломал

левую руку у запястья. Боюсь, это безнадежно спутает все пла-

ны в отношении книги о Вагнере. Перед тем как это случилось,

я снова с головой ушел в нее, и фактически мне не так много

оставалось, чтобы довести изложение до конца "Кольца

Нибелунгов", но в своем нынешнем покалеченном состоянии я

не решаюсь гнать работу. О чем очень сожалею, так как надеял-

ся завершить рукопись на следующей неделе.

Дж. Б. Ш.

28.

АРТУРУ КОНАН ДОЙЛУ

Блен-Катра. Хайндхед

24 января 1899 г.

Дорогой Конан Дойл,

не лучше ли бы нам прийти к какому-то соглашению отно-

сительно резолюций, которые будут выдвинуты в субботу? Ес-

ли мы этого не сделаем, Стед вывалит на нас ворох собственных

прожектов о разоружении, об установленных церковью переми-

риях и т. п., вздорных и не вызывающих ни у кого из нас

никакого доверия. Я скорее уж внесу поправку, чем позволю на-

вязать нам все эти благоглупости царя (от которых он, кстати,

теперь отказывается, как сказал мне Мэссингем). Я решительно

возражаю против разработки "правил Куинсберри" для ведения

237

войны: во что я действительно верю, так это в поддержание по-

рядка в мире союзом крупнейших держав, которые станут пре-

секать международную войну, подобно тому как пресекается

война частная. Единственная вещь в предложениях царя, которая

не представляется нелепой, — это раздел о международном суде.

Бессмысленно проводить заседание, если не будет обеспечено

здравомыслие и единодушие. Ораторам следует встретиться и

договориться о том, за что они собираются ратовать.

Искренне Ваш

Дж. Бернард Шоу

29.

Р. ЭЛЛИСУ РОБЕРТСУ

Аделфи-Террас, 10

7 февраля 1900 г.

Милостивый государь,

помнится, однажды я посоветовал своему приятелю, у

которого голова была забита социалистическими идеями начала

восьмидесятых годов, приняться за учебу и овладеть профес-

сией хирурга. Тот ответил, что подумывал об этом, но, посколь-

ку на подготовку уйдет четыре года, а "революция", по его

убеждению, совершится года через полтора, он отбросил эту

идею как неосуществимую. Когда же я указал ему на то, что да-

же и при социализме нам все равно понадобятся хирурги, это его

ошеломило: послереволюционный социализм рисовался ему в

воображении таким состоянием, при котором больше не будет

ни нужды, ни трудностей, — одним словом, состоянием незем-

ным.

Вполне ли Вы уверены, что не совершаете той же ошибки

применительно к толстовству? Даже если все мы примем тол-

стовство, мы не сможем после этого вечно жить за счет взаим-

ной благотворительности. Мы можем опроститься и стать веге-

тарианцами, но даже и минимальная материальная жизнь повле-

чет за собой промышленную проблему своего производства

и распределения и сделает невозможным безначалие. По этому

последнему вопросу Вы найдете среди фабианских брошюр ра-

боту, озаглавленную "Несбыточность анархизма" и написанную

Вашим покорным слугой. По-моему, она должна убедить Вас в

том, что анархизм в промышленности, насколько он практичес-

ки осуществим, порождает точно такую цивилизацию, какую

мы имеем сегодня, и что толстовская община первым делом

должна будет избавиться от него. Акционерные компании и

тресты, возможно, укоренились не навечно, но исчезнут они в

238

результате распространения их системы коллективной собствен-

ности на капитал на все общество и осуществления социаль-

ного требования, чтобы гражданин стал слугой этого общества,

а не анархиствующим авантюристом, который отстаивает собст-

венные корыстные интересы в борьбе со всеми прочими гражда-

нами.

Кроме того, смею Вас заверить, нельзя отмахиваться от об-

щественных вопросов, заявляя: будь люди другими, то и во-

просов бы этих не существовало. Это слишком уж легкий ме-

тод. Вот Вам пример: я и вегетарианец и трезвенник, но, если у

меня спрашивают, как следовало бы организовать снабжение мя-

сом и спиртными напитками, я не говорю в ответ, что ничего это-

го не нужно, потому что без мяса и спиртного люди станут луч-

ше. Нет, я выступаю за общественные бойни, за общественные

пивные и т. д. Я даже приобрел акции компании "Фокс и Пели-

кан" в Грейшоте — эксперимент по улучшению питейного заве-

дения.

Человеку вольно иметь свое собственное мнение об отно-

сительном значении пищи телесной и пищи духовной, но Природа

не допускает двух разных мнений насчет необходимости насы-

тить тело, прежде чем душа сможет помышлять о чем-либо еще,

кроме как об утолении голода телесного. Эта необходимость —

факт неоспоримый. Нежелание смотреть в лицо фактам — что

может быть дальше от учения Толстого? Толстой недавно назвал

Ибсена безумным мечтателем — главным образом за то, что тот

слишком далеко оторвался от насущного хлеба повседневной

действительности.

Искренне Ваш

Дж. Бернард Шоу

30.

МАКСУ БИРБОМУ

Пиккардс-Коттедж, Гилдфорд

30 декабря 1900 г.

Дорогой Макс,

эта Ваша статья о "Брасбаунде" в "Сэтердей" недостаточно

хороша для меня. Вы снижаете качество — становитесь небреж-

ны, как Наполеон. Ваша лесть напрасна: я настаиваю на убеди-

тельной интеллектуальной основе. Как будто мало мне того, что

Уокли заделался чревоугодником, пишет статьи гастрономичес-

ким пером и громко требует "страсти"! Вам еще рано следовать

его дурному примеру: это означает жировое перерождение, пе-

чень с приправой остроумия, поданную под видом мозгов.

239