Полосин В.С. Миф, религия, государство

Подождите немного. Документ загружается.

ведь прозвались русъю, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была

славянской»*. -Короче говоря, нет никакой суверенной Руси, нет естественно сложившейся общности

русского этноса - большой Семьи с национальной мифологией и символикой, нет национальных

государств, независимых от Восточно-Римской империи, а есть некое аморфное общеславянское

пространство с общим языком, подчиненное византийскому сеньору, так сказать «общеславянское

СНГ», столица которого - Константинополь.

7.3. Обожествление Прародителя

Условно персонифицированная национальная самость - национальный герой-избавитель - в

религиозной интерпретации становится сыном Божиим, получившим от Отца Небесного и от

национальной Великой Матери харизму на реализацию «желаемого» по канонам «должного». Он

обретает имидж единосущного сына Небес (в пантеизме), подобосущного носителя Божества либо

духовного сына -«посланника», «помазанника» Бога, орудия в Его руках, посланного специально для

спасения и возвеличения данного народа (в напоми-нательных религиях и в народных верованиях).

При заполнении архетипа «сына» как бы самостоятельно действующим через реального человека

потусторонним существом - во-

' Там же. С. 8-9. 'Там же. С. '21.

102

площенным Отцом небесным, реально влияющим через сына на естественный ход событий, образ

Прародителя переносится на Небеса и отождествляется с «отеческим» Божеством - верховным или

одним из верховных богов. Каждый новый «отец нации» является его актуализацией, «отцом сегодня»,

его «сыновней» ипостасью, получающей по праву наследования от Прародителя первоначальную

харизму, вселившуюся в генетический код народа. Тем самым происходит и обожествление «крови»,

через которую передается небесная харизма, и народ как носитель такой крови получает статус «uber

alles».

Каждый царствующий фараон - это воплощенный Гор, сын небесного отца — Осириса, «Гор сегодня»;

христианский «помазанник Божий» - царь или король - это «Христос сегодня», «вице-христос»

(греческое слово «христос» является переводом иудейского «мошиях», звучащего в греческом

произношении как «мессия»); каждый новый лидер компартии - это «Ленин сегодня».

Если взглянуть на вышеприведенную схему, то наглядно видно, что в случае обожествления

национального сверхчеловека при сохранении иносказательного восприятия Великой Матери это

означает, что в «сыне» концентрируется вся полнота как религиозных представлений о Божестве, так и

представлений о нации. Воплощая «прародителя» и будучи его «кровным» наследником, он становится

одновременно и реальным верховным ипостасным (персональным) воплощением Божества - духовным

«отцом народа». Тем самым, происходит поглощение функций Великой Матери - «сын Бога» ста-

новится для народа и кровным отцом, и духовной матерью одновременно, т. е. национальным вождем.

Таким образом, в национальном вожде через призму религии народ видит мистическое воплощение

Отца небесного, функционально совместившееся с реальным человеком - своим земным кровным

прародителем. Национальный сверхчеловек получает религиозный образ человекобога или земного

богочеловека. Поэтому при данном восприятии вождь всегда является и фактическим (а часто и фор-

мальным) главой жреческого института.

Национальность фокусируется целиком в образе сына, функции которого поглощают функции Матери,

и мы получаем вместо ромба треугольник с главным правым углом: Бог-Отец - богочеловек, вождь

нации, - народ. Место традиции, любящей всех своих детей Родины-Матери (did Heimat) - символа

общности по крови и по воспитанию, занимает национальное Отечество (das. Vaterland) - некое

сверхприродное, духовное начало, как бы реально, буквально и самостоятельно сущее, вселяющееся в

каждого нового вождя-отца и символизирующее его избранность свыше не на материнское само-

пожертвование ради родных детей, а на отеческую власть от имени вочеловечивающегося бога

Иммануила («С нами Бог!» - «Gott mit

103

uns!»). Это магизированное представление о собственной генетической полноте и, соответственно,

претензия на власть, полученную еще прародителем в качестве вечного «мандата Небес» и энергетиче-

ски воплотившуюся в нем.

Психологический механизм этого процесса выглядит так. При обольщении человека идеей

собственного величия и при недостатке объективных данных для этого субъект склонен к

возвеличению своей крови для того, чтобы извращенно отождествить себя с «богоизбранной,

пассионарной кровью» и присвоить себе личное право на «отечество» - власть над другими людьми:

младшими в своей Семье и инородцами. Тем самым подмена национального идеала национально-

политическим основывается на желании индивидов достичь своей полноты и абсолютности путем

психической инфляции - присвоения себе якобы принадлежащих крови богоизбранных, богоносных

или пассионарных качеств. В целях подведения мифического и идеологического базиса под данное

желание происходит опаснейшее искажение реальности, а именно - мистификация истории, якобы

доказывающей присутствие в крови данного народа этого сверхъестественного начала.

«Приписывать себе как нации исключительную остроту и чуткость восприятия всей историко-

психологической проблематики и отождествлять поиски целостного порядка... с национальным нача-

лом - не значит ли уверовать в миф сомнительной достоверности и несомненного высокомерия с

романтическим культом воина, чуть прикрытый христианской фразеологией, провозглашающей

Христа "повелителем небесного воинства". Это опасная позиция, "открытая демоническим влияниям",

- так рассуждал Томас Манн («Доктор Фаустус»), вынужденный покинуть Родину после того, как в

1933 году были легитимизированы в качестве государственной идеологии описанные им влияния.

Заложенная в генетическом коде и передающаяся по наследству информация у существ, наделенных

свободой выбора, лишь предрасполагает к определенной реакции в каждом новом жизненном

контексте. Принимаемое субъектом решение проходит через эту свободу и в процессе прохождения

испытывает влияние генетической информации, но проецирует ее на новые обстоятельства. Умение

субъекта учесть и то и другое предопределяет правильность его выбора.

Попытка стать на чисто «кровный», генетический подход, исключив «почву», на которой происходит

свобода выбора, упраздняет необходимость активного поиска вариантов, ориентировки, ибо результат

как бы автоматически задается генетическим кодом и социа-лизуется как бы на уровне безусловного

рефлекса. Выбор вариантов при этом жестко ограничен генной информацией, поскольку субъект

скован верой в объективное и исключительное превосходство

104

«своего» над всем остальным (своя нация «uber alles»), так что критерии выбора вариантов могут

свестись в конечном счете к измерению черепов. Народ, обольстившийся как бы механически

заложенной в нем исключительностью, теряет творческое дерзновение, поиск, а затем и остатки

свободы воли. При первых же неудачах беспочвенный энтузиазм быстро улетучивается, отсутствие

свободы начинает восприниматься как «несчастливость», а безволие приводит к унынию. Колосс на

глиняных ногах рушится.

РАЗДЕЛ III РЕЛИГИОЗНАЯ МИФОЛОГИЯ

ГЛАВА 8. РЕЛИГИОЗНОЕ СОЗНАНИЕ

8.1. Феноменальность религиозного сознания

В природном, общекультурном мифе сфера Божественного имеет аллегорический характер и

затрагивает душу только нравственным отождествлением субъекта с мифическим героем и его

историей. С познавательной точки зрения эта сфера является символом абсолютности в различных ее

степенях и формах: вечной жизни, вечного блаженства, конечной цели, абсолютной стабильности.

«Божественность есть форма, повторяющаяся во множестве своих образов, это смысл, соединяющий

все воедино» (К. Хюбнер)

. Религиозная специфика мифа состоит в том, что человек видит причины

изменений окружающей действительности не внутри самой этой действительности, условно

отображенной в мифе-иносказании, а в реальном воздействии сил и существ из иного - параллельного

мира, а затем, исходя из такого восприятия (в ритуале уже реально, бытийно, а в магии -буквально),

производит отождествление участника ритуала с мифическими прототипами и их историями.

Специфика религии состоит в придании процессу нравственного отождествления человека с

персонажами мифа онтологического, бытийного характера.

Параллельный мир живет по иным, земному рассудку не вполне понятным (т. е. иррациональным)

законам, но при этом для религиозного сознания он и его обитатели столь же реальны и в принципе

опытно досягаемы. Религиозное сознание, наделяя эти силы и существа реальным бытием за

пределами самого сознания, видит в них либо носителей абсолютной устойчивости, стабильности,

либо тех, кто этому мешает и является причиной всех бед и несчастий того и этого миров. Тем самым,

религия придает природно возникшим мифам свою интерпретацию, а также создает собственные,

подчиненные своим специфическим целям мифы.

Вот, например, каким образом толкует образование на земле конкретных водоемов в процессе шести

дней творения св. Иоанн Злато-

Хюбнер К. С. 68

106

уст, знаменитый учитель христианской Церкви, почитаемый как православными, так и католиками:

«Когда благоволил Бог сотворить землю, ни впадин, ни гор еще не существовало. Но когда Богу было

угодно сказать: "Да соберется вода" (Быт. 1: 9), — одновременно разошлась и земля, и образовались в

ней впадины» .

Святой Иоанн Кассиан следующим образом излагает общую картину мироздания с присутствующим в

нем миром ангелов:

«Такое множество злых духов наполняет этот воздух, который разливается между небом и землей и в

котором они летают в беспокойстве и непраздно, что Провидение Божие для пользы скрыло и удалило

их от взоров человеческих. Иначе от боязни нападения или страха перед личинами, в которые они,

когда захотят, преобразуются и превращаются, люди поражались бы невыносимым ужасом до из-

неможения. Между людьми и нечистыми воздушными властями существовало бы некоторое вредное

взаимодействие и гибельный

союз»

Основатель монашества св. Антоний Великий говорил: «Демоны - невидимые тела, но мы бываем для

них телами, ибо, принимая от них темные помышления, мы принимаем самих демонов и делаем их

явными в теле»

«Обедаем ли мы, ходим ли, молимся, враг всегда стоит подле нас. Он не знает отдыха, даже во время

сна нашего часто нападает, влагая нечистые помыслы и возбуждая наши страсти сновидениями» (св.

Иоанн Златоуст) '.

Через 9 веков другой теолог и философ, «ангельский доктор» Фома Аквинат в своем толковании на

Книгу пророка Иова нашел формулу, по которой бесплотные персонажи из параллельного мира могут

не просто «принимать личину», но и реально руководить, и не только фауной и флорой, но и телами

людей - еретиков:

«Надо признать, что с Божьего попущения бесы производят бури, возбуждают ветры и низводят

молнии с неба. Что касается перемещения материи в пространстве, то телесная природа создана для

того, чтобы повиноваться духовной природе. Примером этому служит человек: ведь только по приказу

воли, находящейся в душе, приводятся в движение члены человеческого тела, чтобы исполнить

предписанное волей. Перемещать материю в пространстве может не только доброе, но и злое начало

через посредство своей природной силы, если нет препятствия со стороны Бога. Ветры, дождь и другие

подобные явления в воздухе могут производиться и подымающимися

' Настольная книга священнослужителя. С. 365.

Там же. С. 108.

' Там же. С. 112. ' Там же. С. 122.

107

с земли испарениями. Поэтому для этого достаточно и участия природной силы демона»

С. Лозинский в предисловии к изданию знаменитого средневекового пособия по обнаружению злой

силы «Молот ведьм» приводит такой пример, наглядно характеризующий специфику религиозного

сознания: в XI веке «епископ города Лозанны, убедившись, что с помощью дьявола кудесники и

чародеи превратили многих людей в червей, саранчу, жаб, майских жуков и т. д., которые [в свою

очередь] причинили массу вреда окрестным крестьянам, трижды обращался с епископской кафедры со

словами убеждения и угрозы к этим "страшным паразитам", требуя, чтобы они предстали в Виф-

лисбурге на суд - собственной персоной или через своих представителей. Это обращение делалось

епископом при звоне колоколов и в очень торжественной форме: крестьяне опускались на колени,

трижды читали "Отче наш" и "Богородице Дево, радуйся" и молились о гибели саранчи и прочей

нечисти.

Саранча и черви возбудили, однако, дело против епископа; им был дан защитник, но епископ выиграл

дело, и во имя Бога Отца, Сына и Святого Духа лозаннские черви были навеки прокляты. Но через год

Лозанна подверглась тому же несчастью - к величайшему позору Церкви, оказавшейся слабее

дьявола»

Во избежание повторения подобных ситуаций в дальнейшем жреческая корпорация обходилась не

только проклятиями по адресу защитников, носителей или представителей злых персонажей парал-

лельного мира. Естественно, что выяснение отношений с параллельным миром всегда было слишком

сложным и опасным для рядового верующего: «Для того, чтобы противостать духам злобы и победить

их благодатию Божией, надо знать с точностью, кто они, надо знать с точностью образ борьбы с ними,

знать условия победы или поражения», - пишет русский святой Игнатий Брянчанинов'

. Для этого

простым верующим, несведущим в демонологии, как раз и требуется содействие профессиональной

религиозной элиты - жреческой корпорации.

Яркими ритуалами, основанными на взаимоотношении человека с духами параллельного мира,

являются ритуалы изгнания бесов, именуемые в католическом мире «экзорсистскими», а в

православном мире - «отчитыванием». Такой ритуал является и компонентом таинства крещения, когда

священник трижды призывает крещаемого не только отречься от злого духа, стоящего хотя и

невидимо, но реально перед ним, но и «дунуть и плюнуть» на него.

Под действием жрецов во все времена падали, плакали, загорались или появлялись на небе объемные

или живописные изображе-

Шпренгер Я., Инститорис Г. С. 240.

Там же. С. 19.

' Настольная книга священнослужителя. С. 110.

108

ния богов, духов или священных предметов, воды рек текли вспять, мертвые на время вставали и ходили,

убеждая живых быть послушными жреческой касте или богоносной власти. Жрецы и святые подвижники

могли подняться в воздух и висеть, как Дэвид Копперфилд, который в прошлые века мог бы стяжать славу

великого святого (либо быть сожженным на костре).

Как отмечает М. Элиаде, никакой религиозный «обряд нельзя исполнить, если неизвестно его

"происхождение", то есть миф, рассказывающий, как он был осуществлен первый раз»

. В примере с

христианской демонологией это - действия Сатаны, отпавшего от Бога один раз, но повторяющего свое

отпадение в виде постоянных искушений человека. - «"Проживая" мифы, мы выходим из времени

хронологического, светского, и вступаем в пределы качественно другого времени, времени "сакрального",

одновременно исходного, первоначального и в то же время бесконечно повторяющегося...»

. - Отсюда

массовость веры в иногда довольно сомнительные действия жрецов объясняется тем, что в общественном

сознании не вызывала сомнения сама реальность выхода посредством мистического ритуала за пределы

актуального времени и ограниченного глазами и ушами пространства: если жрецы-профессионалы могли

создать эмоциональную убедительность такому выходу за пределы трех измерений, то общественное

сознание было готово им верить даже тогда, когда налицо было театрализованное представление или явное

шарлатанство.

Например, в Древней Греции Писистрат сочинил и дополнил ритуал общих мистериальных празднеств

триумфальным въездом богини Афины в посвященный ей город и сам совершал его, держал за руку

актрису, изображающую эту богиню. Получалось так убедительно, что «все в городе верили: женщина -

действительно богиня», и, по словам Ф. Ницше, «если видели, как сама богиня Афина в красивой упряжке в

сопровождении Писистрата едет по центральным площадям Афин - и в это верил всякий честный афинянин,

- тогда в любой миг, как во сне, все становилось возможно»

. Можно кратко определить: феноменальность

религиозного сознания состоит в том, что оно верит в буквальную реальность мифологической или мифо-

логизированной истории, или, говоря иначе, оно само есть продукт мифологизации реальной истории.

При этом мифологизация реально имевшей место истории имеет еще больший эмоциональный эффект,

поскольку происходит соединение мифологичности - надпространственной и вневременной тео-фании - с

действительно осязаемой историчностью, с узнаваемыми людьми, местами, событиями. Например, как

пишет Е. Торчинов, «всё евангельское повествование насыщено исторической конкрети-

' Элиаде М. Аспекты мифа. С. 27.

'' Там же. С. 27-28.

Цит. по: Хюбнер К. С. 201.

109

кой, совершенно излишней для мифа и мистерии. Именно это и явилось одним из решающих аргументов в

пользу христианства, определившим в значительной степени его победу над эллинистическими

мистериальными культами: Иисус был, а Аттиса не было И тем не менее остается вопрос о механизме

мифологизации его образа и способе постепенного соотнесения его с архетипическими сюжетами эл-

линистических и древневосточных мистериальных культов»

Таким образом, в общественном сознании из естественного, изначально не разделенного напоминательного

ритуала, воспроизводящего иносказательно хранящийся социальный опыт, обособляется религия,

основанная на индивидуальном и коллективном стремлении человека к абсолютной стабильности и вере в

реальность ее достижения через взаимодействие не с символическим, иносказательным, а с буквально

существующим параллельным и абсолютно стабильным миром, населенным бессмертными сверхсильными

персонажами.

Специфической целью религии в социуме являются:

• культивирование в обществе веры в возможность достижения абсолютной стабильности через реальное

взаимодействие с персонажами параллельного мира;

• культивирование в обществе веры в возможность овладения универсальным позитивным опытом в любой

сфере жизни с помощью персонажей параллельного мира;

• культивирование в обществе веры в необходимость особой элиты, владеющей искусством и способами

взаимодействия с параллельным миром.

В реальной истории профессиональные религиозные (жреческие) элиты в силу своего корпоративного

интереса всегда претендовали на роль исключительного посредника во взаимодействии с потусторонними

персонажами, эксклюзивного собственника ключей от дверей в параллельный мир - «царство небесное».

В конечном счете, возможность перехода из одного мира в иной, параллельный, абсолютно стабильный и

является квинтэссенцией религии, поэтому высшим пунктом религиозных учений являются, как правило,

представления о рае. Древние египтяне, например, считали, что душа умершего фараона отправляется на

небесной ладье в параллельный, «горний мир», находящийся на Орионе: «О фараон, ты — Великая звезда,

собрат Ориона, которая пересекает небо с Орионом, которая правит Дуатом (миром небытия) с Осирисом...»

- «Небесные тростниковые лодки поданы мне, и с их помощью я могу отправиться к Ра (поднимающемуся

солнцу. — В. П.) к горизонту. Я правлю лодкой на восточной стороне неба...» (Тексты пирамид)

. Или, как

пишет через несколько тысячелетий, в 1997 году новой эры, православный архиман-

Торчинов Е. А. С. 128-129.

'* Цит. по: Бъювэл Р., Джилберт Э. С. 88, 100.

110

дрит Амвросий Юрасов (газета «Радонеж», №2 за 1997), «все храмы символизируют собой корабли. Идет

храм-корабль в житейском море, а пристань - потусторонний мир». Образ ладьи, корабля, плывущего в

параллельный мир, стал символом многих религий, начиная с древних египтян; в христианскую эпоху он

вознесся на вершины храмовых куполов, при этом парус принял форму креста - средства, дарующего

вечность.

Однако естественное желание возвратить утраченную цельность времен и победить пространство,

соединенное с верой в возможность достижения этой цели через контакты с потусторонней силой, неиз-

бежно приводит общественное сознание к представлениям о постоянном посюстороннем присутствии

потусторонней силы и к разработке свода правил и церемониалов взаимодействия с нею. Таким образом,

налицо не просто вера в буквальную реальность существования двух параллельных миров - «того» и

«этого», но и в то, что совершаемый здесь особый тайнодейсгвенный ритуал (мистерия) является реальным

«отображением» (греч.: «avci-cu7to<;») происходящего в «том» мире и ключом к двери в него. Невидимые

потусторонние персонажи должны быть эмоционально убедительно отождествлены с участниками

ритуала, священными животными или предметами, т. е. замещены зримыми земными реалиями, что дости-

гается благодаря вере в бытийность и буквальность отождествления потусторонних и посюсторонних

персонажей и предметов. Тем самым, религиозный символизм направлен именно на возбуждение веры в

данную тождественность, через которую людям, священным животным и предметам, обладающим

причастностью к своим небесным прототипам, дается свойство духовно соединять верующего с данными

прототипами и получать от них просимое (требуемое).

«О вы, божественные Духи! - молился древний египтянин. - Произнесли ли предо мной вы такие слова:

"Пусть участвует он в Вечной Жизни, Причастившись священных хлебов Геба!" Хлеб причастия моего будет из белой

пшеницы, Причащаться я буду напитком из красной пшеницы». («Египетская Книга мертвых»)'

Причастие телом и кровью Божества характерно для большинства древних религий, причем развитие шло от

жестокого натурализма в сторону гуманизации: у отсталых племен это могло быть замещающее

человеческое жертвоприношение, затем человека заменило животное (яркий пример - пророк Авраам,

которому Бог велел заменить сына на агнца), затем кровь животного стала символизироваться вином или

Цит. по: Ливрага X. А. С. 118.

111

красным напитком, а плоть - хлебом. В книге мага Зардушта воплощенный бог Митра говорит своим

ученикам: «Кто ест мою плоть и пьет мою кровь, остается во мне, и я остаюсь в нем»

. Очевидно, эта

сакраментальная формула популярнейшей в Риме религии произвела сильное впечатление и на

христианских авторов.

В молитве св. Василия Великого (вторая половина IV в.) на освящение святых даров, используемой и ныне в

православной литургии, говорится (в цитате прописные буквы, орфография и пунктуация следуют

славянскому тексту «Служебника»):

«Сие творите в мое воспоминание: елижды бо аще ясте (рус.: «ибо когда едите») хлеб сей, и чашу сию

пиете, мою смерть возвещаете, мое воскресение исповедуете. [...] Сего ради... и мы грешнии и недос-тойнии

раби твои... приближаемся святому твоему жертвеннику: и нредложше вместообразная (греч.: "avuTumx",

рус. букв.: «отображения») свягаго тела и крове христа твоего, тебе молимся, и тебе призываем, святе

святых, благоволением твоея благости прийти духу твоему святому на ны и на предлежащие дары сия, и

благословит я ("их"), и освятите, и показати хлеб убо сей, самое честное тело господа и 6~ога и спаса

нашего иисуса христа, чашу же сию, самую честную кровь господа и бога и спаса нашего иисуса христа,

излиянную за живот мира, преложив духом твоим святым. Нас же всех, от единаго хлеба и чаши

причащающихся, соедини друг ко другу, во единаго духа святаго причастие»

(курсив наш. — В. П.).

Вера в реальное и буквальное бытие иносказательных персонажей и символов, соединяющая их с

конкретными осязаемыми посюсторонними предметами и событиями, наделяет эти предметы и события

сверхъестественными свойствами: они становятся либо замещающими носителями потусторонних сил, либо

их осязаемыми воплощениями. В мифологическом сознании человек приобретает только имидж героя или

пророка, за которым стоят - пусть и «сверх», но все же человеческие способности, лишь эмоционально

усиливаемые символическим соответствием этого имиджа реальному социальному опыту, иносказательно

предстающему в качестве «воли богов или Небес». В религиозном же сознании реальный человек, или

животное, или их «плоть и кровь» - пища, или ее символическая замена, или какой-либо неодушевленный

предмет, — уже как бы и действительно перестают быть таковыми - происходит таинство (греч.:

«(xvxmjpiov» = мистерия) их пресуществления (transsubstantia-tion), преложения, превращения,

перевоплощения в иное существо -воплощенного, посюстороннего бога, демона, ангела и т. п., или в

' Аннанъелъ Т. С. 245.

'' Служебник. Ч. 2. С. 394-398.

112

замещающего носителя его энергии. Эту мысль ясно и четко выразил Ямвлих: «когда земное...

оказывается способным к божественному участию, непосредственно получает взамен собственной

сущности предсущих в ней богов»

Трансцендентное явление Бога «из среды» горящего и несгораемого куста воспринимается как

реальное и буквальное имманентное присутствие божества в материальном составе самого куста, т. е.

горящий куст буквально отождествляется с божеством. Аналогично этому по постановлениям

жреческой корпорации происходит отождествление священных предметов, амулетов, реликвий,

изображений и т. п. В этом направлении и начинается деградация религиозного сознания до уровня

магического восприятия.

Таким образом, субъективный переход от общекультурного мифологического сознания к религиозному

очень легок, поскольку человек внутренне ощущает некую реальность - правду, стоящую за

иносказанием, но рационально не знает ее. Поэтому в форс-мажорных, критических ситуациях, в

поисках хоть какой-то помощи извне, он склонен обращаться к мифическому персонажу, не отделяя

иносказание от реальности, - а вдруг сам этот персонаж или некто стоящий за ним поможет?

Таким образом, религиозно-напоминательная мифология представляет собой смешение

общекультурного, условного иносказания с иррациональной верой в действительность потусторонних

персонажей. Качественной границей внутри религиозного сознания, разделяющей условность веры в

миф и магию является цель, с которой человек обращается к религии: если эта цель познавательно-

нравственная или успокоительная, а мистерия нужна для прояснения и катарсиса души, вектор

сознания направлен вверх, к условности мифологии и осознанию подлинной реальности, если же эта

цель утилитарно-бытовая, исполнение которой требует нарушения законов природы или общества, то

вектор обращен к иррациональному магизму и ведет к утрате рефлексии сознания.

Если условность веры в мифическую историю доминирует над ее буквальным восприятием,

религиозная мифология несет в целом позитивные социальные функции, помогая стихийному

психоаналитическому очищению личности и общества. Такая вера тем более позитивна, если она

связана при этом с характерными для трансцендентного монотеизма прямыми законами общественной

морали. Но если общественный контроль за действиями религиозной элиты ослабевает и последняя

начинает искать прибытка путем культивирования веры во всемогущество магии, такая религиозность

становится опаснейшим стихийным бедствием для любого общества и государства. «Когда мы

называем хлеб Церерой, а вино - Вакхом, мы, -

Ямвлих. О египетских мистериях. С. 58.

113

пишет Цицерон, - употребляем не более как общеизвестные риторические фигуры. Или вам на самом

деле кажется, что на свете есть человек настолько безумный, чтобы искренне верить, что употреб-

ляемая им пища является богом?»'

8.2. Структура религиозного сознания

Религиозное сознание — это общественное сознание в его обращенности на буквальность восприятия

мифологии и на реальность взаимодействия с персонажами и силами из иного мира. Специфическими

свойствами религиозного сознания являются:

1) вера в реальное существование иного - параллельного, более стабильного и могучего мира, мира

Всемогущего Бога либо мира, населенного реальными персонажами, могущими реально влиять по

собственному желанию на естественный ход событий этого мира;

2) вера в культ как установленное иным миром средство реального взаимодействия с ним, с его

персонажами, являющимися в этот мир и образующими в нем особое сакральное пространство;

3) вера в посреднические полномочия особой религиозной элиты, имеющей эксклюзивные права: на

контакты с иным миром, на доступ в посюстороннее сакральное пространство, на совершение культа,

на хранение и воспроизводство религиозной мифологии, на толкование ее сокровенного смысла.

Абсолютная стабильность, нравственный идеал

Субъект познания

В религиозно-пантеистической интерпретации эта диалектическая триада познания выносится за рамки

сознания индивида или социальной группы, наделяется как бы собственным бытием по аналогии с

самим индивидом и окружающим его миром: космосом, природой

' Фразер Дж. Золотая ветвь. С. 553—554.

114

и ее стихиями, представителями флоры и фауны, т. е. с человеческим опытом. Тем самым, триада

антропоморфизируется (в неразвитых религиях к тому же и зооморфизируется) и предстает в

качестве персонифицированных посюсторонних проявлений потустороннего Божества - трех Его

основных модусов (образов действия), ипостасей (индивидуализированных форм, ликов) или аспектов.

Тем самым, механизм формирования собственно религиозного восприятия и религиозного

коллективного сознания происходит следующим образом:

1) Потребность в индивидуальной (внутренней) и социальной (внешней) стабильности

абсолютизирует условное представление о стабильности. В результате идеальный образ абсолютной

стабильности выносится за рамки сознания в иной, параллельный мир, в пантеизме — в

«Зазеркалье», где наделяется качествами суверенного существования и антропоморфизируется

(зооморфизируется).

2) Совокупный общественный опыт («должное») трансформируется в представление о нисходящей

свыше животворящей силе или энергии Бога: Духе Божием, который непосредственно сообщает

людям высшую, божественную правду. В пантеизме духовное начало соединяется с человеческой

природой и персонифицируется в качестве покровителя огня или воды, птицы, материнского начала —

это архетип Великой Матери, «Царицы Небесной», «Матери-Духа» или «Богоматери» (даже на

«монотеистическом» арамейском языке слово «дух» - «руах» - женского рода). Великая Мать, «как

творческое начало, Великая богиня, дает жизнь, защищает и кормит. Она также предлагает нам

испытание, уводит нас в темные пределы нашего внутреннего мира, посвящая нас в так называемые

"мистерии", олицетворяющие необходимость спуститься в наш собственный подземный мир. ...мы

получаем возможность преодолеть, ассимилировать и трансформировать наши отрицательные черты и

достичь определенного уровня самоконтроля»'.

3) «Желаемое», персонифицированное в общественном сознании в образе культурного или

национального героя, сверхчеловека, трансформируется в представление о посреднике между Небом и

землей, особом посланнике - реальном человеке, но с особой харизмой и знанием свыше: пророке,

народоводителе, императоре, халифе (авраамический монотеизм), единородном первоангеле,

посланном со спасительной миссией к народу (иудейский гносис и мессианизм), богочеловеке и

замещающем его царе или первосвященнике, одном из воплощенных богов (язычество).

' Норман Д. С. 112.

115

ГЛАВА 9. МИФ, РЕЛИГИЯ И МАГИЯ

9.1. Трансцендентный монотеизм и пантеизм

Миф существует и вне религии. Однако у индивидов и у общества налицо потребность не только в

относительной стабильности, которая добывается с трудом и не всегда, но и в чем-то большем - в аб-

солютной стабильности, хотя бы в предощущении ее, которое могло бы победить или хотя бы

затушить неопределенность и неустойчивость текущей социальной жизни. Эти две потребности

образовали устойчивую традицию, основанную на вере в буквальное реальное существование еще

одного - параллельного, лучшего и вечного — мира, того света, являющегося архетипом нашего

света, и вытекающей из такой веры «ностальгии по утерянному раю», «золотому веку», когда тот свет

был соединен с этим. Эта традиция практикует ритуальный поиск взаимодействия с параллельным

миром как в сиюминутных целях, так и в качестве залога будущего окончательного переселения в него.

Ощущение реальной возможности абсолютной стабильности («блаженного бессмертия») разделяется

на важнейшие циклические этапы: рождение, брак, смерть, а также частные проявления, связанные с

потребностями личной и социальной жизни.

Сама же религия как социальный феномен невозможна без мифа. Хотя Откровение о едином

трансцендентном Боге-Творце нельзя рассматривать как миф, поскольку в нем - в силу

трансцендентности - нет никакого земного опыта и, соответственно, никакого иносказания о нем, более

того, оно во многом рационально и в своей дидактике однозначно. Последователи авраамической

традиции монотеизма - мусульмане — даже воссоздали построенный еще праот-цем Авраамом и

Исмаилом уникальный символ абсолютной потусторонности, внемирности Бога, Который не может

быть выражен ни в каком опыте земного, ограниченного мира, - состоящий из простых камней черный

куб, внутри которого пустота - священная Кааба; это как бы «Божественное Ничто», отсутствие всякой

рукотворносги, всякого антропоморфизма в представлениях об Абсолютном.

Священную Каабу можно также рассматривать и как символ человеческого духа, сотворенного Богом

по Своему образу и подобию и потому отчасти тоже трансцендентного по отношению к материальному

бытию мира сего. Однако трансцендентным в подлинном смысле этого слова - принципиально

внеопытным по отношению ко всему сотворенному миру - является только сам Всемогущий Бог-

Творец. Поэтому в авраамической традиции монотеизма тот мир целиком сконцентрирован в

личности Абсолюта, о котором известно лишь то, что Он - Всемогущий Творец всего остального, и

потому не должно идти речи о каком-либо параллелизме или отображении Его личного абсолютного

бытия этим тварным миром. Рай - это будущее

116

преображение посюстороннего мира. Между Всемогущим Богом и человеком (обществом, народом) -

прямой, без посредников и иносказаний путь. Ислам, собственно, и опирается на понятие «прямого пути».

Еще ранее в христианстве к созиданию «прямого пути» призывал пророк Иоанн Предтеча, этому же

посвящена вся Нагорная и многие другие проповеди Иисуса Христа: каждый верующий должен получить

возможность обращаться к Богу прямо («Авва, Отче!»).

Критерием прямого пути является правда, жизнь по нравственным заповедям Бога. Таким образом,

отношения Бог - человек (общество, народ) регулируются не бытовыми интересами - желанием временной

стабильности - и не через символический ритуал или культовое заклинание, а поиском абсолютной

стабильности - абсолютной Истины, открываемой прямым и непосредственным Откровением Бога о Себе

Самом. То, что узнано в Откровении, т. е. определенные мировоззренческие постулаты и соответствующие

поведенческие установки, регулирующие как личное, так и социальное поведение (личная и социальная

нравственность), затем добровольно реализуется человеком, обществом, народом.

Помимо авраамического монотеизма, до понятия «Божественного Ничто» и до мысли о творении

трансцендентным Единым Богом осязаемого мира из ничего поднимались и некоторые «природные»

религии - не исключено, что не без обратного влияния авраамиче-ской или даже доавраамической традиции.

В Древнем Египте существовало четкое понятие творения Богом мира из ничего, понятие всемогущества,

саморожденности и самодостаточности Единого Бога. В текстах пирамид в разные периоды содержались

такие постулаты: «Бог один и единственный, и никто другой с Ним не существует; Бог единственный,

Который все сотворил... Бог изначален, и Он существовал сначала, существовал издревле, когда ничего

другого не было... Бог вечен и бесконечен, и пребудет вовеки... Бог есть сокрытое существо, и ни один

человек не знает Его образ. Ни один человек не может искать Его облик; Он сокрыт от богов и людей, и

Он - тайна для Своих творений. Ни один человек не знает, как познать Его»

За 600 лет до н. э. «Зороастр, порывая с принятыми верованиями, провозгласил Ахура-Мазду единственным

несотворенным Богом, существующим вечно, творцом всего благого, включая и всех других добрых и

благих божеств»

. Стоит особо сказать о древнерусской мифологии. Так, Юрий Миролюбов приводит

следующий народный сказ, сохранивший мироощущение дохристианского периода:

«Когда жили на свете деды дедов и прадеды прадедов, когда прадеды пращуров и щуры щуров пасли

скотину в степи далеко... тогда жил Батько Орий (Арий), а у него было три сына: Кий, что сделал

Бъювэл Р., Джшберт Э. С. 27.

Бойс М. С. 31.

117

Киев, Хорув, что живет на Полдень и от кого хорваты пошли, да Щек, от кого идут чехи. И пошла тогда

земля трястись, а то Мор-Мара с Мороком под землею подрались, да хлынула вода великая, да затопила

степи... Не знали люди, на какую гору карабкаться. И стал Орий на колени, стал просить: "Солнце красное!

Может, ты -Бог?" Отвечало ему Солнце: "Нет, я не Бог, а есть выше меня, тот -Бог!" Обратился Орий к

Горе...», затем к месяцу, облаку, утренней звезде, быку... корове яловой, к дереву и т. д., и все давали ему тот

же ответ. «Упал тогда на лицо свое Орий и вскричал: "Боже, Ты, Который не Солнце, не Месяц, не Трава,

не Дерево, не Птица, не Гора, не Бык, не Корова, Ничто, помилуй нас! Спаси нас от воды великой, не дай

загинуть скоту нашему, ни нам!" И тогда остановилась вода прибывать, перестала земля трястись, и стало

тепло, и травы выросли новые, и земля вышла из воды. Так Щуры Щуров и Пращуры Пращуров научились

в Бога верить!»

Это интереснейший пример апофатического богословия - выявление факта существования

трансцендентного Бога путем отрицания любых антропоморфных и зооморфных качеств. Примечательно,

как в данном сказе отображен великий потоп, а причина его прекращения - молитва трансцендентному

всемогущему Богу - носит даже более нравственный характер, чем в Ветхом Завете. Конечно, вне

авраамического Откровения, образующего собой цельную систему мировоззрения, подобные положения

«природных», «народных» религий не могли отличаться философской стройностью, так что наряду с

монизмом в восприятии Абсолюта они не могли избавиться от самодеятельных посюсторонних духов, но

все же они оказались последовательнее тех представителей авраамических религий, которые, лишь

формально признавая тезис трансцендентного монотеизма, фактически исповедовали вездеприсутствие

Божества.

Может показаться на первый взгляд парадоксальным, что монотеистическая вера в авраамической традиции

как бы нерелигиозна в своей основе, поскольку требует принятия только одного прямого, не

иносказательного постулата - Откровения о Едином Всемогущем и Милосердном Боге - Творце мироздания,

а потому в принципе не нуждается ни в каких мифологических построениях. Вся последующая история

существования этой традиции в мире, даже если ее называть «священной», для достижения человеком

своего конечного предназначения не требует иррациональной веры в буквальную реальность каждого

события этой истории, как и его мистификации. Ибо конечное предназначение человека достигается через

прямое личное взаимодействие с Абсолютом. Поэтому и не нужны никакие культовые мистерии,

связывающие два параллельных мира (отсюда и в исламе и иудаизме нет богослужений, но лишь общая

молитва ве-

Миролюбив Ю. С. 42.

118

рующих, то же заповедано Иисусом Христом), а значит, и жрецы принципиально не отличаются от

остальных людей. Налицо только прямой путь: трансцендентный Бог - посюсторонний человек (народ,

общество) без посредников и посреднических священнодействий. (Кстати говоря, по одному из

преданий, именно за проповедь аналогичных представлений о Боге был обвинен в атеизме и казнен Со-

крат, а затем жрецы, не желавшие быть такими же, как «остальные люди», вдохновляли кесаря на

притеснения иудеев и на казнь тысяч исповедников христианства в его первые века.)

Авраамическому трансцендентному монотеизму (авраамическому иудаизму, новозаветному

христианству и исламу) противостоит в самом широком смысле пантеизм, основанный на вере в

вездеприсут-ствие Божества и, соответственно, в реальное и буквальное сосуществование двух

параллельных, но взаимосвязанных миров: абсолютно стабильного, где и обитает Божество и его

спутники и слуги, и временного, посюстороннего, нестабильного, где обитает человек и куда

проникает зло. Количество богов в данном случае не имеет принципиального значения - в развитых

пантеистических системах признается монизм, не имеющий свойств трансцендентности: все боги

(духи, ангелы, демоны) мыслятся в качестве лиц (ипостасей), проявлений, модусов Единого (Бога-

Универсума), имеющего, как правило, три конститутивных модуса в соответствии с законом диа-

лектики, заполняемых различными по функциям лицами в зависимости от бытовой ситуации.

Например, в славянской жреческой мифологии функционально боги располагаются триадами, то есть,

по сути, являются лишь условными ипостасями верховной триады. В массовых народных верованиях

(«язычестве») нижестоящие проявления Универсума воспринимаются как вполне независимые, авто-

номные субъекты, так что с ними можно вступать в самостоятельные отношения, поклоняться им

отдельно от Единого.

Столь же реально, бытийно, в виде религиозного культа в пантеизме существует окно (мост, дверь)

между двумя параллельными мирами, так что культ отражает действия персонажей того мира в этом, а

совершители культа выступают как «служители» того мира в этом, т. е. как необходимые реальные

посредники между мирами. В древнейшей человеческой культуре - шумерской (5-6 тысячелетий назад)

человек пришел к мысли, что невозможно совместить постоянное угождение всем богам одновременно

с необходимостью работать, воевать, вести семейную жизнь и проч., и потому нужно создать свои

собственные каменные статуи и выставить их в храме, чтобы они были полномочными посредниками -

молитвенниками («ритуальной заменой») за изображаемых ими людей. Нетрудно увидеть, как эта

схема эволюционировала затем на протяжении всей истории человечества: место каменных

посредников заняли впоследствии профессиональные жрецы - «предстоятели за народ», уверяю-

119

щие паству в своей тождественности иному миру хотя бы во время совершения ритуала и в вопросах

вероучения («ex cathedra»).

Наиболее последовательно, ясно и откровенно пантеистическое учение и стоящий за ним жреческий

корпоративный интерес изложены в знаменитом сочинении жреца и философа-неоплатоника Ямвлиха

«О египетских мистериях» (начало IV в.), а затем и в весьма совпадающем с ним сочинении

христианского теолога Псевдо-Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии» (предположительно,

конец V в.). Любопытно, что до XIX века многие христианские философы и богословы называли

Ямвлиха «божественным». Рассматривая мнение о Боге как о трансцендентном, т. е. опытно, по

инициативе самого человека, недоступном Творце, Ямвлих рассуждает:

«Вообще это самое мнение является отрицанием жреческого служения и теургической общности богов

с людьми, поскольку оно изгоняет с лемли лучших. Ведь оно не утверждает ничего иного, кроме того,

что божественное удалено от земного, что боги не имеют сообщения с людьми и что это место не

населено ими. Стало быть, согласно этому рассуждению, даже мы, жрецы, ничему не научились от

богов... поскольку ничем не отличаемся от остальных людей»*.

С точки зрения религиозной феноменологии принципиальную разницу между трансцендентным

монотеизмом и пантеизмом ярко иллюстрирует Т. Якобсен. Цитируя Библию (Исх. 3: 1—6) о явлении

Бога Моисею «из среды» горящего, но не сгораемого куста - т. е. символа присутствия Бога, Якобсен

говорит: «Из приведенного рассказа ясно, что Господь - нечто абсолютно отдельное от куста, из

которого Он пожелал говорить с Моисеем. ...Сам Он всецело транс-цендентен - и с кустом у Него нет

никакой другой связи, помимо чисто ситуационной и эфемерной. Житель древней Месопотамии

воспринял бы данную встречу с Божеством совершенно иначе. Он точно так же увидел бы и услышал

присутствие неземной силы, однако сила эта, по его мнению, не просто находилась бы внутри куста: в

его понимании, она принадлежала бы самому кусту, находилась бы в средоточии его существа и

являлась бы той жизненной силой, которая вызвала куст к жизни, процветанию и благоденствию.

"Нуми-нозное" воспринималось бы как имманентное, внутрисущее»

. -Именно так с древности и

воспринимались все экстраординарные, а иногда и просто загадочные, непонятные явления, и именно

это восприятие и стало основой собственно религиозно-пантеистического сознания как в его развитых

профессиональной жреческой элитой формах типа неоплатонизма, так и в народном, бытовом «языче-

стве». Но если в напоминательной религии «божественное» и «земное» все же разделяются:

священный предмет есть лишь носитель

' Ямвлих. С. 58.

Якобсен Т. С. 15.

120

сверхъестественного начала, сохраняющий свою природу, то в магии «земное» полностью поглощается

«божественным», которое входит в его материальный состав.

Психология непосредственного отношения «трансцендентный Бог - человек (общество, народ)», когда

человек ищет абсолютную истину как таковую, рассматривая бытовое благополучие лишь как

необязательный символ будущей вечной стабильности, выражена довольно точно одной из

основательниц суфизма Рабией аль-Адавией (ум. в 801):

Господи! Если буду поклоняться Тебе из боязни ада,

сожги меня там,

и если буду поклоняться Тебе из надежды на рай,

изгони меня из него,

но если буду поклоняться Тебе ради Тебя Самого,

не укрывай от меня Твою вечную красоту'.

Эрих Фромм пишет: «По-настоящему религиозный человек, если он следует основополагающей идее

монотеизма, не просит ничего в своих молитвах, ничего не ждет от Бога... Бог становится для него

символом, в котором человек... выразил все, к чему он стремится: свой духовный мир, любовь, истину

и справедливость. Он верит в принципы, которые представляет Бог»

В качестве пантеистического и антропоморфного антипода такого восприятия Бога можно привести

«духовную песнь каликов перехожих», живущих за счет подаяния. Разумеется, ни в коей мере не под-

вергая сомнению право обделенного человека уповать на милость Всевышнего, мы рассматриваем

приводимый текст исключительно с точки зрения восприятия человеком функций персонажей из

параллельного мира:

«Возносился Христос Бог на Небеса со ангелами и со архангелами, с херувимами и серафимами, со

всею силою со небесною. Расплачется нищая братия, расплакались бедные-убогие, слепые и хромые:

"Уж Ты, истинный Христос, Царь Небесный! Вознесешься, Царь, на Небесы... на кого-то Ты нас

оставляешь, на кого-то Ты нас покидаешь? Ибо кто нас поить-кормить будет? Одевати станет, обу-

вати, от темные ночи охраняти? За что нам Мать Божию величати и Тебя, Христа Бога, прославляти?"

Проглаголет им Христос Царь Небесный: "Не плачьте вы, нищая братия! Оставлю вам гору золотую,

пропущу к вам реку медвяную, Я даю вам сады-винограды, оставляю вам яблони кудрявы, Я даю вам

вить манну небесну. ...будете вы сыты да пьяны, будете обуты и одеты, будете теплом да обогрены и от

темные ночи приукрыты!"

' Матар Н.И. С. 115.

'' Фромм Э. Душа человека. С. 147.

1Я 121

Тут возговорит Иван да Богословец: "Гой еси, ох, Господи Ты Вла-дыко! ...наедут к ним сильные люди

и найдут к ним немилостивые власти, не дадут им этой горой владати... много тут будет убийства... по-

мрут нищие голодной смертью и прозябнут холодною зимою! Дай-ко ты, Христос, Царь Небесный,

дай-ко се им слово да Христовое: пойдут нищие по миру ходити, Тебя будут поминати, Тебя будут

величати, Твое имя святое возносити. А православные станут милостыню подава-ги! Ино кто есть

верный христианин, он их приобует и приоденет... Будут они сыты да и пьяны, будут и обуты, и одеты,

они будут теплом да обогрены и от темные ночи приукрыты!"

Тут проглаголет Христос да Царь Небесный: "Исполать тебе, Иван да Богословец!.. За твои умельные

за речи... дарую уста тебе золотые, в году тебе празднички частые! Отныне и до веку!"»

В приведенном тексте фигурируют, по крайней мере, два бога, общающихся друг с другом примерно

так же, как олимпийские боги. Конечно, подавляющее большинство людей четко не разделяет внут-

ренние, подчас весьма смутные, рационально не исследованные ощущения: чувство приближения к

блаженной «абсолютной стабильности» - вечности и чувство благодатной «временной стабильности» -

бытового комфорта и потому располагается между трансцендентным апогеем авраамического

монотеизма и магическим перигеем пантеизма. Однако для жизни личности, общества и государства

принципиально важно само направление развития - вверх или вниз, заложенное в нравственный идеал

и постоянно воспроизводимое религиозной элитой.

Таким образом, мы имеем две основные религиозно-мировоззренческие системы:

1) трансцендентный монотеизм (не исключающий условного восприятия мифологии), согласно

которому тот мир сконцентрирован исключительно в личности опытно недоступного Единого

Всемогущего Творца; Откровение о Нем и связь с Ним возможны исключительно по Его же воле и

носит личный характер через посредничество нетварного Духа Божия и выражается в

непосредственном и прямом формировании личной и социальной нравственности, которая мотивирует

как поступки индивида, так и всю социальную деятельность с ее законами в целом;

2) пантеизм, основывающийся на вере в буквальную реальность отображенного в мифологии

параллельного мира, его тождественность с некоторыми реалиями этого мира, и на убеждении в реаль-

ной возможности устойчивой бытийной связи между двумя параллельными мирами (что исключает

возможность трансцендентности того мира - он лишь лучше и устойчивее); эта связь достигается че-

Коринфский А. А. С. 255—256.

122