Полосин В.С. Миф, религия, государство

Подождите немного. Документ загружается.

и хорошо улыбаются нам.

И так мы не одни, а с отцами нашими.

(Велесова книга)

6.1. Способы национальной идентификации

В XIX веке немецкий философ Фридрих Ян следующим образом сформулировал понятие

«народность»:

«То, что собирает отдельные черты, накапливает, усиливает их, связывает воедино, создает из них

целый мир, эту объединяющую силу в человеческом обществе нельзя назвать иначе, как народностью.

Сюда относится то общее, что присуще народу, его внутренняя сущность, его помыслы и жизнь, его

способность к воспроизводству и продолжению рода. В результате во всем фольклоре господствует

народный дух, народные чувства, любовь и ненависть, радость и печаль, переживания и поступки,

лишения и приобретения, надежды и стремления, предчувствия и вера. Это сплачивает всех

представителей народа, не лишая их свободы и самостоятельности, наоборот, укрепляя их связь с

другими, со всеми членами прекрасно спаянной общины»'.

Народностью в приведенном тексте, по сути, называется национальная идентификация - определение

критериев и границ единой большой Семьи. Естественная национальная идентификация и сплочение

нации имеет место тогда, когда ощущение большой природной Семьи отождествляется для массового

сознания с мифологическим образом Родины-Матери. Чаще всего так случается в период наи-

' Yahn F. Deutsches Volkstum. Цит. по: Гулыга А. В. С. 44.

высших угроз для существования нации - в период внешней агрессии или перед лицом

самоистребления в гражданской войне. В мирной и обыденной жизни, когда нет непосредственных

угроз извне, энергия национального сознания должна возбуждаться в людях политической волей

народных элит.

Основным методом национальной идентификации является обращение актуального общественного

сознания на национальную мифологию («национальное подсознание») с целью выявления и

воспроизведения архетипа народа - условной Родины-Матери - в качестве действующего высшего

критерия принадлежности к данному народу, т. е. трансформация общественного сознания в

национальное. Тем самым, национальная идентификация через образ Родины-Матери достигается

следующими способами:

1) воспитанием национального сознания профессиональными элитами народа — прежде всего

политической и художественно-творческой - посредством создания и воспроизведения в социуме

национальной мифологии: определения своих символических национальных границ - отождествления

мини- и макроистории народа и объединения мини-пространств в одном макропространстве,

воспитания «любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам» (А. С. Пушкин), хранения и

воспроизведения в общественном сознании исторических, военных, культурных и политических

достижений, описания борьбы с «образом врага» в искусстве;

2) совершением национального ритуала - коллективным воспоминанием и «вызыванием» в актуальном

общественном сознании посредством символических церемониалов «национального подсознания» -

национальной мифологии, культивированием символов Родины-Матери, а также совершением

национально-религиозного и национально-политического (государственного) ритуала: мирным

моделированием борьбы с «образом врага» в религии и спорте, официальными церемониалами

общенационального и местного значения;

3) политической самоорганизацией и деятельностью институтов государства путем обособления

(суверенизации) себя от других народов и протекционизмом (национальным эгоизмом) по отношению

к своему народу, совершением официальных государственных церемоний, демонстрирующих

политическое единство народа (об этом см. в главах 14 и 16).

6.2. Национальная мифология

Национальная мифология есть совокупный, иносказательно выраженный коллективный опыт

самосохранения, внутренней организации и развития сообщества в качестве одной великой Семьи.

Мифология нации - это иносказательный образ ее нравственного идеала, ее «крови» и «почвы», это

аллегорическая автобиография нации.

В отличие от конфессий и философий, национальная мифология, как правило, существует де-факто, не

имея рационально выраженной и де-юре закрепленной формы, как бы складываясь по частям из

различных культурных, конфессиональных, философских и иных компонентов общей традиции по

схеме, заданной иррационально ощущаемым архетипом Родины-Матери. Поэтому и термин «нацио-

нальная элита» не имеет такого четкого кланового, сословного или профессионального значения, как,

например, термины «религиозная» или «политическая» элиты. То, что обычно называют интеллигенци-

ей, на самом деле и должно быть национальной элитой - т. е. совокупностью всех профессиональных

элит на основе их принадлежности к одной Семье и происхождения от одной Матери.

Национальная мифология, как правило, не религиозна и включает религиозные компоненты и

персонажи лишь в меру их укорененности в большую Семью, природной родственности. Совершенно

нерелигиозны национальные сказки - мифы, адаптированные для детей, которые Александр Пушкин

слушал от своей няни Арины Родионовны, а затем воплотил, в частности, в «Руслане и Людмиле».

Вряд ли в обычной ситуации кто-то станет считать Лукоморье буквально существующим

параллельным миром, а ходящего по золотой цепи на дубе и говорящего по-человечьи кота реальным

персонажем. Пантеистические суеверия и магические представления о Зазеркалье накладываются на

национальную мифологию, как правило, в процессе поиска выхода из каких-либо форс-мажорных

жизненных ситуаций, когда мятущееся сознание ищет хоть какую-то помощь, а загадочность условных

мифических персонажей побуждает искать такую помощь в ином, параллельном мире, из которого они

появились.

Как носитель коллективной памяти, как «общественное подсознание», национальная мифология

нуждается в едином символическом выражении, в единой знаковой системе и в общем символе,

которые бы концентрированно выражали для самых разных индивидов и групп одно смысловое

значение. При трепетном отношении к своей семье таковые знаки становятся священными и для

далеких от любой религиозности людей.

И центральным образом, архетипом национальной мифологии является священный образ Родины-

Матери, заботящейся о своих детях независимо от их мировоззренческих предпочтений. Подлинная

мать никогда не откажется от сына из-за того, что он не так, как его старший или младший брат или

как греческие философы, мыслит о Боге. От сыновей она ждет только одного - ответной любви к своей

матери. Вновь обратимся к «Велесовой книге»:

Как умрешь, ко Сварожьим лугам отойдешь, и слово Перуницы там обретешь:

То не кто иной - русский воин, вовсе он не варяг, не грек, он славянского славного рода, он пришел сюда, воспевая Сва -

Матерь нашу!

Примечательно, что и в памятнике христианской эпохи — «Слове о полку Игореве», — подлинность

которого в XIX веке отрицалась многими так же, как сегодня отрицается подлинность дощечек, легших

в основу «Велесовой книги», — переживания воинов выражены не в образах византийской

терминологии, а в образах исконной национальной мифологии: «Вот ветры, Стрибожъи внуки, веют с

моря стрелами на храбрые полки Игоревы... Поднялась обида в войсках Дажъбожъих внуков».

Ярославна молится властителям стихий как вышестоящим одушевленным субъектам, не прибегая к

помощи византийского пантеона:

«О ветер, era/шло! Зачем, господине (no-слав.: «Господи». — В. П.), веешь ты наперекор?... О

Днепр Славутич\ Возлелей, господине, моего ладу ко мне... Светлое и пресветлое солще\ почему

же, господине, устремило ты горячие лучи на воинов лады?»

Волею автора «Слова», жившего через 100 - 200 лет после государственного введения на Руси

христианства, Бог откликается именно на эту молитву Ярославны («Игорю-князю Бог путь указывает

в землю Русскую»}. Что касается споров о подлинности дощечек «Велесовой книги», то стоит

взглянуть на стены христианского Дмитровского собора, построенного в XII веке, т. е. почти через 200

лет после крещения Руси, в городе Владимире: в центре композиции - образ Дажьбога, к которому

сходятся звери; на фронтоне впечатляют также образы бога Велеса и вещей птицы Гамаюн. Строили

этот официальный храм не волхвы в лесной глуши, не втайне, а в одном из центров Руси,

финансировал и принимал работу князь, видели священники, а значит - никто не возражал. - Не

объявят ли в нашей стране с «непредсказуемым прошлым» и эти барельефы «позднейшей подделкой»?

Кроме того, достаточно простейшей аналогии с Библией, в которой немало темных мест и явных

ошибок в исторической хронологии, наименованиях, внутренних противоречий и т. п., - есть ли это

основание считать Библию «подделкой» и отрицать ее значимость?

В «Велесовой книге» критерии национальной идентичности выражены довольно точно: «Напрасно

забываем мы доблесть прошедших времен и идем неведомо куда. Греки нападают на Русь и творят

злое во имя их богов. А поскольку битва эта протекает в яви, которая творит жизнь нашу, то если мы

отойдем - будет смерть.

' Велесова книга. С. 13.

Души пращуров сияют нам из ирия (рая. — В. П.]. И там Жаля плачет о нас и говорит нам, что мы

пренебрегали правью, навью и явью... И мы недостойны быть Дажьбоговыми внуками. Ибо, лишь моля

богов да имея чистые души и тела наши, будем иметь жизнь с праотцами нашими, в богах слившись в

единую Правду. Так лишь будем Дажьбоговыми внуками»

Этот поэтический текст, кем бы конкретно он ни был написан, является психологической зарисовкой,

точно изображающей механизм национальной идентификации. Собственно, Ярославна именно так и

поступила, чем спасла своего мужа и его воинов и возвратила их в родную русскую землю.

Широко распространенный в Древней Руси мифологический термин «Дажьбожьи внуки» служит

синонимом слова «русские», и, тем самым, иносказательно выражает конкретные критерии националь-

ной идентичности, указанные автором: историческая преемственность, верность традиции отцов и

дедов, живая память о национальных небесных покровителях родного дома - своей территории,

«почвы».

Национально-историческая преемственность сообщества - народа - иносказательно выражается в

представлении о его изначальном происхождении от мифических или божественных персонажей:

«И так Сварог - Отец, а прочие - суть сыны его. И мы должны были покоряться ему, так же как

покорялись Родителю, потому что он - Отец нашего рода. И этот род - витязи от Кия до князей киев-

ских»

. Мифологические имена суть лишь символы национальной идентичности, и сами по себе хотя и

стимулируют поклонение потусторонним персонажам как реальным субъектам, но не требуют его.

В совокупности этих признаков заключена национальная правда, т. е. соответствие правы высшему

закону бытия. Одновременно здесь моделируется и «образ врага» - греков-византийцев с их чуждыми

богами. Победа над врагами является символом не только семейного сплочения и торжества, но и

праведности жизни народа - как знак благоволения свыше или правильности исторического выбора.

Божественные имена, при всей мифической условности обозначаемых ими персонажей, суть

иносказательное «альтер эго» народа, который с помощью этих по сути своей макросемейных

символов обособляет себя от других народов. Для того чтобы быть сыном своей нации, совсем не

обязательно верить не только в буквальность потусторонних персонажей, в реальную силу Перуна или

Белеса, но и вообще в реальность иного, параллельного мира, стоящего за условной внешностью этих

художественных образов. Сын любит свою мать от природы, а не оттого, что об этом в каком-то веке

кто-то написал в религиозной книжке, и

' Велесова книга. С. 73—75. ' Там же. С. 27.

ия 87

любит независимо от того, сколько имен и лиц сверхъестественных персонажей ей известно.

Национальная мифология - это подсознание народа, «колодец времени» большой Семьи,

художественное, мифопо-этическое иносказание о ее реальном опыте, архетипы которого выражены в

символических образах.

Основа национальной идентификации - воспитание природного национализма - чувства большой

Семьи, единой Родины-Матери. Члены семьи - «свои», остальные - «чужие», «дальние». Чтобы

«дальние» могли стать «друзьями семьи», сначала должна быть в наличии сама

семья.

1У1АЛ.

Разумеется, национальные символы и мифические образы суть плоды ума, но, выполняя жизненно

важные функции сплочения людей, они сами не просто реальны, но во многом определяют их бытие.

Символический образ Родины - не просто факт сознания, но центр притяжения и доминанта

социального поведения людей, объединяющий разрозненное множество в единое общество со своими

традициями и укладом жизни, способом мышления и восприятия мира. Этот центр сознания и

вызывает ощущение родственности и священного семейного трепета, которое мы называем природным

национализмом. Именно это чувство находит свое поэтическое возвышенное отображение в искусстве,

воспевающем природную семью, родные пенаты, «малую родину» с ее природными символами и ве-

ликую Родину с ее историко-политическими символами. Природный национализм - это естественно

возникшее личное ощущение и осознание себя членом социума - большой Семьи.

Поэтому самой важной задачей национальной идентификации является воспитание природного

национализма, т. е. воспроизведение в общественном сознании национальной мифологии, которая и

должна быть адекватной формой соединения «малого» с «великим».

6.3. Национальная история и пространство

Современный немецкий философ К. Хюбнер пишет: «Нация определяется согласно своей истории и

пространству, в котором эта история отображалась. Она не имеет, следовательно, своей предпосылкой

расовую или языковую однородность... а представляет собой лишь исторически обоснованную

группировку в соответствующем историческом пространстве.

Такая макровзаимосвязь нации и пространства аналогично повторяется в микровзаимосвязях, как, к

примеру, их образуют земельная, городская или сельская общины, живущие в них, родившиеся там или

выросшие жители и окружающий их ландшафт. В узком смысле такие взаимосвязи описываются как

"родина"»

Хюбнер К. С. 325.

Малая родина «начинается», как известно, с микроистории - с семьи, родни, «с той песни, что пела нам

мать», «со старой отцовской буденовки, что где-то в шкафу мы нашли», и микропространства -родного

дома, «со старых и верных товарищей, живущих в соседнем дворе». Микроистория и

микропространство, заложенные в яркое детское восприятие, поэтизируются, становятся

возвышенными и одухотворенными, эталонными для всей последующей жизни. Такими священными

поэтическими образами малой родины для уроженцев средней полосы России стали, например,

пейзажи Шишкина и Левитана, сочинения Некрасова и Тургенева. Образы «малой родины» -

необходимое условие любви к Родине великой.

Макроуровень начинается по мере осмысления более широких, не видимых глазом границ

пространства и истории всего народа: «с того, что в любых испытаниях у нас никому не отнять».

Макроистория нуждается уже в надличностных зрительных образах, хранимых коллективной памятью.

«Что понимают под историей, благодаря которой определяется нация... и которая позволяет слиться

пространству в одно единое с нею? Такая история не является рядом окончательно прошедших

событий, а состоит из выдающихся событий непреходящего значения, которые постоянно помнятся... и

вызываются в воображении людей регулярно повторяющимися торжествами. Отчасти это проявляется

также в продолжающих существовать монументах, документах, произведениях искусства, находках,

реликвиях или других подобных предметах созерцания и почитания» (К. Хюбнер)'.

«Любовь к отеческим гробам» прорывает грань времен, и человек ощущает свою личную связь с

предками и потомками, а значит - со своим собственным предвечным назначением. Поэтому на

священной территории древнерусской демократии, там, где собиралось вече — на погосте — и

находились могилы усопших родичей, чтобы живые при принятии решений помнили об опыте

прошлого и о связи времен. Памятные места исторических судеб, свершений и побед и сегодня

вызывают «священный трепет», а с ними вместе поэтизируется и мифологизируется общий внешний

образ всего пространства, где проходит история великой Семьи. А история Семьи - это ее духовно-

культурная «почва», традиция, среда, в которой реализуется нравственный идеал. «Война и мир»,

«Анна Каренина», «Воскресение» и многие повести и рассказы Льва Толстого, «Бородино» М. Ю.

Лермонтова, исторические драмы А. С. Пушкина и А. К. Толстого, картины Сурикова и Репина - лишь

немногие яркие примеры изображения истории великой Семьи, зримого образа слияния истории нации

с конкретной территорией, т. е. примеры художественного творения национальной мифологии.

(Отлучение в 1901 г. от пост-

Хюбнер К. С. 325-326.

византийской Церкви Льва Толстого - знаковой фигуры русского национального сознания - всего за

несколько лет привело к тому, что русский народ в своем большинстве сам отлучил от себя служителей

этой Церкви.)

Процесс отождествления «малых родин» с одной великой Родиной в каких-либо определенных

пространственных границах является самым сложным историческим заданием, и именно нерешенность

этого вопроса в сегодняшней Российской Федерации - несмотря на попытки символического

воспроизводства фрагментов дореволюционной истории - является фундаментальной причиной хаоса и

смуты. Это отождествление возможно только в том случае, если в общественном сознании сложится

цельная картина бытия, т. е. мифология общества - и общекультурная, и религиозная, и политическая -

будет одновременно национальной.

6.4. Национальный ритуал

Национальный ритуал есть особая форма общекультурного ритуала, специфика которого определяется

его мотивировкой или целью, и может иметь одновременно также религиозный и/или политический

характер.

Национальный ритуал есть публичное воспроизведение в символических действиях национальной

мифологии с целями:

1) эмоционального воодушевления участников ритуала через нравственное отождествление с

народными героями прошлого для укрепления культурно-языкового, духовного и социально-

политического единства, внутренней социальной организации и внешнего суверенитета;

2) определения участниками ритуала своих взаимоотношений и своего социального статуса во

внутренней организации великой Семьи;

3) публичного признания их соответствующего мифического имиджа. Национальный ритуал

представляет собой публичную форму

рефлексии народа в качестве великой Семьи и одного социального субъекта и потому объективно

является способом сохранения единства данного народа.

В зависимости от мотивов или целей совершения национального ритуала его можно условно

подразделить на следующие виды: собственно национальный, национально-религиозный и национально-

политический.

1. Национальный ритуал символически воспроизводит целостный образ Семьи в единстве ее

прошлого, настоящего и будущего, т, е. мифического происхождения, актуального бытия и будущего

назначения с целью определения участниками ритуала своего отношения к ней и друг к другу, а также

своего социального статуса в этой Семье. Важнейшим моментом этого ритуала является

эмоциональное во-

одушевление участников через актуализацию в их сознании прошлого, посредством которого

осмысливается настоящее и определяется путь в будущее. Поэтому одной из основных форм такого

ритуала является культ умерших.

«Жизнь умерших предков и родственников есть не что иное, как любовь, которую воспринимают от

них - вопреки их смерти - живущие» (Г. Небель). «Поскольку умершие считались святыми и превос-

ходящими живых, греки изображали их на могильных памятниках более крупными, чем навещающие

их близкие. "Вечно настоящее прошлое" освещало жизнь, снабжало людей праобразами и вооду-

шевляло их устойчивостью и мужеством»

В древнегреческих полисах «культ душ умерших превращает последних в героев, он принимает и

усиливает их реальность, он открывает себя в их реальности» (Г. Небель). «Умершие присутствовали в

мифическом празднике, в ходе которого их чествовали... Когда раздается песня героя, богиня Клио

вступает в зал, и героические деяния древности являются как по волшебству и присутствуют во всей

мощи и радости. Зал наполняется соплеменниками и друзьями, как ушедшими, так и живущими; кто

слышит прославления своих предков, тот... знает, что и его собственные деяния и жизнь будут звучать

и дальше в рассказах и песнях, и смерть не постигнет его. Ведь когда звучит песнь о деяниях рода, то

воскрешается все величие личности, воплощенное в клане» (В. Гронбех)

Дни города, парадные ритуалы в честь национальных юбилеев, военных и героических свершений

прошлого, чествование лучших людей города или поселка, свадебные и похоронные мероприятия

призваны напомнить харизму предков и возбудить желание обрести ее сегодня. Благодаря

эмоциональному усилению иррациональных желаний прошлое поэтизируется и мифологизируется,

приобретает надвременные черты. Более того, результатом такой самоидентификации является

обратное воздействие ритуала на мифологию: рождаются новые компоненты национальной

мифологии, входящие в детские учебники, институтские программы, произведения искусства,

идеологические разработки.

Представитель любого иного этноса, имеющий иной генетический код, может войти в Семью через

национальный ритуал, засвидетельствовав свою волю при общем волеизъявлении. Если это связано

еще и с каким-либо героическим актом для нации, то такой человек станет ее сыном даже по

преимуществу, ибо приложил больше собственного дерзновения и волевых усилий для вхождения в

данную общность. Так, например, чистая немка по крови и детскому воспитанию Екатерина Великая,

выйдя замуж за российского принца,

Хюбнер К. С. 215.

'' Цит. по: Хюбнер К. С. 214.

усердно изучала все русское и старалась быть более русской, чем коренные жители. Когда она

совершила переворот, свергнув мужа, затеявшего чуждые народу реформы, ее поддержала и армия и

общественность, говорившая, что «русская Екатерина» свергла «немца

Петра III».

2. Национально-религиозный ритуал символически воспроизводит целостный образ Семьи с точки

зрения ее отношения к вечности и взаимоотношений с иным, параллельным миром. Целью этого ри-

туала является реальное призвание участниками ритуала духов предков в качестве реально

действующих здесь и сейчас и собственно потусторонней силы для: (а) большего эмоционального

воодушевления участников ритуала (катарсис); (б) сверхъестественной помощи своей Семье как в деле

ее сплочения (напоминательные религии), так и для (в) нарушения в ее пользу естественного порядка

вещей (магические религии). Специфическим моментом этого ритуала является связь с параллельным

миром.

«Чтобы понять, что означало в шестом столетии до н. э. словосочетание "дифирамбы героям", слово

"герой" нужно наполнить вполне весомым содержанием и страхом, который религиозный человек

чувствует перед демонической, даже из могилы действующей сущностью. Герой, которому поют

славу, не отдален, но слушает и наслаждается зрелищем, связанным с жертвоприношением... Герой

воплощается. Этот акт превращения души, принадлежащей к царству мертвых, в действующее и

разговорное существо есть прафеномен трагедийного искусства...

Священный трепет, который навевает трагедийное произведение искусства, - это трепет могилы...

Послушаем песню хора; она звучит мрачно и тяжело. Она не возносится свободно ввысь... Она как

будто ищет землю, хочет упасть в глубину, как кровь, которую пьет земля при окропляющем

жертвоприношении... Нечто чарующее, заклинающее содержится в ее ритмах. Герой должен их

услышать. Он, его душа должна воспринять пожертвования и насладиться ими... хор одной вспышкой

понимания превращает в героя экзархонта, солиста.

Словно освободившись от оков Земли, герои передвигаются по сцене медленно, серьезно и

могущественно. Черты скрыты за страшной маской, актер выступает вперед. Торжественно и спокойно

звучит его голос под маской. Греку времен Эсхила этот голос казался исходящим из могилы» (А.

Боймлер)

. По мнению К. Хюбнера, когда Феогнид (VI в. до н. э.) произносит, что «умерший возлежит

за пиршественным столом на губах поющего, это следует понимать бук-

вально»

' Там же. С. 202-203. '' Хюбнер К. С. 214.

Эта буквальность сохранилась и на самом простом уровне народного восприятия, когда для покойника

оставляют за ритуальной трапезой пустое место, ставят бокал и еду или приносят все это на могилу.

Поминальные трапезы - тризны, которые у русичей всегда носили радостный характер и назывались

еще «радуницей» или «радоницей», входили в противоречие со свойственным гностицизму

пренебрежением к плоти и фарисейской показной мрачностью. Однако даже за 1000 лет госу-

дарственного христианства искоренить эту народную традицию не удалось, и Церкви пришлось

молчаливо согласиться с тем, что вопреки ее запрету поминание покойников на Пасху носит массовый

характер, а на 9-й день после Пасхи ей пришлось даже ввести поминальную службу с дохристианским

названием «радоница».

Религия, апеллирующая к вечности и абсолютности, в той или иной мере, но почти всегда

присутствует в национальных обрядах. Другое дело - в какой мере, и не переходит ли ее количество в

магическое качество. Пока религиозность сохраняет напоминательный характер, не подменяет

природной реальности Семьи потусторонней реальностью, а семейное единство не разрушает

конфессиональной нетерпимостью, она (т. е. такая религиозность) может даже усиливать катарсис -

нравственное очищение участников ритуала.

3. «Национально-политический ритуал» представляет собой вид государственного ритуала и будет

рассмотрен нами ниже, в гл. 16.

ГЛАВА 7. ПОДМЕНЫ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ

Если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского и пойман будет...

пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. (Из Договора вещего князя Олега с Византией)

7.1. Виды подмен

Преодолеть столь сильные природные чувства, как ощущение родственности, причастности к малой и

великой Семье, возможно только с помощью религии, ибо только религия, сохраняя внешнее подобие

этих чувств, соотносит и буквально отождествляет их с вечностью и всемогуществом Небес и тем

как бы придает им абсолютность. Только ради «дома на Небесах» человеку могут стать врагами

«домашние его» (Мф. 10: 36). Для этого религия активно использует семейную терминологию («Отец

Небесный», «Богоматерь», «Святая Дева», «Сын Божий», «Сын первородный», «чада Божий» и т. п.) и

методом аналогии пытается побудить (или принудить с помощью государства)

массовое сознание к отчуждению ценностей природной семьи в пользу их небесных прототипов (что,

кстати, соответствует и собственным корпоративным интересам жреческой элиты). До сих пор в

обществе существует заблуждение, что умеренная религиозность в национальной самоидентификации

может быть полезной, поскольку усиливает семейные чувства ссылками на вечные кары или вечное

блаженство. Однако при этом совершенно упускается из виду, что человек, опирающийся только на

потустороннюю реальность для семейных привязанностей («Бог покарает»), завтра может быть

призван жреческой корпорацией разрушить эти привязанности от имени того же Бога, так как его

супруг(а) или иной родственник может оказаться еретиком, богоборцем, антиклерикалом, сторонником

другой жреческой касты, конфессии и т. п. Лекарство, помогшее в частном случае от тяжелой болезни,

будучи используемо всеми и постоянно, может стать опасным наркотиком, разрушающим всю

нравственную ориентацию личности, заложенную в человеческой природе от рождения.

В случае успеха отчуждения природных ценностей в пользу потусторонних происходит

трансформация и естественных семейно-национальных чувств и образов в запредельные и

мистические, внешне весьма похожие, но при этом - как бы абсолютные. Нравственное

отождествление человека с персонажами мифа, составляющее смысл катарсиса, заменяется

онтологическим, бытийным отождествлением с религиозными персонажами. Неудовлетворенный

поиск человеком абсолютной стабильности может в этом случае побудить признать мечту за

реальность, ветряную мельницу за дьявола, кошку за ведьму, грубую прачку за эталон вечной

женственности и т. д. «Психическая инфляция» индивида, не нашедшего собственной полноты в

реальности, побуждает его присваивать себе качества и достоинства параллельного мира, и в этом

состоит главное основание и орудие подмены ценностей природной малой и великой Семьи по-

тусторонними ценностями и обесценивание земных семейных ценностей.

Индивидуальные религиозные образы пересекаются в социуме, и уже коллективный иносказательный

образ великой Семьи - Родины - выносится за рамки не только индивидуального, но и человеческого

сознания вообще и наделяется суверенным, от сознания и личной воли человека не зависимым бытием,

непосредственно связанным с параллельным миром. Иллюстрацию такого мировосприятия в

отношении макросемьи - нации мы можем найти у известного православного богослова, профессора-

протоиерея Сергия Булгакова: «Наша принадлежность... к нации совершенно не зависит от нашего

сознания; она существует до него и помимо него и даже вопреки ему»

. Здесь налицо уже тотально-

магическое представление о бытии.

Булгаков С. Из размышлений о национальности. М., 1914. С. 3.

Мы имеем дело с перенесением логики религиозно-магического сознания на национальную мифологию:

вместо прочтения условных образов иносказания и чисто нравственного отождествления человека с

мифическим персонажем в целях катарсиса налицо иррациональная вера в буквальность потусторонней

силы национальных героев и/или в буквальное существование некоего мистического существа - Великой

Матери, заменяющей Родину-Мать и воче-ловеченной в жреческой элите, заменяющей национальную

элиту. Такая операция возможна в рамках пантеистического мышления, склонного скорее к магии, чем к

нравственной напоминательности. Символ пресуществляется в идола - священный объект религиозного

почитания.

Однако во всех случаях процесс превращения абстракции ума в как бы самосущего субъекта действия есть

процесс наделения этой абстракции сверхъестественными чертами, что неизбежно влечет за собой

искажение всей картины бытия: мистификацию истории, мифологизацию общественной жизни, магизацию

религии и клерикализа-цию политики. Едина и основная причина всех видов подмен: поиск национальной

самоидентификации не через генетическую однородность - «кровь», не через природную историю и

традицию - «почву», а через якобы возвышающую народ сверхприродную и абсолютную сущность. Теперь

уже не только индивид демонстрирует механизм «психической инфляции» (термин К.-Г. Юнга), но и

коллективный субъект - сообщество, народ приписывает себе свойства и достоинства из запредельного

мира, чем обесценивает свои подлинные природные сверхиндивидуальные (т. е. сверхчеловеческие)

дарования.

Объективной целью подмены национального сознания является уничтожение национальной мифологии

данного народа и утверждение в массовом сознании иного, чужого национального либо псевдонационалъ-

ного идеала, религиозное же сознание выступает самым надежным орудием данной подмены, перенося

критерии национальной идентичности в иной мир либо транзитом через иной мир в мифологию другого

народа. В соответствии с характером правящей элиты таким псевдонациональным идеалом могут быть:

• иерократический идеал;

• религиозно-политический идеал;

• тотальная мессианская и/или социал-романтическая утопия. Отсюда основными видами подмены

национального сознания являются:

1) обожествление иносказательной Великой Матери, Родины, а значит - некой данной «свыше» социальной

миссии по наведению богоугодного социального порядка, заключающего в себе конечную цель истории

народа. Родина-Мать становится не родной Великой Матерью, а мачехой, «волчицей Рима», выкормившей

Ромула и Рема, и воплощается в освященном «Небом» мировоззренческо-идеологическом

социальном институте - Церкви, партии и т. п. Здесь налицо подмена национального идеала

иерократическим идеалом;

2) обожествление условного Отца-Прародителя народа, а значит -«крови», генетической однородности, в

которой как бы по природе содержится сверхъестественная (пассионарная) энергия, некогда полученная

«свыше» прародителем и актуализирующаяся в каждом его царствующем сыне-богочеловеке, государе

(суверене) - «отце народа сегодня». В данном случае мы имеем дело с подменой национального идеала

религиозно-политическим;

3) совокупное обожествление образов Прародителя и Великой Матери, «национального» и «социального»,

в образе Вождя-Мессии, который в силу своей абсолютности и универсальности становится Отцом и

Спасителем уже не только своего народа, но и всех народов, всего человечества. Это полная замена

национальной мифологии и национального идеала тотальной мессианской или социал-романтической

утопией. Начиная с установления элитной гегемонии своего богоизбранного и богоносного народа,

национальный Мессия утверждает по заповедям и канонам интернациональной Великой Матери данный

свыше национал-социальный «новый порядок» во всей поднебесной с целью реального достижения

абсолютной и конечной цели мироздания. Результатом такого типа подмены является политическая модель

мессианского нацизма (см. п. 32.4).

Соответственно, в религиозной интерпретации структура национального сознания приобретает следующие

черты:

а) нишу абсолютной стабильности занимает представление о трансцендентном Боге Отце, либо о

недосягаемых Небесах, либо об антропоморфизированном Богоотеческом начале; нишу Великой

Родины-Матери занимает Богоматерь; нишу сына - вместо национального сверхчеловека богочеловек,

воплотившийся Бог или его первоангел;

б) позитивный совокупный опыт народа («должное») - высшая правда - трансформируется в представление

о неподконтрольном народу и досягаемом только для жреческой элиты «законе свыше», из параллельного

мира, и опыте, полученном иррационально-мистическим, доступным только жреческой элите путем;

в) система иносказательных образов - национальная мифология -либо заменяется мифологией другой

нации, либо трансформируется в иррационально-религиозную мифологию и превращается из условной в

условно-реальную или буквально-реальную историю, вера в которую является священным и обязательным

условием личного пребывания в макросемье.

В результате происходит магизация природной символики, когда естественный символ Родины - например,

северо-русская Триглава или южно-русский всадник-драконоборец - помимо или даже вместо катарсиса,

нравственного отождествления с исторической памятью

индивида и общества, бытийно отождествляется с мистическим субъектом из параллельного мира,

культовое поклонение которому будто бы может нарушить законы природы - выиграть проигрываемое

сражение, получить сверхъестественно большой урожай и т. п. Аналогично и образ .тельца, увиденного

еврейским народом при переходе Красного моря, сделанный Аароном для напоминательных целей,

был превращен в объект культового поклонения.

В культурном и национальном сознании общества происходит мистификация и подтасовка

исторических фактов и клерикализация культуры: прошлое становится «непредсказуемым», история

переписывается заново под мифологизированный архетип нации - как бы суверенного, но телесно

незримого существа. Естественная свобода культурного творчества резко ограничивается

клерикальными установками относительно канонов правильности поэтизации и мифологизации этого

обожествленного существа.

В политическом сознании дело идет к созданию национал-социалистской идеологии: вовне -

всемирного тотального владычества одной «богоизбранной», «святой» Нации над иными «безблаго-

датными» и «грешными», «неправославными» (неполноценными) народами, внутри - владычества

«богоизбранной» элиты над политически бесправным простонародьем - паствой, стадом.

7.2. Обожествление Родины

Представление, что символическая «мать» существует не в уме человека как иносказательный

межличностный образ макросемейно-го единства, а в качестве буквально реального

сверхъестественного субъекта истории: богини, богоматери, абсолютизированной материи и т. п.,

способного самостоятельно влиять на естественный ход событий, судить и казнить людей руками

своих жрецов и служителей, -качественно влияет на национальное самосознание и искажает его. Место

национальной элиты, которая должна выполнять функции хранения и воспроизведения национальной

мифологии, занимает какой-то иной социальный институт, имеющий иные, не совпадающие с общим

интересом нации цели и некие иррациональные, а потому не подконтрольные народу, как бы

полученные свыше, полномочия на установление «богоугодного» социального порядка. Тем самым

архетип Великой Матери-Родины подменяется не-национальной организацией, для которой «ее дети»,

члены ее семьи - последователи ее учения, а не те, кто воспитан в одной природной традиции. И

«кровь», и «почва» подменяются «социальным порядком».

В этом случае функции «сына», рожденного социально-мессианской организацией, поглощаются

функциями «матери», которая вследствие этого перестает быть именно матерью своих родных детей и

становится мачехой, т. е. хозяйкой в доме по своему социаль-

ному статусу - исполнителем некой воли свыше, орудием в руках судьбы. «Отец» в этом варианте

присутствует уже не через кровного посредника-сына, а исключительно через посредника-мать. «Кому

Церковь не мать, тому Бог не отец», - сформулировал такой подход еще в II веке св. Киприан

Карфагенский.

Средневековая западная Церковь, установившая на долгие века иерократическую империю, рождала из

себя поместных королей и царей, надевала на них корону, совершала обряд «помазания на царство».

«Патриарх - солнце, царь - луна», - сформулировал свое кредо российский православный папоцезарист

патриарх Никон в XVII веке. На схеме ромб превращается в треугольник с главным левым углом: Бог

Отец - обожествленная социальная мать-мачеха - паства (народ, объединяемый не по родству, а по

социально-мировоззренческому признаку). Отца нации как бы нет вовсе, а глава государства на

коленях (или на одном колене) просит благословения на мирскую власть у жреческой касты.

Этот вид подмены осуществляется, как правило, жреческой элитой в целях установления полной

иерократии или выгодной «симфонии» жреческой касты с правящей элитой и базируется на социально-

утопической вере массового сознания в то, что «желаемого» можно достичь без опоры на какие-либо

национальные традиции. Жреческая элита активно формирует негативный образ таковых традиций как

«поганых», «языческих», ибо они не нуждаются в благословении профессиональных посредников с

Небесами — жрецов. Социальный порядок мыслится достижимым только административными уста-

новлениями, канонами Церкви, приказами «от имени Небес», т. е. силою посредствующей с Небесами

«непогрешимой инстанции». -Это иррациональная антропоморфная вера в актуальное присутствие и

реальное энергетическое воздействие сверхъестественных сил на исторический процесс через харизму

«сына и помазанника Церкви» (либо столь же верного «сына Партии»). Среднестатистическому

индивиду предписывается от имени Небес система «можно» и «нельзя», и правящая «богоизбранная»

элита зорко и тотально следит за их соблюдением.

Яркой иллюстрацией этого является деятельность церковных судов, когда они подменяли собой

светский, «народный» суд. «В 1244 году инквизиция уже действовала в Риме, и император Фридрих II,

вследствие увещаний папы, объявил в Падуе конституцию, пункты которой мало отличались от

постановлений, принятых на четвертом соборе в Латеране, под председательством папы Иннокентия

III». Один из пунктов конституции гласил:

«Так как оскорбление небесного величества считается более крупным преступлением, чем

оскорбление земного величества, и так как Бог на-казует в детях грехи отцов, дабы они не следовали их

примеру, то дети еретиков до второго поколения будут объявлены не имеющими

право занимать какую бы то ни было общественную должность и пользоваться какими бы то ни было

правами, за исключением тех детей, которые предадут своего отуа»

[

. (Советский образец для под-

ражания 1930-х годов Павлик Морозов не стал бы в то время даже святым, ибо за обычный донос на

своего отца святая инквизиция лишь восстановила бы его в общегражданских правах.)

Отсюда очевидно, что при данном восприятии понятие Родины или Отечества подменяется небесными

аналогами-прототипами. Так, восприятие разными порабощенными народами в Римской империи

образа Иисуса Христа в качестве единого и единственного Бога было изначально не национальным, а

подчеркнуто интернациональным, космополитичным, что подтверждается и самим текстом христиан-

ского Нового Завета (император Константин увидел в этом и серьезное преимущество для скрепления

распадающейся многоязычной империи, так как земную власть вице-христа было достаточно объявить

отображенным «небесным отечеством» для всех подданных).

В Новом Завете отрицается какая-либо ценность сообщества .по крови - народа: «Нет различия между

иудеем и эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его» (Рим. 10: 12);

не имеет ценности земля своих отцов: «праведники... если бы в мыслях имели то отечество, из

которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному;

посему и Бог не стыдится их... и приготовил им город-» (Евр. 11: 16);

по сути, отрицается необходимость своего национального государства: «не имеем здесь постоянного

града, но ищем будущего» (Евр. 13: 14), «вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и

Богу» (Еф. 2: 19).

Авторы дощечек, легших в основу «Велесовой книги», следующим образом трактовали деятельность

византийских миссионеров: «Греки хотят нас окрестить, чтобы мы забыли богов наших и так

обратились к ним, чтобы стричь с нас дань, подобно пастырям, стекающимся в Скифию. Не позволяйте

волкам похищать агнцев, которые суть дети Солнца!»

Следуя терминологии Библии, а именно изложенной в ней истории национального царя Соломона,

подлинная Родина-Мать определяется тем, что для нее благо и жизнь ее сыновей дороже их миро-

воззренческих предпочтений, в то время как лже-Мать, Мачеха, готова разрубить пополам миллионы

не своих для нее сынов ради принудительных социальных утопий. Примером применения такого под-

хода с помощью уже государственного насилия является борьба в Испании христиан с маврами,

исповедовавшими Ислам, чуждый

' АрнуА. С. 27.

Велесова книга. С. 179.

я 99

иерократии по своей природе. В 1526 году испанский король-католик Карл V издал такой декрет:

«Строго воспрещается маврам говорить и писать на арабском языке как публично, так и у себя дома.

Предписывается говорить и писать только по-кастильски, выдать свои арабские книги для сожжения,

отказаться от всех обрядов, костюма, имен и обычаев мавританского происхождения, равно как и от

пользования горячими банями, сделавшимися необходимостью в их жизни. Свадебные обряды у

мавров должны совершаться по христианскому обряду... Мавританские женщины должны ходить по

улице с открытым лицом»

. Практически всё, что входит в перечень средств национальной

идентификации, здесь перечислено в виде запретов, т. е. декрет предписывает тотальный геноцид -

уничтожение народа как такового.

Все социальные утопии базируются на архетипе «золотого века» -образе первоначального блаженного

царства, трактуя его утерю грехами людей, рассматриваемыми как нарушение предписаний жреческой

касты. Смысл утопий - как раз в том, что исправить эти грехи невозможно самостоятельно, но

возможно только в малых, больших или всегосударственных коммунах-общинах, и тогда жреческая

элита с ключами от Царства небесного или рецептом всеобщего благоденствия, будучи посредником с

Абсолютом, вернет утерянный Рай.

Собственно религиозная интерпретация этой социальной утопии буквально переносит «золотой век» в

параллельный мир, на Небеса, куда можно попасть только с помощью жертвенно-пуританских, ри-

туально-магических действий и ритуалов. Уже в Вавилоне (само его название означает в переводе на

русский: «врата богов») рождается социальное понятие «небесного Вавилона», расположенного на

звезде, и даже строится реальная башня, чтобы попасть туда. В Египте мифология рождает понятие и

образ «небесного Египта», также расположенного на звездах. Затем эстафету подхватывают иудейские

гностики - «небесный Иерусалим», который должен быть воспроизведен на земле по своему небесному

прототипу, а затем подобный статус приобретает христианизированный Рим и его «вторые», «третьи»

и т. д. издания (см. об этом подробнее в гл. 32).

В России ярким примером подмены национальной мифологии и национального сознания

конфессиональной утопией, символа Родины-Матери, большой Семьи - аморфной, искусственно

сконструированной социальной общностью, является идея панславизма. Эта концепция была

сконструирована римско-византийскими геополитиками из страха перед крепнущим русским

государством, не раз побеждавшим войско стареющей империи. Принес ее в славянские земли

греческий миссионер Константин Философ, посланный в 860 году специально с целью «усмирения

"яростного духа русов"», т. е. ослаб-

АрнуА. С. 172.

100

ления их военной мощи (см. об этом в разделе VII). Свое яркое воплощение панславизм получил в

«Повести временных лет», где русскому народу навязывается несуществующее у него иудейское родо-

словие, ставшее базисом иудейско-римско-византийской мифологии и подменившее собой

собственную историю русского народа до христианизации Руси, которая стала чем-то демоническим и

почти не существующим. Это напоминает отречение от своего уже покойного отца только лишь

потому, что он совершал в жизни ошибки. Впрочем, и рассказ о послах князя Владимира, и выбор им

религии известный историк Церкви А. В. Карташев называет «греческим фальсификатом»

Утверждая, что все славяне - потомки библейского Иафета, сына Ноя, летописец Нестор (или

позднейшие редакторы) заявляет: «Был един народ славянский (!): славяне, которые сидели по Дунаю,

покоренные уграми, и моравы, и чехи, и поляки, и поляне, которые теперь зовутся русь»

Национальная родословная, которой в реальной истории никогда не было и быть не могло, как не было

никакой - даже конфедеративной - общеславянской государственности, декларируется автором

«Повести...» открыто: прародитель славян - Иафет, а духовный «учитель славян - апостол Павел»

(который, как оказывается, самолично учил славян в Моравии и Иллирии!)'

. Первым же крестителем

этих мифических «славян» оказывается первозванный апостол Андрей. Их преемником в руководстве

этим единым рабским народом («славяне» = «sklaven» = склавины = рабы) стал посланный Папой

римский миссионер Мефодий.

Цель всей этой мифотворческой конструкции очевидна: «Папа Римский осудил тех, кто хулит

славянские книги: "Если же кто бранит славянскую грамоту, да будет отлучен от Церкви... Вы же,

чада, послушайте божественного учения и не отвергните церковного поучения, которое дал вам

наставник ваш Мефодий"»*.

Апостол Андрей, брат Петра, судя по «Повести временных лет», имел склонность прорицать

возникновение в будущем великих городов и не только благословлял холмы не существовавшего в I

веке Киева, но доходил и до северных краев, где позднее был построен Новгород. Осталось загадкой:

почему же он, предсказав появление в будущем столицы «украинского национализма», не прорек

возникновение самого главного отображения небесного прототипа - «третьего Рима», Москвы, и не

благословил местность, где сейчас стоят Кремль, Красная площадь, храм Христа Спасителя и т. п.?

Почему его, жителя Римской империи с ее культом бань-термов, крайне удивили бани? «Диво я видел в

Славянской земле... Видел бани деревян-

Карташев А. В. Т. I. С. 108. ' Повесть временных лет. С. 19.

Там же. С. 20. ' Там же.

101

ные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на

себя прутья молодые...», - поведал он потом собратьям в Риме, которые этому тоже удивлялись

Будучи столь поражен увиденным фактом горячей помывки с вениками наших прадедов, первозванный

апостол, не оставивший в реальной истории никаких канонических посланий, волею Нестора и иных

авторов «Повести...» оставил свои неканонические путевые впечатления, изложенные как его прямая

речь. - Странно, что ее не включили в славянский текст Нового Завета! Впрочем, логичнее пред-

положить, что подлинный автор этого пассажа долгие годы сидел в лесу в звериной шкуре и лишь

незадолго до написания своей повести услышал от каких-нибудь каликов перехожих о существовании

горячих бань и перенес свое личное удивление на сфальсифицированный образ апостола Андрея.

Следует отдать этому летописцу должное: в эпоху расцвета святой инквизиции Нестор все же не стал

по примеру испанских католиков именовать пра-новгородцев еретиками за такой смертный грех, как

пользование «горячими банями», и устами своего «апостола» не приговорил их за это к сожжению на

костре.

Вот главный и самый откровенный антирусский тезис Нестора: «славянский народ един, от варягов