Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

зайти сюда.

– Значит, летчик? – спросил плотный, высокий па-

рень, один из тех двоих, что были без гимнастерок, в

одних майках, и пристально посмотрел на мои петли-

цы авиатехника. Тогда я только что переучился с тех-

ника на летчика.

– Летчик, – говорю, а сам осматриваю хату. Броси-

лись в глаза две аккуратно прибранные кровати с гор-

ками взбитых подушек и фотографии на стенах, обра-

мленные вышитыми рушниками.

– Неужели летчик? – спрашивает другой «хозяин»,

щуплый, невысокого роста паренек.

Но тот, старший «хозяин», не дожидаясь моего отве-

та, выставил на стол припрятанную бутылку.

– Панкратов, – протянул он мне руку. – Раздевайся.

– Костя, – с улыбкой представился другой. – Садись.

На улице ночевать не будешь, подушек хватит.

Панкратов налил полный стакан водки и поставил

передо мной. Все выжидающе уставились на меня. Хо-

тя раньше я не баловался этим зельем, решил, что от-

казываться от угощения нельзя. Было ясно: это «экза-

мен» и его надо выдержать.

– Закуси быстренько, – подставил мне тарелку Ко-

стя, поняв, что никакого опыта у меня нет.

После ужина в комнате появилась третья кровать с

горкой подушек.

На следующее утро я встал рано и занялся физза-

рядкой.

– Дисциплинку демонстрируешь, что ли? – пробур-

чал из-под одеяла Панкратов.

– Просто давняя привычка, – ответил я, одеваясь,

чтобы пробежаться по улице.

– А-а, – протянул он, переворачиваясь на другой

бок. – Ну, давай, раз привык.

Утро было морозное, бодрящее, под ногами хрустел

декабрьский ледок. Сделав круг, я услышал, что за

мной кто-то бежит. Оглянулся: Костя! С тех пор худень-

кий, хрупкий Миронов стал ежедневно заниматься вме-

сте со мной физзарядкой, а позже даже записался в

секцию гимнастики.

Милый юный Костя! Нет тебя с нами. Осталась све-

жая могила на молдавской земле да добрая память в

сердцах друзей.

В тот же день я вылетел в Григориополь получать са-

молет. Там встретился со знакомым седым лейтенан-

том. Он рассказал о своих первых победах, о таране,

который совершил Морозов. Я спросил о Карманове.

– Нет его, – ответил он грустным голосом, – нелепо

погиб.

– А что с ним случилось?

– Подбили его в бою. Самолет загорелся. Карманов

выпрыгнул, а парашют не раскрылся. Тросик перебило

осколком.

– Тяжелый случай! Жалко, хороший летчик был.

– Да, был, – тихо отозвался лейтенант. И, помолчав,

твердо добавил: – Ничего, мы расплатимся за него. Не

на тех напали. Это им не прогулка по Европе.

Простившись с лейтенантом, я улетел на новеньком

МИГе домой.

Летим на штурмовку вражеских войск. Немцы пере-

правляются на наш берег, нужно их немедленно уни-

чтожить.

Группу ведет Атрашкевич. Хотя это первый вылет

всей эскадрильей, летчики держатся в строю отлично,

чувствуется боевой подъем.

Работа предстоит большая. И все для этого есть:

полная бомбовая нагрузка, полный комплект боепри-

пасов на каждом самолете.

Дорога перед переправой запружена вражескими

войсками: автомашинами с пехотой, артиллерией, тан-

ками. При подходе к заданному району нас встречают

мощным огнем зенитчики противника. Небо густо усе-

вают разрывы снарядов.

Но высоту менять некогда. Переводим самолеты в

пике и обрушиваем бомбы на немецкую колонну, за-

тем заходим для обстрела врага из пулеметов. Доро-

га тонет в дыму и огне. За одним из наших самолетов

потянулась полоса дыма, появилось пламя. Огненный

хвост становится все длиннее. Все! Сейчас взорвет-

ся. Кто в кабине пылающей машины? Прекратив об-

стрел противника, стараемся разглядеть номер само-

лета. Неужели Атрашкевич? Так и есть. Сбит наш ком-

эск…

Что он будет делать? В его распоряжении считан-

ные секунды. Вся жизнь командира втиснута сейчас в

этот мизерный отрезок времени. Может, он выбросится

с парашютом? Нет, не успеет. Слишком мала высота.

Да и кабина уже охвачена пламенем.

О чем думал Атрашкевич в те зловещие мгновения

– об этом никто и никогда не узнает. А может, его уби-

ло в момент выхода из атаки! Нет, видимо, он был все-

таки жив. Ведь машина вышла из пикирования и не-

сколько секунд летела по прямой. Значит, она управля-

лась. Скорее всего Аташкевич сознательно направил

свой горящий самолет в гущу вражеских автомашин.

Мы с яростью набросились на зенитки. Мы мстили

изо всех сил за смерть командира и друга. Потом я со-

брал группу, и мы еще раз пролетели над местом гибе-

ли комэска, чтобы покачиванием крыльев воздать ему

последние почести.

Когда возвратились на аэродром, я зарулил самолет

на стоянку, вылез из кабины и бросил на крыло сня-

тый парашют. Стоял и ждал, кто подбежит ко мне. Кому

первому придется сообщить о тяжелой утрате? В чьих

глазах увижу отражение своей душевной боли?

Вот кто-то показался невдалеке. Но он не бежал. Он

шел медленно, так, словно к ногам у него были привя-

заны свинцовые гири.

Это был техник Федора Васильевича Атрашкевича.

Видно, сердце подсказало ему, что случилось нелад-

ное, непоправимое.

Я хорошо понимал его состояние в эту минуту. Я сам

был авиатехником и сотни раз снаряжал в воздух са-

молет своего командира и товарища, который во всем

доверял моим глазам, рукам и знаниям.

Какие это замечательные люди – техники! Они оста-

вляют аэродром последними, а приходят сюда всегда

первыми, еще до рассвета. Загрубевшими и черными

от масла и бензина руками они так осторожно и неж-

но притрагиваются к мотору самолета, как это делает,

может быть, только хирург, когда прикасается к сердцу

человека.

Всегда – и в мирное время и в дни войны – труд тех-

ников исключительно ответствен. А теперь, когда мы

так много летаем и каждый раз возвращаемся с пробо-

инами и повреждениями, у них особенно много забот и

переживаний. Душой и мыслями они постоянно нахо-

дятся с нами в бою.

Проводив летчика на задание, техник до самого его

возвращения не находит себе покоя. Зорче всех он

всматривается в небо, больше всех прислушивается,

не гудит ли мотор его родной машины. Вот почему и

мы, летчики, все свои радости и огорчения делим по-

полам со своими верными боевыми друзьями.

Остановившись возле моей машины, техник сда-

вленным

голосом спросил:

– Что с ним, товарищ старший лейтенант?

– Нет его, – отвечаю, – сбила зенитка. Техник ме-

дленно опускает голову.

Он всего себя отдавал работе, ночей недосыпал,

чтобы машина никогда и ни в чем не подвела летчика.

– Отомстите им за Атрашкевича! Отомстите! – толь-

ко и мог сказать он и, не поднимая головы, устало по-

брел к опустевшей самолетной стоянке.

Я знал, что ему, так же как и мне, не позволяла пла-

кать только мужская гордость. Но если бы он посто-

ял здесь еще минуту-другую, мы оба не сдержали бы

слез.

Подъехала «эмка». Выйдя из машины, Виктор Пе-

трович Иванов пробежал взглядом по лицам собрав-

шихся летчиков, сразу понял, что произошло. Я кратко

доложил, как все было. Подходили все новые люди…

– Светлая ему память, – сказал Виктор Петрович, и

все умолкли.

…Нет могилы у этого героя. Но зато есть память бо-

евых друзей, которая сохранит его имя. Есть у каждого

из нас и неутомимая жажда мести врагу.

– Не падать духом! – ободрил летчиков командир

полка. – Вы, Покрышкин, принимайте эскадрилью.

– Есть!

– Завтра поведете эскадрилью на аэродром подско-

ка, к Бельцам. Оттуда удобней будет перехватывать

«юнкерсы» и штурмовать боевые порядки противника.

Подготовьтесь.

– Есть, товарищ командир!

Так на мои плечи легла ответственность за всю эс-

кадрилью, за людей и машины, за фронтовую жизнь

этого небольшого, но дружного коллектива. Сумею ли

я достойно заменить Атрашкевича?

Война шла по нашей земле на восток. А мы должны

были перелететь на запад, поближе к врагу.

3. Навстречу грозе

В молдавское село Сынжерея, что под Бельцами,

первой, на ночь глядя, отправилась из Маяков наша

комендатура. С нею следовали бензозаправщики, гру-

зовики с бомбами, пулеметными лентами и бочками с

авиамаслом. Выезжала и группа специалистов, кото-

рые должны были за ночь добраться до места и успеть

оборудовать полевой аэродром. Перебазирование са-

молетов планировалось через день.

Виктор Петрович Иванов и Никандрыч (так мы на-

зывали начальника штаба Матвеева) посоветовались

со мной насчет состава комендатуры. Я согласился

с предложенными кандидатурами и только удивился

строгости отбора людей. Но когда Виктор Петрович

сказал, что группу возглавит комиссар эскадрильи тех-

ник Барышев (эту должность в действующих частях

ввели еще до опубликования постановления), стало

ясно: мы будем находиться неподалеку от линии фрон-

та, где все может случиться.

Прилетев всей эскадрильей, мы увидели, что комен-

датура отлично справилась со своей задачей. Техники

быстро разместили самолеты на стоянках и сразу же

замаскировали их ветками.

Мы с Барышевым обошли аэродром. У землянки,

где уже стоял телефон, у щелей, у ямы, именуемой

складом боеприпасов и ГСМ, – всюду лежали кучки

свежей земли. Все было в порядке, кроме главного:

взлетно-посадочная полоса оказалась очень короткой.

Чуть «промажешь», то есть не приземлишься у само-

го посадочного знака, и самолет может выкатиться за

пределы аэродрома. Меня это обеспокоило.

Целые годы, зимой и летом, при любой погоде, нас

учили выходить на «Т» с убранным газом и сажать ма-

шину точно у знака, в пределах нескольких метров.

Подтягивание на моторе считалось грубым нарушени-

ем наставления. Даже высший пилотаж и стрельба –

самое главное для истребителя – отступали на зад-

ний план перед этим элементом полета. И все-таки не

всем летчикам удавалось посадить машину без «про-

маза». Лично я недолюбливал эти бесконечные трени-

ровки в посадке. Они притупляли чувство ответствен-

ности за выполнение других элементов техники пило-

тирования.

И я сразу же решил поговорить с летчиками о посад-

ке. В начале войны мне уже случалось несколько раз

исправлять расчет подтягиванием на моторе, получа-

лось неплохо. Здесь я тоже садился сегодня с газом.

Надо было поделиться опытом.

Когда мы с Барышевым подошли к землянке, где

размещался командный пункт, летчики о чем-то ожи-

вленно спорили.

– Что ты все «если бы да если бы», – говорил Лука-

шевич Дьяченко. – Если бы западные политики дума-

ли о народе, а не о денежных мешках, они давно бы

остановили Гитлера. Мюнхен помнишь?!

– Я помню приезд Риббентропа в Москву и его сво-

лочную улыбку на снимках! – зло отвечал Дьяченко. –

Договор с нами им был нужен как ширма. Прикрываясь

им, они подтягивали свои войска к нашим границам,

нахально летали над нами. А мы… строго соблюдали

все пункты договора!..

Летчики настолько увлеклись спором, что не заме-

тили, как мы к ним подошли. Я с тревогой посмотрел

на дежурное звено: не дискутируют ли и там? Нет, все

летчики сидели в кабинах самолетов.

Барышев с ходу включился в разговор:

– Наше правительство действовало правильно, и не

тебе обсуждать такие вопросы.

– Именно мне, – не отступал Дьяченко. – Мне, тебе

и миллионам таких, как мы. Немцы уже под Минском и

в Прибалтике. Да и над нами нависают с севера. Вот

тебе и улыбка Риббентропа! Мы своей девяткой хотим

прикрыть все наше небо. «На земле, в небесах и на

море!..»

Комиссар шагнул к Дьяченко, пристально посмотрел

на него и строго спросил:

– Ты почему такие настроения распространяешь?

Кто тебе дал право?