и т. п. ) • Нужна же продуманная государственная экологическая политика,
необходимы настоящее, а не квазипрограммы улучшения среды жизни.
А для всего этого требуется знание. В США — стране, которую едва
ли можно заподозрить в легкомысленном разбрасывании денег, расходы
на науку с 1972 по 1987 г. увеличились с 40,092 млрд до 132,4 млрд долла-
ров, что на конечный год было в сумме выше, чем те же ассигнования в
ФРГ, Франции Великобритании и Японии вместе взятых. При этом число
ученых возросло лишь с 56 до 66 на 10 000 населения. Напомним, что в
СССР в 1987 г. расходы на науку составили 32,8, а в 1989 г.— 43,6 млрд р.,
число научных работников в 1989 г. достигло 1522 тыс., т. е. примерно 53 че-
ловека на 10 000 населения, в том числе 47,4 тыс. докторов и 484,2 тыс.
кандидатов наук. Причем 37% докторов наук
были старше 61 года, следовательно, по финансированию и даже относи-
тельному числу ученых мы быстро отставали. Не могла не падать и эф-
фективность труда ученых. Медицина и техника в США в науку
не входят, профессиональный же состав наших ученых Госкомстат
перестал публиковать много лет назад по причинам секретности и
не возобновил этих публикаций до сих пор.
В результате 80% всех научных нововведений мира приходится на
США. У нас же доминируют военные разработки (по разным данным,
от 60 до 82%). Поэтому, хотя мы и тратим на науку 4,7% ВНП, а США до
10% ВНП, числа эти несопоставимы (с учетом размерности самого
ВНП). На охрану среды в 1990 финансовом году США ассигновали
12.7 млрд долларов, что на 4,1 млрд долларов меньше, чем в 1989 г. Однако
это лишь федеральный бюджет, доля которого обычно составляет менее
половины всех выделяемых средств. ЭПА получило в 1990 г. 4,9 млрд дол-
ларов (на исследования проблем озона 79,1 млн, потепления климата
10.8 млн долларов). Капитальные вложения СССР на мероприятия по
охране среды в 1989 г. были равны 3255 млн р., а общие затраты 12 млрд р.
Соответствующие суммы в США (с учетом всех источников финансирова-
ния) едва ли не в 10 раз выше.
С переходом бывшего СССР к рынку ассигнования на экологические,
цели резко упадут, но лишь в той части, которая не приносит экономическо-
го дохода или заметного социального выигрыша. Расходы уйдут из пассива
в актив, станут более рациональными. Например, в СССР при чудовищном
расходе минеральных удобрений и отравлении ими земель органические
удобрения, как правило, не доходят до поля, попадают в водоемы или
в результате варварского их использования не повышают, а понижают
урожаи. При этом получение большого урожая не означает его сохранения
(потери при хранении превышает 40, а по некоторым сведениям даже
60%). Велики и технологические потери — некоторые сахарные заводы
у нас почти без модернизации существуют по 100 — 150 лет, нехватка их
мощностей приводит к естественной убыли сахарности свеклы при хране-
нии на 15—30%, а жидкие отходы превышают все нормативы. Индуст-
рия использования отходов животноводства с «дозариванием» навоза
может дать удобрения и биогаз (при этом процесс должен завершаться
внесением удобрений в почву), а строительство новых современных малых
сахарных заводов может одновременно снизить потери сахара и сброс
жидких отходов, пригодных для вторичной переработки. С формальной
точки зрения это не расходы на охрану среды, но конечный эффект
именно такой. Доминанта стремления получить как можно больший уро-
жай и неумение сохранить его выходят за рамки логики. Недоступна пони-
манию гибель того, что можно легко спасти и в чем нуждается общество.
Общих рецептов быстрого распутывания экологических узлов не суще-
280