Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера

вечером. Я ответил, что звено Фигичева скоро должно

возвратиться на аэродром, а остальные летчики при-

водят свои самолеты в порядок.

– О Фигичеве без тебя знаю, – оборвал он меня. –

Почему растерял группу? Молчишь?! Командир дол-

жен за все держать ответ. – И, повернувшись к Ивано-

ву, тем же тоном добавил: – Подготовьте приказ о сня-

тии его с должности комэска.

– Он не командир, а заместитель, – спокойно пояс-

нил Иванов.

– И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстре-

лял СУ-2!

– За СУ-2 готов отвечать, товарищ комдив, – ото-

звался я. – А в этом случае вина не моя.

– Плохо воюем! – продолжал комдив. – Немцы уже

под Минском и Ленинградом!..

– В этом не только летчики виноваты.

– Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил

так рассуждать? Запомни: буду людей награждать – ты

не рассчитывай на награду.

– Я за Родину воюю, товарищ комдив, – не сдержал-

ся я.

Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но,

несмотря на рокот моторов, я хорошо расслышал, как

рассерженный комдив приказал снять меня с должно-

сти замкомэска.

– Можно идти?

– Идите!

Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь

в самое пекло.

– Ну что? – встретил меня вопросом Соколов. Я

вкратце передал ему содержание разговора с комди-

вом.

– Зачем спорил? – упрекнул меня комэск.

– А, – махнул я рукой. – Все равно не сегодня, так

завтра зенитка собьет или «худой» свалит!..

– С таким настроением воевать негоже, дружище.

Иди-ка отдохни.

Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал

ему закончить доклад и строго спросил:

– Почему откололся?

– А куда же он нас вел? – кивнул Фигичев в мою сто-

рону.

– Не кивайте на других, – возмутился Соколов его

самоуверенным тоном. – На Халхин-Голе за такие дей-

ствия под суд отдавали! Понятно?

На смуглом лице Фигичева, обрамленном бакенбар-

дами, застыло недоумение: неужели Соколов всерьез

говорит о суде?

– Вам понятно? – повысил голос комэск.

– Понятно, товарищ старший лейтенант.

– Если понятно, то запомните это навсегда! Идите

готовьтесь к вылету.

– Есть готовиться к вылету! – Фигичев как никогда

четко поворачивается и уходит.

Запустил самолет Дьяченко. Мотор взревел звонко и

весело. От его звуков, от решительного голоса комэска

повеяло успокоительной силой.

4. Подвиг требует мысли

Напряженная, полная неожиданностей и опасно-

стей фронтовая жизнь! Она разрешает личные кон-

фликты, сплачивает людей для побед, и каждый день

рождает новые огорчения, трудности.

С утра до вечера эскадрилья работает теперь в ин-

тересах наземных войск, сражающихся с врагом на

подступах к Бельцам и Кишиневу. Ходим на штурмов-

ку, ведем воздушные бои, прикрываем мосты через

Днестр… Войска отступают, но важные рубежи оста-

вляют только с боями. Авиация тоже чувствует эти ру-

бежи – над каждым из них закипают схватки в воздухе,

и на землю, загораясь, падают и наши и немецкие са-

молеты,

Наши войска оставили Бельцы, и мы покинули лет-

ное поле на покатом холме, землянку и щели, вырытые

в бурой глине у Сынжереи,

По вечерам, когда солнце уже клонится к закату, ка-

ждый день испытываешь какую-то неопределенность:

день окончен, но стал ли он твоим?

Кажется, сегодня уже можно снять шлемофон. Мож-

но пораньше добраться до общежития. Вон уже тащит-

ся к нам повозка с бутербродами, словно сигнал отбоя.

Теперь к стоянкам самолетов привозят нам натураль-

ное молдавское вино и легкую закуску.

Подставив кружку, Фигичев берет другой рукой бу-

терброд с ветчиной и, поглядывая на меня, с улыбкой

предлагает:

– Давай перекусим!

Его тон теплый, дружеский; я даже жалею о том, что

произошло между нами. Война требует от нас обоих

новых полетов – таких, какие мы уже совершали вме-

сте с Фигичевым. Теперь он и я – командиры звеньев,

ходим тройками на штурмовки. Боевая работа требует

от нас мужества, дружбы, взаимовыручки.

– Что-то не хочется.

– Давай по кружке, за компанию!

– Давай. Летать уже сегодня не придется.

Но вино мы допить не успели. Над КП взлетели крас-

ные ракеты. Дежурный передал, что нам приказано ид-

ти на прикрытие Рыбницкого моста через Днестр.

Взлетаем четверкой. Приходим в заданный район.

Над Рыбницким мостом спокойно. Очевидно, враже-

ские бомбардировщики изменили маршрут и направи-

лись к другой цели. Барражируя в воздухе, ждем. Но

противника все нет и нет. Уже темнеет – надо возвра-

щаться домой.

На полпути к аэродрому замечаем, что выше нас ле-

тит Ю-88. Неплохая мишень. Идем на сближение. Фи-

гичев открывает огонь с большой дистанции, но без-

результатно. Тогда я решаю атаковать «юнкерс» сни-

зу, в «живот». Поднырнув под него, подхожу все бли-

же и ближе. Пора. В этот момент от бомбардиров-

щика ко мне скользнула огненная змейка. Раздался

треск. Упругая струя воздуха ударила в лицо, прижа-

ла к спинке сиденья. Отвалив в сторону, осматриваю

машину. Вижу: козырек кабины разлетелся вдребезги.

Надо возвращаться на аэродром. Мой ведомый следу-

ет с парой Фигичева, а я лечу домой.

На аэродроме меня встречает техник. Внимательно

осмотрев машину, он качает головой и говорит:

– Пуля попала в прицел, прямо в лампочку. Откло-

нись она сантиметра на два – и не стояли бы вы сей-

час передо мной… Много придется поработать, но за

ночь, пожалуй, отремонтируем.

Стою и думаю: сам виноват во всем. Увлекся боем и

забыл, что у бомбардировщика есть люковая пулемет-

ная установка. А надо было действовать хладнокров-

но, как говорится, с умом. Подвиг требует не только от-

ваги, но и мысли.

Возвращается Фигичев с двумя ведомыми. Подхо-

дит ко мне и, сияя от радости, спрашивает:

– Чего ушел?

Я молча киваю на кабину самолета.

– Э, как тебе досталось, – хмурится он. – А знаешь

почему?

– Знаю.

– Не подлезай так близко. Тебе просто повезло. Мо-

гло быть хуже.

– Как с «юнкерсом»?

– Не упустили, у Днестра сгорел…

Рано утром, как только мы приехали на аэродром,

поступил приказ: Фигичеву вылететь на разведку пере-

прав под Яссами, мне и Лукашевичу прикрывать его от

нападения вражеских истребителей.

Уже в то время наши летчики недолюбливали поле-

ты тройкой.

– Разрешите пойти четверкой, – обращаюсь к на-

чальнику штаба полка.

– Штаб дивизии распорядился послать три самоле-

та, – отвечает Никандрыч.

– Тогда лучше парой лететь.

– Прекратите обсуждение приказа!

Все ясно. Надо готовиться к вылету тройкой. А мне

уже несколько раз удавалось ходить на задание парой.

И хорошо получалось. У пары почти такая же свобо-

да для маневра, как у одиночного самолета. Но этот

строй не был тогда узаконен. Более того, он считал-

ся несовместимым с требованиями наставлений и ин-

струкций.

Взлетел Фигичев, затем Лукашевич. Я пока на стар-

те. Подбегает полковой врач и протягивает плитку шо-

колада. Теперь нам дают его каждое утро.

– Да ну их, эти гостинцы! – отмахиваюсь я.

– Бери, пригодятся, – настаивает врач.

Я кладу шоколад в карман реглана, опускаю тормоз

и даю полный газ.

И вот мы летим. Фигичев ведет разведку, Лукашевич

и я прикрываем его. Под нами – Прут. На земле и в воз-

духе никаких признаков войны. Значит, на этом участке

немецкие и румынские дивизии уже перебрались че-

рез реку, и теперь переправа действует только возле

крупных опорных пунктов.

Идем на Яссы. Там переправы наверняка сильно

прикрываются. Но Фигичев почему-то не учитывает

этого. Не заботясь о скрытности, он продолжает лететь

вдоль реки. Вражеские зенитчики могут заметить нас с

большого расстояния. Так и есть. На подступах к пон-

тонному мосту гитлеровцы встречают нас огнем. Что-

бы прорваться через огневой заслон, прижимаемся к

реке. Фигичев летит впереди, мы с Лукашевичем чуть

сзади, по сторонам.

По понтонному мосту идет колонна солдат. Заметив

нас, они прыгают в воду в чистеньком новом обмунди-

ровании. Ведь их экипировали для дальнего похода.

Хорошо, что заставили фашистов выкупаться. Пусть

запомнят, как хлестнул по ним грохот моторов наших

краснозвездных МИГов.

Переправа уже позади, огонь вражеских зениток все

еще продолжает бушевать. Заметив впереди высокий

выступ берега, Лукашевич переходит на мою сторону.

Чтобы не столкнуться с ним, я взмываю вверх и в это

время вижу на капоте две вспышки взрывов. Еще не

уловив перебоев в работе мотора, даю ручку от себя и

еле успеваю выровнять самолет у самой воды. Маши-

ну начинает трясти. Теперь все ясно: друзья полетят

дальше и возвратятся в полк, а я свалюсь – или сей-

час, если мотор остановится, или чуть позже, там, на

берегу, запруженном вражескими войсками.

Лицом к лицу опасность воспринимается совсем

иначе, чем со стороны. Поэтому я не испытываю чув-

ства страха. Очевидно, его вытесняет интенсивная ра-

бота мозга, предельное нервное напряжение.

С каждой минутой мотор слабеет, лопасти винта уже

еле-еле хватают воздух. Только что шарахавшиеся от

нас фашисты теперь радуются, видя, что мой самолет

едва не задевает винтом воду.

Отлетев подальше от переправы, плавно, с малым

креном разворачиваю машину влево и беру курс на

юго-восток. Там, южнее Кишинева, вражеские войска,

кажется, еще не дошли до Днестра.

Самолет трясет, скорость предельно мала. С тру-

дом переваливаю через холмы и жадно обшариваю

глазами каждую полянку: где-то надо садиться. Как ты

встретишь меня, земля» – по-матерински или как ма-

чеха?

Внизу заросшие лесом холмы. Разве можно тут са-

диться? А мотор сдает, винт вот-вот остановится. Тогда

придется падать там, где застанет роковое мгновение.

Перетянуть бы еще через один холм, может быть, там,

за ним, и найдется ровная полянка? На мое счастье,

за холмом действительно оказалась долина.

Готовлюсь к вынужденной посадке: снимаю очки,

чтобы при ударе о землю не повредить глаза, потуже

затягиваю привязные ремни. Предчувствие удара о зе-

млю вызывает озноб и нытье в плечах.

Вдруг вижу: там, куда я направляю самолет, по до-

роге движется колонна вражеских танков и автомашин

с пехотой. Что делать? Один выход: посадить самолет

на заросший лесом бугор. Только бы дотянуть. Нужны

буквально секунды. Отработает ли их мотор без масла

и воды? Отработал! Он заглох как раз над бугром. Пре-

кратилась тряска, наступила зловещая тишина.

Самолет, парашютируя, падает на деревья. Бросаю

ручку управления и обеими руками упираюсь в перед-

нюю часть кабины.

Треск ломаемых деревьев, бросок вправо, влево.

Удар и… провал в сознании.

Очнулся, раскрыл глаза. Пыль еще не улеглась. Ти-

шина. Рядом, выше меня, торчит сломанный ствол де-

рева. Одно крыло самолета отвалилось, отбитое хво-

стовое оперение очутилось в стороне. Первые движе-

ния убеждают, что я цел.

Надо немедленно освобождаться от ремней и пара-

шюта, выбираться из кабины. На земле почувствовал

боль в правой ноге, но не придал ей никакого значения.