Олянич А.В. Презентационная теория дискурса (монография)
Подождите немного. Документ загружается.
что...», «Считается, что...» и оборотов с вводными глаголами
ментальной деятельности и зрительного восприятия «Представим
себе...», «Представьте себе...», «Вообразим себе...», «Попробуем
представить...», «Представляется, что.,.», «Как нам кажется, ...»,
«Думается, что...», «Нам видится...», «Полагаем, что...», и т.д. в
англоязычном дискурсе аналогами этих конструкций могут быть
признаны конструкции «As far as I'm concerned», «In my humble
opinion», «As it has been just stated...» и др.
Синтагматические презентемы интродуктивного типа широко
представлены в массово-информационном дискурсе. Наиболее
частотными оказались презентемы с вводным словом «как» и глаголами
говорения презентационной (риторической) ориентации говорить,
объявлять, отмечать, подчеркивать, заявлять, утверждать,
намекать, убеждать, доказывать, и др.:
Как заявил московский градоначальник Юрий Лужков, в столице будет
расширена сеть магазинов экономкласса и «шаговой доступности»
(«Коммерсант!.-Деньги», № 15. -19.04.2004, стр. 10);
Как объявил министр сельского хозяйства РФ Алексей Гордеев, в текущем году
озимые культуры погибли на площади около 1 млн. гектаров («Коммерсанть-
Деньги», № 15. -19.04.2004, стр. 10).
Среди вводных предложений-презентем могут быть также
выделены синтагматические презентемы последовательности действий
и перехода от действий к действиям, от действий к состояниям, от
состояния к состоянию. Это комплексы, осуществляющие
сигнификацию пограничности процессов путем указания точки отсчета
(начала процесса), перечисления периодов или стадий процесса и
завершения процесса. Приведем ряд примеров: «На сцену приглашаются
следующие участники» (точка отсчета - начало
процесса);
«Следующим номером нашей программы...»; «А теперь перейдем к
обсуждению повестки дня»; «Что там у нас далее в повестке дня?» (стадия
процесса);
«И. наконец, в заключение хочу поблагодарить всех участников» (завершение
процесса).
2.3.5. Интертекстуальные презентемы
Интертекстуальность - лингвосемиотический феномен, все
более проникающий в современные виды коммуникации. В эпоху
приобретения сознанием такого качества, как клипоподобность
290
(лингвистическая основа когнитивных рамок восприятия все
интенсивнее переслаивается видео- и аудиовосприятиём),
интертекстуальность может пониматься как использование элементов
уже существующего мегатекста в виде цитат и реминисценций (в том
числе и видео/аудио) в процессе создания и функционирования нового
(Текст. Дискурс. Коммуникация, 2003). Ее конкретные проявления
рассматриваются в массово-информационном дискурсе как особом виде
информационно-коммуникативного образования, обладающим
воздейственным (суггестивным) потенциалом.
По Ю. Кристевой, исследование интертекстуальности можно
осуществлять в рамках конкретно взятого текста; интертекстуальность
заключается в «текстуальной интеракции, которая происходит внутри
отдельного текста» (цит. по: Ильин, www). Однако изучение внутренней
организации текста неизбежно выводит аудиторию за его пределы, на
уровень культуры в целом. Так, исследователь замечает, что с помощью
феномена интертекстуальности аудитория определяет как место
данного текста в ряду других, так и применяемый в нем подход к
трактовке различных идей, явлений и событий.
О намеренной интертекстуальности речь идет, когда факт
текстового включения осознается автором и аудиторией (Иванова,
2001, с. 39). Включаемый в текст инородный элемент обозначается,
определенным способом выделяется на общетекстовом фоне: сегмент
текста, содержащий инородный элемент, может быть зрительно
маркирован, в частности, посредством кавычек. В таком случае
текстовый фрагмент, заключенный в кавычки, выключается,
«высвобождается» из контекста, данной фразы, следовательно,
аудитории таким образом эксплицитно демонстрируется его
чужеродность. Маркером интертекстуальности может, стать прямая
отсылка автора на источник (Арнольд, 1999).
В случае же, когда осознаваемое автором интертекстуальное
включение немаркировано, текстовый фрагмент, тем не менее,
обязательно заключает сигнал аудитории о присутствии включения.
Именно выделение другого текста в данном, обозначенное явно или
имплицитно, на наш взгляд, является основанием для рассмотрения его
в качестве осознанного интертекстуального включения.
Проблема выделения текстовых включений и их анализа может
быть представлена как на формальном уровне, так и на уровне значений
291
и смысла (Чернявская, 1996; Черняева, 1997). О.П. Воробьева и О.А.
Бунь отмечают, что текстовые внесения выделяются на основании их
противостояния основному тексту по смыслу или эмоциональному
вектору (Воробьева, Бунь, 1997, с. 45). С.Г. Чугунников пишет, что
цитема как единица интертекстуальности характеризуется смысловым
сдвигом и «сгущением»/«концентрацией» (Чугунников, 1996, с. 345).
Такая концентрация всегда машшулятивна и презентационна.
Как показывает изучение функционирования включений
{презентем-цитем) в массово-информационный дискурс, они всегда
задействуются как для собственно поддержки реализации социальных и
коммуникативных целей, так и для оценки действий индивида и
общества по их реализации. Речь, таким образом, идет о
самопрезентации как неотъемлемом элементе коммуникации,
вовлекающем особую структуру дискурса - презентационную.
Соответственно, интертекстуальность в массово-информационном
дискурсе является, как правило, намеренной и выполняет в нем особую
- презентационную - функцию, а цитемы и реминисценции, таким
образом, представляют собой интертекстуальные презентемы.
Для массово-информационного дискурса релевантны цитации и
реминисценции речей политиков, документов, так или иначе
оказавшихся в поле зрения средств массовой информации и вызвавших
их внимание, поскольку заряжены общественно значимым потенциалом
воздействия. Текст, включенный в массово-информационный дискурс,
обладает суггестивным потенциалом и представляет собой
последовательность презентем, часто используемую в манипулятивных
целях. К таким интертекстуальным презентационным
последовательностям (кластерам презентем) могут быть отнесены
дискурсивные образования, поддерживающие коммуникативную
ситуацию «предвыборная компания», более всего заряженную
дискурсивной манипуляцией. Перечислим такие кластеры презентем,
наиболее часто представленные в массово-информационном дискурсе:
• вербальный портрет кандидата в мэры с положительной цитацией
его публичных обещаний благ для народа при условии его победы
на выборах;
• биографические данные кандидата, скомпонованные в выгодном
для его имиджа виде (акцентуация происхождения, близкого к
«народу», перечисление параметров биографии, неминуемо
положительно воспринимаемые социумом как мишенью
оказываемого воздействия);
292
• презентация отрицательного имиджа и качеств личностей
соперников кандидата с демонстрацией противоречий в их
публичных выступлениях;
• паремиологические вкрапления, отражающие мудрость народа,
имеющие целью манипулирование гражданскими и национальными
чувствами электората;
• дескриптивные характеристики некачественной жизни народа при
существующей власти с цитацией предвыборных обещаний,
сделанных этой властью на предыдущих выборах;
• цитации документов компрометирующего характера, ранее
составленных самим соперником или его соратниками;
• ссылки на глобальные ценности, отраженные в широко известных
источниках (библейские заповеди и цитаты - «Бойтесь данайцев,
дары приносящих», цитаты из речей харизматических личностей);
• широко известные призывы и лозунги, трансформированные в
манипулятивных целях для конкретной предвыборной компании
(«А ты записался добровольцем?» —> «А ты проголосуешь за... ?»)
• использование окказиональных речевых ошибок или характерных
нарушений речи кандидата для элиминации его суггестивного
потенциала;
■ дезинформационные цитации, несуществующие и приписываемые
кандидату высказывания;
• цитации слухов, сплетен, компрометирующих кандидата.
Важным функциональным элементом презентационной
структуры интертекста является его драматургическая составляющая.
Прежде всего, это касается манипулятивных включений, имеющих
целью элиминировать харизматичность соперника в предвыборной
кампании. Дезинформирующие цитации, как правило, сюжетны,
фабульны, хронотопически обусловлены (аллюзии к месту и времени
деятельности соперника, где и когда он якобы отрицательным образом
проявил себя), насыщены в ролевом отношении (вбрасывание
высказываний несуществующих или существующих подкупленных
персонажей, опорочивающих кандидата), имеют драматический зачин и
финал с прогнозируемыми последствиями.
Драматургичность цитации подкрепляется также зримым или
незримым присутствием автора (политтехнолога, имиджмейкера),
конструирующего весь сценарий предвыборной компании, а также
личностями-участниками, роль которых сводится к режиссированию ее
процесса. Именно они производят отбор вбрасываемых в массово-
293
информационный дискурс интертекстов, декорирующих произносимое
и отображаемое в ходе предвыборной кампании.
Интертекстуальность в современном массово-информационном
дискурсе имеет также и аудиовизуальную (сугубо семиотическую
составляющую). Документальный видеоряд также может быть расценен
как своеобразный текст (Иванова, 2001), «цитируемый» внутри такого
вида массово-информационного дискурса, как теленовости или
телеинформация. Особо популярен такой вид видео-интертекста, как
«досье», сопровождающее и поддерживающее теленьюсмейкинг в
период предвыборной борьбы. Драматургия презентации приобретает в
этом случае черты смены образных планов, кадрирования образов, т.е.
кинематографичности (Ямпольский, 1993).
Как показывает практика новостного производства, намеренная
интертекстуальность, базирующаяся на драматургичности и
кинематографичности, оказывается мощнейшим презентационным
средством воздействия на массовое сознание. Такие - пусть даже и
поддельные - качества включений в массово-информационный дискурс,
как фактографичность, авторитетность (печатного слова, особенно в
России как наследство зомбирования населения в советскую эпоху) и
харизматичность персоналий, являющихся авторами этих включений,
заслуживают пристального и последовательного изучения, поскольку
являются важным коммуникативным инструментом.
Нельзя в этой связи не упомянуть о киноцитате как
интертекстуальной презентеме. Слетев с экрана, киноцитаты прочно
вошли в нашу речь: благодаря авторам «фильмов-цитатников» (меткое
выражение А.Ю. Кожевникова, составителя словаря «Крылатые фразы
и афоризмы отечественного кино» (Кожевников, 2004), сначала
советский, а затем российский социум получил возможность
использовать обширный фонд кинофраз и киновыражений в качестве
вербального инструментария для воздейственных целей.
Киноцитата представляет собой вербальную структуру,
которая обладает двойным воздейственным потенциалом: с одной
стороны, это хорошо продуманная ее авторами (сценаристом,
режиссером) и драматически точно воспроизведенная актером реплика,
удачно характеризующая либо сам персонаж, либо известную социуму
ситуацию реальной жизни, реальной коммуникации; с другой же -
киноцитата есть не что иное, как репродукция самой ситуации
социумом или характеристика конкретного члена социума или его
поступков, узнаваемая социумом через характеристику персонажей или
294
ситуации хорошо известного кинофильма. В первом случае авторы
воздействуют на социум, демонстрируя ему его собственные качества,
достоинства и недостатки; во втором - социум воздействует на себя или
на индивидуум, «театрализует» сам себя, используя киноцитату в целях
самопрезентации. Таким образом, «крылатость» кинофразы
обеспечивает коммуникативную потребность ее авторов в передаче
послания миру, и мира - в самопрезентации.
Киноафоризм как средство воздействия есть безусловный
актуализатор презентационной функции дискурса:
Во-первых,
он всецело отвечает всем ранее перечисленным
параметрам презентационной функции дискурса. Цитирование
кинофразы может, во-первых, означать, что индивидуум ждет от
социума признания себя как «своего», и тогда киноцитата предстает как
социальный интегратив.
Во-вторых.
сам факт киноцитирования индицирует
определенные социальные качества цитирующего (адаптированность в
обществе, эмоциональный настрой, синхронизированный с настроем
общества, когнитивная освоенность социальных процессов, и т.п.).
В-третьих,
киноафоризм позволяет цитирующему использовать
его в качестве вербальной иллюстрации аргументации или как средство
для разрядки эмоционального напряжения в ситуации дискуссионной
коммуникации, или, наоборот, как элемент, провоцирующий
скандализацию общения (вспомним известную реплику героя фильма
«Трое в лодке, не считая собаки»: «Все в сад!», которую в бытовом
дискурсе используют в значениях «не желаю слушать», «плевал я на
всех» и т.п.), т.е. как своеобразный регулятив. В качестве еще одного
примера кинофразы как регулятива приведем цитату из фильма
«Бриллиантовая рука»: «Бабе цветы, а детям-мороженое!», которую
используют для статусной регуляции в коммуникации.
В-четвертых,
цитированная кинофраза позволяет уходить от
нежелательного развития и хода коммуникации, сменить атмосферу
общения, заполнить возникшую паузу. Это презентационное свойство
киноафоризма может быть проиллюстрировано следующим примером:
Капитан, а чего ты такой грустный-то, а? «Капитан, капитан,
улыбнитесь, ведь улыбка - это...» - Зайцев! - Чего? - вы ведь все-таки в
милиции находитесь, а не у друга на именинах! - «А если друг оказался вдруг и
не друг, и не враг, а так...» - А ну-ка прекратите паясничать! — «Смейся,
паяц!» - Зайцев! - Чего? - Вы, как та стрекоза из басни Крылова - все бы вам
песни петь! Вот вы же мне обещали на работу устроиться. - А я обещая,
правильно. Я, может, целыми днями работу ищу! По душе. Может, у меня
295
руки горят! «Вот эти руки, руки трудовые, руками золотыми назовут!»
(кинофильм «Тайна железной двери»).
В-пятых.
киноафоризм может использоваться как
воздейственное средство манипуляции (реплика группенфюрера
Миллера из кинофильма «Семнадцать мгновений весны» - «А Вас,
Штирлиц, я попрошу остаться» в исполнении начальника в ситуации
деловой коммуникации не сулит ничего хорошего подчиненному,
которому эта реплика предназначена).
Киноцитирование представляет собой феномен, который может
и должен стать объектом изучения аксиологической лингвистики,
особенно в той ее части, которая именуется презентационной теорией
дискурса. Соотнесенность огромного пласта киноэптонимов (термин Г.
Бюхмана) с ценностными социальными категориями ставит их изучение
в ряд актуальных проблем, связанных с причинами закрепления таких
единиц дискурса в национально-языковом сознании, превращения в
языковые единицы - и формально-семантическими процессами,
сопровождающими такое закрепление.
Особый случай презентационных интертекстуальности и
цитирования представляют собой презентемы, связанные с феноменом
стратагемности. Стратагемность в языковом ракурсе представляет .
собой «особый прагматически маркированный пласт языковых средств,
специализированный на функции наставления относительно
эффективности действий, рассчитанных на получение преимущества
над противником в конфликтных ситуациях в самом широком смысле.
В этом плане данное явление представляется языковой семантической и
прагматической универсалией, тем или иным образом реализующейся в
каждом конкретном языке или в соответствующих ему
речемыслительных построениях. Исходя из этого, мы можем говорить о
метаязыковой сущности стратагемности как совокупности
определенных принципов действоваяия, лишь во вторую очередь
отраженных в семантике конкретного языка» (Сидорков, 1997, с. 23).
Термин «стратагема» (или «стратегема») имеет европейское
происхождение, его возникновение связывают с древнегреческим
словом ЕТРЛТГНМЛ, служащим для обозначения военного дела и
военных хитростей конкретных полководцев Древней Греции. Впервые
стратегемы как истории побед конкретных военных персоналий были
собраны древнегреческим софистом Полиэном в «компендиум военной
славы» - жизнеописания великих военачальников Греции (Полиэн,
2002).
296
Аналогом древнегреческих стратагем являются «цзы» -
древнекитайские афористические формулы или сценарии эффективных
стратегических военных действий (Воеводин, 2003).
В настоящее время термин «стратагема» может быть
использован в нескольких значениях. В непосредственно прикладном
варианте он обозначает военную хитрость или хитрость, уловку в
политической, экономической, преступной деятельности, частной
жизни.
Китайские стратагемы не просто дают рецепты возможных
действий. Они определяют то поле, на котором находится деятель, те
моральные и социальные нормы, которым он следует или которыми
пренебрегает во имя достижения цели. Китайские стратагемы признают
единственный критерий истинности — эффективность действий в
борьбе за власть и ресурсы. Для них не существует понятий
нравственности, духовности, морали как необходимых элементов
личности или деятельности. Существует единственный критерий —
эффективность. Нет друзей и союзников, все — враги. Некоторые враги
— явные, некоторые — тайные или потенциальные. Нравственность и
прочие духовные атрибуты рассматриваются как инструменты,
которыми применяющий стратагемы на практике должен пользоваться
в своих целях, но отнюдь не как нормы, которым он обязан следовать.
Общий принцип китайских стратагем — «Цель оправдывает средства».
Подобная практика была выработана в условиях бесконечных войн,
когда вопросы нравственности и морали стояли далеко не на первом
месте. На первом месте стоял вопрос о выживании. Выжить можно
было, экономя и приумножая собственные ресурсы, заключая выгодные
союзы, покоряя более слабых, избегая войн с более сильными.
В классическом китайском варианте стратагем оказалось 36. Но
с момента создания китайских стратагем мир изменился. Появились
новые стратегии поведения, многие из них не вписываются в практику
древнего Китая. Мир стал другим, более гибким и стабильным. Явная
или скрытая агрессия не является обязательным элементом ежедневной
практики простого человека, политика или бизнесмена.
Количество известных стратагем значительно больше тридцати
шести. Стратагемы не представляют собой явление исключительно
китайское. Опосредованные способы воздействия, неявное
манипулирование чужим поведением применялись политиками и
правителями независимо друг от друга во все времена и у всех народов.
Не остались в стороне от этого процесса и славяне, в том числе и
297
русские. Проблема масштабного использования стратегий лежит не
только в том, чтобы знать об их существовании и иметь возможность
планировать соответствующие действия. Для реализации необходимо
иметь инструмент — централизованную власть во главе с дееспособным
лидером.
Китайские стратагемы
1. Обмануть императора, чтобы он переплыл море
2. Осадить Вэй, чтобы спасти Чжао.
3. Убить чужим ножом.
4. В покое ожидать утомленного врага.
5. Грабить во время пожара.
6. На востоке поднимать шум, на западе наступать
7. Извлечь нечто из ничего
8. Для вида чинить мостки, втайне выступить в Ченьцань.
9.Наблюдать за огнем с противоположного берега (сидя на горе,
наблюдать за борьбой тигров).
10. Скрывать за улыбкой кинжал
11. Сливовое дерево засыхает вместо персикового.
12. Увести овцу легкой рукой.
13. Бить по траве, чтобы вспугнуть змею.
14. Позаимствовать труп, чтобы вернуть душу.
15. Сманить тигра с горы на равнину.
16. Если хочешь что-нибудь поймать, сначала отпусти (хочешь
получить — вначале дай).
17. Бросить кирпич, чтобы получить яшму.
18. Чтобы обезвредить разбойничью шайку, надо сначала поймать
главаря.
19. Тайно подкладывать хворост под котел другого.
20. Ловить рыбу в мутной воде.
21. Цикада сбрасывает свою золотую кожицу.
22. Закрыть дверь и поймать вора.
23. Объединиться с дальним врагом, чтобы побить ближнего.
24. Объявить, что только собираешься пройти сквозь государство Го, и
захватить его.
25. Украсть блоки и заменить их кривыми подпорками.
26. Скрыть акацию и указать на тутовое дерево.
27. Делать безумные жесты, не теряя равновесия.
28. Заманить иа крышу и убрать лестницу.
29. Украсить сухие деревья искусственными цветами.
30. Превратить роль гостя в роль хозяина.
31. Стратагема красотки.
32. Стратагема открытых городских ворот.
33. Стратагема сеяния раздора.
34. Стратагема самострела.
35. Стратагема цепи.
36. Бегство (при безнадежной ситуации) — лучшая стратагема.
Дополнительные стратагемы.
37. Стратагема достаточной враждебности.
38. Заставить противника играть по твоим правилам.
39. Стратагема двойных стандартов.
40. Общие грехи.
41. Игра без правил.
42. Стратагема точечного воздействия.
43. Стратагема случайного результата.
44. Просить А, когда хочешь Б.
45. Плыть по течению (ждать, пока плод сам созреет).
46. Подать руку врагу.
47. Красить забор.
48. Стратагема непрерывного штурма.
49. Обсуждение частностей при недоказанной истине.
50. Стратагема неопределенной угрозы.
51 Решение уже принято.
52.Хороший — плохой.
53.Волшебная дудочка.
54.Стратагема косвенных признаков.
55.Эффект собственной исключительности.
56.Требования кредитора — общий туник.
Антистратагемы
1. Вырастить врага и бороться с ним.
2. Гнилой фундамент.
3. Дразнить собаку.
4. Бисер перед свиньями.
5. Буриданов осел.
6. Жестко придерживаться стандарта.
7. Искать совершенство.
298 299
8. Надеть на мир свои очки.
Стратагема как презентема интертекстуального характера есть
не что иное, как отсылка к чужому опыту и метафорическая
презентация (демонстрация, иллюстрация) этого опыта, с одной
стороны характеризующая личность носителя, а с другой - собственно
действие, приведшее к запланированной цели. Таким образом, их
ценность для презентационной теории дискурса заключается в их
способности к интродукции в коммуникацию стратегической
составляющей, определяющей дальнейшее развитие коммуникативного
события.
В целом интертекстуальные презентемы представляют собой
переходный тип, от семантического к сугубо прагматическому уровню
типологюации презентем.
В. Прагматический уровень типологии презентем
Теперь рассмотрим самый сложный уровень типологизации
презентем, в котором основополагающими факторами
презентационной структурации дискурса выступают влияние и
воздействие как движущие механизмы дискурсивного развертывания,
использующие разноуровневые языковые единицы в прагматических
целях. Максимально явно прагматика презентации проявляется на
уровне «текст + контекст», где можно наблюдать процесс
дискурсивного развертывания как вовлечения в него концептов и
образов, избранных для оказания воздействия, как целостных -
системных - образований (кластеров). В образуемом сложном кластере
презентем когнитивные возможности человека реализуют самые
разнообразные языковые и речевые доступные ему средства.
Прагматический инструментализм достигается за счет использования
разного типа лингвосемиотических и семантических презентем в виде
сложных образовании, иерархически располагаемых в дискурсе, при
этом систематизирующим фактором оказывается театральность как
основной прагматический инструмент.
2.4. Системно-концептуальные презентемы
Лингвосемиотический подход к выделению презентемы как
эпистемологической единицы позволяет выявить группы образов,
знаков и символов, находящихся между собой в определенных
отношениях и соположенных друг с другом. Разные конфигурации
самих знаков и разные связи между ними дают возможность их
300
типологизации как целой системы отображаемых ими концептов и
образов в дискурсе.
Обратимся к примеру из англоязычного юридического дискурса
- перекрестному допросу свидетеля - девочки-подростка Барбары,
утверждающей, что учитель Геттис предпринял попытку ее
соблазнения. Допрос в суде присяжных ведет Кевин Ломакс, адвокат
обвиняемого учителя (фильм «Адвокат дьявола» - "Devil's Advocate").
Живописный и полный скабрезных подробностей рассказ
свидетельницы приводит публику и присяжных в ужас: вердикт
присяжных, как кажется, будет весьма строгим по отношению к
обвиняемому. Однако, приведенный ниже диалог между адвокатом и
свидетельницей кардинальным образом меняет ситуацию:
Lomax: "Have you had any discipline problems in math class this year? "
Barbara: "No." Lomax: "No? Hadn 't Mr. Gettvs had to talk to you repeatedly about
vow behavior
? Isn't that why he asked you to stay after class?" Barbara: "No!"
Lomax: "Have other teachers asked you to stay after class?" Barbara: "Once or
twice." Lomax: "Did thev want to talk to you about vow behavior
?" Prosecutor:
"Objection. Immaterial." Lomax: "Goes to motive." The Judge: "Overruled. You
may answer the question " Barbara: "Well, I don't know what the other teachers
wanted You 'd have to talk to them." Lomax: "You ever pass notes in class? Maybe a
note that made fun of Mr. Gettvs?" Barbara: "No." Lomax: "No? Never called him a
'disputing
РЩ
monster'
?" [Public astonished] The Judge: "Order!" Barbara:
"No!" Lomax: "Yow Honor, I've pre-marked this Defense Exhibit A." Prosecutor:
"Objection. We 've had plenty of time for discovery here." The Judge: "I'm going to
let this in, Mr. Lomax. I'm also going to suggest that if you have any other exhibits,
you present them in a timely fashion, or not at all. " Lomax: "I'm sorry, Barbara, I
was wrong. It's a 'huge hog beast.
'
Ibis is vow handwriting, isn't it
?" Barbara:
"Yes, but..." Lomax: "You wrote this in Gettvs' class.
" Barbara: "It's a joke."
Lomax: " 'He's a huge hog beast. He probably eats a thousand pancakes for
breakfast. ' You 're writins about Mr. Gettvs. aren 't you ? " Barbara: "It was meant to
be a joke." Lomax:- "Have you ever had a party at vow house. Barbara, when vow
parents were away
?" Prosecutor: "Objection, Your Honor, we 're..." Lomax:
"Credibility and bias." The Judge: "Overruled Answer the question." Barbara:
Yes." Lomax: "Have you ever heard of a game called 'Special Places'? You 're under
oath, Barbara. A man's career, his reputation, his life is on the line. This is not a joke.
Have vou ever plaved 'SpecialPlaces'?" Barbara: '"Yes...
"
Lomax: "Is this game
sexual in nature
? Is this game sexual in natwe?!" Barbara: "We only played it
once." Lomax: "This special party, Barbara, this was the first time vou told the story
about Mr. Gettvs.
wasn't it?" Barbara: "Yes..." Lomax: "I've spoken to other
children who were there that day. Can you say, is there anything else, Barbara, they
may have told me about the party?" Prosecutor: "Objection! If he has other
witnesses, let him call them!" Lomax: "If I need to call those other children, I will!"
The Judge: "I'm going to sustain that, Mr. Lomax. Rephrase your question." Lomax:
301
"You threatened those children, didn't you?" Barbara: "That's not the way it
happened" Lomax: "You told them to falsely claim Mr. Gettvs had hurt them."
Barbara: "These things did happen." Lomax: "If they didn 't, you were going to tell
everyone about this special party." Barbara: "They happened to me." Lomax: "So
you made up a story. A special story. A story about a math teacher who was tough on
you, who kept you after class. A huge hog beast you didn't like! That's what really
happened, isn't it?!" Barbara: "No, I didn't want to be the only one." Barbara's
father: " You goddamn, lowlife, son of a bitch..." Lomax: "No further questions,
Your Honor."
В основе стратегии дискурса адвоката лежит интенция
«способствовать оправданию подзащитного путем возбуждения
недоверия социума к свидетелю обвинения». Эта стратегия
поддерживается целой последовательностью (системой) презентем
разных типов, соединенных между собой различными видами связей.
Доминантой в этой последовательности является вызванная стратегией
адвоката квалификативно-оценочная презентема «учитель - хороший,
свидетель - плохой». Вектор презентации негативен по качеству и
направлен на свидетельницу: кластер оценочных знаков-
квалификативов (они подчеркнуты в тексте) характеризует подростка
как недисциплинированную ученицу, стремящуюся опорочить учителя,
поступившего с ней по правилам (оставил после уроков), как вздорную
и невежливую девочку, сплетницу и очернительницу честного человека;
более того - как половозрелого подростка, приобретающего первый
половой опыт в компании одноклассников, и потому рисующего в своих
сексуальных фантазиях бог весть какие волнующие картины, в том
числе и об учителе. Ребенок представлен адвокатом как шантажистка,
заставившая своих одноклассников-участников сексуальной игры
«Потаенные места» признаться в том, что и в отношении их учитель
допускал сексуальные притязания. Ловко манипулируя страхом
девочки, боящейся гнева присутствующих на суде родителей по поводу
сексуальной игры в ,их отсутствие, адвокат заставляет суд поверить в
невиновность учителя Геттиса. Заметим при этом, что адвокатом не
допущено ни одной попытки прямого обвинения и прямой
характеризации: характеристики поданы (подвергнуты презентации) как
факт, как действия свидетеля, квалифицировать которые предоставлено
было суду. В то же время позитивные характеристики учителя как
несправедливо обвиненного и пострадавшего от клеветы выводятся из
негативной характеризации свидетеля по умолчанию и сочувственно
принимаются судом.
302
Презентема представляется нам тем образованием, которое
оказывается в центре пересечения сфер существования Homo Sapiens -
концептосфере, культурно-ценностном пространстве и пространстве
информационно-коммуникативном. Она является своеобразным
результатом фильтрации когнитивной системой человека окружающей
его среды, причем на выходе этого процесса возникает собственно
коммуникация. В нашем случае интенция защитить, порожденная
потребностью субъекта коммуникации (адвокат) восстановить
справедливость, привела к речевой деятельности, в которую вовлечены
такие концепты, как «честь», «достоинство», «добро», «зло»,
«справедливость», «вина», «сплетня», представлена культурно-
ценностная оценка извращения их объектоМ^свидетель обвинения),
которая направлена затем в виде сгустка информации (фактов и
событий) по коммуникационному каналу в социум (объект
2
) для
активизации действий и представлений последнего по отношению к
обвиняемому (объект
3
). Таким образом, круг «потребности -
деятельность - дискурс» замыкается на презентеме, последняя
порождает новый круг в коммуникации.
Другой пример дает нам возможность утверждать, что в
качестве системно-концептуальной презентемы могут выступать
перформативные высказывания. Это особенно ярко проявляется в
коммуникативной ситуации манипуляции, используемой
коммуникантами как при прямом, так и при непрямом воздействии.
Непрямая коммуникация - феномен, который более всего
привлекателен для исследователей дискурса как средства косвенного
воздействия: ведь всегда интереснее изучать то, что максимально
скрыто и не лежит на поверхности, а потому представляет собой
своеобразный вызов для ученого.
Изучение планируемого косвенного речевого воздействия - в
терминологии В. В. Дементьева это непрямая коммуникация-2
(Дементьев, 2000) - сегодня чрезвычайно актуально для России, где
сегодняшняя политико-экономическая и социальная действительность
перенасыщена интригой и политической игрой
29
.
29
Е. В. Клюев, правда, высказывает мысль о том, что в современной России не получили
большого распространения формы косвенного воздействия, поскольку имплицитные
смыслы обычно ассоциируются с некой опасностью, в них подозревают "камень за
пазухой" (Клюев, 1999). По-видимому, сегодня все совсем наоборот: почти каждое
публичное высказывание любого российского политика представляет собой имплицитное
планированное воздействие, и у каждого ньюсмейкера имеется целая груда «камней за
пазухой».
303
Наша цель - рассмотреть косвенное воздействие именно как
планируемое, т.е. сознательно подвергнутое алгоритмизации,
отрежиссированное и драматизированное. Иными словами, нас будет
интересовать такое свойство планируемого речевого воздействия, как
сценарность (драматургичность).
Для того, чтобы глубже понять основания и параметры
непрямого воздействия, попробуем определить, что такое воздействие
вообще, и какова его связь с речевой деятельностью.
Под воздействием в данной работе предлагается понимать
активное вмешательство объекта (объектов) \ субъекта
(субъектов) в физическое или интеллектуальное существование
другого объекта (объектов) \ субъекта (субъектов) с цепью
намеренного изменения их системно-структурных параметров, что
может привести к удовлетворению намерений деятеля-
воздействующего, и, соответственно, либо к ухудшению
параметров объектов воздействия вплоть до разрушения последних,
либо к [максимально} позитивному преобразованию объектов
воздействия вместе с их системно-структурными параметрами.
Иными словами, воздействие представляет собой некую
реструктуризацию (McDougall, 1920) или деструктуризацию объекта
воздействия в соответствии с представлениями осуществляющего
воздействие об истинном предназначении изменяемого им объекта,
истинности его функций, образа, состояния, н т.п. Реструктуризация и
деструктуризация могут также быть заменены термином
«оптимизация», понимаемым как настройка системно-структурных
параметров объекта воздействия, при которой среда обитания
объекта воздействия получает позитивную выгоду от изменений,
возникших в результате воздействия на этот объект. В том же случае,
если изменения носят негативный характер и приводят к уничтожению
объекта воздействия, следует говорить о деструкции как воздействии,
имеющим негативные последствия. Речь во всех этих случаях идет не
только о качественных или количественных параметрах объекта
воздействия, но и о его поведенческих характеристиках, если объектом
воздействия оказывается живое мыслящее существо - Homo sapiens.
В современных психологических исследованиях, как правило,
исследуются две категории - воздействие и влияние, причем оба
толкуются одно через другое (ср., например, определение Е.В.
304
Сидоренко: «Психологическое влияние - это воздействие на состояние,
чувства, мысли и поступки других людей с помощью исключительно
психологических средств, с предоставлением ему права и времени
отвечать на это воздействие» (Сидоренко, 1997, с. 125). Нам же
думается, что между этими понятиями существуют онтологические
отличия.
Влияние - это воздействие, растянутое во времени,
воздействие или разные типы воздействий, собранные в систему
разнообразных факторов. Воздействие носит точечный характер, ему
присуща одномоментность. Влияние же поступательно и
многомоментно, ср. «Капля камень точит», «Не мытьем, так
катаньем», «Поспешишь - людей насмешишь», «Не сразу сказка
сказывается», «Не сразу дело делается». Как видим, фактор времени -
главное отличие.
Применительно к человеку или массам следует говорить о
воздействии скорее на сознание - индивидуальное или массовое, или на
оба одновременно. Представляется чрезвычайно соблазнительным
определить дискурсивные механизмы такого воздействия: здесь
исследователь так или иначе направляет вектор своего интереса на
такое понятие, как манипуляция информацией.
Манипуляция - это вид психологического воздействия,
исполнение которого ведет к скрытому возникновению у другого
человека намерений, не совпадающих с существующими желаниями
(Доценко, 1996, с. 59). Манипуляция и манипулирование в смысле
задействования языковых средств для реализации коммуникативных
стратегий складывается из нескольких компонентов, напрямую или
косвенно связанных друг с другом. В основании манипулирования
лежит дихотомия логических концептов «истина - ложь», способная
трансформироваться в промежуточные вариантные концепты и
постулаты («правда», «лукавство», «полуправда», «недоговоренность»,
«белая ложь», «ложь во благо», «недосказанность», «уклончивость»,
«чтение между строк», «выведение на чистую воду», «софизм», «факт»,
«против фактов не попрешь» и т.п.). Манипулятивные действия
используют эти концепты и постулаты для надстройки на их основании
целого стратегического комплекса псевдопонятий и псевдосмыслов,
выстраиваемого манипулятором в своеобразную и по-своему логичную
систему.
Центральную позицию в манипулировании занимает
информация или ее антипод - дезинформация ("Something untrue that
305
the speaker knows is untrue" - Kick, 2001, p. 6-7). Pace Кик, один из
видных исследователей феномена лжи как социальной и культурной
категории (для него ложь есть целый концепт европейской культуры),
отмечает, что ложь может оказаться основной парадигмой
существования в определенной социальной или иной сфере. Может
также существовать так называемая ложь-сверхзадача ("meta-lie"),
конституирующая работу целых организаций и социумов,
направленную на манипулирование сознанием индивидуумов
посредством внедрения малых ложных посылов (псевдосмыслов) (Kick,
2001, р. 8-12). Дезинформация может также использовать для
манипулирования сознанием мисинформацию (misinformation),
основной характеристикой которой является постулат о том, что
говорящий полагает некую информацию правдивой, тогда как она
таковой не является.
Значительное место в этом процессе занимает алгоритм
манипулирования демонстрируемыми смыслами. Этот алгоритм может
быть представлен следующей схемой (см. стр. 307).
Концепты вовлекаются в некую сценарную рамку, «пьесу»,
проигрываемую коммуникантами, часть которых - активные деятели,
имеющие целью достичь некую мета-цель, которая не может быть
достигнута простым коммуникативным процессом или средствами
прежде всего в силу неодобрительного отношению социума либо к этой
мета-цели, либо к личностям активных коммуникантов, задающихся
этой самой мета-целью.
Достижение мета-цели, как правило, происходит вследствие
построения активным коммуникантом-манипулятором представленного
на схеме алгоритма - «сценария», каждый шаг или блок которого
инициируется при помощи лингвистической программы или
вербального инструмента, определенным образом подталкивающих
объект воздействия к совершению действий и формированию событий,
выгодных манипулятору. На схеме наглядно показан процесс
планирования манипулятивного воздействия, в основание которого