стоит нам остаться вдвоем, мы улыбнемся друг дру-
гу, и наши служебные, деловые отношения на какое-то
время отходят на второй план. Мы беседуем по-това-
рищески. В эти минуты я замечаю, что Виктор Петро-
вич стал немного сутуловатей. Мне хочется спросить
его о здоровье, но я стесняюсь и только смотрю на
него, как на старшего, доброго человека и командира,
всей душой преданного авиации. А он, вижу, готов по-
ложить мне на плечо руку и сказать что-то сердечное,
такое, что придало бы мне бодрости, сил, уверенно-
сти. Он может спросить, почему на мне такая старая,
побелевшая на спине гимнастерка. Но он только прой-
дется со мной, выслушает мои предложения, скажет
свое «хорошо, хорошо». Наверное, он со многими на-
ходит такой душевный контакт, словно стремится ка-
ждому из нас отдать частицу своей бодрости, убежден-
ности, своей уравновешенности.
Сегодня Виктор Петрович, очевидно, намерен ска-
зать мне что-то важное. Он молчит, пока мы идем по
гречихе. Потом неожиданно говорит:
– В Тузлах будут рядом море и девушки. О девушках
на картах нет никаких пометок. Я несколько смущен та-
ким дополнением командира.
– В полк прислали связисток. Они уже там. Ай, и дев-
чата, Покрышкин! Какие девчата!..
– Похоже, вы уже к ним неравнодушны, Виктор Пе-
трович.