Реизов Б.Г. История и теория литературы

Подождите немного. Документ загружается.

было без труда воссоздать картину преследований, которым oii

подвергался "в самых законных своих действиях и притязаниях.

Памфлеты эти великолепно иллюстрировали условия жизни «по-

мещика-чужака», которого все «местные» хотят выжить из про-

винции по разным причинам, коренящимся в различных классо-

вых интересах.

Аббат Броссет советует графине Монкорне оказывать крестья-

нам материальную помощь, чтобы улучшить отношение с дерев-

ней. Граф Монкорне добивается благополучного решения суда

в процессе провинившихся крестьян, и некоторое улучшение дей-

ствительно наступает. Затем он опять принимает жесткие меры,

и все начинается сызнова. То же произошло и в поместье Ша-

воньер.

Монкорне увольняет старого лесничего, который позволял кре-

стьянам эксплуатировать помещичий лес как угодно. Уволенный

лесничий вступает в заговор с крестьянами. Ему угрожают

смертью, если он не убьет помещика. Личное раздражение, уг-

розы и контакт с крестьянами заставляют его пойти на преступ-

ление. Все это повторяет ситуацию, выяснившуюся на процессе

1830 г., с той только разницей, что лесничий Фремон, подлинный

убийца Курье, еще не был уволен, хотя и находился под угрозой

увольнения.

Новый лесничий графа Монкорне, Мишо, отличался жесто-

костью по отношению к браконьерам, так же как лесничие Курье,

в частности Блопде, вызвавший к себе ненависть крестьяп и по-

несший за это наказание.

Монкорне решает нанять рабочих из других, более отдален-

ных районов

—

поступок, который кажется опытным людям опас-

ным. Очевидно, эта мера была подсказана графу Монкорне По-

лем-Луи Курье. Крестьяне устроили настоящий заговор, прово-

дили совещания в кабаке. И о кабаке и о заговоре открыто

говорилось на процессе Курье, а слухи о крестьянском суде, при-

говорившем Курье к смерти, были широко распространены в Ту-

рени. Такие совещапия в кабаке происходят и в романе. Соответ-

ствующую главу «Крестьян» Бальзак назвал: «Кабак

—

народ-

ный парламент».

В романе повторены ошибки следствия, происходившего

в Туре: следователь принужден заключить, что человек, убивший

Мишо, не был жителем окрестных деревень, а пришел из другого

округа. На суде в Туре много раз говорилось об угрозах тому,

кому было поручено убийство, со стороны тех, кто в этом был

заинтересован. Эти угрозы повторены в романе

—

ив разговорах

действующих лиц, и при последней встрече Монкорне с Боннебо.

Так же как в романе, об алиби стараются сами убийцы, все про-

думано заранее, и показания свидетелей не дают возможности

«Comme quoi le cabaret est le parlement du peuple»

—

название

12-й главы первой части.

раскрыть истину. О запугивании свидетелей говорится в романе

так же отчетливо, как и на суде в Туре.

Пыж, найденный в ране Курье, много раз обсуждался на про-

цессе. За несколько часов до убийства жена убийцы рассказы-

вала о странном поведении и речах мужа, и эти слова могли на-

вести на след преступника. Бальзак, очевидно, вспомнил и эту

подробность. В его романе будущий убийца Тонсар говорит отцу

своей жены, тоже болтавшей неосторожные фразы: «Если меня

повесят, то не из-за ружейного выстрела, а из-за языка вашей

дочери».

Преступление осталось нераскрытым. Нужно подождать, —

говорят персонажи романа,

—

может быть, появятся новые дан-

ные,

улики, показания свидетелей. Именно это произошло в деле

Поля-Луи Курье. Неожиданно, через пять лет после того, как

дело было закончено, появился новый свидетель, и тайна рас-

крылась. Персонажи романа словно ожидают этих новых свиде-

телей и этого второго процесса.

Может быть, Бальзак сперва хотел закончить роман иначе —

не «триумфом побежденных», а восстановлением справедливости

или, во всяком случае, обнаружением истины? У нас нет осно-

ваний утверждать это. Однако безнаказанность преступников, ко-

торая так поражает в судебном деле, сохранена и в романе Баль-

зака

—

она словно подтверждает историческую необходимость

совершающихся во Франции процессов, движения от «свободы»,

возникшей в 1789 г., к «борьбе за землю», гибели крупного земле-

владения, временного торжества буржуазии и в более или менее

близком будущем

—

конечного торжества крестьянства.

Таким образом, основная проблема романа, время действия,

характеристика местности, в которой оно развивается, ход собы-

тий и их причины, крестьянский заговор, союз деревни с буржу-

азией и администрацией против землевладельца — все соответ-

ствует процессу Поля-Луи Курье, вплоть до мелких деталей, ко-

торые осели в цепкой памяти Бальзака, несомненно, изучавшего

свой материал с глубоким вниманием.

Можно было бы предположить, что эти детали возникли бла-

годаря логическому развитию обстоятельств, в которых происхо-

дило действие. Крестьяне собираются в кабаке — но где' же им

было собираться, чтобы поговорить об общем деле? Первое, что

могло заинтересовать следователя,

—

это пуля, поразившая

жертву, и пыж, застрявший в ране. Жена человека, шедшего на

преступление, должна была поделиться с кем-нибудь своими рас-

четами и опасениями, а убийцы

—

побеспокоиться о своем алиби.

Однако все эти детали могли бы отсутствовать в романе и вместо

них возникнуть другие, если бы события, совершившиеся 10 ап-

реля 1825 г. в лесу Вереца, не спаялись в воображении Бальзака

со всеми мелкими подробностями, их сопровождавшими. Работая

«Si je suis pendu, ce ne sera pas pour un coup de fusil, ce sera pour

un coup de langue de votre fille».

—

In:

Balzac

H, de. Les Paysans, p. 71.

По канве, он, очевидно, Не в силах был слишком сильно их изме-

нить.

Да и зачем было изменять? Через двенадцать лет после

того,

дело закончилось и стало достоянием легенд и домыслов,

никто не заметил бы, что сюжетная канва романа воспроизводит

какую-то историческую реальность, -- уж слишком были несхожи

главные герои: полковник императорской гвардии, профессио-

нальный- рубака и карьерист, и блестящий писатель, ученый

эллинист, когда-то влачивший военную службу в той же Великой

армии. Но если бы появились сомнения в том, что Бальзак все

придумал или хотя бы в какой-то мелочи отошел от истины, он

без преувеличения мог бы ответить словами, которые цитировал

на первых страницах «Отца Горио»: «All is true» — «Все

правда».

Сделав историю убийства Курье сюжетным стержнем своего

романа, Бальзак интересовался не сюжетом, а смыслом этого

процесса, его «философией». Он извлек из него выводы, которые

прямо противоречили всей деятельности и творчеству Курье.

Эти два писателя стояли на прямо противоположных обще-

ственных позициях. Бальзак оказался на стороне легитимизма,

крупной земельной собственности и в известной мере феодальной

аристократии. Курье в каждом своем памфлете подрывал все ос-

новы того строя и той системы идей, которые пытались утвер-

диться на развалинах Империи. Разумеется, Бальзак, державший

руку па пульсе своей эпохи, знал наиболее острые памфлеты

своего политического противника и, вспоминая его биографию, не

мог забыть о его литературной деятельности.

Заимствуя из биографии и сочинений Курье сведения и мате-

риалы, он толковал их по-своему, и эта интерпретация уди-

вила бы самого Курье, если бы он мог прочесть роман, столь

многим ему обязанный.

Роман начинается долгим описанием поместья, история кото-

рого восходит к временам Генриха IV. Оно принадлежало когда-то

артистке Лагср, куртизанке высокого полета. И Блонде, явно вы-

ражающий чувства автора, восхищается роскошью усадьбы и пла-

нировкой парка, отделкой замка, свидетельствующей о том, что

он строился дамой или для дамы. Он сожалеет о том, что так

много богатых усадеб с большим историческим прошлым было

продано на слом, а парки вырублены и пошли под пашни. Сло-

вом, Блонде ратует против «черных банд», скупавших и разоряв-

ших старые усадьбы с их историческими воспоминаниями, нацио-

нальную гордость Франции.

О происхождении этих слов см.: Baldensperger F. Note snr

1'affinfla-

tion de la veracite du «Pere Goriot» dc Balzac. — Rev. de litt. сотр., 1933,

138-139.

Замок, как сообщает Блонде, был перестроен любовницей Ген-

риха IV, подарен любовнице дофина (старшего сына Людо-

вика XIV), а Буре, самый богатый человек XVIII в., потратив-

ший два миллиона на то, чтобы один раз принять Людовика XV,

украсил замок для своей любовницы, знаменитой актрисы. Баль-

зак в восторге от замка и от парка и даже от их прежних вла-

дельцев и владелиц.

Роскошный замок словно является ответом на «Простое рас-

суждение Поля-Луи, винодела из Шавоньера» по поводу Шам-

борского замка. Шамбор «был когда-то осквернен присутствием

королевских любовниц... Здесь Людовик, образец королей, жил

с дамой Монтеспан, с девицей Лавальер, со всеми женщинами и

девушками, которых он соизволил взять у их мужей и родите-

лей. .. Как жаль было бы отдать трудовым людям этот храм

древних нравов, старой галантности (еще одно слово двора, кото-

рое нельзя пристойно перевести), позволить неблагородным ра-

бочим семьям поселиться под сводами, свидетелями такого коро-

левского разврата!». За этот памфлет Курье был осужден на два

месяца тюремного заключения. В другом памфлете, «Gazette du

village», прославляется «черная банда», которая «дробит землю

так, чтобы каждый смог ее получить, согласно божьему закону».

И Курье рассказывает об усадьбе Лабордери, распроданной «чер-

ной бандой» крестьянам, поселившимся в старых постройках и

занявшимся хозяйством. Именно такая судьба в романе Бальзака

угрожала замку Эг. Эти «неблагородные рабочие семьи» превоз-

несены и прославлены в памфлетах Курье.

Памфлеты Курье оставались действенной силой и в 30-е гг.

переиздавались неоднократно. Курье создал школу. Между тем.

своей жизнью и смертью он как будто опровергал свои собствен-

ные взгляды. Он расхваливал крестьян за их добродетели, кото-

рые они обрели после освобождения от опеки религии, после

декларации «свобод», после того как стали собственниками обра-

батываемой ими земли. Курье считал процессы, начавшиеся с ре-

волюцией 1789 г., во всех отношениях благотворными, и, по мне-

нию Бальзака, он ошибался вместе со всеми либералами и де-

мократами эпохи. Эта «черная банда» выгнала его из поместья.

Новые законы не могли предупредить зло и покровительствовали

грабителям. Провинция превратилась в логово разбойников —

это говорил и сам Курье, но Бальзак объяснил это иначе. «До-

бродетельные» крестьяне преследовали и, наконец, убили Курье,

не понеся никакого возмездия. Таково новое общество, вновь под-

нявшее класс па класс и вызвавшее войну .всех против всех,

—

как то было до начала общественной жизни, до «общественного

договора». Какое великолепное доказательство этой роковой

ошибки, которая приведет к грядущим, еще более общим и страш-

ным катастрофам! И Бальзак пишет роман, близко следуя собы-

тиям жизни Курье, пользуясь его собственными памфлетами,

чтобы иллюстрировать положение в деревне и доказать шаг за

тагом прямо противоположное тому, что доказывал Курье.

га

Несомненно, роман обнаруживает глубокое понимание процес-

сов,

происходивших в современном Бальзаку обществе, и законо-

мерностей, определивших эти процессы. Но вместе с тем он об-

наруживает и непонимание того, к чему эти процессы приведут,

неверие и в закономерности, и в будущее. В этой тайной поле-

мике с Курье заключается критика всех устоев буржуазного об-

щества и страх перед анархией, которая, по мнению Бальзака,

будет конечным результатом постепенного освобождения людей.

Памфлеты, петиции, обращения к судьям, заявления и ме-

муары Поля-Луи Курье, так же как история его жизни и смерти,

послужили для Бальзака не только источником информации, но

и основой для больших социологических выводов, для построения

целой философии современного общества. Вместе с тем в творче-

стве и биографии Курье он почерпнул материалы для построении

сюжета и образов. Разграничить те н иные формы влияния по-

знавательного и художественного было бы невозможно.

Основная творческая установка Бальзака, писавшего романы

и считавшего себя историком, необходимо предполагала некое

единство познания и вымысла. Он писал «правду» в прямом

смысле этого слова

—

изучая действительность и перенося ее

в искусство. Тайной этого искусства было познание современного

общества, и эта «драма действительной жизни» становилась дра-

мой художественной, сюжетом, композицией и «интересом» его

романов. Вот почему поиски «источников» его романа превраща-

ются в изучение материалов, позволявших Бальзаку изобразить

данный фрагмент современной яшзни, а самое понятие «источ-

ник» оказывается не пассивным актом восприятия, а творческим

актом постижения действительности, не использованием чужого

добра, а завоеванием и открытием чего-то нового и неслыханного.

И с такой точки зрения глубоко обоснованным и реально убеди-

тельным представляется отождествление «правды» и «вымысла»,

исторического исследования и художественного творчества, на ко-

тором постоянно настаивал автор «Человеческой Комедии».

ПРОБЛЕМА ЯКОБИНИЗМА

В РОМАНЕ ЖОРЖ САНД «КОНСУЭЛО»

Почти каждый ромап Жорж Санд изображает общество в его

развитии, в движении от старых форм социальной жизни к но-

вым, подчас находящимся еще в стадии становления, подчас даже

едва намечающимся. В этом заключается смысл ее творчества п

особенность мировоззрения, насквозь проникнутого борьбой за

будущее и бесстрашной верой в него. В этом же и ее отличие от

Бальзака н Флобера, друзей и почитателей писательницы, при-

чем первый противопоставлял ее общественному динамизму воз-

врат к исправленному н идеализированному прошлому, а вто-

рой

—

покорное познание вечных законов статики.

«Консуэло»

—

роман исторический. Как в каждом историче-

ском романе, на заднем фоне ею стоит проблема настоящею,

так или иначе отгаданная, объясняющая исторически

Гг

смысл

изображаемой в романе эпохи. «Из него можно узнать о многих

событиях, известных осведомленным людям, но в своей совокуп-

ности объясняющих интересы, а потому и дух века Марии-Тере-

зии и Фридриха II, Вольтера и Калиостро; века необычайного,

который начинался песенками, развивался посреди удивительных

заговоров и, увлекаемый глубокими идеями, приходил к великим

и страшным революциям».

В 1842—1843 гг., когда Жорж Сайд писала «Консуэло», она

рассматривала свою современность как продолжение Француз-

ской революции XVIII в. Для нее, как для всякого революцио-

нера эпохи, основной проблемой и вместе с тем загадкой этой

революции была якобинская диктатура, в течение прошедшего

. полувека вызывавшая ожесточенные споры. Якобинцы во имя

революции, идей 1789 г., свободы народа, будущего Франции и

Европы, а может быть, и всего человечества попирали человече-

ские законы, справедливость, нравственность. Чем объяснить их

гибель? Попранием справедливости или беззаветным, самоотвер-

женным, бескомпромиссным служением ей?

Жорж Сайд нельзя было бы назвать сторонницей якобинизма,

но в эти годы она видела в этом движении и даже в этой поли-

тической тактике историческую необходимость и общественную

справедливость, которую невозможно было отрицать. В этом

плане ее заинтересовала и чешская революция XV в., по своему

нравственному характеру близкая к якобинской революции

1793—1794 гг.

Свое отношение к гуситам Жорж Санд высказала в очерках

о Яне Жижке и Прокопе Великом, написанных вскоре после по-

явления «Консуэло» и явно связанных с проблематикой якоби-

низма.

Эта социальная и нравственная проблематика в романе

показана сквозь сознание главного героя, графа Альберта Рудоль-

штадтского. Его далекий предок, протестант, один из вождей

гуситов, был убит солдатами католических войск поблизости от

Замка Исполинов, на горе, которая с тех пор зовется Скалой

Ужаса. Вдова убитого, немка или саксонка по происхождению,

спасла жизнь и состояние своих детей, приняв католичество и

Предисловие к роману, написанное через 10 лет после его напеча-

тают.

Роман «Консуэло» печатался в 1842—1843 гг. в «Revue Independante»,

основанном Пьером Л еру и Луи Виардо; «Ян Жижка»

—

там же в ап-

реле—мае 1843 г.; «Графиня Рудолыптадтская», продолжение «Консуэло»,

—

'] 843—1844

гг. и «Прокоп Великпй»

—

в марте 1844 г. Историографические

принципы и политический смысл этих очерков см. в нашей статье «Жорж

Санд и крестьянско-плебейская революция в Чехии» (в кн.: Реизов Б. Г.

Из истории европейских литератур. Л., 1970, с. 249—265).

5 Б. Г. Реизов

германизировав свою фамилию. Альберт познакомился с историей

гуситского движения и своей фамилии по документам, сохраняв-

шимся в замке, по преданиям, все еще жившим в народе, по

песням, которые распевались в деревнях. Фольклорные источ-

ники и документы вызвали у Альберта особое отношение к гуси-

там, к своему народу и к своей семье. Он на стороне гуситов, и

те,

кто их преследовал и от них отрекался, кажутся ему врагами

и предателями. Альберт

—

патриот и народолюбец, оп усвоил

плебейскую, крестьянскую точку зрения на вещи, он сторонник

«Свободы, Равенства и Братства», провозглашенных в 1789 г., по

живших в народном сознании с глубокой древности и осуществ-

лявшихся с необычайной последовательностью и героическим са-

мопожертвованием левыми группами гуситов. Он хотел бы раз-

дать свои богатства беднякам, установить «коммунизм»

—

в том

смысле, в каком его понимали гуситы (и, очевидно, сама Жорж

Санд),

—

освободить крестьянскую Чехию от австрийского вла-

дычества. Он понимает свободу как свободу политическую, на-

циональную и социальную. Об этом говорит Консуэло, невеста

Альберта Амалия, а потом и он сам.

Чтобы объяснить безумие Альберта, Амалия рассказывает

Консуэло историю гуситов. Она понимает эту войну так же, как

понимала ее Жорж Санд. Казнь Яна Гуса, вызвавшая восстание

в Чехии и в большей части Германии, была предательством и

гнусностью: «Бесчисленные и безобразные преступления были

совершены с обеих сторон. В то время нравы были жестоки и

безжалостны по всей земле, а политические раздоры и религиоз-

ный фанатизм делали их еще более свирепыми... Бесконечные

убийства, пожары, эпидемии, костры, на которых живьем сжи-

гали людей, повешенные или брошенные в кипящую смолу свя-

щенники и монахи... измена, ложь, зверства, тысячи гуситов, бро-

шенных в рудники, целые овраги, до краев наполненные их тру-

пами, земля, усыпанная их костями и костями их врагов. Свире-

пые гуситы еще долго оставались непобедимыми, мы и теперь

с ужасом произносим их имена. А между тем их любовь к ро-

дине, их непоколебимая твердость, их легендарные подвиги не-

вольно будят в глубине души чувство гордости и восхищения, и

молодым умам, подобным моему, порой бывает трудно скрыть

эти чувства».

Скрывать эти чувства нужно потому, что «Чехия уничтожена.

Наши властители прекрасно понимали, что свобода религии в на-

шей стране

—

это и политическая ее свобода. Вот почему они

задушили и ту, и другую. Но говорить громко о своей ненависти

к Австрии опасно. В замке только один человек, граф Альберт,

достаточно смел и безумен, чтобы говорить это».

Безумие Альберта заключается не только в его смелости.

Он говорит своим окружающим, что все они «погрязли в мире

Санд Ж. Собр. соч., М., 1972, т. 5, с. 167—168.

заблуждений и предрассудков» и что только ему одному «небо

открыло доступ к истине к свету... Когда невольно в порыве

восторга мне случается произнести несколько неосторожных слов,

я тотчас замечаю, что

;

желая вырвать с корнем ваши заблужде-

ния и показать вашим ослабевшим глазам ослепительный светоч,

которым я обладаю, я причиняю вам страшные мучения». Альберт

не может сказать все до конца, так как жалеет любящих его

людей, — «в этом моя болезнь, мое мучение, мой крест и моя

пытка».

Такое же непонимание, клевету и оскорбления окру-

жающих, прессы, общества Жорж Санд познала па собственном

опыте, потому что она «не восхваляла этот гнусный мир». В ян-

варе 1841 г., когда уже созревал замысел «Консуэло», она писала

об этом Агриколю Пердигье, чтобы утешить его в тех же бедах:

«Участь всех, кто стоит на стороне бедняков против богачей, —

терпеть оскорбления и преследования».

Альберт подчас пользуется неясным языком символов, и все

же он рассказывает о своих переживаниях с полной ясностью.

Он ожидает спасения, утешения, блага, которое когда-нибудь, и

даже очень скоро, должно прийти в Замок Исполинов. «Не про-

ходит педели без того, чтобы моя мать не возвещала мне этого

во сне... Часто вижу я бледный, излучающий свет лик ангела,

пролетающего над Скалой Ужаса. Здесь, в этом зловещем месте,

под сенью этого дуба, в то время, когда мои современники звали

меня Жижкой, я был охвачен гневом божиим и впервые стал

орудием господнего возмездия. Здесь же, у подножия этой самой

скалы, я видел, когда звался Братиславом, как под ударом сабли

скатилась изувеченная, окровавленная голова моего отца Ви-

тольда. И это грозное искушение научило меня печали и состра-

данию, этот день роковой расплаты, когда лютеранская кровь

смыла кровь католическую, превратив фанатика и душегуба, ка-

ким я был сто лет назад, в человека слабого и мягкосердечного».

Он перевоплощается в Яна Жижку. На дубе, растущем на

Скале Ужаса, «мы на прошлой неделе повесили больше двадцати

монахов-августинцев»,

—

говорит он. Жестокости, которые совер-

шал Жижка, истребляя врагов, сжигая монастыри и селения,

тяготят его, как собственные преступления. Угрызения совести

терзают его так же, как ненависть к поработителям Чехии. Дуб

на Скале Ужаса разбит молнпей, и на его месте Альберт хочет

посадить кипарис и назвать его не «Гусит», как назывался дуб,

а «Кающийся». Скалу Ужаса давно следовало бы назвать «Ска-

лой Искупления»: «Мрачные картины канули в вечность; они

перестали существовать вместе с этим орудием пытки, которое

грозовой вихрь и небесный огонь повергли во прах... Срок искуп-

ления истекает. Я чувствую, что возрождаюсь к жизни».

Оче-

видно, не только он, отождествивший себя с Жижкой, искупил

Там же, с. 213—214.

Sand

Correspondence. Paris, 1969, t. 5, p. 212.

Санд

Ж. Собр. соч., т. 5, с. 154.

свою вину искупление относится, по его убеждению, ко всем

деятелям революции, ко всему народу.

В своем путешествии по многим странам он увидел люден п

их порядки: «Негодование сменилось в моем сердце жалостью,

когда я понял, что угнетатели страдают больше, чем угнетенные.

В детстве я любил только мучеников; теперь я стал относиться

с состраданием и к палачам

—

жалким грешникам, которые ис-

купают в этой жизни преступления, совершенные ими в прежних

воплощениях, и которых бог обрек за это быть злыми

—

пытка,

в тысячу раз более жестокая, нежели та, которую испытывают

их невинные жертвы. Вот почему теперь я раздаю милостыню

только для того, чтобы облегчить бремя богатства для себя, себя

одного, вот почему я больше не тревожу вас своими пропове-

дями

—

я понял, что время быть счастливым еще не настало, так

как, говоря языком людей, время быть добрым еще далеко».

Консуэло понимает Альберта лучше, чем его родственники.

Нет, это не сумасшедший, это, по ее мнению, прекраснейший

образец праведника и святого. И если тягостные сны и странные

призраки затмили ясность его рассудка, если даже он душевно

болен, как они думают, то причиной этому

—

тупое неприятие

его взглядов и его душевное одиночество.

Очевидно, таково же

мнение и самого автора.

Под влиянием Консуэло Альберт отказывается от своих му-

чительных мыслей и приходит к тому благу, которого он так долго

ждал, сидя на Скале Ужаса. Это был урок смирения, отказ от

противопоставления себя другим. Альберт, так же как в 1833 г.

Лелия, другая героиня Жорж Санд, из любви к человечеству

считал себя лучше или во всяком случае умнее, чем все другие,

это и привело его к безумию. Настало время отказаться от бре-

довых видений, от ненависти, внушенной страстным желанием

добра.

Существует мнение, что в образе Альберта отразилась вера

Жорж Санд в метемпсихоз, в переселение душ, искупающих свои

былые грехи и совершенствующихся в нравственном и в обще-

ственном плане. Духовная близость Жорж Санд к Пьеру Леру,

в 1840 г. выпустившему книгу «О человечестве» с изложением

своей теории, послужила для этого основанием.

«Человечество

—

это мы,

—

пишет Леру. — Что такое „мы",

что такое „я"? „Я" не существует вне „не я". Оно проявляется

вместе с „не я"... Это „не я", прямая цель нашего существова-

ния, может быть богом, нами самими или природой. Но око не

может быть богом

—

иначе мы были бы не тварью, а богом. Оно

не может быть и природой

—

тогда бы мы были не человеком,

а другой тварью, животным или растением... Значит, „не я

—

это мы, то есть человечество... Вы не только человек, вы не ин-

дивид, вы

—

человечество. Значит, ваше личное совершенствова-

Там же, с. 213—217.

Там же, с. 284.

иие — это совершенствование человечества... Будущая жизнь —

это развитие и продолжение теперешней жизни... Мы не только

дети и потомство тех, кто жил когда-то, но по существу и в дей-

ствительности эти самые предшествовавшие нам поколения...

Так почему же вы откажете богу в могуществе возродить в рож-

дающемся ребенке человека, который уже жил когда-то в прош-

лом?».

Это и есть учепие о том, что можно было бы назвать

с приблизительной точностью переселением душ. Жорж Сайд не

принимала метемпсихоза Пьера Леру, хотя принимала общую

систему его пантеизма и отождествление личности и челове-

чества.

В 1866 г. в переписке Жорж Санд с Флобером возникла проб-

лема единства человека с человечеством и вообще с «не я», так

как и Жорж Санд и Флобер были убежденными пантеистами,

хотя и в разных планах. «Не кажется лшвам иногда, — писала

Жорж Санд Флоберу 28 сентября 1866 г., — что вы начинаете

жизнь, даже не зная, что это такое, а потом чувствуете на себе

бремя многих тысяч веков, о которых сохраняете неясные и тяже-

лые воспоминания? Откуда мы идем и к чему мы приходим?

Все возможно, потому что все неизвестно».

«Я не испытываю, как вы, ощущения начинающейся жизни,—

отвечал Флобер, — напротив, мне кажется, что я существовал

всегда! Я помню даже времена фараонов. Я отчетливо помню

себя в различных исторических эпохах, когда я занимался раз-

ными ремеслами, и в разных обстоятельствах. Моя теперешняя

личность — итог моих исчезнувших личностей. Я был лодочником

на Ниле, leno (сводником) в Риме в эпоху Пунических войн,

затем греческим ритором в Субурре, где меня пожирали клопы.

Я умер в Крестовом походе, объевшись виноградом на берегу

Сирии. Я был пиратом и монахом, клоуном и кучером. А может

быть, и Восточным императором?».

Отвечая Флоберу, Жорж Санд точно определила природу этой

«памяти»: «Ваше счастье, что у вас сохранились такие отчетли-

вые воспоминания о других существованиях. Большая эрудиция

и воображение — вот что такое ваша память». У Жорж Санд дру-

гое ощущение: «Живо чувствуешь свое собственное возобновле-

ние в вечности... Я не всегда уверена в том, что я существую

в полной мере, а в другой раз мне кажется, что я чувствую себя

очень усталой оттого, что существовала слишком долго».

Эти ощущения Жорж Санд никак не согласуются с метемпси-

хозом Леру и никак не похожи на перевоплощение Альберта

Рудолыптадтского. Вспоминая о своей молодости, Жорж Сандчув-

Leroux P. De l'Humanite, de son principe et de son souvenir. Paris,

1845,

t, 1, p. 212—215.

Correspondence entre George Sand et Gustave Flaubert. Paris, 1904,

19.

Ibid., p. 21.

Ibid., p. 23.