дираю нос ЯКа и вдогон даю длинную очередь по ведо-
мому. «Мессершмитты» резко уходят вверх. Довольно
испытывать судьбу. Сваливаю продырявленного ЯКа
в облака и, посматривая вокруг, быстро иду на аэро-
дром.
Невольно анализирую свою ошибку. Почему так слу-
чилось? Да потому, что мой самолет проецировался на
фоне белых облаков, как на экране. А главное – я про-
явил беспечность. Одержал победу и успокоился.
Вот, наконец, и моя тихая стоянка. Снимаю шлемо-
фон и вижу: один наушник поцарапан пулей. Теперь я
был всего на один сантиметр от смерти.
Новый начальник штаба стоит на крыше землянки и
в бинокль наблюдает за стоянкой. Он, конечно, видит,
как одни летчики осматривают мой шлемофон, а дру-
гие считают пробоины в кабине и плоскостях.
Среди собравшихся на стоянке – Фигичев и мой ве-
домый. Я не сетую на них, они совершенно правы в
том, что не оставили ИЛов ради меня. Но и друзья не
упрекают меня за горячность, видят, что я и сам недо-
волен собой, своими стихийными действиями.
Но от расспросов не уйдешь. Каждому интересно
узнать, что произошло в воздухе с товарищем.
– Выходит, ты наскочил на ту пару «мессеров», ко-
торую я отпугнул от звена Фигичева. Она шла за нами
почти до самого аэродрома, – пояснил Науменко.
– Видимо, она, – согласился я.