Шоу Бернард. Автобиографические заметки. Статьи. Письма

Подождите немного. Документ загружается.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ

И РЕЦЕНЗИИ

Перевод А. Ципенюк

КАК О ШЕЛЛИ СКАЗАЛИ ГОЛУЮ ПРАВДУ

Впервые услышав о том, что родине Шелли надлежит отме-

тить столетие со дня его рождения открытием Библиотеки и Му-

зея Шелли в Хоршеме, я расхохотался — не вслух, разумеется, да-

бы не расстраивать общего хора, но про себя. Упомянутой родиной

поэта был Сассекс, отличившийся на недавних выборах достой-

ным восхищения твердым консерватизмом: он послал в парла-

мент только высокопоставленных тори — одного лорда (сына

герцога), одного адмирала, двух баронетов (бывшего королев-

ского камердинера и бывшего драгунского офицера) и двух

славных членов палаты общин (сына лорда и сына священника,

в прошлом — капеллана Ее Величества). Только тот, кто знаком

с целостным и неприкрашенным изложением взглядов Шелли,

может понять, сколь трудно ожидать, чтобы такой верноподдан-

ный уголок Англии выразил Шелли какие-либо чувства, кроме

возмущения и омерзения.

Поэтому позвольте изложить его взгляды в максимально

кратком виде.

В политической области Шелли был республиканцем, левел-

лером, крайним радикалом. Одно время он был даже анархис-

том старомодного годвинского толка, пока не понял, что анар-

хизм не имеет практического смысла. Во всеуслышание провоз-

гласив свою солидарность с демагогами и каторжниками вроде

Коббета и Генри Ханта (первого "человека в белой шляпе"),

он не только защищал План радикальных реформ, впоследствии

вошедший в программу чартистов, но и критиковал практику

сдачи земель в аренду, считая доходы от нее настоящей пенсией,

то есть, в сущности, выступил за то, что мы сегодня называем

национализацией земли. Вторя нападкам Коббета на националь-

ную задолженность и кредитную систему, Шелли не оставил

никаких сомнений в том, что, родись он на полвека позже, он

153

стал бы приверженцем социал-демократической идеи, полагая,

что она приведет к самой демократической форме коммунизма,

какую только можно создать и сохранить. На последних выбо-

рах он бы, конечно, страстно убеждал сельскохозяйственных ра-

бочих выставить кандидата типа Джона Бернса и голосовать за

него, а не за адмирала, лорда, двух баронетов и господ Готорна

Харди и Брукфилда.

Что касается религии, то Шелли был атеистом. Необычно в

этом лишь то, что он открыто признавал себя таковым и звал

других последовать его примеру. Он никогда не шутил со сло-

вом "Бог": он знал, что оно означает личностную Первопричи-

ну, Всемогущего творца, Высшего судию и Правителя вселен-

ной и ничего, кроме этого, никогда не означало и, пока сущест-

вует английский язык, не будет означать. Прекрасно зная, что та-

кой личности не существует, он не притворялся, будто этот во-

прос открыт; не намекал, объявив себя агностиком, что она,

быть может, и существует, хотя сам он уверен в обратном. Он

был уверен в обратном и не скрывал этого. Ощущая всепри-

сутствие некой силы жизни, обнаруживающей себя и в завязи и

росте дерева, и в структуре мозга поэта, и в разложении сдох-

шей собаки, с уникальной глубиной и постоянством, он никог-

да не унижался до того, чтобы замолить свой атеизм, назвав эту

всепроникающую энергию Богом или хотя бы Паном. Он жил

и умер откровенным, почти вызывающим безбожником. Одна-

ко в его время, так же как и сейчас, Бог был для англичан

немногим более, чем словом. В действительности они покло-

нялись Библии; современное движение внутри церкви, пытаю-

щееся отойти от ее фетишизации и вернуться к какому-нибудь

более доступному виду христианства (смотри вчерашнюю речь

м-ра Хортона в Гринделвалде на эту тему), тогда еще не вышло

на поверхность. Почву для крушения Библии еще надо было

подготовить; и Шелли, считавший мораль Ветхого завета крова-

вой и гадкой, а аскетизм Нового — гибельным и пессимистичес-

ким, обрушился на Библию во всю свою мощь.

Однако все эти вещи, сколь бы ужасающими они ни предста-

вали с сассекской точки зрения, не более чем чудачества по срав-

нению со взглядами Шелли на семью. Он не видел никаких

различий между привилегиями короля или священника и отца.

Отрицая, что кровное родство способно хоть на йоту изменить

надлежащие человеческие отношения, он дошел до крайностей.

Среди его выходок, нашумевших в Итоне и Оксфорде, было

изощренное проклятие собственного отца, который подавлял

его и становился ему поперек дороги; о полной серьезности

намерений Шелли свидетельствует торжественное проклятие,

адресованное лорду Элдону, с его концовкой:

154

Кляну тебя, хотя не ненавижу.

Его решимость убедить нас в том, что отцов своих следует лю-

бить не больше и не меньше всех остальных людей, видна всякий

раз, когда он касается этой темы, — от школьного проклятия

до "Ченчи", пьесы, которой до сих пор отказывают в театраль-

ной постановке.

Однако, требуя свободы ненависти, Шелли не мог умолчать

о свободе любви. Если отец и сын должны относиться друг к

другу непредвзято, как самые дальние родственники, то тем же

правом обладают брат и сестра. Свобода проклясть тирана-от-

ца не более священна, нежели свобода любить милую сестру.

Одним словом, если сыновний долг не считается долгом, крово-

смешение не считается преступлением. Это звучит обескуражи-

вающе даже теперь, когда Герберт Спенсер, Эли Реклю и другие

писатели лишили нас всяких иллюзий относительно "естествен-

ного" происхождения нашей системы запретов, а во времена

Шелли казалось верхом беспутства — как показалось бы и сей-

час обитателям Сассекса, знай они об этом. Тем не менее, ни в

малейшей степени не скрывая своих взглядов, он сделал героев

"Лаона и Цитны" братом и сестрой; представление о том, что ку-

пюры, превратившие эту великую поэму в "Восстание ислама",

свидетельствуют о раскаянии и отречении Шелли, не выдержи-

вает никакой критики перед лицом фактов. Изучив творчество

Шелли, невозможно представить, что он стал бы хуже относить-

ся к Байрону, если бы узнал и принял на веру все то, что пове-

дала о последнем миссис Бичер-Стоу. И, однажды задумавшись

над последствиями подобных взглядов, невозможно усомнить-

ся, что Шелли смотрел на семью в ее правовом аспекте как на

обреченный институт.

Однако хватит об идеях, которые Шелли разделял и усерд-

но пропагандировал. Удастся ли примирить с ними Сассекс на

том основании, что это были только "идеи", не влиявшие на его

поведение? Ни в коей мере. Происходя из семьи состоятельного

помещика, Шелли тем не менее всегда вел жизнь, создававшую

ему дурную славу, — за исключением одного рокового момен-

та в юности, когда он благородно женился на девушке, убежав-

шей из школы и отдавшей себя под его покровительство. В

это время он был исключен из Оксфорда за сочинение и рас-

пространение трактата под названием "Необходимость атеизма".

Как и следовало ожидать, брак его оказался абсолютно неудач-

ным, и, когда в этом не осталось сомнений, супруги разошлись;

в Шелли влюбилась дочь Мэри Уолстонкрафт и Годвина.

Шелли увез юную Мэри Годвин за границу и начал совмест-

ную жизнь с нею без малейших угрызений совести, предложив

при этом своей жене составить им компанию, — проект, не вы-

звавший сочувствия ни у одной из дам. Затем суд лишил его

155

отцовских прав под тем предлогом, что он не способен забо-

титься о детях; жена в результате покончила с собой. Шелли

женился на Мэри Годвин — по его собственным словам, только

потому, что закон вынуждал его на этот шаг в интересах сына.

Вторая часть его жизни вполне согласовалась с первой; весьма

вероятно, что он расстался бы и с новой женой, если бы не уто-

нул в возрасте двадцати девяти лет.

Остается подчеркнуть, что Шелли не был ни увлекающим-

ся, ни непрактичным человеком. В его сочинениях, равно поэти-

ческих и прозаических, есть удивительная продуманность. Его

политические памфлеты уникальны в том отношении, что никак

не апеллируют к разрушительным страстям — в них нет ни гнева,

ни сарказма, ни фривольности; в этом смысле его стихи не от-

личаются от памфлетов. Другие поэты, от Шекспира до Теннисо-

на, давали волю своим звериным инстинктам под предлогом

патриотизма, праведного негодования и тому подобного — но не

он. Он был защищен от них тем ужасом, который вселяли в него

насилие, жестокость, несправедливость, пустой героизм. Поэто-

му нелепо утверждать, будто его взгляды и поведение были

простой данью безумствам молодости. Серьезность и забота о

точности неоспоримы и в тех его сочинениях, издатели которых

до сих пор рискуют попасть под суд за подстрекательство к бун-

ту и богохульство, и в работах об эмансипации католической

церкви, здравый смысл и практическая дальновидность которых

сейчас общепризнаны. Становясь старше, он не отказывался от

своих суждений. Начиная работу над "Торжеством жизни",

он уже смотрел на "Королеву Маб" как на юношеское созда-

ние — но не потому, что там защищались ложные, а отвергались

истинные, с его теперешней точки зрения, ценности, а потому,

что они защищались и отвергались слишком слабо. Таким обра-

зом, молодость и неосмотрительность не могут служить для Шел-

ли оправданием. Если он и был грешником, то закосневшим и

сознательным.

Если к этому добавить, что все перечисленные факты бес-

спорны, доступны для ознакомления и известны большинству

ценителей литературы, то станет ясно, сколь щепетильно положе-

ние джентльмена, четвертого числа прошлого месяца призвавше-

го Сассекс чествовать Шелли. Успех празднества целиком зави-

сел от того, удастся ли убедить вышеназванных ценителей за-

жмуриться и, говоря много, не сказать ровным счетом ничего.

Намерение сохранить в тайне скандальную репутацию, которая

тайной ни для кого не является, выглядит причудливой конспи-

рацией; однако она почти удалась. Практический вопрос состоял

не в том, как показать неблаговидность Шелли, а в том, захочет

ли кто-нибудь взять на себя эту миссию. Выяснилось, что все —

то есть все, чьи намерения совпадали с желаниями публики, —

стремились выдать Шелли за святого. Попытка м-ра Корди

156

Джефферсона представить его тягчайшим из грешников была

неожиданно воспринята крайне неблагосклонно, так что ни один

литературный деятель, сколько-нибудь пекущийся о своей попу-

лярности, не пошел по его пути. Самые неубедительные оправ-

дания, найденные для Шелли, не вызывали возражений. Мэтью

Арнолд объяснил, что бедняга Перси попал в дурное окруже-

ние, словно он не был свободнее в выборе собственного окруже-

ния, чем подавляющее большинство его соотечественников.

Другие ссылались на его молодость; на то, что он был поэтом;

на то, что в его произведениях можно обнаружить массу под-

линного благочестия, если только читать их в должном сос-

тоянии духа; и — наиболее изысканный довод — на то, что

настойчиво ворошить историю с Харриет и ссылаться на столь

неприличный сюжет могут только низкие сплетники. Со всех

сторон стоял крик: "Нам нужен наш великий Шелли, наш доро-

гой Шелли, лучший, благороднейший, высочайший из поэтов.

Мы не позволим утверждать, будто он был левеллером, атеис-

том, противником брака, сторонником инцеста. Ему немного не

повезло с первой женитьбой, и нам его жалко. Его вегетарианст-

во несколько эксцентрично, но нас это не смущает: мы гордимся

его гуманностью (чувствуя застрявшие между зубами кусочки

бифштекса, только что принесенного с бойни). Мы просим пуб-

лику быть великодушной и читать лишь поистине выдающиеся

творения, такие, как "Ода жаворонку", и не злорадствовать по

поводу тех плодов его юношеской несдержанности, к которым

относятся "Лаон и Цитна", "Прометей", "Розалинда и Елена",

"Ченчи", "Маскарад анархии" и так далее, и так далее. Не об-

ращайте внимания на его высказывания о церкви, ибо наш

Шелли в душе был истым христианином. Не слушайте Джеффер-

сона, ибо, если существовал когда-либо джентльмен, он носил

имя Шелли. Если сомневаетесь, спросите..."

В этом и заключалась трудность: кого же спросить во вре-

мя юбилея? Поразмыслив, Хоршемский комитет решил, что луч-

ше всего спросить м-ра Госса. То был мудрый выбор. Поруче-

ние требовало определенного таланта, который в обиходе назы-

вается нахальством; нахальство м-ра Госса превосходит все,

что я когда-либо видел. Я специально отправился в Хоршем,

чтобы его послушать, и могу удостоверить, что он превзошел са-

мого себя. Признаюсь, я подумал было, что он перестарался, ког-

да, превознося Шелли за его патриотическое решение родиться

в Англии, он использовал блистательно перефразированную

строчку м-ра Джильберта:

Он мог бы быть и ру-у-сским...

но нет: все прошло прекрасно. Следующее бесстрашное утвер-

ждение, что на репутацию Шелли легло удивительно мало гря-

157

зи — он так и сказал "грязи" — и что "отталкивающих" деталей

в его биографии было, в сущности, не так уж много, идеально

подошло к требованиям момента: а когда он благородно за-

метил, что, на его взгляд, слишком много шума было поднято

вокруг Харриет, все мы почувствовали, что джентльмен не мог

бы быть более тактичным. Удачная находка состояла также в

том, чтобы позубоскалить над пристрастием Шелли к булочкам

с изюмом, в то время как сам сатирик, несомненно, подкрепил-

ся для выступления ломтями говядины или баранины и, воз-

можно, парой кусков свинины. Однако непревзойденным в этой

речи осталось доказательство того, что Шелли был столь хруп-

ким, столь безответственным, столь эфирно-нежным, столь

страстным созданием, что удивительно, почему он не стал еще

большим негодяем. Конечно, мне прекрасно известна уловка,

которая привилегией великого человека на слабость оправды-

вает его ссоры с маленькими людьми; однако м-р Госс в Хор-

шеме довел ее до невиданного мною совершенства. То был

триумф не только дерзости, но и ораторского искусства. В са-

мые трудные моменты игры м-ру Госсу удавалось придать себе

пламенно-напыщенный вид, который не поддается описанию.

Полностью действуя на непосвященных, он в то же время таил

в себе едва заметное лукавое наслаждение комизмом ситуации,

обезоружившее тех истых шеллианцев, которые в какой-то ме-

ре ожидали, что м-ра Госса за его наглость поразит молния.

Что касается меня, то никто еще не понимал меня столь преврат-

но, как тот джентльмен, который, дабы доказать мою соли-

дарность с его собственным возмущением, написал в газету, что

я в отвращении покинул комнату. Я протестую против подобно-

го утверждения, так как ушел только потому, что должен был в

5.17 успеть на лондонский поезд, ибо в меру моих возмож-

ностей мне предстояло восполнить отсутствие м-ра Госса на

чествовании Шелли рабочими в приходе Св. Луки.

Председательствующий, м-р Херст, мировой судья и замести-

тель лорда-наместника графства, в несколько более грубоватом,

свойском стиле, служил м-ру Госсу восхитительным ориенти-

ром. Рассудительная манера, в которой он осветил то крае-

угольное обстоятельство, что Шелли родился в этих местах;

замечания об интеллектуальной ценности бесплатной публичной

библиотеки для трудящихся и уверения, что, будь Шелли жив,

он бы первый поддержал бесплатную библиотеку; удачное срав-

нение Хоршема со Стратфордом-на-Эйвоне (которое сразило

аудиторию наповал) ; осуждение суровости Оксфордского уни-

верситета, исключившего Шелли "всего лишь за диалектическую

точку зрения" (то есть за "Необходимость атеизма") ; веселые

разглагольствования на тему "мальчишки остаются мальчишка-

ми", прозрачно намекающие, что сам он, будучи молодым и

глупым, придерживался совершенно безрассудных взглядов, —

158

все звучало столь прямодушно, что, пересказав это вечером в

Зале науки, я заработал в приходе Св. Луки репутацию перво-

классного оратора-комика. Однако на самом деле главным был

вопрос о бесплатной библиотеке. Когда м-р Стэнли Литтл, с ха-

рактерным для него бесстрашием, пригласил меня выступить,

я отказался только ради библиотеки, боясь себя выдать. Пред-

положительно ради библиотеки м-р Херст, м-р Госс и м-р Фреде-

рик Харрисон сознательно городили репортерам такой вздор о

Шелли. Возможно, мисс Альма Маррей и м-р Герберт Симс Ривс

декламировали и пели ради подлинного Шелли; и хотя профес-

сор Николл, как я тревожно отметил, склонен был выпустить

кота из мешка, внеся благодарственную резолюцию в адрес

председателя, все остальные твердо стояли за библиотеку,

пускай ее фасад пришлось бы украсить барельефом, на кото-

ром Шелли, в цилиндре и с Библией в руках, воскресным утром

ведет детей в церковь своего родного прихода.

О вечернем собрании в Зале науки надо сказать всего не-

сколько слов. Туда пришли главным образом рабочие, относя-

щиеся к Шелли вполне серьезно и куда больше интересующиеся

его взглядами и его сущностью, нежели поэтическим мастерст-

вом. М-р Г. У. Фут, президент Национального общества секуляри-

зации, без вмешательства каких бы то ни было комитетов, с

помощью нескольких афиш и объявления, сделанного им лично,

организовал вечер, полностью затмивший Хоршем. Задача вы-

ступавших была настолько проста, что м-р Госс и м-р Фреде-

рик Харрисон могли бы им только позавидовать. М-р Фут,

воинствующий атеист типа самого Шелли, расплатившийся к то-

му же тюремным заключением за вопиющие законы о бого-

хульстве, которые иным кажутся устаревшими, говорил со всей

свободой и силой, доступной человеку, не просто рассуждающему

о Шелли, но живущему им. Д-р Фернивал, неисправимый в своей

привычке говорить все до конца, откровенно констатировал,

какое глубокое воздействие оказал на него Шелли — настолько

глубокое, что стало ясно, почему он не был среди хоршемских

ораторов. Что касается меня, то цитаты из хоршемских

докладов пользовались столь грандиозным успехом, что я не

мог не позавидовать м-ру Херсту. В остальном мне оставалось

только дать правдивое изложение истинных взглядов Шелли, с

каждым из которых я солидарен без оговорок. В конце м-р

Фут прочитал "Мужам Англии", что и завершило собрание под

гром аплодисментов. Что произошло бы в Хоршеме, вздумай

кто-нибудь прочитать там это стихотворение, недоступно моему

воображению. Возможно, послали бы за полицией.

Вечер м-ра Фута, оказавшийся благодаря отсутствию коми-

тета и рекламы крайне естественным, собрал главным образом

людей, на чью судьбу Шелли оказал значительное влияние. В

недавней лекции о Шелли м-р Г. С. Солт сослался на авторитет

159