Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

Выскочил на железную дорогу. Вот будка обходчика.

На лужайке девочка пасет корову. Наверное, эта кар-

тинка отвлекла мое внимание – может быть, нервы не

выдержали. Или немецкие летчики разгадали мою хи-

трость. Я услыхал взрыв снарядов. Управление отка-

зало. Самолет пошел к земле. Он уже не подчинялся

мне.

Грохот пролетающего надо мной «мессершмитта».

Треск чего-то ломающегося под машиной. Резкое тор-

можение тела, устремленного вперед. Удар о прибор-

ную доску. Мысль о том, что я забыл снять очки. Боль.

И – провал в бездну…

По моему самолету продолжали стрелять «мессе-

ры». Они, конечно, хотели, чтоб сгорели самолет и я.

Но жизнь полна удивительных противоречий. Именно

стрельба по моему МИГу и гул моторов «мессершмит-

тов» спасли меня от гибели. Сильные звуки вывели ме-

ня из обморочного состояния.

Первая мысль была о том, что надо вылезти из ка-

бины и уйти от самолета. Попробовал – нет сил под-

няться. А нужно, обязательно нужно перевалиться че-

рез борт.

Капает кровь… Может быть, именно вид собствен-

ной крови, стекавшей с лица на грудь, помог мне вос-

прянуть духом. Потрясшая меня мысль о том, что вы-

бит глаз и что я свое отлетал, пробудила меня оконча-

тельно.

С трудом перевалился через борт, соскочил по кры-

лу на землю и, пересиливая боль, побежал в сторону

железнодорожной насыпи, к мостику.

Сзади разорвался снаряд. Я прижался к ложбинке

и ожидал, когда вспыхнет самолет. Гудение нарастало

снова – надо было быстрее укрыться. Очевидно, пре-

следователи заметили, что я спрятался, и, покружив-

шись, ушли на Орехов.

Где-то недалеко перестрелка и вой мин. Нужно вы-

ходить из укрытия. Вынул пистолет. Однажды я уже за-

ряжал его для себя, теперь снова, но не надо торопить-

ся.

Подошел к будке. В глубине двора стоит полная по-

жилая женщина. По мере моего приближения на ее ли-

це усиливается выражение ужаса. Она закрывает его

ладонями, плачет.

– Мамаша, здесь наши или немцы? – спрашиваю.

– Наши, сыночек, наши!

Как много смысла бывает в простом слове! Каким

емким содержанием может наполняться оно! «Наши»

– ведь это так много значит сейчас для меня. Кругом

стало вроде бы светлее.

– Дайте мне воды умыться, – прошу хозяйку. Жен-

щина быстро выносит ведро воды и прямо из него льет

в мои ладони. Я плескаю себе в лицо раз, второй – и

вдруг замечаю, что вижу обоими глазами. Мне хочет-

ся воскликнуть что-то радостное, но я только повторяю

несколько раз подряд «хорошо».

– Та що ж хорошего, сынок, увесь у крови.

– Ничего, мать, кровь обмоется. Главное, что глаз

цел. Я с ними еще поквитаюсь.

И она радуется. Объясняет мне, где медпункт, спра-

шивает, голоден ли. Я же думаю о том, как поднять без-

жизненно распластанный на земле самолет, как вывез-

ти его отсюда. По выстрелам нетрудно определить, что

бой идет недалеко от будки. Задерживаться здесь не-

льзя.

На окраине села я увидел наших бойцов с оружием

в руках и в касках. Они провели меня по ходу сообще-

ния на свой командный пункт. Командир стрелкового

полка, удерживавшего оборону у села Малая Токмач-

ка, выслушал меня и пообещал выделить мне солдат

и машину, чтобы вы везти самолет из-под обстрела, но

вначале он послал меня на перевязку. Я пробовал от-

казаться.

– Связной, проводи старшего лейтенанта к медпунк-

ту! – приказал майор и приложил к глазам бинокль.

К сараю ближайшего двора подносили на носилках

раненых. Их здесь было много. Перебинтованных раз-

мещали на повозках и увозили. Перевязку делали пря-

мо посреди двора.

Я ждал своей очереди, смотрел, думал. Мимо ме-

ня пробегал какой-то человек в халате, давно утратив-

шем свою чистоту.

– Летчик? – спросил он, остановившись, хотя по мо-

ей одежде и так было видно, кто я.

– Летчик.

– Пойдемте.

Я сделал несколько шагов за ним, как вдруг над на-

ми прожужжал снаряд и тут же ахнул взрыв. Почти ни-

кто не обратил на это внимания. Я смотрел на осевший

набок соседний дом. Из него через несколько минут

двое солдат принесли мальчика лет восьми. Малыш

был только в стареньких штанишках. Солдаты держа-

ли своими руками ребенка под мышки, и я сразу по-

чему-то увидел синие, безжизненно повисшие детские

тоненькие руки, затем лицо, удивительно спокойное,

маленькое, бледное, с большими, широко открытыми

глазами. В глазах не было ни слез, ни мольбы, ни ужа-

са, казалось, они только спрашивали всех нас, взро-

слых, на ком останавливались: «Видите, что со мной

сделали? Зачем так сделали со мной?»

Я еле смог оторвать взгляд от его лица и тут увидел

распоротый животик…

Много я испытал за минувшие месяцы войны на

фронте, потерял не одного своего друга. Мое восприя-

тие крови, ран уже притупилось. Наверно, боль, гнев,

жажда мести врагу до краев наполнили душу и не бы-

ло уже в ней места для страданий. Да, это было почти

так. Но когда я увидел этого мальчика, все во мне пе-

ревернулось. Такие потрясения очищают человека от

всякого огрубения. Я забыл о своей никчемной ране.

Мальчика подхватили санитары и унесли в помеще-

ние.

Звук полета снаряда повторился, и снова ударил

взрыв, ближе. Осколки просвистели над нами. Человек

в халате, стоявший рядом со мной, схватился руками

за свою ногу. Я увидел на нем пробитый сапог.

Забинтовав руку, я возвратился к командиру полка.

Там шел неутихающий бой, рвались снаряды, трещали

пулеметы и автоматы.

Вскоре атака немецкой пехоты была отбита. Коман-

дир полка положил бинокль и повернулся ко мне. На

его уставшем, черном от пыли и загара лице мелькну-

ла улыбка.

– Подлечился? Ну что ж, бери людей и укатывай

свой самолет побыстрее, пока они приутихли.

Командир приказал сержанту, стоявшему возле не-

го, взять солдат, автомашину и отправиться со мной.

Только мы подъехали к самолету, по нас открыли

стрельбу вражеские минометы – очевидно, это место

просматривалось противником. Пришлось спрятаться

за будку и ждать вечера. Лишь с наступлением темно-

ты мы взялись за работу.

В полете МИГ-3 легок и послушен. Одно движение

ручки управления изменяет его положение, бросает в

переворот. Лежащий на земле с убранными шасси, он

тяжел и непокорен. Почти до полуночи возились мы,

пытаясь поднять и поставить самолет на колеса, но

нам удавалось только переваливать машину с одного

крыла на другое.

– Пора возвращаться в полк, – сказал сержант, вспо-

тевший, как и все мы, от стараний. – В три часа ночи

мы снимаемся отсюда.

Услышав это, я уставился на него, меня охватила

растерянность. Неужели придется бросить самолет?

Солдаты полезли в кузов машины.

Грузовик уже гудел мотором. Я, скованный безвы-

ходностью, думал о том, что делать дальше.

«Пойду с этой частью! – решил. – Куда они, туда и

я, пока отойдем подальше от Орехова». Схватив свой

реглан, планшет, лежавшие в стороне, я тоже быстро

залез в кабину.

По дороге снова думал о самолете. Покидать его

нельзя. Как же я возвращусь в полк без своего ору-

жия? Воинский долг, совесть не позволяли мне поки-

нуть, поджечь или взорвать самолет, в котором был по-

врежден только мотор. На этом МИГе еще можно было

воевать и воевать!..

Командир полка остался мной недоволен.

– Не можете поднять – сжигайте! – решительно ска-

зал он. – Мы оставляем позиции.

Поджечь самолет – сейчас тоже было нелегкой за-

дачей. Надо в темноте, под обстрелом возвращаться

к нему, поснимать пулеметы, забрать с собой пара-

шют… Иначе у меня не поднимется рука уничтожить

свою машину. Но самая правильная мысль, кажется, и

осеняет человека в наиболее трудные для него мину-

ты. Почему я пытался поднять самолет на руках, чтобы

выпустить шасси? Можно ведь подкопаться под него и

таким образом поставить его на колеса! Конечно же,

это и легче и быстрее.

– Ладно, – согласился командир полка. – Берите не-

сколько человек, попробуйте.

Он, кстати, значительно подобрел ко мне после того,

как мы вместе с ним в его землянке поужинали, пого-

ворили о жизни, о войне. Да разве он мог не понимать

меня? Я хотел того же, чего хотел он сам, – спасти са-

молет.

Мы уже были в машине, когда в темноту кто-то бро-

сил:

– В двенадцать быть здесь!

Я выскочил из кабины и наткнулся на командира.

– Разрешите нам взять пару бутылок КС. Если не

поднимем, тогда…

– Разрешаю.

– А если поднимем, товарищ командир, я прошу ва-

ших солдат последовать со мной.

– Двигайтесь на Пологи. Мы отходим в том напра-

влении.

– Есть! – Я схватил в темноте его руку и крепко пожал

ее.

Это было прощанье с хорошим человеком. Его сол-

даты, наша машина и я в Малую Токмачку больше

не возвратились. Нам понадобилось немного времени,

чтобы сделать подкоп под самолет, поставить его на

колеса, положить его хвост на кузов. Без промедления

наш спаренный агрегат – ЗИС и МИГ – двинулся по до-

роге на Пологи.

В ночном путешествии с самолетом на прицепе ни-

кому из нас не пришлось даже вздремнуть. Переезды,

мосты, повороты, встречные машины – везде надо бы-

ло осмотреться, предупредить, чтобы не задеть кры-

льями. Продвигались медленно, но без приключений.

Только утром остановились у крайней хаты небольшо-

го села.

Собственно, мы бы и здесь не сделали остановки,

если бы не стадо коров. Оно двигалось, заняв всю до-

рогу. Мы вынуждены были подождать. Из кабины я уви-

дел у ворот женщину. Наверно, она тоже выгнала со

двора свою корову и смотрела, пока пастух пройдет

дальше, за село. Я засмотрелся на нее, прислонившу-

юся к столбу, печальную.

– Вот бы попросить у нее чего-нибудь перекусить, –

посоветовал сержант. Напоминание сержанта было

своевременным: ведь со мной три человека, которые

много потрудились, не спали.

– Доброе утро! – поприветствовал я женщину, при-

близясь к ней.

– Здравствуйте, – тихо ответила она.

– Не найдется ли у вас чего-нибудь покушать? Она

все еще не шелохнулась и не сводила с меня своих

грустных глаз.

– Найдется, – сказала она по-украински и вздохну-

ла, – А вы, значит, оставляете нас? На немцев?

Я посмотрел на ее старенькие туфли с мужской ноги

– мужа ли, сына.

– Кушать у нас всего хватит. Земля родила… Кому

это все теперь достанется?

Ее глубокую грусть и задумчивость выражала не

только поза – одинокая женщина-мать у ворот, – но и

ее лицо, глаза. Она смотрела на нас, на наш самолет,

на меня, перебинтованного.

Затем я увидел, как она повернулась, услышал, как

она сказала: «Идемте. Зовите товаришив», как на ее

ногах хлопали большие мужские туфли, но меня слов-

но притянула к себе эта земля, словно приковали к ней

тяжелые, как камень, слова этой женщины: «Оставля-

ете нас».

Я обернулся и быстро пошел к машине. Шофер уста-

вился на меня, ждал, что скажу.

– Поехали! Стадо прошло, не видишь! Поехали!

Машина двинулась дальше, мимо дворов. Да, мы

действительно оставляли эти живописные, чудесные

украинские села, этих трудолюбивых людей, добытые

ими богатства, как оставили Молдавию, Прибалтику,

Белоруссию, большие просторы земли русской… Зна-

ешь это, помнишь об этом каждый день, где-то в душе

эта мысль отложилась в скипевшийся ком злости, не-

примиримости к врагу, но сознавать это перед глазами

простой женщины – жены и матери – невыносимо. Нет,

я больше не зайду ни в одну хату, ни в один дом, пока

не смогу прямо посмотреть в глаза женщине, ребенку.

– Не зайду!

Мы остановились уже за селом: надо было спросить

у ребят дорогу. Они слетелись к нам, как воробьи, их

вдруг собралось очень много. Один перед другим они

старались объяснить нам, куда ехать, глазели на само-

лет. А солдаты между тем обнаружили в их руках пче-

линые соты с медом.

– Где добыли? – уставился сержант на одного паца-

на.

– Там пасеку раздают людям.

– И нам можно?

– Берите наш, только дайте табаку.

Солдаты выменяли на махорку несколько сотов, и

мы двинулись по указанной дороге. Вскоре под леском

остановились, чтобы перекусить тем, что было. Подо-

грели в котелках соты, натопили меду, у солдат в меш-

ках оказался хлеб, и завтрак удался на славу.

Среди дня мы въехали в Пологи. Кирпичные дома,

улицы – я уже давно не видел этого. Остановились на

площади и принялись за большую, крайне нужную ра-