Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв
Подождите немного. Документ загружается.
31
произведений греко-римской классики, однако переводы из них стали
осуществляться лишь спустя много времени. И, наконец, «высокий
уровень переводческой техники» был обеспечен арабам персами и
особенно сирийцами. Отметим, что и истории перевода мы уже
неоднократно наблюдали ситуацию, когда перевод в той или иной
культуре начинали инородцы: греки в Риме, индийцы в Китае, корейцы в
Японии.
В целом после X в. переводческая деятельность в арабском мире
стала угасать, а после потрясений XIII в., связанных с монгольским
нашествием на значительные области бывшего Халифата, почти совсем
прекратилась [229, 218]. И это при том, что объем литературной и научной
продукции продолжает расти. Многие исследователи утверждают, что в XI
в. началась культурная стагнация, закостенение арабской культуры. «Как
сейчас общепризнано, XIV в. увидел конец творческого периода арабской
литературы, продлившегося, по крайней мере, семь веков» [12, 17).
Культурные центры переместились из Ирака на периферию — в Египет,
Магриб и Испанию. Резкий спад переводческой деятельности после
поразительного взлета упомянутого периода лишь подтверждает
справедливость утверждения об упадке арабо-исламской культуры после-
дующих веков.
Перевод на персидский язык в Иране
Оказавшись в VII в. в сфере мусульманской культуры, Иран с тех пор
и но сей день остается страной исламской, хотя его население, как и
население многих контактных с ним областей, принадлежит к совсем
иной, чем арабы, языковой и этнической общности. Влияние ислама
предопределило культурное развитие Ирана на многие века, но его
собственные богатейшие традиции придали культуре Ирана своеобразные
черты, во многом отличные от классической арабо-мусульманской
культуры. Сплетение арабо-мусульманской и иранской культур на каком-
то этапе было очень тесным, но иранская культура никогда полностью не
растворялась в арабской. Как известно, Иран был завоеван арабами в VII
в., но уже в конце IX в. он вырывается из-под власти Халифата. Говорить,
однако, об Иране Средних веков как о цельном государственном
образовании не приходится, и поэтому средневековый Иран —понятие
весьма условное. На территории земель, где теперь располагаются
Афганистан, часть Ирака («персидский Ирак»), Азербайджан, Армения,
Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, возникали и рушились
32
противоборствующие царства, объединенные рядом общих черт, что
позволяло все же говорить о некой этноязыковой, религиозной и
политической общности. В XIII в. иранские земли подверглись опустоши-
тельному набегу монголотатар. В XIV в. Иран был завоеван войсками
Тимура. Период от IX до конца XVI в. был наполнен непрекращающимися
феодальными междоусобицами, постоянно изменявшими политическую
карту. Лишь на рубеже XVI—XVII вв. политическая ситуация несколько
стабилизируется: к XVII в. Иран уже почти определяется в своих
нынешних границах; в XVIII в. из него окончательно выделился
Афганистан. К концу XVIII в. Иран, оформившись политически,
погрузился, однако, в тяжелейший экономический н культурный кризис,
из которого он постепенно стал выходить уже в XIX в. благодаря более
активному развитию экономических и культурных контактов с Западной
Европой и Россией. На рубеже XVIII и XIX в. мы и начнем свое
исследование о переводе в Иране.
Название «Иран» обычно связывают с названием племен «ариев».
Иранские языки входят в обширную группу индоевропейских языков. К
иранским языкам относят язык Авесты, древне- и средне-персидский,
скифский, мидийский, парфянский, согдийский, хорезмийский, сакский,
бактрийский и аланский. Это древние языки, из которых наибольшего
развития достигли лишь собственно древне- и средне-персидский,
оставившие богатую письменную литературу. Остальные известны лишь
фрагментарно. К современным иранским языкам относят таджикский,
собственно персидский, осетинский, афганский (дари или кабули, или
фарси-кабули), курдский, белуджский и многие др. Среди этих языков
лишь персидский и очень близкий к нему таджикский (вплоть до XVI в.
обычно говорят о персидско-таджикском языке, не различая их) оставили
богатую литературу и развитую поэзию. Явное разделение новопер-
сидского на собственно персидский, таджикский и дари (афганский)
пашто произошло, очевидно, не ранее XIX в., хотя ряд особенностей,
выделяющих таджикский язык, обнаруживается уже в XVI в. [224, 284].
Перевод в Иране играл далеко не такую значительную в культурном
плане роль, какую он сыграл для арабоязычной культуры, в пределах
которой становление философии, художественной и научной прозы
целиком обязаны ему. Без перевода арабо-мусульманская культура
никогда не сложилась бы в том виде, в каком мы ее знаем, и не оказала бы
того влияния на европейскую и мировую культуру, которое ей суждено
было оказать. Для иранской же культуры перевод не имел такого
33
определяющего значения, возможно, в силу ее собственной высокой
самобытности и древности.
О переводе в Древнем Иране известно очень мало. Крупнейшими
переводческими событиями Сасанидского Ирана были переводы Авесты
на среднеперсидский (пехлеви) и манихейской литературы па согдийский,
парфянский и, возможно, другие языки иранской группы.
С точки зрения истории перевода особый интерес представляют,
несомненно, переводы на персидский язык. Однако было бы
несправедливо умолчать о переводах и на другие иранские языки. Так,
например, необходимо упомянуть о переводах на согдийский язык
некоторых буддийских текстов, в частности Вассантра-джатаки. Ее текст
существует параллельно на нескольких языках — пали, тибетском и
китайском. «Высказывались предположения, что согдийский перевод
сделан с китайского. Однако нельзя не заметить, что китайских
заимствований в согдийском тексте нет, в противоположность, например,
уйгурскому переводу Суварна-прабхаса сутры. Вся буддийская специаль-
ная терминология дана в санскритской транскрипции, встречаются
отдельные древнегреческие слова» [28, 69]. Здесь следует обратить
внимание на использование переводческого приема транскрипции
лексики, отсутствующей в принимающем языке. По утверждению Е. Э.
Бертельса, большинство буддийских терминов именно транскрибируется.
Особенно важно отметить, что эти тексты ставили перед согдийским
переводчиком достаточно сложные задачи и помогали ему развивать свой
собственный язык, поднимая его до уровня высокоразвитого
литературного языка Древней Индии — санскрита.
Известны также и фрагменты согдийского перевода Нового Завета,
но большинство памятников согдийской письменности— это все-таки
буддийские тексты — кроме упомянутой Вассантара-джатаки — «Сутра
монаха Дирган-хака», «Сутра причин и следствий» и др. [137, 90].
Большинство текстов на сакском языке, известных исследователям,
представляют собой переводы санскритских и тибетских сочинений, в
основном буддийских, но имеются и фрагменты эпических текстов,
например, из сказания о Риме, медицинских сочинений и пр.
На среднеперсидский язык (пехлеви) переводились некоторые тексты
буддийской литературы с санскрита и китайского. К сожалению, кроме
краткого упоминания о них никаких более сведений о переводах на
пехлеви с китайского выявить не удалось [188, ч. 2, 26].
34
Также переводились некоторые произведения светской, в основном
дидактической и притчевой литературы. Здесь следует напомнить о том,
что состояние изученности как арабской, так и персидской
раннесредневековой и более поздней литературы далеко от
удовлетворительного, и поэтому всякое окончательное суждение о
степени распространенности переводной литературы было бы
преждевременным. Однако из того, что известно, весьма четко явствует,
что переводная литература в доарабском Иране отнюдь не открывала ни
новых идеологий, ни новых жанров или направлений в литературе.
Перевод играл роль подчиненную и вспомогательную.
Тем не менее по подсчетам иранистов, пехлевийская литература
включает: переводы Авесты—141000 слов; религиозную литературу —
446000 слов; нерелигиозную литературу — 41000 слов; фрагменты —4000
слов [43, 42— 43], Значительная часть нерелигиозной литературы — это
переводы.
И все же эпоха активной исламизации, начавшаяся в VII в., никак не
способствовала занятиям переводами на пехлеви. Сугубо утилитарный
перевод конечно же осуществлялся на местном уровне для передачи
всяческих реляций центральной власти местному населению. Однако
персы стали заниматься переводами с пехлеви на арабский. Эти переводы
более детально были описаны в предыдущем разделе. Здесь же еще раз
подчеркнем следующее: через переводы на арабский персы сохраняли
часть своего культурного наследия, демонстрировали завоевателю превос-
ходство своей значительно более древней культуры. Из арабских
источников известно, что среди переводов нерелигиозной литературы
особо выделялись исторические хроники, но на арабский переводились
также книги по медицине, магии, книги о ведении войн, осаде городов,
военном деле вообще, о верховой езде; существовала даже литература
непристойного содержания, которая также, как это ни удивительно,
переводилась на арабский [137, 80].
Перс Рузбех, известный под именем Ибн аль-Мукаффа, был не
просто родоначальником арабской художественной прозы, но и
продолжателем традиций персидской литературы на другом языке. Аль-
Мукаффа был не одинок, и это позволяет сказать, что «арабоязычная
письменная литература иранцев в VIII и IX в. ...по существу своему не
была уже литературой арабской. Ее скорее следует рассматривать как
органическую часть иранского литературного процесса, ту его часть, в
которой осуществлен исторический переход от среднеперсидского
в новоперсидское состояние. Эту часть справедливо
35
назвать периодом иноязычного состояния иранской литературы» [176, 18].
Для истории перевода важно то, что в этот «арабоязычный период» пер-
сидской литературы потребность в переводах на персидский язык была
весьма ограниченной, хотя вовсе не исключено, что некоторые
двуязычные поэты-персы могли осуществлять какие-то переводы для
своих частных нужд. Лишь с оформлением новоперсидского языка как
литературного в конце IX в. появляются и переводы на этот язык.
Переводы в Иране выполнялись в большинстве случаев не по
желанию самого переводчика, а по воле местного или центрального
правителя. Можно предположить, что круг потребителей переводов был
достаточно узок. Но в то же время еще в XVII в. европейские
путешественники отмечали удивительно высокий уровень грамотности
всего населения [230, 59, 60], а при отменно поставленном деле переписки
рукописей, количество которых постоянно росло, можно предположить и
то, что часть переводов была весьма популярной. К тому же не следует
забывать, что обучение в школах, в основном при медресе, было почти
всегда на определенном уровне связано с переводом: чтобы читать Коран,
надо было знать арабский, а чтобы знать арабский, надо его выучить — и
учили его в большинстве случаев при помощи переводов Корана, который
осуществлялся в учебных целях как устно, так и письменно. Так
получилось, что творческий гений иранских народов проявился прежде
всего «в небывалом расцвете поэтического искусства» [230, 141].
Обучение родному языку строилось на изучении творчества великих
поэтов, но стихотворный перевод в полном смысле этого слова — не
переложение, а собственно перевод—явление, не известное в
средневековом Иране.
Словарное дело начало развиваться в Иране еще в XI в., но основным
типом словаря был не двуязычный, а толковый, кстати, в извлечениях из
них обнаруживается название рода занятий, которое можно перевести как
«толкователь с одного языка на другой» [230, 235]; это может служить,
вероятно, достаточным основанием для утверждения, что существовали в
Иране и толмачи, занимавшиеся переводами как своей основной
деятельностью.
Степень влияния языка переводов на персидский язык может
установить лишь специальное исследование. Мы же можем только
констатировать наличие большого количества арабских слов в персидской
лексике, но в специфических условиях мусульманской общности пути
проникновения арабских заимствований в персидский язык могли быть
отличными от переводческих.
36
В развитии персидского языка важную роль сыграла работа над
языком в канцеляриях при больших и малых дворах (подобное явление мы
наблюдали и в средневековой Испании) [28, 97]. В X—XI вв. арабский
язык еще прочно соседствовал с персидским как язык делопроизводства, и,
возможно, именно в этих «канцелярских» переводах и происходило
активное заимствование арабской лексики в персидский язык.
Имеются устные сведения о том, что среди первых переводов на
фарси были переводы ветхозаветных произведений [188, ч. 2, 55]. Не
совсем ясно, что имеется в виду под «ветхозаветными произведениями» —
если это Библейские «ветхозаветные произведения», то с какой целью и
кем они переводились на фарси? Едва ли такой перевод делался для нужд
иранских христиан. Речь может идти об иудеях, проживавших в иранских
землях и говоривших по персидски. Тем не менее вполне очевидно, что
первыми значительными в смысле содержания и объема памятниками
литературной прозы на фарси являются переводы. В 40—50-е годы X в.
«саманидский эмир... собрав маверан-нахреких улемов (т. е. богословов),
приказал им изложить истинное вероучение... Ходжа имам-абу-ль-Касим
Хакима Самаркандский ...сочинил эту книгу на арабском языке... Потом
Сасанидский эмир приказал перевести эту книгу на персидский язык,
чтобы польза была и знатным и черни» [цит. по: 224, 265]. Из приведенной
цитаты из иранской рукописи явствует, что потребность в переводах
мусульманской литературы ощущалась достаточно остро, так как местное
население, как «знать», так и «чернь», не владело арабским языком и
изъяснялось на фарси.
В середине X в. были переведены и многие другие произведения, в
основном хроники и богословская литература. Знаменитая историческая
хроника ат-Табари была переведена визирем Саманидов (правящей
династии одного из Иранских царств) Абу-Али Мухаммадом Бал’ами на
персидский язык с арабского. То, что видный политический деятель
занимался переводом, не было чем-то необычным. Визирь предпослал
переводу предисловие, в котором разъясняет причины, побудившие его
осуществить этот перевод: «И перевел я эту книгу на язык фарси-дари,
дабы приобщились к чтению и познанию ее подданные и правитель, и
чтобы не была она трудной для того, кто станет вникать в нее» [224, 265].
Можно предположить, что переводчик поставил себе задачу изложить
текст достаточно простым языком. Предисловие было написано по-
арабски и лишь в конце 70-х годов X в. было заменено персидским.
37
В то же время был переведен огромный труд ат-Табари «Тафсир», т.
е. комментарии к Корану. Перевод был санкционирован саманидским
эмиром Мансуром ибн-Нухом (961-976 гг.), к нему тоже написано
предисловие, в котором, в частности, говорится: «Эта книга — великий
тафсир, переведенный с написанного Мухаммадом, сыном Джарира
Табари, на чистый персидский язык. Эту книгу доставили из Багдада,
сорок томов было там, написанных на арабском языке... Доставили ее
эмиру... И вот показалось ему трудным читать эту книгу и понимать ее на
арабском языке и так пожелал он, чтобы перевели ее на персидский язык.
Тогда собрали улемов Мавераннахра и спросил он у них... будет ли
дозволительно нам эту книгу перевести на персидский язык? Улемы
сказали: «Читать и писать тафсир Корана для того человека, который не
знает арабского, дозволительно...» [цит. по: 224, 266]. Здесь обращает на
себя внимание и то, что правитель мусульманской державы не знает в
достаточной степени арабского языка и поэтому вынужден прибегать к
услугам переводчиков, и особенно то, что ему, правителю, приходится
обращаться к ученым-богословам за позволением перевести богословский
труд на персидский язык, (В средневековой католической Европе также
запрещался перевод Библии на национальные языки, но перевод
богослужебных и специальных книг не ограничивался).
Судя по имеющимся данным [243, 80; 137, 148], ни перевод хроники
ат-Табари, ни перевод его комментариев к Корану не были переводами,
близко придерживавшимися текста. Но все же остается неясным, являлись
отходы от текста опущениями и дополнениями или же текст просто
пересказывался. Если с хроникой ат-Табари визирь-переводчик Бал’ами
мог обращаться достаточно вольно, то сомнительно, чтобы комментарии к
Корану могли подлежать такой же вольней интерпретации.
Подтверждением — пусть и косвенным — тому, что с религиозной
литературой персидские переводчики обращались осторожно, может
служить и ригористическое отношение ислама к Корану и всему, что с ним
связано, и то, что переводы на арабский язык научной и философской
литературы осуществлялись в основном по буквалистскому принципу с
сохранением даже синтаксиса переводимого текста.
Появлявшиеся в различных частях иранского мира переводы на
фарси вовсе не означали того, что арабский язык повсеместно вытеснялся
персидским. В персоязычных районах в быту, в литературе арабский
почти полностью был заменен персидским. Хотя спорадические попытки
38
вернуть арабский в качестве языка официального делопроизводства и
переписки предпринимались, но они были неэффективны. Однако в
научной, богословской и философской литературе арабский язык прочно
удерживал свои позиции фактически на протяжении всего Средневековья
по всему мусульманскому миру. Характерным представляется отношение
и к своему родному языку, и к персидскому виднейшего мусульманского
ученого X в., хорезмийца по происхождению Бируни, который писал, что
его родным языком является хорезмийский (один из иранских языков
Средней Азии дотюркских времен), но для языка науки в широком
смысле, т. е. и философии, этот язык совсем не подходящий. Сравнивая
арабский и персидский, Бируни пишет: «В каждом из них (языков.— Авт.)
я пришелец (т. е. и тот и другой языки были выучены.— Авт.), с трудом
им владеющий, но поношение по-арабски мне милее, чем похвала по пер-
сидски. Правдивость моих слов узнает тот, кто рассмотрит какую-нибудь
научную книгу, переложенную на персидский, и увидит, как исчез блеск
ее, затмился смысл и потемнел лик, польза от нее исчезла, так как этот
(персидский язык) годится только для (придуманных историй) и сказок»
[32, 138]. Здесь следует обратить внимание не столько на
пренебрежительное отношение к персидскому языку (лучше выслушивать
брань по-арабски, чем похвалы по персидски), сколько на оценку
результатов переводческой деятельности вообще: при переводе исчезает
блеск, затмевается смысл и исчезает даже всякая польза — ведь искажен
смысл. Из этих замечаний Бируни можно сделать вывод о том, что,
вероятно, уровень ранних переводов на фарси был невысок. (Надо думать,
что позиции арабского языка в научных и философских трудах, не говоря
уже о богословских, были настолько сильны, что перевод научной и
философской литературы просто не имел потребителя: ученые и
философы и так писали по-арабски; богословские же труды приходилось
переводить, о причинах чего мы писали выше). Бируни не обошел своими
критическими замечаниями даже «классические» переводы Ибн аль-
Мукаффы, которые считались своего рода эталоном арабского языка.
Несмотря на скептицизм по отношению к переводу, Бируни сам
занимался переводами, правда не на персидский, а на арабский и на
санскрит: «За пять столетий до того, как начали переводить на фарси
памятники древнеиндийской литературы, Бируни ознакомил
мусульманский Восток, и не только Восток, с содержанием «Вед»,
«Пуран», «Рамаяны», «Махабхараты» и других индийских
39
памятников. Если принять во внимание переводческую деятельность
Бируни, заключавшуюся не только в переводах с санскрита, но и на
санскрит с арабского и греческого («Элементы» Евклида, «Алгамест» и
др.), то станет понятна его роль, отнюдь не преувеличенная, в
возникновении индо-мусульманской культуры в Индии» [6, 21). Как
видим, переводческая деятельность одного человека может способство-
вать возникновению целого нового пласта культуры.
В области художественной литературы первым известным нам
переводчиком может быть назван один из крупнейших персоязычных
поэтов Рудаки (конец IX — первая половина X в.). О жизни поэта почти
ничего достоверно не известно. Предположительно звали его Абуабдулло
(или Абулхасан) Джафар ибн-Мухаммад, а прозвище Рудаки он получил
по селению Рудак, где прошло его детство. Некоторое время Рудаки
прослужил при дворе Саманидов, но был изгнан и умер слепцом в
глубокой старости, и, очевидно, в нищете. Рудаки иногда называют
«Адамом поэтов иранской словесности» [44, 31—60]. Есть сведения, что
Рудаки делал блестящие переводы из классика арабской поэзии Ибн ар-
Руми. Его друг Шахид Балхи также занимался переводами с арабского на
фарси. В творчестве Рудаки перевод присутствовал и косвенным образом:
известно, что он, среди прочих своих поэм, сделал поэтические обработки
«Калилы и Димны» и «Книги Синдбада», пользуясь персидскими и
арабскими переводами этих произведений. Следует упомянуть Рудаки и
как первого известного нам иранского лексикографа: он, по упоминаниям
некоторых арабских источников, создал арабо-персидский словарь
литературного языка [188, ч. 2, 55—56]. Приходится в очередной раз
пожалеть, что о жизни Рудаки известно так мало достоверного и что так
мало осталось из его огромного литературного наследства (ему
приписывалось авторство более миллиона трехсот тысяч поэтических
строк, а до нас дошло всего около тысячи).
Из той, пусть и не очень обширной информации, которой мы
располагаем, следует, что при дворе Саманидов достаточно активно
занимались переводами и способствовали этому сами правители. Так, при
Саманнде Нухс II одним из его чиновников амидом Абул-Фаварисом
Фапарузи был сделан перевод с арабского на фарси романа «Синдбад и
коварство женщин» (ок. 950 г.). Этот роман, оригинал которого, как
полагают, восходит к индийскому источнику, еще при Сасанидах был
переведен на средне-персидский. Уже с этого перевода он позже
переводился на арабский. И именно с этого арабского перевода делал свой
40
перевод на новоперсидский Фанарузи. Этот новоперсидский перевод был
положен в основу третьей книги «Синдбад-наме», написанной в середине
XII в. известным прозаиком аз-Захири ал-Катиб Самаркандским. Обрабо-
ток и переделок историй, связанных с Синдбадом, и на арабском было
великое множество; но все они были непосредственно связаны с теми
первичными переводами на среднеперсидский и затем на арабский, о
которых мы только что упоминали. Однако именно перевод дал начало
этой обширной теме в восточной литературе.
Использование поэтами более поздних эпох ранних переводов было
явлением достаточно распространенным. Творец величайшей эпической
поэмы на персидском языке Фирдуоси (X в.) использовал при написании
«Шахнаме» переводы исторических хроник, сделанных со
среднеперсидского и арабского. Предполагается, что одна из хроник,
которой пользовался Фирдуоси, была переведена на новоперсидский со
среднеперсидского знатоками зороастрийской письменности, в среде
которых поддерживалось знание среднеперсидского, ибо это
способствовало сохранению зороастрийских традиций [137,92].
Одной из причин, по которой властители тогдашних ирано-
мусульманских земель поощряли перевод, могло быть простое тщеславие;
о другой причине — недостаточном знании арабского языка — мы уже
упоминали. Многие эмиры, шахи и султаны, например, тюркского
происхождения, с удовольствием узнавали (из переводимых хроник.—
Авт.), что они происходят по прямой линии от мифических персонажей
седой иранской старины или, в худшем случае, по крайней мере от
Сасанидов [137, 92].
Трудно сказать, почему меценатами перевода оказались Саманиды и
почему именно в Мавераннахре (Средней Азии) —в Бухаре переводом
занимались особо активно. Возможно, одной из причин было достаточное
удаление Мавераннахрских культурных центров от жесткого и не-
посредственного арабского влияния, в силу чего иранские традиции здесь
легче возрождались. Другим возможным катализатором было
многоязычие местных ученых и литераторов — достаточно вспомнить
хотя бы Бируни. Знание нескольких языков пусть и относительно
небольшой группой лиц уже может явиться достаточной предпосылкой и
необходимой основой для занятий переводами. Е. Э. Бертельс по этому
поводу пишет следующее: «В то время (в X в.) в литературе, видимо, было
принято пользоваться двумя языками. Известны многочисленные случаи
перевода как с языка дари на арабский, так и с арабского на дари... Надо