Ной И.С. Методологические проблемы советской криминологии

Подождите немного. Документ загружается.

противостоят друг другу»

, критически относился к вульгарно-социологическому

рассмотрению проблемы человека, при котором в нем видят лишь персонифицирование

социальных категорий и не замечают индивидуумов. «...Мы, — писал он, — попали в

затруднение вследствие того, что рассматривали лиц только как персонифицированные

категории, а не индивидуально»

. Некоторые криминологи до сих пор не могут выйти из

затруднительного положения именно потому, что в течение слишком длительного

времени индивидуальный подход при изучении преступника ими отождествлялся с

биологизированием причин преступности, с ломброзианством. Между тем советским

криминологам 20-х годов было совершенно очевидно, что нет ничего общего между

глубоким изучением личности преступника и какой-либо уступкой ломброзианству.

С.@В.@Познышев, отвергая идеи Ломброзо, Ферри и их последователей, писал в

указанной монографии: «Идея прирожденного преступника несостоятельна по существу и

должна быть решительно оставлена. В самом деле, преступление всегда есть проявление

известного сложного психического переживания, известного настроения человека, в

котором находят выражение различные черты его характера и которое прирождено быть

не может. Прирожденная наклонность к преступлению — психологически и логически

невозможна»

Исходя из указанных методологических позиций, С.@В.@Познышев предложил

именно ту оригинальную и ценную классификацию преступных типов, отмеченную

опубликовавшим его монографию издательством, суть которой сводилась к следующему.

Показав научную несостоятельность антропологической классификации преступников,

С.@В.@Познышев отнюдь не отказался от выявления определенных человеческих свойств,

позволяющих объяснить преступное поведение и классифицировать преступников на

определенные типы. При этом исходные позиции были следующие. Каждому человеку

присущи

определенные постоянные физические и психические качества, образующие его

физическую и психическую конституцию, слагающуюся из приобретенных и врожденных

свойств. Именно они и определяют соответствующее реагирование конкретного человека

на полученные им впечатления. В состав психической конституции С.@В.@Познышев

включил: умственные способности личности; общие взгляды и убеждения, упрочившиеся

в мышлении человека, его миросозерцание; характер человека.

Прежде всего С.@В.@Познышев постарался отграничить по психической

конституции преступника от непреступника и в самой общей форме в психологии

человека, не совершающего преступления, увидел наличие соответствующих элементов,

которые противодействуют стремлению к преступлению, выступая как бы динамической

системой, находящейся в равновесии под давлением окружающей среды. При этом

С.@В.@Познышев исходит из следующей логики. Человеческая жизнь протекает в рамках

определенных объективных условий, благодаря которым у человека вырабатывается круг

определенных общих целей и способов их достижения, составляющих главное

содержание его жизни. С этой целью избираются такие пути, которые позволяют избегать

всего, что может помешать жизненному благополучию, разрушить или затормозить

сложившееся течение жизни. От преступления удерживает человека, таким образом,

общий уклад его жизни и те ценности, которыми он дорожит и которым преступлением

часто наносится большой и непоправимый вред, так как подрываются благосостояние

семьи и те отношения, которые сложились у субъекта со многими другими людьми

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 95.

Там же, с. 173.

Познышев С. В. Криминальная психология. Преступные типы, с. 21.

См. Познышев С. В. Указ. соч., с. 24-25.

Определенный моральный тонус, вырабатываемый воспитанием и

соответствующий жизненным потребностям личности, создает, по мнению

С.@В.@Познышева, соответствующее нравственное напряжение, благодаря которому

человек старается устранить затруднения, встречающиеся ему на пути, такими

средствами, которые не вредят достижению его главных жизненных целей, заставляя

держаться «вдали от таких путей и способов действия, как преступление, которое грозит

ему подрывом добрых отношений с другими людьми, общественным порицанием и

недоверием, разлукой с семьей, судом и наказанием, отрывом, на более или менее долгий

срок, от дела и т.д.»

. Совокупность всех нравственных и психических сил

человека, враждебных возникновению или росту преступных стремлений как способа

удовлетворения той или иной потребности путем преступления, С.@В.@Познышев назвал

«криминорепульсивным» свойством психической конституции, которой обладают все

люди, не относящиеся к преступным типам.

К преступным типам С.@В.@Познышев отнес людей, для которых характерна

психическая конституция, не находящаяся в устойчивом равновесии по отношению к

преступлению или благодаря отсутствию, чрезмерному ослаблению или распаду тех ее

элементов, которые способны противодействовать стремлению к преступлению. Под

психической конституцией преступного типа С.@В.@Познышев понимал непростую сумму

известных психических свойств личности, а известный склад личности, известное

сочетание ее психических свойств, создающие направленность этой личности в сторону

преступления, побуждающие ее либо прямо искать случая совершить преступление, либо

не пропускать такого случая, если он сам представляется, или по крайней мере,

недостаточно сопротивляться подсказываемым известными чувственными влечениями

соблазнам этого случая. Напомнив, что основными элементами психической конституции

являются умственные способности, мировоззрение и характер личности, С.@В.@Познышев

определил преступный тип как «сочетание особенностей характера и взглядов человека,

создающее уклон личности в сторону преступления, в силу которого человек выбирает

преступный путь при таких обстоятельствах, когда другие люди, если им придет в голову

мысль о преступлении, воздерживаются от совершения последнего»

Отличив непреступного человека от преступного типа и дав определение

последнему, С.@В.@Познышев основное содержание своей книги посвятил рассмотрению

двух основных преступных типов: эндогенных и экзогенных преступников. Согласно

выдвинутой им концепции преступления совершаются двумя типами людей: 1) теми, у

которых в сознании преобладает благожелательное представление о преступлении и

имеется влечение к нему, и 2) теми, у которых решимость совершить преступление

объясняется давлением внешней среды и сравнительно слабым задерживающим влиянием

криминорепульсивной части конституции.

Исходя из этого, С.@В.@Познышев сформулировал заключение о существовании

двух типов преступников: «Тип, отмечен-

ный более или менее сильным предрасположением к известным видам преступной

деятельности, и тип, свободный от этого предрасположения, но отличающийся таким

ослаблением морального тонуса, при котором у человека нет достаточно живой и сильной

склонности избегать преступления, почему, попав под давление тяжелых внешних

обстоятельств, он не обнаруживает достаточной активности в устранении

Там же, с. 26.

Познышев С. В. Указ. соч., с. 28.

затруднительного положения непреступным путем»

. Первый тип преступника он назвал

эндогенным, второй экзогенным. Хотя в обоснование предложенной им концепции не

приведены достаточно убедительные научные аргументы, тем не менее высказанные

С.@В.@Познышевым идеи о специфике психических особенностей преступников не

потеряли своего значения в качестве рабочих гипотез и для современной

криминологической науки, рассматривающей изучение личности преступника в качестве

одной из своих центральных проблем.

Именно теперь, когда в криминологической науке, как уже отмечалось,

исследования индивидуально-психических свойств личности преступников только

начинаются, изучение всего того, что было достигнуто советскими криминологами по

этой проблеме в 20-х годах, имеет весьма важное значение, особенно если к тому же

учесть, что криминологические исследования тех лет были в значительной мере свободны

от абстрактно-дедуктивного метода изложения материала, который стал широко

внедряться в нашу криминологическую науку с начала 30-х годов. К сожалению,

недостаточное знание истории советской криминологической науки привело к тому, что

без учета опыта исследования личности преступников, накопленного криминологами 20-х

годов, в 50 — 60-х годах предпринимались попытки путем чисто социологических

исследований установить характерные социологические признаки, присущие

преступникам и якобы отличающие их от непреступников. Так, 10 — 15 лет назад

изучение личности преступников показывало, что их общеобразовательный уровень

крайне низок, существенно отличаясь от среднего уровня их сверстников из числа

непреступного населения. Этого оказалось достаточным для заключения о том, что

низкий образовательный уровень — причина преступности в современном советском

обществе. Когда же общий образовательный уровень советского народа и особенно

молодежи значительно повысился и среди преступников лиц, не окончивших 6 — 7

классов, делалось все меньше и меньше, стало оче-

видным, что сам по себе низкий общеобразовательный уровень причиной преступности не

является. Возник интересный вопрос: почему в нашем государстве, в условиях

социального равенства людей, в том числе и возможности получения среднего

образования, ставшего к тому же в настоящее время обязательным для всей молодежи

школьного возраста, незначительная часть молодежи этого образования не получила и

среди нее действительно достаточно высокий удельный вес имеют лица с

антиобщественным поведением? Нет ли здесь единой причины, обусловливающей и

нежелание или неспособность учиться, и антиобщественное поведение? И уже совсем

нельзя согласиться с криминологами, столкнувшимися с фактами относительного

выравнивания общеобразовательного уровня преступников с уровнем образования

непреступного населения существующих возрастных групп и пришедшими к заключению

о том, будто бы современная преступность зависит от невысокого уровня образования

родителей преступников

До проведения культурной революции в нашей стране абсолютное большинство

населения было либо неграмотно, либо малограмотно. Однако сама по себе неграмотность

к преступлениям не приводила. Установление совершенно произвольных корреляций

между теми или иными социальными явлениями и преступностью, к сожалению, не столь

уж редкое явление в криминологической литературе.

По данным исследований, проводившихся в послевоенные годы, среди

несовершеннолетних преступников преобладали лица, воспитывавшиеся в семьях без

отца. Этого оказалось достаточным, чтобы криминологи пришли к выводу о

Там же, с. 31.

См. Криминология. М., 1968, с. 442.

безотцовщине как причине преступности среди несовершеннолетних. В

криминологической литературе об этом перестали упоминать лишь после того, как в

последующих исследованиях было установлено, что большинство несовершеннолетних

преступников оказались проживающими в семьях, где имеются оба родителя. Изменена

была по этому вопросу и позиция научных сотрудников Всесоюзного института по

изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, отмечавших в 1971 г.,

что по данным исследований более ⅔ несовершеннолетних преступников в 1965 — 1968

гг. воспитывались в семьях, состоящих из обоих родителей. Как известно, абсолютное

большинство преступников совершает в последние десятилетия преступления в состоянии

опьянения. Для многих криминологов это ока-

залось веским основанием для утверждения того, что пьянство — причина преступности.

При этом выпал из поля зрения вопрос, почему сравнительно лишь очень немногие из тех,

кто злоупотребляет алкоголем, оказываются преступниками?

Психолог П.@М.@Якубсон правильно заметил, что социолог может установить

корреляцию между продажей и потреблением спиртных напитков в определенные дни

недели и ростом преступности в эти дни. Однако объяснить причину совершаемых

преступлений на основе этой корреляции не представляется возможным, так как

большинство людей, потребляющих спиртные напитки в эти дни, преступлений не

совершили

Между тем перечисленные и им подобные вопросы не возникали перед советскими

криминологами 20-х годов. Им уже тогда было известно о невозможности по

социологическим признакам проводить различия преступников и непреступников и о всей

сложности проблемы, связанной с объяснением причин преступного поведения. Так, в

опубликованной в 1927 г. работе научного сотрудника Ростовского кабинета по изучению

преступности и преступника М.@Чалисова «Опыт биосоциального исследования

растратчиков в Ростове н/Д.» обращалось внимание на то, что «в отношении социальных

условий наши обследуемые вряд ли представляют особую группу, уклоняющуюся от всех

остальных граждан Республики; отмечается лишь довольно ранний возраст начала работ

вне семьи, да и в этом отношении мы среди другой, непреступной части населения можем

найти значительное количество лиц, рано начавших работать вне семьи. Следовательно, в

социальном отношении растратчики представляют собой нормальную группу. Что же

касается их биологических свойств, то в этом отношении они значительно выделяются:

значительный процент алкогольной наследственности, неустойчивость, внушаемость...»

Выявление же криминологами 20-х годов психологических особенностей преступников

отнюдь не означало игнорирования социальных причин преступности. Наоборот, лишь

такой подход к изучению личности преступника приводил к наиболее глубокому

познанию этих причин и рекомендации эффективных мер по предупреждению

преступности. Так, в той же работе М. Чали-

сов писал: «После гражданской войны, разрухи налаживающаяся жизнь еще не успела

войти в новые берега; человеку пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам;

материальные ресурсы еще не стали настолько велики, чтобы удовлетворять всем

См. Якубсон П. М. Психологические проблемы мотивации поведения человека.

М., 1969, с. 15.

Чалисов М. Опыт биосоциального исследования растратчиков в Ростове н/Д. — В

сб.: Вопросы изучения преступности на Северном Кавказе. Вып. 2. Ростов н/Д., 1927, с.

74.

потребностям; НЭП выдвинул целый ряд соблазнов. Вместе с тем, после долгого периода,

когда тормоза растормозились, новые еще не успели в достаточной степени выработаться

и направить тенденции и стремления по определенному руслу, личности с достаточными

биологическими ресурсами тормоза достаточно быстро выработали, неполноценные же,

какими являются наши растратчики, в силу своих биологических свойств, эти

благодетельные механизмы вовремя яе образовали. В результате — преступление и

внешний тормоз в виде меры социальной защиты. Влияние этого последнего тормоза,

видимо, уже сказывается в форме уменьшения эпидемий растрат. В тех случаях, когда,

вследствие биологических особенностей, внутренние тормоза образуются плохо,

приходится обращаться к выработке внешних, что государство и делает, и, судя по

результатам, с достаточным успехом. Это является следствием двух обстоятельств: во-

первых, усиление репрессии по отношению к отдельным растратчикам явилось мерой и

общепредупредительного характера, воздействовавшей как тормоз значительной силы на

лиц, соприкасающихся с государственными ценностями и могущих всегда вступить на

скользкий путь растраты, во-вторых, по делам о растратах была поднята большая

кампания, нашедшая себе отражение в широкой прессе и взбудоражившая общественное

мнение. Вот эти два обстоятельства, главным образом, и послужили залогом успешной

борьбы с растратчиками, волна которых постепенно и неуклонно стихает»

Разумеется, склонность к растратам — не врожденное качество человека и разное

время имеет своих преступников, в том числе и растратчиков. Задача исследователя и

состоит в том, чтобы с учетом конкретной социальной обстановки выявить

индивидуальные черты преступника, способствующие в этой обстановке совершению тех

или иных преступлений. Лишь с этих позиций данные исследования М.@Чалисова

представляют научный интерес. Вместе с тем критическое отношение вызывает грубо

биологизаторский подход М.@Чалисова к определению индивидуальных качеств

преступников, когда совершенно не учитывается характер их сознания. Сознание, как из-

вестно, не определяется ни качеством мозга, ни деятельностью нервной системы. Весьма

упрощенно представлялись указанному автору и социальные средства борьбы с

растратами, сводившиеся им исключительно к усилению репрессий к растратчикам и

соответствующему взбудораживанию общественного мнения.

Однако на указанную публикацию М.@Чалисова 50-летней давности была сделана

ссылка вовсе не для того, чтобы критиковать ее с позиций современной

криминологической науки. Интерес к ней вызывается, как уже отмечалось, самим

подходом к изучению личности преступника в 20-е годы, связанным с учетом не только

социальных, но и биологических детерминантов преступного поведения. Их

специальному изучению в те годы придавали большое значение многие криминологи.

Особенно заметными в этой связи являлись исследования научного сотрудника Северо-

Кавказского кабинета по изучению личности преступника и преступности психиатра

В.@В.@Браиловского, опубликовавшего в 1927 г. в «Вопросах изучения преступности на

Северном Кавказе» работу «О вегетативной нервной системе убийц (Предварительное

сообщение)». В ней была поставлена проблема о связи поведенческих реакций с

особенностями нервной системы. В частности, отмечалось следующее: «Вегетативная

система умышленных убийц оказывается более стабильной или ваготопической;

аффективный убийца дал резкую симпатикотическую кривую. Быть может, настанет

время, когда мы вплотную подойдем к вопросу о связи между умышленными и

жестокими правонарушениями против личности, с одной стороны, и парасимпатической

нервной системой — с другой. Убийство и nervus vagus — для многих это будет звучать,

пожалуй, странно, но для исследователя, планомерно вторгающегося в личность

Там же, с. 75.

правонарушителя всеми доступными и доброкачественными методами, это не дико и не

парадоксально. Личность — живой механизм, где одним из главнейших двигателей

является именно вегетативная нервная система. И поскольку пружина поведения человека

заложена в подкорково-вегетативной системе, связь между этой последней и

антисоциальными формами проявления личности должна изучаться все более и более

углубленно»

Не психоневрологу невозможно оценить, насколько обосно-

ванным мог оказаться прогноз ученого. Правоведу по специальности совершенно

неведомы возможности парасимпатической нервной системы. Что же касается связи

nervus vagus и убийства, то и сам В. В. Браиловский понимал, насколько странным это

может показаться и ученым-психиатрам. Однако хорошо известно, что принципиально

новым научным идеям вовсе не сопутствует их очевидность для многих. Ясно лишь одно:

и сегодня, спустя почти полвека после работы В. В. Браиловского, продолжает оставаться

загадкой причина жесточайших убийств, совершаемых конкретными людьми. Объяснять

их лишь стечением крайне неблагоприятных социальных обстоятельств сегодня уже

никто в советской криминологической науке не стремится.

Ценность криминологических исследований, проводившихся в 20-е годы, состоит

главным образом в том, что причины преступности изучались на конкретном фактическом

материале и прежде всего на материале изучения личности преступника. Исследования

преступников носили комплексный характер и ставили своей задачей выявление как

криминогенных качеств среды, так и социальных и психофизических свойств человека,

способного совершить преступление.

Широкий фронт криминологических исследований обеспечивался тесным

взаимодействием ученых общественных и естественных наук: юристов, психологов,

психиатров, статистиков и представителей других специальностей.

Успешной научной деятельности криминологов 20-х годов во многом

способствовала подлинно творческая обстановка, связанная с подходом к изучению

причин преступности как к очень серьезной, сложной научной проблеме. Разумеется,

работы тех лет не были свободны от ошибок, но вплоть до 1929 г. не находилось никого,

кто пытался бы приклеить «ярлыки» другому, если не совпадали научные взгляды.

Серьезные контакты юристов с учеными естественных наук строились на одинаковом

стиле мышления, на умении разговаривать друг с другом языком, принятым между

учеными

Глава II

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ВУЛЬГАРИЗАТОРСКИХ ТЕНДЕНЦИЙ

В КРИМИНОЛОГИИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

Многообразная и плодотворная работа советских криминологов по изучению

личности преступника и преступности неожиданно была прервана в конце 20-х годов.

Произошло это так. В первом номере журнала «Революция права» за 1929 год появилась

Браиловский В. В. О вегетативной нервной системе убийц (Предварительное

сообщение). — В сб.: Вопросы изучения преступности на Северном Кавказе. Вып. 2.

Ростов н/Д., 1927, с. 102.

Ср. «Вопросы философии», 1973, № 10, с. 48.

статья сотрудника Комакадемии С.@Я.@Булатова под названием «Возрождение Ломброзо в

советской криминологии», выражавшая, как вскоре выяснилось, мнение руководства

Комакадемии. В этой статье С.@Я.@Булатов подверг резкой критике советских

криминологов за их работу по изучению личности преступника и за сам факт привлечения

психиатров к криминологическим исследованиям. Поскольку идеи этой статьи более

сорока лет довлели над умами криминологов и до сих пор еще не всеми преодолены,

необходимо напомнить, о чем в ней шла речь. С.@Я.@Булатов обвинил советских

криминологов в следующих «грехах»: в сохранении методологических предпосылок

«грехопадения» Ломброзо; в выдвижении при изучении преступности на первое место

личности преступника с тем, чтобы «через личность преступника познать корни

преступности как социальной болезни»; в поручении психиатру изучения личности

преступника и единодушном признании такой необходимости всеми членами

Московского кабинета по

изучению личности преступника и преступности еще при организации этого кабинета; в

некоммунистическом поведении коммунистов из Московского кабинета по изучению

преступника и преступности, выразившемся в том, что «т. Герцензон, представлявший в

кабинете ex professo марксистскую социологию», написал следующее: «Вторжение

социолога в чужую ему область может привести лишь к вульгаризации, а стремление в

каждом данном случае найти исключительно социологическое объяснение причин

преступного поведения изучаемой личности правонарушителя приводит к механическому

материализму» (А. А. Герцензон. К методике индивидуально-социологического изучения

правонарушителей. — В сб.: Преступник и преступность. Сб. II. М., 1928, с. 152). Далее

С.@Я. Булатов пишет: «Истинный же диалектический материализм, с точки зрения автора

(А.@А.@Герцензона. — И.0Н.), проявляется в том, что «при исследовании личности

правонарушителя он (социолог. — С.0Б.) находится в неизбежной и вполне понятной

зависимости от данных биологического порядка», посему, — заключил С. Я. Булатов, —

вполне оправдан вышеизложенный приоритет психиатра». «Эта, — пишет далее

С.@Я.@Булатов, — капитуляция социологов перед психиатрами сопровождается

соответствующими энергичному духу нашей эпохи оргвыводами: сам кабинет состоит

при Мосздравотделе, в рядах его сотрудников и на страницах печатных трудов психиатры

представлены в подавляющем числе и количестве страниц. Для этого, чтобы зачислить

изучение преступности по ведомству народного комиссариата здравоохранения, нужно

образное выражение «преступность — социальная болезнь», понять буквально»

С. Я. Булатов осудил сотрудников Московского кабинета и за следующее их

утверждение: «Центр тяжести работы социолога в нашем учреждении мы видим, помимо

общей консультации по вопросам социологии и уголовной статистики, в исследовании

среды, из которой происходит преступник, очагов преступности, как рынки, ночлежные

дома». Его «порочность» С. Я. Булатов объяснил так: «Ведь и при изучении социальных

болезней — сифилиса, туберкулеза — желательна общая консультация социолога в

исследовании среды — очагов заболевания». Поскольку, рассудил С. Я. Булатов,

подобные исследования психолога «целиком приемлемы для изучения любой соци-

альной болезни, напр., тифа», «призыв к таким исследованиям означает ломброзианство»

(?!), и поэтому сформулировал следующий вывод: «В понятии преступления нет ни грана

Булатов С. Я. Возрождение Ломброзо в советской криминологии. — «Революция

права». Журнал секции общей теории права и государства Коммунистической академии,

1929, № 1, с. 47.

ни от биологии, ни от психологии. Как можно было не заметить этого?»

. Хотя по

поставленным С.@Я.@Булатовым вопросам состоялся в секции права и государства

Комакадемии диспут, но дискуссии не получилось. Все выступавшие единодушно

поддержали положения, содержавшиеся в статье «Возрождение Ломброзо в советской

криминологии»

. Вскоре последовали оргвыводы. Кабинеты по изучению личности

преступника и преступности были ликвидированы, а Институт по изучению преступности

и личности преступника реорганизован. Личность преступника перестала изучаться.

Криминологическая наука прекратила свое существование.

С тех пор прошло много времени. Сейчас мало кто помнит о статье С.@Я.@Булатова

и о том, как появились в советской криминологической науке представления о порочности

использования данных естественных наук в изучении причин преступности, об очень

осторожном отношении к изучению личности преступника и к тем, кто может это сделать

наиболее квалифицированно, — психиатрам. Но еще многие судят об этих вопросах так,

как они излагались в многочисленных публикациях проф. А.@А. Герцензона и

публикациях тех ученых, которые пропагандировали его взгляды. Именно им пока

удается сохранять отлучение от проведения криминологических исследований психиатров

и удерживать воздвигнутую в конце 20-х годов крепкую стену между юристами и

учеными естественных наук в изучении криминологических проблем. Очевидно, только

поэтому до сих пор крайне мало сделано по реализации в криминологической науке

положений резолюции XXIV съезда КПСС по Отчетному докладу ЦК КПСС об

укреплении «взаимодействия ученых, работающих в области естественных, техниче-

ских и общественных наук»

, и претворению в жизнь криминологами партийных указаний

о том, что «в современных условиях главное, на что мы должны ориентироваться и из

чего исходить, — это комплексный научный подход к решению проблемы развития

человека. Необходимо теснее связать исследования в области социологии, этики...,

юриспруденции, педагогики с естествознанием, всегда имея в виду, что определяющим

фактором формирования человека были и являются социальные условия его жизни и

деятельности»

О том, насколько далекими от современной советской науки, партийных решений и

соответствующих партийных указаний были некоторые криминологи, свидетельствует тот

факт, что всего лишь за четыре года до XXIV съезда партии в «Вопросах борьбы с

преступностью», изданных в 1967 г. Всесоюзным институтом по изучению причин и

разработке мер предупреждения преступности, на первом месте была опубликована статья

проф. А.@А.@Герцензона «Против биологических теорий причин преступности», из которой

следовало, что он продолжает разделять взгляды, погубившие 40 лет назад нашу

Там же, с. 47, 57.

Единственным выступившим против по существу вопроса был В. А. Внуков,

назвавший «рецепты», предложенные С. Я. Булатовым, «пафосом невежества». На это

председательствовавший на диспуте Е. В. Пашуканис ответил: «Социальное явление

методами науки естественной, методами психиатрии, конечно, объяснено быть не может.

А его пытаются объяснить, исходя из того, что всякое, мол, социальное явление

преломляется через биологическую или биопсихологическую среду». См. Диспут к

вопросу об изучении преступности в СССР. — «Революция права», 1929, № 3, с. 63, 66.

Материалы XXIV съезда КПСС. М., 1972, с. 206. См.: Ной И. С. Взаимодействие

ученых различных специальностей в исследовании криминологических проблем. — В сб.

Юридические гарантии применения советских правовых норм и укрепление

социалистической законности. Киев, 1971, с. 96-97; его же. Сущность и функции

уголовного наказания в Советском государстве. Саратов, 1973, с. 110-111.

См. «Коммунист», 1971, № 15, с. 34.

криминологическую науку. Выступая противником союза криминологов с учеными

естественных наук, он писал: «Когда медик, психолог, антрополог, психиатр из своей

специальной области вторгается в чужую ему по существу область криминологии,

пытается исследовать преступление и личность преступника, он выходит за пределы

своей научной компетенции. А так как этого обычно не бывает, то любое вторжение их в

область криминологии неминуемо приводит к биологизации социального явления, уводит

в сторону от правильной постановки вопроса о причинах преступности, о личности

преступника. «Естественнонаучный» метод не пригоден, таким образом, для решения

социальной проблемы, какой является преступность»

Указанные взгляды А.@А.@Герцензон и его единомышленники широко

пропагандировали в нашей литературе, проведя их и в первом учебнике по советской

криминологии для юридических факультетов и институтов. Так, в написанном проф. И. И.

Карпецом введении к этому учебнику принципиальная противоположность советской и

буржуазной криминологии усматривалась в том, что «буржуазная криминология

концентрирует свое внимание на «преступной личности», в то время как советская

криминология, по мнению авторского коллектива, не должна выделять личность

преступника в качестве самостоятельного объекта исследования, а вопросы, связанные с

ней, должны изучаться «лишь в связи с деянием», и поэтому в учебнике «вопросы о

личности преступника рассматриваются как в общих главах о причинах преступности, так

и применительно к конкретным видам преступлений. Именно в такой связи, —

утверждается во введении учебника, — можно проследить причины, приведшие

конкретного человека к преступлению, условия нравственного формирования личности и

другие сложные вопросы»

. Почему «именно в такой связи можно проследить» сложные

вопросы, приведшие конкретного человека к преступлению, не объясняется ни во

введении, ни в других местах учебника. Но зато «единственная правильность» именно

такого отношения к личности преступника объясняется И.@И.@Карпецом тем, что «этот

подход позволяет в то же время избегать ошибок, которые в прошлом были допущены

при изучении воров, убийц, спекулянтов и т.п. как таковых, что неизбежно приводило ... к

попыткам выявления «врожденных» биологических черт, присущих якобы отдельным

категориям преступников»

. Попытка же выявления «врожденных» биологических черт,

характерных для отдельных категорий преступников, уже сама по себе рассматривалась

учебником как методологически порочная. При таком подходе к вопросу изучения

личности преступника большая область криминологических исследований 20-х годов в

нашей стране теряла какое-либо научное значение и отвергалась как методологически

несовместимая с марксизмом. По мнению А.@А.@Герцензона, из всех криминологических

исследований 20-х годов ценными были лишь работы тех криминологов, которые

«комментировали показатели уголовной статистики, основывали на них свои научные

выводы»

. Однако такое направление было свойственно лишь меньшинству ученых тех

лет. Большая же часть криминологических исследований в 20-е годы носила не

комментаторский ха-

См. Вопросы борьбы с преступностью, вып. 5. М., 1967, с. 45.

См. Советская криминология. Отв. редакторы: А.@А.@Герцензон, И.@И.@Карпец,

В.@Н. Кудрявцев. М., 1966, с. 5.

Там же.

Там же, с. 22.

рактер, а была связана с изучением личности преступника и именно эти исследования в

учебнике подвергаются критике. Какие же конкретные положения подвергаются критике?

По этому вопросу пишется следующее: «Вместе с тем следует отметить, что идейно-

теоретический уровень большинства из этих работ (имеются в виду исследования

преступности, проводившиеся в кабинетах по изучению преступника и преступности. —

И.0Н.) страдал серьезными методологическими недостатками. Например, кабинеты в

Саратове и Ростове-на-Дону целиком придерживались биопсихологического направления.

За 9 лет существования Саратовский кабинет опубликовал свыше 80 докладов, из которых

почти все относились к психоневрологическим исследованиям и помещались, как

правило, в специальных медицинских журналах. Многие представители Московского

кабинета были сторонниками биосоциологического направления.

Методологической основой изучения преступника и преступности для

биосоциологов и биопсихологов являлся чуждый советским исследователям позитивизм и

вульгарный материализм, механически переносящие закономерности биологического

развития явлений природы на общественные явления. Отрицание избирательности

поведения человека вследствие якобы патологической склонности к совершению

преступлений приводило к игнорированию социальной природы преступлений.

Признание фатальной приверженности «особой личности» к преступлениям отвергало

всякую возможность исправления и перевоспитания лиц, совершивших общественно

опасные деяния, и сводило меры борьбы с преступностью лишь к лечению психопатов и

пожизненной изоляции «неисправимых»

Предъявление столь тяжких обвинений большинству советских криминологов 20-х

годов требует разбора этих обвинений со всей научной добросовестностью. Необходимо

это в интересах не только объективного освещения истории развития советской

криминологической науки, но и определения преемственности научной работы различных

поколений советских ученых и правильного понимания дальнейшего направления

Развития советской науки о личности преступника, выдвинувшейся в число проблем

первоочередной важности.

Вдумчивое отношение к приведенной выше критике и знакомство не по

произвольной интерпретации, а по первоисточникам с опубликованными в 20-х годах

работами советских

криминологов дают основание полностью отвергнуть все обвинения идеологического

характера в их адрес как необоснованные. Как известно, в науке ничто не может

приниматься на веру и поэтому признать ошибочной или правильной ту или иную

научную критику можно лишь в зависимости от характера ее аргументации. Лишь с этих

позиций и следует оценить выдвинутые авторами учебника по криминологии обвинения в

адрес криминологов 20-х годов, суть которых состояла в следующем.

Осуждение кабинетов по изучению преступника и преступности в Саратове и

Ростове-на-Дону за то, что они «целиком придерживались биопсихологического

направления». Оставляя в стороне неясность мысли критиков о том, следовало ли

обвинять деятельность указанных кабинетов, если бы они лишь «наполовину» или хотя

бы «частично» придерживались биопсихологического направления, остановлюсь на

существе этого обвинения. Прежде всего обращает на себя внимание научная

бессодержательность сочетания слов «биопсихологическое», поскольку без биологии

немыслима психология как наука. В связи с этим уместно напомнить, что академик

Б.@М.@Кедров, рассматривая вопрос о месте психологии в системе наук, пишет следующее:

«Особое место... занимает психология. Она изучает психическую деятельность человека с

естественноисторической стороны (отсюда ее связь с физиологией высшей нервной

Советская криминология, с 24.