Одесский М.П. Четвертое измерение литературы: Статьи о поэтике

Подождите немного. Документ загружается.

Графиня

князь

почему

хочу

воспользоваться другой. Вы видите, с какими

труд-

ностями

я сталкиваюсь...» (письмо № 12); «Как я страдала, когда

Вы явились! Мать постоянно следила за мной, а Вы, не замечая ее

ярости,

говорили со мной шепотом, говорили о тысяче предметов,

что должно было умножить ее подозрения; наконец, я не знаю, ос-

новательно ли мое беспокойство, но мне кажется, что Вы никогда

не

были столь свободны в Вашем обращении, по крайней мере,

Ваши взгляды, жесты, одним словом - все должно было еще более

разгневать ее. Ради Бога, ах! чего мне стоит молить Вас об этом,

однако я должна: в дальнейшем не посещайте нас так часто и не

оставайтесь так надолго. Завтра, если Вы любите меня, Вы сюда

не

придете. Ах! о чем я прошу

Вас?

И какого знака любви

требую?

Но

так должно» (письмо № 13); «Прошлый вечер, Вы знаете, мне

совсем не понравился, Вы прекрасно понимаете почему, но Вам

нравится

увеличивать мои муки. Я наблюдаю, с великим удив-

лением,

что Ваша манера общаться со мной слишком свободна, а

Вы, напротив, обижаетесь, когда я кланяюсь Вам так же, как всем.

А смешные предложения - вроде завтра увести меня от Кауница!

Могу ли я принять подобное предложение на глазах Ваших людей

моих! Разве это не должно быть тайной! или Вы полагаете, что

этом нет надобности, и Ваше предложение естественно! Да и

вообще, эта идея шокирует меня. Нет, я благодарна Провидению,

которое наделило меня осмотрительностью в такой мере, что хва-

тает

на Вас и на меня; Вы же совершенно вне

себя»

(письмо № 28).

Заключение брака, превратившее графиню Ферзен в гра-

финю

Пипер,

мягко говоря, не облегчило ситуацию. От графини

князя

требуется великое лингвистическое мастерство, умелая

дифференциация

слов, произносимых наедине и произносимых в

обществе: «За удовольствием, которое я испытала вчера, проведя

с Вами время, последовали многие печали. Когда все удалились,

мать начала допрашивать меня о нашем разговоре в дверях; я

сказала, что Вы беседовали со мной о Грипсхольме, о франк-ма-

сонских

ложах, по крайней мере, здесь ей было не за что брюзжать

на

меня. Она сказала, что очень удивлена Вашей фамильярностью

отношениях со мной и что она многажды слышала, как Вы, об-

ращаясь ко мне, называете меня "дорогая графиня"; она находит

это

выражение слишком вольным. Я делала все возможное, дока-

зывая,

что Вы так называете

всех

женщин, а не только меня; это

Эпистолярная

поэтика

любви

не

помогло, она подчеркнуто выразила удивление и сказала, что

она

надеется, я впредь не допущу подобной свободы в обращении

с собой. Я уверила ее, как Вы можете догадаться, что не

допущу;

одновременно я спросила, что, по ее мнению, должно сделать,

дабы Вы больше так не именовали меня, а кроме того, сказала,

что мне кажется,

будет

благоразумно не говорить Вам ничего и

не

замечать ничего. Однако я просила бы Вас, мой дорогой

друг,

бдительно использовать это имя; избегайте вообще обращаться ко

мне,

ибо если Вы назовете меня другим именем, она предположит,

что я просила Вас о том, а я ведь уверила ее, что не

следует

этого

делать»

(письмо № 23).

Любая неосторожность чревата катастрофой, например

история

неаккуратно доставленного куракинского подарка, брас-

летов. Ферзены недоумевают, София маневрирует: «Вы присла-

ли

мне браслеты? Мы поднимались из-за стола, когда матушке

доставили шкатулку, а мне - пакет. Я показала ей содержимое,

ведь мать при том присутствовала; мы принялись гадать, но

безуспешно, клянусь, я

никак

не ожидала, что подарок - от Вас.

Мать сказала, что это - от мадам Спарре, и приказала отослать

браслеты обратно. Очень благодарна Вам. Боже! какую награду

получила! Не говорите никому, что браслеты прислали Вы, и

запретите продавцу, у которого Вы покупали, сообщать, кому он

продал их, ибо точно

будет

произведено расследование» (пись-

мо № 20). Так и случилось: «Матушка, как и все, полагает, что

браслеты получены от Вас; Мернеры открыли тайну при помощи

камергера Де Геера. Они говорят, что Вы купили браслеты вмес-

те с сувениром, который оставили для графини Де Геер. Печать,

которой

Вы воспользовались, содержала

букву

"R", что позволяет

заподозрить русского». Мать опрашивает стокгольмских ювели-

ров,

дабы узнать, «у них ли куплены браслеты и кем куплены, ибо

она

не успокоится, не установив имя покупателя. А до тех пор

она

запретила мне их носить и приказала пользоваться теми, что

подарил

Пипер,

в довершение же всего она велела, чтобы, когда

Вы вернетесь и придете к нам, я встретила Вас без митенок, чтобы

показать,

насколько мне безразлично, Вы подарили браслеты или

нет. Она сама еще не уверена на этот

счет...»

Фраза заканчивается

неожиданно,

Вызывая восхищение отвагой Софии: «...а мне Ваши

браслеты, хотя я не ношу их, все равно

дороги»

(письмо № 21).

Графиня

и князь

Муж-ревнивец также мешает возлюбленным (кто бы мог

подумать!): «Позже граф Адольф подошел ко мне и попросил

разрешения

утром посетить меня. Я не могла отказать ему. Он

появился

в 10 часов и сразу же ушел. Боже, как он изменился!

Судите сами, мой дорогой

друг,

бледный, белки - желтые, лоб и

уши тоже. Великий Боже, как он мучил меня. Он сидел на софе,

на

которой Вы говорили, что мы

будем

вместе, и я, мой более

чем дорогой

друг,

думала только о Вас, о моих былых радостях.

Монстр,

о котором я говорю и которого впредь

буду

всегда так

называть, устроил жестокую сцену, упрекая меня за отношения с

Вами. Он сказал, что Вы - причина его недуга, что он заболел из-

за причиняемых Вами беспокойств, что он осведомлен о Вашем

образе жизни, о том, что Вы были со мной все время, наконец, что

он

ликовал, узнав о Вашем отъезде. Ах! дорогой возлюбленный,

почему Вы не могли видеть его, когда он беседовал со мной! Он

возбудил во мне своим присутствием такой же ужас, какую Вы

возбуждали любовь» (письмо № 32). Забавно, что София реаги-

рует

на вмешательство мужа хладнокровнее, чем на подозрения

матушки и родственников. Хотя, может, это версия для Куракина.

Внешнюю блокаду приходится прорывать.

Во-первых, в ход пущен тайный - альтернативный - язык.

Знаки

- под пытливым взором

«аргусов»

передаются с ловкостью

секретных агентов, с риском вызвать гнев и недоумение высоко-

поставленных особ:

«...лучше

передайте письмо на

балу;

я поста-

раюсь, чтобы такая возможность представилась. Моим кавалером

будет

Герцог Карл, и когда я увижу Вас, то приложу руку к голове,

это

будет

условный знак» (письмо № 13). В опере устраивается

тончайший

спектакль в спектакле, адресованный слугам возлюб-

ленного,

которые вольно или невольно передадут телепатическое

послание

хозяину: «В опере я видела господ, которые Вас сопро-

вождают, и не могла отказать себе в удовольствии на протяжении

всего спектакля смотреть на них. Один из них явно принадлежит

Вам, потому что его прическа такая же, как у Вас, а все, что Вам

принадлежит, меня интересует; они без сомнения заметили, что

уставилась на них, по правде сказать, мое к ним внимание было

весьма заметным; я все это делала намеренно, полагая, что, мо-

жет быть, они полюбопытствуют узнать, кто я такая, начнут Вас

расспрашивать и объяснят Вам причину их любопытства. Я по-

Эпистолярная

поэтика

любви

думала,

что это

будет

надежным средством дать знать, что взоры

были адресованы

Вам»

(письмо № 5). Свидания обставляются с

семиотической экстравагантностью: «Поднимайтесь ничего не

опасаясь,

буду

ждать Вас на лестнице; но Вам необходимо пере-

одеться:

будьте

в сером, сапоги, шляпа не слишком роскошная и

не

слишком приметная. Не заговаривайте ни с кем на лестнице, и

они

ни о чем не

будут

расспрашивать. Кроме того, если кто-то из

не

в меру любопытных

слуг

спросит, к кому Вы, отвечайте, что - к

моему

брату,

и Вас пропустят. Но обязательно переоденьтесь, мой

дорогой

друг,

ради всего святого - это главное. <...> в понедель-

ник,

в 11, пройдите перед моими окнами, и если увидите белый

платок, это знак того, что Вы можете прийти, если платка нет, это

знак

препятствия. Боже! как я желаю, чтобы все получилось!»

(письмо

№ 16).

Во-вторых, организован интимный обмен фетишами.

Локоны:

«Вот

- локон, который я обещала, Вы также мне обе-

щали свой, посмотрим, как Вы держите

слово»

(письмо № 19);

«Я собиралась упрекнуть Вас за то, что Вы забыли о локоне,

который

обещали; однако я все получила с уверениями в призна-

тельности за вчерашний

день»

(письмо № 20); «Я не

хочу

посы-

лать Вам локон и прошу Вас не заставлять меня делать это. Я бы

сама

хотела

послать его, но мне некому довериться, чтобы Вам

его передали; это сразу станет известно

всем»

(письмо № 26).

Памятные

вещицы (ближе к моменту расставания): «Я

тружусь

для Вас, мой дорогой

друг,

я делаю рисунок; Вы сказали мне в

прошлый

раз, что Вам бы хотелось этого; надеюсь, что у меня

получится, по крайней мере, приложу все усилия. Что я обещала

Вам, еще не закончено; это - сердечко, которое я

хочу,

чтобы Вы

носили

на черной ленте на шее; на оборотной стороне - девиз,

он

же первые буквы моего имени» (письмо № 28). Пересечение

интимного

и официального каналов коммуникации

ведет

к про-

валам (новелла с браслетами).

Более сложный вариант передачи дорогих предметов -

трагедия собственного сочинения, которую Куракин представил

Софии.

Она польщена и одновременно выступает литературным

критиком:

«Но перейдем, наконец, к Вашей трагедии, она напи-

сана

не может быть лучше; с точки зрения элоквенции, впрочем,

автора, по-видимому, приходится обвинить в чрезмерной рассу-

Графиня

и князь

дочности...» (письмо № 6). В отсутствие возлюбленного произ-

ведения искусства - литература, опера, живопись - приобретают

характер субститута: «Я поднялась в 8 часов, чтобы видеть, как

Вы уезжаете, а Вы

уехали

только днем. Все это время я сидела у

окна,

читая "Английские ночи" - мое теперешнее чтение. В тот

миг, когда Вы проехали мимо, Боже! почему Вы не могли видеть

меня

и быть - в тот миг, когда Вас провозили мимо, - свидетелем

глубочайшей грусти, в которую была погружена Ваша несчастная

подруга!»

(письмо № 31);

«Вчера,

в опере, я живо вспомнила

все мои муки: я воображала себя Орфеем; я так увлеклась его

участью!»

(письмо № 33);

«...вчера

я была у Лундберга, чтобы

закончить

свой портрет, и надежда видеть Ваш была основным

стимулом моего визита. Позируя, я так расположилась напротив

Вашего портрета, чтобы иметь возможность смотреть на его от-

ражение в зеркале. Боже, как Вы похожи на нем! Это - Вы сами.

Портрет настолько поразил меня, что, увидев его, я издала

крик

радости и сказала, что никогда еще картина не удавалась лучше

<...> там было много портретов, но я не могла оторвать взгляда,

который

был прикован к Вашему. Ах, мое сердце в это время вита-

ло близ Вас! Никогда после нашего расставания не чувствовала я

подобного блаженства. Боже, какое счастливое сходство! Я долж-

на

после Пасхи снова присутствовать у Лундберга на нескольких

сеансах. Какое наслаждение! Я пойду одна, я смогу выбрать удоб-

ное

положение и видеть Вас, дабы растрогаться воспоминаниями

том, кого нежно люблю и кого отчаялась увидеть снова» (письмо

№

38). Наконец, фетиш уничтожают, если возлюбленный достоин

кары:

«...браслеты - ваш подарок - я только что отдала мадмуазель

Спарре,

причем с наслаждением. Я

хочу

избавиться от всего, что

напоминает

мне о Вашей нежности. Я

забуду

Вас, и Вы получите

верный

знак - мое молчание. Я думаю, что этим обяжу Вас, ибо

мой

сувенир должен так же быть Вам в тягость» (письмо № 37).

В-третьих,

официальное общение отрицается интимностью

свидания,

которое тщательно готовится и потом эмоционально

переживается:

«Вот

мой план: если матушка ужинает дома, Вы

придете в шесть вечера и останетесь до семи, не дольше; если она

будет

приглашена во Фредриксхоф, тогда Вы сможете прийти в

полвосьмого или в восемь и остаться до 10-11; но я не могу зара-

нее узнать день, когда Королева-мать вызовет ее, и если придется

Эпистолярная

поэтика

любви

ждать этого долго, я Вам сообщу и мы

будем

вынуждены перейти

первому плану. Вы знаете, мой дорогой, на каких условиях мы

договорились, и помните, что Вы дали слово не отступать от это-

го.

Я полагаюсь на Вас полностью, без боязни, мой дорогой

друг;

Вы не захотите обесчестить меня и силой добиться того, чему я

противлюсь. Ах! с каким нетерпением я жду момента, когда мы

будем

одни!» (письмо № 15); «Я не знаю, в каком часу закончатся

мои

визиты, но предполагаю, что в 6. Приходите в этот час, если

хотите, ко мне, никто не

будет

задавать вопросы, поднимитесь по

лестнице прямо к моей комнате; однако если увидите во дворе

чью-либо карету, значит, мать еще не ушла, и Вы поднимайтесь по

той лестнице, по которой я провела Вас в прошлый раз; если я еще

не

вернулась, горничная откроет дверь, - я сказала ей, что ожидаю

гостя, не называя Вашего имени, - войдите, ничего не говоря, и

ждите меня там. Но Вы можете оставаться только до 7 часов, и,

считайте, я не помню, как низко Вы цените такие краткие встре-

чи;

прежде всего, не разговаривайте с горничной, коль не

хотите

причинить

мне неприятности. Впрочем, если кареты во дворе не

будет,

все равно лучше подняться по малой лестнице; Вы

будете

идти один, ибо я или горничная

будем

ожидать Вас в дверях моей

комнаты.

Вот все, что я могу сделать для Вас; решайте, довольно

Вам этого или

нет...»

(письмо № 25); «С нетерпением жду Вашего

письма, чтобы узнать, счастливо ли вернулись Вы к себе; моя при-

ческа была так растрепана! я была вынуждена припудриться, я

прибегла к румянам, чтобы скрыть, как я действительно разрумя-

нилась,

этот цвет - следствие Ваших объятий и того возбуждения,

которое я впадаю с

Вами»

(письмо № 19).

(2) Другая сила, с которой сталкиваются любовники, -

внутренняя

конфликтность страсти, что

дарует

экстаз, но не

покой.

В этом противостоянии они попеременно то союзники, то

противники.

И трудно разобрать, с кем ведется борьба - с вне-

шней

силой, с собой, с возлюбленным.

Ю.М. Лотман в хрестоматийных комментариях к «Евгению

Онегину» отмечал: «В дворянском

быту

"падение" девушки до

свадьбы равносильно гибели, а адюльтер замужней дамы - явле-

ние

практически легализованное...»

Графиня и

князь,

избегая

недоброжелательного внимания и разделяя представления своего

времени о различии обязанностей незамужней девушки и жен-

Графиня

и князь

щины,

составили поразительный план. Уже во втором письме

декабря) любовники уговорились. Для Софии единственный

способ уступить настойчивому русскому, соединившись с ним, -

это

ускорить брак с Пипером, что развяжет ей руки и освободит от

докучливого присмотра родственников: «Я горжусь тем, что при-

вязана

к Вам на всю жизнь (чувство, о котором я не устаю повто-

рять),

не знаю почему, но я трепещу в ожидании того мгновения,

когда Вы потребуете все во имя Вашей любви. Вы

убеждаете

меня

понимать

брак как

двери,

за

которыми

обрету

убежище

от

всех

бедствий,

где мое

счастье

будет

зависеть

только

от

моего

жела-

ния. Мое желание! ах! поверьте, что его главный предмет - Вы,

но

жестокий и ревнивый муж

будет

угнетать такую чувствитель-

ную и слабую

душу,

как моя. Я вижу свое будущее, я предвижу,

что

буду

не так свободна, как ныне» (письмо № 2). В результате

София

Ферзен энергично приближает день замужества, а ответ-

ственность за это возлагает на нетерпеливого любовника, при-

обретая право жалеть себя, жертвовать счастьем и в то же время

ожидать чувственных открытий: «Я разделяю нетерпение, с кото-

рым Вы ждете моего освобождения. Если бы только ценой тому

не

была моя несчастная

судьба

- союз, столь противный, не может

показаться мне желанным, что бы ни достигалось этой ценой; да,

каково

бы ни было мое желание видеть нас счастливыми, оно не

может одолеть ужаса, который я ощущаю при мысли оказаться в

объятиях ненавидимого супруга. Подумайте о жертве, которую

должна принести, поставьте себя на мое место, почувствуйте,

чего мне должно стоить мое решение; лишь надежда на Вашу

нежную компенсацию помогает мне выдержать этот смертельный

удар. Я не

буду

отныне называть желанием низкое наслаждение;

соглашаюсь, дабы Вы были счастливы, я тоже

буду

счастлива,

потому что поступлю по сердечной склонности, исполняя Ваши

требования. Вы довольны? или снова

будете

обвинять меня в

том, что я ускользаю от ответа; неужели, по Вашему мнению, что-

нибудь помешает мне объявить Вам о том блаженстве, которое я

вкушу в Ваших объятиях?» (письмо № 7); «Вы умоляете меня ус-

корить

момент заключения союза с Пипером. Какая жестокость,

что это - условие нашего с Вами счастья! ах! я слишком дорого

плачу за счастье на одно мгновение! оно

будет

недолгим, ибо Вы

вскоре должны

будете

оставить меня, а мне предстоит вечная мука

Эпистолярная

поэтика

любви

принадлежать

тому,

кто внушает только отвращение; но нет дру-

гого способа удовлетворить нашу страсть, и я решила торопить

события.

Я не могу в данный момент точно назвать день, мой отец

еще не может решиться; но как только я узнаю, Вам

будет

сообще-

но;

однако до Рождества это невозможно. Моя свадьба состоится

только после возвращения Двора из Грипсхольма. А вскоре после

того, ах! какое счастье

думать

об этом! я

буду

Ваша; да, любовь

тогда

укажет способы, которыми сейчас я не могла бы с уверен-

ностью пользоваться, дабы избавиться от аргусов, неотступно

следящих за моими маневрами. Двое самых опасных - сестра и

ее муж. Что касается Пипера, он слишком глуп, чтобы помешать

дурачить себя; это

будет

легко, кто

хочет

- тот всегда достигает

цели» (письмо № 9).

Подобная

стратегия позволяет, не отрываясь от подготовки

браку, устраивать ревнивые интермедии. Письмо № 10 - шедевр

манипулятивной психологии, где упреки в измене перемежаются

с напоминаниями о принесенных жертвах и с трогательными при-

знаниями

в непреходящей любви: «Когда любят благородно, то не

требуют

взаимности, я должна быть счастлива тем, что проникла

Ваши

чувства;

я не укоряю Вас, мой

князь,

сопротивление, кото-

рое Вы встретили во мне, нежелание уступить Вашей страсти, эта

добродетель, которой я гордилась, эти препятствия, которые стес-

няли

Вас, - все это должно было отвратить от меня. Вы избрали

лучший способ, теперь Вам

легче

достичь Вашу цель; Вы

будете,

возможно,

любимы, но, отважусь сказать, не так, как мною, чув-

ства, в которых я открылась Вам, не сравнятся ни с чем. Я не соби-

раюсь - бесполезным повторением признаний - злоупотреблять

Вашим терпением; я живо

чувствую

утрату,

но не

буду

похищать

Вас у своей соперницы; да и каким оружием могу я сразиться с

ней? Никаким».

Даже о подписании брачного контракта София исхитряет-

ся

сообщить мимоходом, утопив эту информацию в любовных

заверениях и рассуждениях о добродетели: «Я сама не своя от ра-

дости, Вы снова уверяете меня в своей верности, в своей любви,

том, что носите в сердце мой образ. Разве этого недостаточно,

чтобы я чувствовала себя счастливой? Ах! да, я не могу быть счас-

тлива более, чем я есть. Вчера Вы показались мне недовольным,

когда я говорила о контракте. Зачем надо было уведомлять Вас

Графиня

князь

до того, как он подписан? К чему бы это повело? Что хорошего

было бы в том, что Вы знаете об этом? Вы все равно не смогли

бы ничему помешать. Ах! если бы Вы были свидетелем слез, ко-

торые я проливала в тот момент! Я так рыдала, что отец пришел

изумление. Мне было трудно решиться подписать контракт.

Вы непрестанно являлись в моем воображении; то мне казалось,

что Вы препятствуете мне, что

чувства,

в которых я клялась Вам,

не

позволяют подписать договор с другим; то мне казалось, что

Вы понуждаете меня подписать, ведь это - единственный способ

осуществить наши общие желания. Вот я подписала этот жесто-

кий

контракт и с содроганием вспоминаю это, но с еще большим

ужасом

думаю

о том, что придется исполнять его. В моем тепе-

решнем расположении, когда я люблю Вас, мне так тяжело при-

надлежать

другому;

однако, повторю снова, это не помешает мне

быть столь твердой, сколь возможно. Я обещала Вам торопиться,

сдержу

слово в той мере, в какой это зависит от меня» (письмо

№

12); «До моей свадьбы Вам не на что надеяться; после - на

все»

(там же).

Итогами

развития собственно любовного сюжета становят-

ся

замужество Софии, сохранение напряженной эмоциональнос-

ти отношений с Куракиным и контроль над супругом: «Я поль-

зуюсь отсутствием

мужа,

чтобы писать Вам; он с графом Карлом

Ферзеном

(дядя Софии. - М. О.) на охоте; его нет уже девять дней.

Вероятно, Вы, более чем дорогой

друг,

удивлены, но я,

будучи

за-

мужем только месяц, брошена и предоставлена презрению и сты-

ду. Раз меня так скоро покидают, это должно доказывать, сколь

мало я наделена достоинствами, впрочем, мои огорчения отнюдь

не

сильны, хотя они были бы таковыми, если бы в аналогичной

ситуации Вы вели себя сходным образом, но Вы, я уверена, не

способны

на подобное. Отсутствие

мужа

всех

удивляет, но это

борьба со мной. Судите по такой черточке. Я могла по крайней

мере рассчитывать, что

буду

в срок уведомлена о его возвраще-

нии;

но нет, граф Карл сообщил жене с позавчерашней почтой

день своего приезда, а мой муж не стал писать мне. Если бы я

могла истолковать это как проявление безразличия, меня бы уте-

шило

такое

сходство

в нашем образе мышления; но увы! я не могу

успокаивать себя такой мыслью, потому что когда он со мной, то

не

спускает с меня глаз. Его советы, его заботы, его настойчивость,

Эпистолярная

поэтика

любви

его подозрения - все говорит мне, что его сердце не только не без-

различно,

но исполнено страстью ко мне. Мое безразличие, моя

холодность, которые я напрасно стремлюсь скрыть, не ускользают

от него; вздохи, что часто - пока я уверяю его в своей нежности -

помимо

моей воли вырываются у меня, вызывают мучительные

упреки. Я вооружаюсь терпением, ночной мрак прячет от него

слезы, которые я проливаю при воспоминании о Вас. Однако не-

смотря на все старания мое безразличие и мой похищенный покой

открыты его ревнивому

взгляду»

(письмо № 38). София

сетует

возлюбленному на холодность

мужа

- таковы правила дискурса,

установленные ею.

(3) В январе 1777 г. Куракин, выполнив официальные

поручения, должен покинуть Швецию. Причем без ясных пла-

нов

по возвращению, ведь ни рождение ребенка в семье Герцога

Зюдерманландского, ни назначение на пост российского послан-

ника

в Стокгольме не состоялись. Любовники разлучились, их

отныне

разделяет расстояние

между

северными столицами.

София

начала горевать заранее. В письме от 24 декабря

она

предчувствует

отъезд возлюбленного: «Как

будет

жесток

тот последний миг, который мы проведем вместе. Если бы

могла не знать срок! но нет, обещайте, что известите меня

заранее:

я целиком отдамся горю утраты. Не думайте, что я

когда-нибудь

забуду

Вас, мое удаление, как я уже говорила,

каждый миг представляет повод размышлять о Вас. Чем мой

жестокий муж усерднее, тем чаще я вспоминаю Вашу нежность,

иногда я воображаю, что это не он, а Вы, но к чему тешить себя

иллюзиями? Ах! но почему Ваш дядя не может оставить Вас

здесь еще на несколько месяцев? Ах! как я несчастлива тем, что

должна торопить ваш отъезд! Зачем я узнала

Вас?

И зачем Вы

внушили мне чувство, подобным которому я никогда более не

опьянюсь? Ваш отъезд разрушит мою жизнь. Да, я не могу су-

ществовать без Вас; вчера снова Ваше посещение ясно уверило

меня

в этом» (письмо № 20). Симптоматично, что уезжающий

Куракин

немедленно попадает в положение подсудимого:

«Когда Вы вернетесь к себе, Ваш дядя, может быть,

захочет

женить Вас; Вы не сможете противиться, Вы разделите жизнь с

той,

кто достойна любви, кто, может быть, любима. Что станет

с Софией? Ах! дорогой любовник, эта картина так живо рису-