Петрухин В.Я., Аверинцев С.С., Живов В.М., Лихачев Д.С., и др. Из истории русской культуры. Том I (Древняя Русь)

Подождите немного. Документ загружается.

много бо зла ство-риша ти оканьнии половчи Русьскои земли, того ради всемилостивый богь хотя

погубити безбожный сыны Измайловы куманы, яко да отмьстять кръвь крестьянску, еже и бысть

над ними безаконьными. Придоша бо ти таурмени (Таурмению) всю страну Куманьску и придоша

близъ Руси, идеже зоветься вал Половьчьскы» (см.: Там же).

Итак, новые враги — не только казнь Божия Руси и русским князьям. Они явились и в наказание

половцам за то зло, которое те причинили Русской земле. Остатки половцев, под водительством

Котяна, тестя Галицкого князя Мстислава, пришли в Галич со многими дарами, жеребцами и

верблюдами, быками и девушками, и просили у Мстислава и других князей помощи. Как только

был заключен русско-половецкий союз, татары попытались его разрушить, уверяя, что половцы

входят в их сферу интересов, являются их слугами и конюхами, и что сами они, татары, явились

как божественное воздаяние за грехи поганых половцев. Это отношение татар к половцам

подтверждается письмом татарского хана (по-видимому, Батыя) венгерскому королю, где хан

жалуется, что король взял его слуг половцев под свою защиту (Аннинский, 1940, с. 107). Русские

князья татарских послов не послушали, а казнили. Новгородский и ростовский летописцы это

странное и вероломное обхождение с посольством прямо не оценивают, но их отношение к

союзникам ясно из последующего рассказа о предательском поведении как самих половцев, так и

буферного тюркского племени, бродников.

Новгородская первая летопись старшего извода завершает описание татарской победы на Калке

так же, как статья была начата, утверждением о неясном происхождении новых пришельцев.

«Татари же възвратишася от рЪкы Дн-Ьпря; и не сьв-Ьдаемъ, откуду суть пришли и кд"Б ся д-вша

опять: богь вЪсгь, отколе приде на нас за гр-Ьхы наша» (НПЛ, с. 63, 6732 г.). Галиц-кая летопись

оказалась более осведомленной в татарских делах. Не ссылаясь на пророчества псевдо-Мефодия,

автор соответствующей летописной статьи без всякого колебания распознал в татарах моавитян

(упоминаемый в Библии народ, с которым, как мы помним, в 1096 г. отождествлялись хвалисы).

«Приде неслыханая рать, безбожнии моавитяне, рекомыи татаръве, придоша на землю

Половецькую» (ПСРЛ, т. 2, стб. 740, 6732 г.). В конце рассказа о татарском набеге летописец дает

точное направление, в котором они отправились после победы—земля восточная, где они напали

на «землю Таногусть-ску и на ины страны» и где был убит Чингисхан (ПСРЛ, т. 2, стб. 745, 6732

г.). Однако позднее летопись применит к татарам имя безбожных измаильтян, описывая поход

Батыя 1237 г., по-видимому, согласно киевскому источнику (ПСРЛ, т. 2, стб. 778, 6745 г.).

Подробное рассмотрение образа татар, эволюционировавшего в памятниках древнерусской

письменности, остается за рамками настоящей работы (ср. недавние исследования: Гальперин,

1985; Кучкин, 1990, с. 15—69; Островский, 1998). Ограничимся особенно характерными

разнородными примерами из Новгородской первой летописи старшего извода. Когда татары

вернулись в 1237 г. с ханом Батыем во главе, было их множество, как саранчи (НПЛ,

709

с. 74). В культуре, сосредоточенной на Библии, сравнение с саранчой—это прежде всего

напоминание о восьмой казни египетской, когда восточный ветер нанес саранчу в великом

множестве (Исх. 10, 13—15), то есть об одной из архетипических «казней Божих», о небесном

воздаянии и предупреждении грешникам, что, согласно летописям, составляло основной смысл

кочевнических набегов. Так описываются набеги кочевников и в Библии, тех «мадианитян, и

амалекитян, и жителей востока», которые приходили на Израиль со скотом и с шатрами во

множестве, как саранча, потому что израильтяне делали зло пред очами Господа (Суд. 6, 1—6).

Между 1237 и 1240 гг. многие русские земли были разорены. В Новгородской первой летописи

описание татарских злодеяний в Рязани, в Северо-Восточной Руси и на юге Новгородской земли

ужасает, и негативные определения татар кажутся вполне заслуженными. Поэтому неожиданным

диссонансом звучит спокойный тон, вскоре принятый в летописи. После описания великой победы

над немцами и чудью летописец извещает, как в 1242 г. князь Ярослав Всеволодович отправился в

Орду к Батыю по вызову этого «царя» (НПЛ, с. 79, 6750 г.). Большинство последующих

упоминаний татар лишены негативной окраски и свидетельствуют о наступлении нового миро-

порядка, о возникновении новой иерархии, во главе которой стоит татарский царь. Этот

миропорядок оказался вполне приемлем. Ведь именно присутствие в Новгороде великого баскака

Владимирского Амрагана помогло новгородцам заключить мир с немцами на выгодных условиях

(НПЛ, с. 88, 6777 г.).

Но когда отношения с татарами обостряются, к ним начинает применяться традиционная модель

восприятия «сынов Измайловых». В 1258 г. новгородский простой люд восстал против татарских

сборщиков податей, Беркая и Касачика, несмотря на покровительство, которое оказывал им

Александр Невский. Как и нашествия кочевников в старые времена, событие было

предзнаменовано неким зловещим знаком на Луне.

Симпатии рассказчика в этом гражданском несогласии на стороне новгородцев. Действия князя

оцениваются нейтрально, его бояр—более критически. Татары же—явные злодеи. Как и половцы

во введении к Повести временных лет, «оканьнии» татары резко противопоставлены христианам

(«[домы] христьяньскыя»), названы сыроядцами и сравнены с дикими зверями (звЪри дивияя),

которых Бог за наши грехи привел «ис пустыня» чтобы пожирать плоть сильных мира сего и пить

боярскую кровь (НПЛ, с. 82—83, 6767 г.).

Первоначальные идеи об измаильтянском происхождении татар, зафиксированные новгородским

и ростовским летописцами, тем временем нашли дорогу на Запад. Одним из посредников был

венгерский доминиканец Юлиан. Во второе из двух своих путешествий в «Великую Венгрию» на

Урале он смог дойти лишь до Северо-Восточной Руси, где и провел, по-видимому, зиму 1237—

1238 гг., собирая сведения о татарах. Некоторые из этих сведений ему предоставило некое русское

духовное лицо (quidam clericus Ruthenorum), снабдившее его, в частности, выписками из

библейской Книги судей (гл. 6— 8). Согласно выводу, сделанному Юлианом с помощью ученого

консультанта, татар следовало признать мадианитянами, которых изгнал Гедеон и которые

отождествлялись, согласно псевдо-Мефодию, с измаильтянами. Позже они

710

поселились на некоей реке Тартар и взяли себе имя «тартары» (см.: Аннинский, 1940, с. 101, 108).

Свидетельство Юлиана включает ученое упоминание реки Гозанской, на которую были выселены

колена Рувимово и Гадово и полуколено Манассии (1 Пар 5, 26).

Еще одним посредником, благодаря которому «этнографические» идеи древнерусского

духовенства отразились в западной литературе, был «русский архиепископ Петр»,

свидетельствовавший о татарах перед папой и кардиналами в 1245 г. в Лионе". Согласно варианту

этого сообщения, сохраненному в «Великой хронике» Матвея Парижского, татары были

мадианитянами, бежавшими от Гедеона в дальние области востока и севера и поселившимися в

страшной пустыне Этрев (Etreu). Отмечаем тот же характерный сдвиг местоположения пустыни,

знакомый нам по статье 1096 г. Другой вариант, в Бер-тонских анналах, о пустыне умалчивает,

сообщая лишь о побеге мадианитян в дальние области востока (см.: Матузова, 1979, с. 124—126,

178—180; Беццо-ла, 1974, с. 43—45, 101—102).

Распространились «этнографические» идеи древнерусского духовенства, по-видимому, широко.

Исследователь легенды о гоге и магоге видит влияние тех же идей, которые отразились в русской

летописи, и у поэта Рудольфа Эм-ского, отождествлявшего мадианитян как с гогом и магогом, так

и с татарами. Рудольф вряд ли мог непосредственно пользоваться русскими источниками, но

«идея носилась в то время в воздухе» (ср. Андерсон, 1932, с. 78—81, особ. с. 78—79). Воздействие

эсхатологической интерпретации половецких и татарских набегов различимо и в скандинавских

источниках середины XIII в. К северо-востоку от Киева локализованы «блуждающие» народы на

древнеисландской карте (Мельникова, 1986, с. 103—112). Географическое сочинение,

озаглавленное Е. А. Мельниковой «Описание Земли II», помещает земли татар к северу от Руси

(Мельникова, 1986, с. 87; «север» в скандинавской системе ориентации может означать и северо-

восток, ср. объяснения: Вейбулл, 1928; Джвтш, 1994, с. 54—64).

Итак, образ татар формировался на базе традиционных древнерусских восприятий половцев-

измаильтян. Как и в случае с половцами, уровень враждебности менялся в зависимости от

времени, региона и конкретных политических союзов, иногда уступая место более дружественным

чувствам. Но традиционная и в целом негативная основа, по-видимому, не исчезала. Это

стандартная ситуация на пограничье культур, которая была неоднократно описана в

историографии последних лет. Например, мобильность и взаимопроникновение элит на франко-

датском пограничье девятого века находится в видимом противоречии со стремлением

письменных источников подчеркнуть разницу между христианской территорией Империи и

языческой Данией (см.: Вуд, 1987, с. 51—52).

Идея о половецко-татарской преемственности соответствовала и узко понимаемой «этнической»

реальности, так как Золотая Орда была заселена в основном потомками половцев, того же народа,

с которым Русь воевала с

' Этот человек предположительно идентифицируется с Петром Акеровичем, настоятелем киевского

монастыря св. Спаса. См. Пашуто, 1950, с. 57—67, где сделана попытка воссоздать общий киевский

источник как свидетельства Петра, так и сообщения новгородской летописи.

711

1061 г. (см. Егоров, 1985, с. 155—156). Но что еще важнее, идея эта в свое время органично

вписалась в контекст историографической схемы переноса власти из Киева в Москву: доставшееся

Москве киевское наследство включало и врагов Киева

Освобождение из-под власти Золотой Орды и дальнейшие войны с татарскими ханствами и

Турцией продолжали укреплять идею преемственности в русско-тюркских отношениях

Московские источники XVI—XVII вв. даже используют этнонимы «печенеги» и «половцы» как

синонимичные татарам (см., например, тексты в: Повести, 1959, с. 35, 51—53, 176—177; о

близости определений «татарский» и «половецкий» в XVI в. ср. Ковтун, 1963, с. 325). В степных

кочевниках видели своего рода «прототатар», и предпосылки политической ситуации нового

времени искали в событиях времен Киевской Руси. История отношений древнерусских княжеств с

половцами стала важным компонентом в историософских конструктах, определяя место Руси

между Востоком и Западом, христианством и исламом, славянским и тюркским «мирами», лесом и

степью.

Роль, отведенная средневековой эсхатологической этнографией измаиль-тянам, была столь

устойчивой, что никакие временные политические соображения или симпатии отдельных князей

не смогли внести коррективы в восприятие степных кочевников. Эта роль особенно проявлялась

во время военных столкновений и, в частности, была подтверждена половецким набегом на Киево-

Печерский монастырь в 1096 г. и татарским наступлением 1223 г. Образ половцев сперва

развивался на основе традиционных представлений об измаильтянах и народах северо-востока;

затем уже сам этот образ приобрел функцию традиционного стереотипа, пригодного для описания

новых реалий и новых врагов. '

Литература

Абрамович, 1931—Абрамович Д. И. Киево-Печерський Патерик (Вступ. Текст. Примггки). Кшв,

1931. Репр. Кшв, 1991.

Есть основания полагать, что элементы стереотипа безбожных измаильтян задолго до татарского

нашествия переносились с половцев на волжских болгар (вопреки этнографическим рассуждениям статьи

1096 г.). В Повести о убиении Андрея Боголюбского болгары объединяются с иудеями в одной формуле,

«болгаръ

и ЖИДОВ-Б и вся погань», как объект христианизации (ПСРЛ, т. 2, стб. 591, 6683 г.), а в Сказании о

победе над волжскими болгарами 1164 года и празднике 1 августа они непосредственно сопоставляются с

сарацинами (о борьбе с болгарами в контексте предполагаемой для эпохи Андрея Боголюбского идеологии

переноса власти из Киева во Владимир см. Гурвиц, 1980, с. 48—49, 90—91). Ср., однако, попытку увидеть в

тексте Сказания о победе над волжскими болгарами отражение идеологических забот конца XIV в.

(Плюханова, 1992, с. 80—83).

Этноним «тюрки» в применений к степным врагам Руси описывает скорее потенциальную, чем реальную

ситуацию. С лингвистической точки зрения кочевые государства средневековья включали тюркские,

иранские, финно-угорские и другие компоненты, но тюркизация была наиболее явно выраженной

тенденцией. См.: Голъ-ден, 1992, с. 12—13.

712

Алексеев, 1941—Алексеев М.Л.Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и

писателей XIII-XVII вв. 2-е изд. Иркутск, 1941.

Алешковский, 1971 —Алегиковский М. X. Повесть временных лет. Судьба литературного

произведения в Древней Руси. М., 1971.

Андерсон, 1932—Anderson A. R. Alexander's Gate, Gog and Magog and the Inclosed Nations.

Cambridge, Mass., 1932.

Аннинский, 1940—Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах и

Восточной Европе // Исторический архив. 1940. Т. 3.

Баранкова, 1973—Баранкова Г. С. К текстологическому и лингвистическому изучению

«Шестоднева» Иоанна экзарха Болгарского // Восточнославянские языки. Источники для их

изучения. М., 1973.

Бенешевич, 1906—Бенешевич В. Н. Древне-славянская кормчая XIV титулов без толкований. СПб.,

1906.

Беццола, 1974—Bezzola G. A. Die Mongolen in abendlandischer Sicht [1220— 1270]: Ein Beitrag zur

Frage der Volkerbegegnungen. Bern; Munchen, 1974.

БЛДР, т. 4. — Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т. 4.

Бауман, 1988—Bowman S. Рецензия на кн.: Катлер и Катлер, 1986 // Speculum. 1988. Vol. 63.

фон ден Бринкен, 1968—von den Brincken A.-D. Mappa mundi und Chronographia: Studien zur «Imago

mundi» des abendlandischen Mittelalters // Deutsches Archiv fur Erforschung des Mittelalters. 1968. Bd.

24.

Буланин, 1987—Буланин Д. М. Повесть о битве на Калке // Словарь книжников и книжности

Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1.

Вейбулл, 1928 — Weibull L. De gamle nordbornas vaderstrecksbegrepp // Scan-dia. 1928. B. 1.

Byd, 1987 — Wood I. Christians and Pagans in Ninth-Century Scandinavia // The Christianization of

Scandinavia / Ed. Birgit Sawyer a.o. Alingsas, 1987.

ван ден Вингерт, 1929—Sinica Franciscana / Ed. P.A. van den Wyngaert. Quaracchi; Firenze, 1929. T.

Гальперин, 1985—Halperin C.J. The Tatar Yoke. Columbus, Ohio, 1985.

Гольден, 1992—Golden P. B. An Introduction to the History of the Turkic Peoples: Ethnogenesis and

State-Formation in Medieval and Early Modern Eurasia and the Middle East. Wiesbaden, 1992.

Гурвиц, 1980—Hurwitz E. S. Prince Andrej Bogoljubskij: The Man and the Myth. Firenze, 1980 [Studia

historica et philologica. T. 12. Sectio slavica. T. 4].

Даль, 1882—Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Спб.; М., 1882. Т. 3.

Даан, 1989—Dahan G. Рецензия на кн.: Катлер и Катлер, 1986 // The Jewish Quarterly Review. 1989.

Vol. 79.

Данилевский, 1995—Данилевский И. Н. Замысел и название Повести временных лет //

Отечественная история. 1995. № 5.

Джаксон, 1994—Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства в картине

мира средневекового скандинава // Одиссей. 1994 г. М., 1994.

Добродомов, 1978—Добрододомов И. Г. О половецких этнонимах в древнерусской

литературе//Тюркологический сборник. 1975 г. М., 1978.

713

Дюммлер, 1925— Epistolae variorum / Ed. E. Dtimmler. Berlin 1925. [Monumenta Germaniae

historica. Epistolae. T. 6. Epistolae Karolini aevi. T. 4].

Егоров, 1985—Егоров В. Л. Историческая география Золотой Орды XIII-XIV вв. М., 1985

Исаченко, 1976—Isatenko А. V. Un juron russe du XVI

siede // A.V. Isacenko. Opera selecta. Munchen,

1976.

Истрин, 1897—Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения

Даниила в византийской и славяно-русской литературах. М., 1897.

Каппелер, 1986—Kappeler A. Ethnische Abgrenzung: Bemerkungen zur Ostslavischen Terminologie des

Mittelalters // Geschichte Altrusslands in der BegrifFswelt ihrer Quellen / Hrsg. U. Halbach, H. Hecker,

A. Kappeler. Stuttgart, 1986. [Quellen und Studien zur Geschichte des Ostlichen Europa. Bd. 26].

Катлер и Катлер, 1986—Cutler A., Cutler H. E. The Jew As Ally of the Muslim. Notre Dame, Indiana,

1986.

Ковтун, 1963—Ковтун Л. С. Русская лексикография эпохи средневековья. М.; Л., 1963.

Кросс, 1929—Cross S. H. The Earliest Allusion in Slavic Literature to the Revelations of Pseudo-

Methodius// Speculum. 1929. Vol. 4.

Курлаев, 1997—Курлаев Е. А. Летописная «югра»: исчезнувшее имя или исчезнувший народ? //

Уральский исторический вестник. № 4. Урал в системе культурных и хозяйственных связей в

древности и средневековье. Екатеринбург, 1997.

Кучкин, 1990—Кучкин В. А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII

— первая четверть XIV в.) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. Х-начало

XX в. Сб. научных трудов. М., 1990. Т. 1.

Лаурдас, 1959—Laourdas В. Photiou Homiliai. Thessalonike, 1959.

Лейбниц, 1710—Gervasius Tilberiensis. Otia Imperialia // Scriptores rerum Brunsvicensium / Ed. G. G.

Leibnitius. Hanoverae, 1710. T. 2.

Литаврин, 1994—Литаврин Г. Г. Киево-Печерский патерик о работорговцах-иудеях в Херсоне и о

мученичестве Евсгратия Постника // Славяне и их соседи. Вып. 5. Еврейское население в

Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. Средние века—новое время. М., 1994.

Лихачев, 1947—Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л.,

1947.

Мавродина, 1983—Мавродина Р. М. Киевская Русь и кочевники (печенеги, торки, половцы):

Историографический очерк. Л., 1983.

Малер, 1916—Mahler E. Handbuch der Judischen Chronologic. Leipzig, 1916.

Матузова, 1979—Матузова В. И. Английские средневековые источники IX—XIII вв. М., 1979.

Мельникова, 1986—Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986.

Моравчик, 1958—Moravcsik G. Byzantinoturcica. Berlin, 1958.

Моритц, 1967—Moritz E. Die Entwickelung des Kartenbildes der Nord- und Ostseelander bis auf

Merkator. Mil besonderer Berucksichtigung Deutschlands. Amsterdam, 1967.

714

Настольная книга, 1976— Настольная книга священнослужителя. Т. 3. Месяцеслов (март-август).

М., 1979.

Никольский, 1930—Никольский Н. К. Повесть временных лет, как источник для истории

начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском

летописании. Л., 1930.

НПЛ—Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950.

Озерковский, 1836—Озерковский Я. Плавание по Белому морю и Соловецкий монастырь. СПб.,

1836.

Островский, 1990—Ostrowski D. G. Second-Redaction Additions in Carpini's Ystoria Mongalorum //

Harvard Ukrainian Studies. 1990. Vol. 14.

Островский, 1998—Ostrowski D. G. Muscovy and the Mongols: Cross-Cultural Influences on the

Steppe Frontier, 1304—1589. Cambridge, New York, 1998.

Панченко, 1980—Панченко А. М. Литература второй половины XVII века // История русской

литературы X—XVII веков. М., 1980.

Пашуто, 1950—Пагиуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950.

Пашуто, 1965—Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1965.

Пейнтер, 1965—Painter G. D. The Tartar Relation. The Vinland Map and the Tartar Relation / Ed. Т. Е.

Marston, R. A. Skelton, G. D. Painter. New Haven, London, 1965.

Пенткввский, 1990—Пентковский А. М. Календарные таблицы в русских рукописях XIV—XVI вв.

// Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописных книг. М., 1990. Вып. 3.

Плюханова, 1992—Плюханова М. Б. Композиция Покрова Богородицы в политическом

самосознании Московского царства // Сборник статей к 70-летию проф. Ю. М. Лотмана. Тарту,

1992.

Повести, 1959—Повести о Куликовской битве. М., 1959.

Поппэ, 1974—Поппэ А. В. К вопросу об ультрамартовском стиле в «Повести временных лет» //

История СССР. 1974. № 4.

Принц, 1993 — Die Kosmographie des Aethicus / Hrsg. О. Prinz. Munchen, 1993 [Monumenta

Germaniae Historica. Quellen zur Geistesgeschichte des Mittellalters. Bd. 14].

Приселков, 1940—Приселков М.Д, История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940.

ПСРЛ, т. 1.—Лаврентьевская летопись. (Полное собрание русских летописей. Том первый). М.,

1997.

ПСРЛ, т. 2. — Ипатьевская летопись. (Полное собрание русских летописей. Том второй). М., 1998.

Рюль, 1897—F. Ruhl. Chronologic des Mittelalters und der Neuzeit. Berlin, 1897.

Садерн, 1962—Southern R. W. Western Views of Islam in the Middle Ages, Cambridge, Mass., 1962.

Свердлов, 1989—Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия, IX—первая

половина XII в. / Сост. М. Б. Свердлов. М.; Л., 1989.

Сендерович, 1994—Сендерович С. Начало восточнославянской историографии с

культурологической точки зрения // Jews and Slavs / Ed. W. Moskovich a.o. Jerusalem, 1994. Vol. 2.

715

Симонов, 1993—Симонов Р. А. Древнерусская книжность (в свете новейших источников

календарно-арифметического характера). М., 1993.

Скржинская, 1985—Скржинская Е. Ч. Половцы: Опыт исторического истолкования этникона//

Византийский временник. 1986. Т. 46.

Срезневский, 1867—Срезневский И. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных

памятниках. СПб., 1867. [Сборник статей, читанных в отделении русского языка и словесности

Имп. Академии наук. Т. 1, № 8].

Ставиский, 1988а—Ставиский В. И. К анализу известий о Руси в «Истории монгалов» Плано

Карпини в свете ее археографической традиции // Древнейшие государства на территории СССР.

Материалы и исследования. 1986 год. М., 1988.

Ставиский, 19886—Стависький В. I. ВЦомосп про Русь з «Icropii монгол!в» Плано Kapnmi //

Украшський кггоричний журнал. 1988. № 6.

Старр, 1933—Starr J. An Iconodulic Legend, and Its Historical Basis // Speculum. 1933. Vol. 8.

Тернуолд, 1932 — Thurnwald R. Economics in Primitive Communities. Oxford, 1932 (repr. 1965).

Тиандер, 1906 — Тиандер К. Поездки скандинавов в Белое море. СПб., 1906.

Трахтенберг, 1961—Trachtenberg J. The Devil and the Jews: The Medieval Conception of the Jew and

Its Relation to Modem Antisemitism. Cleveland; New York, 1961.

Уайт, 1991 — White D. G. Myths of the Dog-man. Chicago; London, 1991.

Уоллис, 1990—Wallis H. The Vinland Map: Fake, Forgery or jeu d'esprit? // The Map Collector. 1990.

Vol. 53.

Успенский, 1982—Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей

(Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982.

Успенский, 1988—Успенский Б. А. Религиозно-мифологический аспект русской экспрессивной

фразеологии (семантика русского мата в историческом освещении) // Semiotics and the History of

Culture. In Honor of Jurij Lotman. Studies in Russian / Ed. M. Halle a.o. Columbus, Ohio, 1988.

Феннел, 1980—Fennell J. The Tatar Invasion of 1223: Source Problems // Forschungen zur

osteuropaischen Geschichte. 1980. Bd. 27.

Казанов, 1994—Khazanov A. M. Nomads and the Outside World / Trans. J. Crookenden. 2nd ed.

Madison; London, 1994.

Халъдон и Байрн, 1977—HaldonJ., Byrne M. A Possible Solution to the Problem of Greek Fire //

Byzantinische Zeitschrift. 1977. Bd. 70.

Хеппель, 1989—The Paterik of the Kievan Caves Monastery / Trans. M. Heppell. Cambridge,

Massachusetts, 1989. [Harvard Library of Early Ukrainian literature. English translations, v. 1.]

Холъбек, 1990—Holbek B. Hundskopfige // Enzyklopadie des Marchens. Berlin, New York, 1990. Bd. 6.

Чекин, 1998 — Chekin L. S. Christian of Stavelot and the Conversion of Gog and Magog: A Study of the

Ninth-Century Reference to Judaism Among the Khazars // Russia Mediaevalis. 1997. Vol. 9.1. P. 13—

34.

Черепнин, 1941 —Черепнин Л. В. Летописец Даниила Галицкого // Исторические записки. 1941. Т.

12.

716

Чолова, 1988 — Чолова Ц. Естественонаучните знания в средновековна България. София, 1988.

Шахматов, 1908—Шахматов А, А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб.,

1908.

Шепард, 1974—ShepardJ. Another New England? Anglo-Saxon Settlement on the Black Sea//

Byzantine Studies. 1974. Vol. 1.

Шляпкин, 1881—Шляпкин И. А. Русское поучение XI в. о перенесении мощей Николая Чудотворца

и его отношение к западным источникам. СПб., 1881. [Памятники древней письменности. Вып.

19].

Шмайдлер, 1917—Adam von Bremen. Hamburgische Kirchengeschichte. 3. Ausg. / Hrsg. B.

Schmeidler. Hannover; Leipzig, 1917.

Якубовский, 1927—Якубовский А.Ю. Рассказ Ибн ал-Биби о походе мало-азийских турок на Судак,

подовцев и русских в начале XIII в. // Византийский временник. 1927. Т. 25.

Первое издание: Л. С. Чекин. Безбожные сыны Измайловы. Половцы и другие народы степи в

древнерусской книжной культуре.—The Godless Ish-maelites: The Image of the Steppe in Eleventh-

Thirteenth-Century Rus' // Russian History. 1992. Vol. 19. P. 9—28. При переводе внесены

исправления и дополнения. Разд. 4 расширен на основе статьи: Turks, Jews, and the Saints of the

Kievan Caves Monastery // Jews and Slavs / Ed. W. Moskovich, S. Schwarzband, A. Alekseev.

Jerusalem, 1995. Vol. 3. P. 127—134.

Б. Н. Флоря

У истоков конфессионального раскола славянского мира (Древняя Русь и ее

западные соседи в XIII веке)

1054 год—дата раскола между главными христианскими церквами Средневековья—события,

последствия которого наложили свой отпечаток и на многие стороны жизни общества, и на самые

пути развития средневековой европейской цивилизации. Особо значительным по своим

последствиям оказался этот раскол для Восточной Европы (да и не только средневековой), так как

именно по ее территории прошла одна из главных линий раздела, по обеим сторонам которой

оказались, в частности, близкородственные, развивавшиеся в сходных исторических условиях

народы.

Однако в 1054 г. произошел раскол между Римом и Константинополем, а не между Русью и ее

западными соседями, которые разошлись гораздо позднее и в иных исторических условиях. Хотя в

XI—XII вв. и на Руси, и в странах Центральной Европы была известна полемическая литература,

появившаяся после разрыва церковного общения между Римом и Константинополем, и здесь в

церковной среде возникали аналогичные памятники, между этими странами продолжали

сохраняться разнообразные связи, в том числе, что следует особенно подчеркнуть, в сфере

сакрального искусства. О наличии контактов в правящей светской среде говорят заключавшиеся

вопреки предостережениям церковных иерархов многочисленные брачные союзы между

представителями княжеских династий и отсутствие в исторических, более тесно связанных с

интересами светской среды, памятниках специальных выпадов по адресу «иноверцев». Наоборот,

например, в древнерусской Ипатьевской летописи можно обнаружить одобрительные

высказывания и о немецких рыцарях—участниках III крестового похода, и о чудодейственной

силе венгерского «креста св. Стефана»

Положение изменилось в XIII в. Сразу следует отметить, что вплоть до 30-х гг. XIII в. в этих

отношениях не произошло по-настоящему серьезных

Полное собрание русских летописей (далее—ПСРЛ). М., 1962, т. II, стб. 452— 454, 667—668. Подробнее о

взаимоотношениях Древней Руси и ее западных соседей в XI—XII вв. см.: А. И. Рогов. Отражение в

идеологической жизни славян разделения церквей в 1054 г. (XI—XII вв.) // Studia balcanica. София, 1991, t.

20.

718

изменений. Не стал в них поворотной датой и 1204 г., когда Константинополь взяли крестоносцы

«латиняне». Хотя на Руси было, конечно, известно о насилиях «фрягов» в Цареграде

, здесь их не

ассоциировали с западными соседями, не принимавшими участия в событиях. Однако это событие

все же имело важные последствия для изменений в отношениях между западными и восточными

славянами. Именно после взятия Константинополя в политике папства усилилось стремление к

распространению своей веры с помощью силового давления и тогда же, в раннем XIII в.,

создались благоприятные условия для воздействия папства в этом плане на политику

центральноевро-пейских стран. Именно в это время сильно возрос идейный и политический вес

церкви в польском, чешском и венгерском обществе и одновременно резко усилились связи

местных церквей с Римом.

Последствия перемен сказались не сразу. Во многом это объясняется тем, что в раннем XIII в.

внимание курии было прежде всего поглощено конфликтом, развернувшимся вокруг

Константинополя в Средиземноморье, а Русь находилась на далекой периферии этого конфликта

Папская курия стада серьезно интересоваться Русью лишь в 20-х гг. XIII в. в связи с событиями в

Прибалтике, где находившийся под защитой курии Орден меченосцев вторгся в традиционную

сферу влияния русских княжеств. Однако в борьбе за власть над язычниками восточной

Прибалтики ни новгородская, ни, что важно отметить, первоначально и немецкая сторона не

старалась обосновать свое право на господство в религиозных обвинениях в адрес другой

стороны. Для немецкого хрониста Генриха Латвийского право немецких крестоносцев на власть

обосновывались прежде всего тем, что «русская церковь»— «русская мать» не занималась

обращением в христианство находившихся под властью Новгорода язычников

. Наряду с

конфликтными ситуациями мы встречаемся и с проявлением заинтересованности обеих сторон в

сотрудничестве против общего врага—литовцев

. Нельзя сказать, чтобы в раннем XIII в. лица,

стоявшие во главе католического мира, император и папа, побуждали немецких крестоносцев к

наступлению на Русь. Когда в 1220г. епископ рижский Альберт посетил Рим, император Фридрих

II «уговаривал (его) держаться мира и дружбы с датчанами и русскими» и епископ уехал, «не

получив никакого утешения ни от верховного первосвящен-

См. рассказ о взятии Царьграда в Новгородской I летописи: Новгородская первая летопись старшего и

младшего изводов (далее — НПЛ). М.; Л., 1950, с. 46—49. Стоит отметить, что, по мнению летописца,

крестоносцы действовали «цесарева веленья забывша и папина», так как папа и император Филипп

Швабский послали их не завоевывать Константинополь, а воевать против мусульман.

В обширной переписке папы Иннокентия III (ум. в 1216 г.) можно отметить лишь один документ,

касающийся Руси.

Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М.; Л., 1938, с. 225. Впрочем, подобные обвинения выдвигались

им и по адресу датчан (с. 217—218). В этом сочинении русские не называются ни «еретиками», ни

«схизматиками», хотя хронист знает о существовании различий между их верой и верой «латинян».

Так, в 1212 г. на встрече полоцкого князя Владимира с рижским епископом Альбертом был заключен

«вечный мир против литовцев и других язычников». Генрих Латвийский. Хроника..., с. 141.

719

ника, ни от императора»

. Немногие сохранившиеся папские буллы того времени, в которых речь

идет о «Руси» или «русских», говорят об отсутствии у курии какой-либо определенной линии по

отношению к Руси и ее слабом знании сложившейся в данном регионе ситуации

Положение изменилось в конце 20-х—начале 30-х гг. XIII в. Именно в это время в документах,

направленных из Ватикана католическим соседям Новгорода, русские были названы

«неверными», «врагами Бога и католической веры»; ганзейским городам было предложено

прервать торговлю с ним

. Так как подобные действия папского престола были, как видно из са-

мого текста папских документов, ответом на поступавшие в Рим обращения с мест, очевидно, что

западные соседи Новгорода стали стремиться придать своему с ним спору гораздо более

выразительную, чем ранее, идейную окраску, изображая «русских» как угрожающих

христианскому миру союзников язычников. В Риме, где именно тогда обозначился поворот к

попыткам более решительного подчинения православной церкви в Средиземноморье, эти

обращения попали на благодатную почву.

Отношений Руси с ее центральноевропейскими соседями это непосредственно не касалось, однако

в 30-е гг. XIII в. папа Григорий IX адресует польскому духовенству ряд булл

. Целью этих актов

было ограничить нежелательные контакты между православными и схизматиками (чему должен

был служить, в частности, запрет браков между ними) и искоренить непорядки в жизни колоний

«латинян» на Руси. Последнее не было самоцелью. Искоренение непорядков должно было

способствовать превращению этих колоний в удобный инструмент распространения католицизма.

Таким образом, с того момента, когда политика курии по отношению к Руси стала приобретать оп-

ределенность, враждебность к «схизматической» стране в ней сочеталась с надеждами на ее

«обращение». Для нашей темы существенно, что некоторые из этих булл были ответом на

просьбы и предложения, исходившие от польских иерархов, в частности, от архиепископа

гнезненского, а осуществление миссии на территории Руси было поручено польской провинции

недавно возникшего «нищенствующего» ордена доминиканцев

. Как видим, на этой почве

возникла достаточно далеко заходящая общность интересов между ку-

Там же, с. 199.

Так, например, в грамоте 1224 г., адресованной русским, папа Гонорий III просил их защитить окрещенных

ливонскими епископами «неофитов» от нападений язычников, см.: Акты исторические, относящиеся к

России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым (Далее—АИ). СПб., 1836, т. 1,

№ 14, а в грамоте 1227 г. тот же папа выражал свою радость по поводу того, что русские якобы готовы

принять католическую веру, см.: Documenta Pontificum Romano-rum (далее—DPR) historiam Ucrainae

illustiantia. Ed. A. G. Welykyj. Roma, 1953, t. 1, №4.

Об этих документах см. подробнее: И. П. Шасколъский. Борьба Руси против крестоносной агрессии на

берегах Балтики в XII—XIII вв. Л., 1978, с. 150—151.

Vetera monumenta Poloniae et Lithuaniae genfiumque finitimarum historiarn illus-trantia (далее—VMPL). Ed. A.

Theiner. Romae, I860, t. I, № 44—47; Akta grodzkie i ziemskie z czas6w Rzeczypospolitej Polskiej. Lwow, 1878, t.

VII, № 2; DPR, t. I, № 6.

О миссии доминиканцев см. также: W. Abraham. Powstaie organizacyi kofciota lac-inskiego na Rusi. Lw6w,

1904, t. I, s. 77—80.

720

рией и польским духовенством. Это не может вызывать удивления, если учесть, что во главе

польской церкви в то время стояли лица, именно благодаря поддержке Рима укреплявшие свое

влияние в стране. Деятельность польских доминиканцев привела к первым в отношениях между

западными и восточными славянами межконфессиональным конфликтам, когда католических

миссионеров изгнали из Киева".

В истории отношений между Древней Русью и ее католическими соседями традиционно большое

место отводилось нападениям на Новгород в начале 40-х гг. XIII в. шведов и немецких

крестоносцев, рассматриваемым в научной литературе как организованные курией крестовые

походы на Русь

. Такая оценка событий вызывает, однако, серьезные сомнения. Могла ли курия в

конце 30-х гг. XIII в. объявить крестовый поход против православной страны? Да, могла. Так, в

1238 г. Григорий IX объявил крестовый поход против Болгарии. Такое решение сопровождалось

рассылкой соответствующих послании венгерскому королю Беле IV (ему передавалась во

владение Болгария), примасу-архиепископу эстергомскому, венгерскому духовенству и, наконец,

специально монахам нищенствующих орденов о проповеди крестового похода и отпущении

грехов его участникам

. Никаких следов подобной документации по отношению к Руси в нашем

распоряжении нет.

К этому следует добавить, что решение о походе против Болгарии специально мотивировалось

тем, что Иван Асень II дал приют в своих землях «еретикам»—богомилам

. Это позволило

использовать как прецедент решения Латеранского собора 1215 г. о крестовом походе против

покровителя альбигойцев графа Раймунда Тулузского

. Очевидно, еще в то время выступление

против христианской страны требовало особой мотивации для преодоления психологических

барьеров.

Поскольку крестовый поход против Руси в 1240 г. не был объявлен, то и захватнические действия

шведов и крестоносцев не могли вызвать на Руси враждебной реакции против «латинского» мира

в целом. Действительно, из записей Новгородской I летописи

видно, что эти нападения

воспринимались как очередное (может быть, особенно крупное по размерам) вражеское

нашествие, но не как конфликт между сторонниками разных конфессий.

Новые черты в отношениях между папством, русскими княжествами и их западными соседями

привнесли татарское нашествие и образование на территории Восточной Европы мощной кочевой

державы — Золотой Орды.

. "/. LHugosz. Annales seu cronicae incliti regni Poloniae. L. 5—6. Varsoviae, 1973, s. 266; DPR, t. 1,№9.

См., например: В. Т. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968, с. 292—296.

Латински извори за българската история. София, 1981, т. IV, с. 51, 63—67, 74— 77; В. Н. Златарский.

История на българската държава през средните векове. София, 1972, т. III, с. 403—405.

Латински извори..., т. III, с. 6.

GUIJ. Byzantium and the papacy. 1198—1400. New Brunswick, 1979, p. 74.

НПЛ, c. 77—78.

721

Впервые со времен арабского нашествия в непосредственном соседстве с католической Европой

оказалась мощная и враждебная внешняя сила, что не могло не наложить отпечаток на политику

папства в Восточной Европе.

Возникшую опасность курия намеревалась парировать двумя различными способами. Прежде

всего она пыталась вступить в контакт с язычниками— татарами и обратить их в свою веру, чтобы

Золотая Орда стала союзником папства в борьбе с мусульманским миром". Вместе с тем,

поскольку рассчитывать на успех в этом деле прочных оснований не было, следовало одно-

временно принимать меры к тому, чтобы поставить какой-то барьер на пути их продвижения в

Европу. С этой точки зрения непосредственно соседствовавшие с Ордой русские княжества

представляли большой интерес и как важный источник информации о намерениях татар, и как

возможный союзник против них. Сближение с русскими княжествами на почве союза против

татар одновременно могло создать благоприятные условия для подчинения русской церкви

папскому престолу. В том, чтобы русские княжества стали преградой на пути татар, были

заинтересованы и западные соседи Руси — и венгерский король, и польские князья активно

содействовали установлению контактов между русскими землями и Римом. Наконец, и для

русских князей, если они хотели получить помощь от государств католической Европы, было

необходимо обеспечить себе поддержку папства, чье политическое влияние в XIII в. достигло

своего апогея. Во второй половине 40-х гг. XIII в. в сношения с папой или его представителями

вступали главные русские князья этого времени — Михаил Черниговский, Ярослав Всеволодович

Суздальский и его сын Александр, Даниил Галицкий

Одним из главных результатов этих контактов стало признание (в 1247 г.) верховной власти

папского престола Галицкой Русью, а затем присылка князю Даниилу королевской короны из

Рима

. Во второй половине 40-х— начале 50-х гг. связи галицкого князя с западными соседями

были скреплены новыми брачными союзами, а его сын стал претендентом на австрийский трон.

Даниил Галицкий и польские князья совершили ряд совместных походов на язычников-ятвягов. С

Тевтонским орденом был заключен договор о разделе ятвяжских земель

О попытках миссионерской деятельности среди татар ярко говорят известные материалы миссий,

отправлявшихся в Монголию в 40—50-х гг. XIII в. См.: Джованни делъ Плане Карпини. История монголов;

Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. М., 1957. См. также: В. Т. Пашуто. Очерки по истории

Галицко-Волынской Руси. М., 1950, с. 261 и ел.

О контактах Михаила Черниговского с Римом см.: С. Томашвсъкий. Предтеча Иодора Петро Акеров1ч,

незнаный митрополит руський (1271—1245) // Analecta Ог-dinis sancti Basilii Magni. Roma, 1927, t. 2, fasc.

3—4. О контактах с Римом Даниила Галицкого см.: W. Abraham. Powstanie..., s. 114—143; М. Чубатий.

Зах1дна Украша и Рим у XIII в. у CBOIX змаганнях церковнси унн // Записки наукового товариства 1м.

Шевченка. Льв1в, 1917, т. 123—124; В. Т. Пашуто. Очерки..., с. 251 и ел. О переговорах с Римом

Александра Невского: А. А. Горский. Между Римом и Каракорумом // Страницы отечественной истории. М.,

1993.

1(1

В. Т. Пашуто. Очерки..., с. 255—256.

Preussisches Urkundenbuch. Konigsberg, 1882, t. I, H. 1, № 298.

722

Нет сомнений, что, вступая в контакты с Римом, Даниил стремился прежде всего получить

помощь католической Европы против татар. Само подчинение галицкой церкви Риму

ограничилось формальным актом, за которым не последовало каких-либо конкретных шагов.

Некоторые записи Ипатьевской летописи

позволяют полагать, что решение всех собственно

церковных вопросов молчаливо откладывалось до общего соглашения между греческой и

латинской церквами, переговоры о котором шли интенсивно между Римом и Никеей во второй

половине 40-х—первой половине 50-х гг. XIII в. Неудача этих переговоров не могла остаться без

последствий для взаимоотношений Галицкой Руси и Рима.

Еще более существенно, что несостоятельными оказались надежды на получение помощи против

татар при содействии папского престола. Ближайшие соседи — Польша, где в XIII в. феодальная

раздробленность достигла высшей точки, Венгрия, постепенно вступавшая в полосу тяжелого

внутреннего кризиса,—были не в состоянии нанести поражение татарам. Более удаленные

государства и вовсе не хотели нести какие-либо жертвы, не видя непосредственной опасности.

Создавшееся положение реалистически оценил Александр Невский, порвав уже в конце 40-х гг.

XIII в. контакты с Римом, через несколько лет это оказался вынужденным сделать и Даниил Га-

лицкий.

Уже в период недолгого соглашения между Даниилом и папством в политике курии по

отношению к русским землям, оказавшимся за рамками соглашения, наметился поворот к

прежнему курсу 30-х гг., но уже в более обостренной форме. В булле, адресованной принявшему

христианство литовскому правителю Миндовгу, папа Александр IV предоставил ему право занять

пребывающие «в неверии» русские земли, поставив его владения под защиту папского престола

Это первое свидетельство о попытках Рима распоряжаться землями схизматиков в Восточной

Европе.

После разрыва между Галицкой Русью и Римом такие тенденции в политике папского престола

усилились. Уже в 1257 г. папа Александр IV предписал проповедовать «крестовый поход против

язычников "схизматиков"»

. В 1260 г. Александр IV передал Тевтонскому ордену все земли на

Руси, которые тот сумеет завоевать, поставив их под защиту папского престола

. Орден принимал

на себя обязательство ликвидировать на этих землях схизму. Указание в преамбуле документа, что

он выдан по просьбе тевтонских рыцарей, говорит о единстве политики Рима и Ордена по

отношению к древнерусским княжествам, направленной на идейную конфронтацию. В 1264 г.

такое же право занять русские земли Урбан IV предоставил чешскому королю Пржемыслу II

. В

двух последних документах «русские» фигурировали в одном ряду с язычниками «литовцами» и

«татарами» как враги христианского мира, землями которых в силу этого римский престол имеет

право распоряжаться.

ПСРЛ, т. II, стб. 827.

VMPL, 1.1, № 123.

Preussisches Urkundenbuch. Konigsberg, 1909,1.1, H. 2, № 1—7.

Liv, —Est und Kurlandisches Urkundenbuch. Reval, 1853,1.1, S. 440—441.

VMPL, t. I, № 149.

723

Позиция курии не могла не повлиять на отношения между Русью и ее западнославянскими

соседями. Кроме того, с середины XIII в. стало проявляться действие новых факторов, которые

могли придавать убедительность исходившим из Рима утверждениям. Первым таким фактором

стало усиление литовских князей-язычников, расширение их власти на все новые «русские земли»

и, как следствие, участие «русских» войск, т. е. христиан, в походах язычников-литовцев на

соседние христианские земли, в частности на Польшу. Вторым фактором стало окончательное

подчинение русских земель татарам и принудительное участие русских князей со своими

войсками в походах ордынских правителей на Польшу и Венгрию. В главном памятнике польской

анналистики того времени — Великопольской хронике сохранились рассказы о взятии Сандомира

татарами в 1259/1260 гг. и о нападении русских и литовских войск на Мазовию в 1262 г.

Русские

князья тогда уговорили жителей сдаться, и они были перебиты. Эти документы показывают, как

остро реагировали в польском обществе на начавшееся участие русских в акциях такого рода.

Перемене общественных настроений способствовали и действия правителей соседних с Русью

государств. В раздорах между собой они апеллировали к поддержке папской курии и

подчеркивали свою роль защитников христианской Европы от внешнего враждебного мира— му-

сульман, язычников, еретиков и схизматиков, частью этого враждебного «христианской

общности» мира постоянно выступала Русь. Наибольшее развитие эта тема получила в

корреспонденции чешского короля Пржемысла II. В своих посланиях он выступал то как

защитник Польши от нападений схизматиков и литовцев, то как защитник всей христианской