Мыльников А.С. (ред.) Этнографическое изучение знаковых средств культуры

Подождите немного. Документ загружается.

«Архаисты»

(«nazadnjaki»), напротив, настаивали на про-

должении традиции старого литературно-письменного

языка,

подверженного сильному воздействию венгерского

и немецкого языков. Они выступали также за венгерский

язык, который, как считали, знают или понимают лучше,

чем «иллирский», т. е. хорватский язык Хорватии. Дви-

жение

«прогрессистов»,

однако, набирало силы, и в

1877 г. писатель Миховил Накович (1840—1900), несмот-

ря на противодействие официальных властей, выступил

«Декларацией», текст которой сохранился стараниями

Ф.

Кухача, напечатавшего его в 1878 г. в загребском

журнале

«Vienac».

В «Декларации» Накович, обращаясь

к интеллигенции и прежде всего к учителям,

заявил,

что

«смертный

час „старописанию" [т. е. венгерской графи-

ке]

уже пробил» («za

staropis

smrtna

ura udrila»);

чтобы

остаться хорватами, следует принять гайицу и при-

ближаться к хорватскому литературному языку."

Движение за рехорватизацию посредством литератур-

ного

языка

успешно развивается в Градище и в XX в.

Основоположник

современной градищанско-хорватской

литературы Мате Милорадич (1850—1928)

издал

в 1919 г.

первую

грамматику градищанско-хорватского литератур-

ного

языка.

Образцом ему послужила известная «Грам-

матика хорватского или

сербского

языка

для средних

школ»

Т. Маретича.

Незадолго до своей смерти, в 1926 г.,

Милорадич обратился к своим землякам, настаивая на

«литературном

сближении с корнем на

юге»

(«Если хо-

тим остаться хорватами, мы должны в литературном от-

ношении прикрепиться к нашему корню на

юге»).

Сам

Милорадич в своей поэзии опирался не только на чакав-

ский градищанский, но в значительной мере использовал

элементы общехорватского литературного

языка.

В 30-е гг.

и после второй мировой войны, вплоть до 70-х гг., рехор-

ватизацию ЛМЯ стимулировал крупнейший градищанско-

хорватский прозаик

Игнац

Хорват (1895—1973).

1933 г., будучи председателем Градищанско-хорват-

ского

культурного общества, он выступил с программной

речью

«Наши

задачи

в области культуры», в которой

обратил внимание своих земляков на то, что градищан-

ские села стремительно онемечиваются («пека

nasa

sela

se silnom brzinom шшсаги»), во многих местах забыты

народные танцы, музыка и инструменты, народные ре-

месла. В качестве одного из действенных средств этни-

ческого

оживления и в дальнейшем — сближения с юж-

254

иымн хорватами Хорват усматривает, с одной стороны,

рехорватизацию литературного

языка,

с другой — изуче-

ние литературного

языка

южных братьев: «Первая

сту-

пень к этому — учить литературный

язык

[Хорватии].

Потому

что посредством

языка

[градищанцы] смогут по-

дойти к хорватской литературе, истории и искусству, а

от

них и к хорватским идеалам!» (под последними пони-

малось хорватское национальное единство).

письме к известному хорватскому языковеду С. Ив-

шичу Хорват в 1937 г. сообщал, что для его родного

языка

«открыты все двери эволюции в рамках южного

штокавского

литературного языка»,

для чего он пред-

принимает усилия по созданию своеобразной «Хорватской

академии», которая работала бы в этом

направлении.

После второй мировой войны, когда вновь встал вопрос

судьбе градищанских хорватов, Хорват, как и большин-

ство

его соотечественников,

«чтобы

напиться нового сока,

новой

живительной воды из обильного источника

всеоб-

щей хорватской культуры»,

настаивал

на приближении,

а затем и постепенном переходе на «южнохорватский ли-

тературный язык».

Работа по сближению с «южнохорватским» проводится

практически на всех языковых уровнях. Графико-орфо-

графическое приближение, которое австрийский славист,

хорват по происхождению, Й. Хамм

назвал

«оптиче-

ским»,

выражалось в заменах градищанско-хорватских

форм общехорватскими литературными. Для этих целей

выработана

специальная

графико-фонетическая процеду-

ра, предусматривающая «хорватизацию» наиболее суще-

ственных черт, т. е. перевода чакавских форм в штокав-

ские:

конечный -о (</•) вм. -I (Ыо вм. bil), (и)екав-

ский рефлекс

cijeli

вм.

cieli

(т. е. вместо дифтонгического,

нехарактерного для хорватского литературного варианта),

предлог и вместо традиционного va, svi

«все»

вместо обыч-

ного

(и архаичного) vse и т. п.

морфологическом

плане

также

сделаны замены, на-

пример во флексии твор. пад. ед. ч. существительных

-um>-om

(ziz

neverum,

но s

namjerom),

род. пад. мн. ч.

прилагательных с нулевой флексией (образовавшейся в

результате потери придыхательного -h) или с -/ заменен

на -ih (od

zli/zlif

tovarusev,

но ima

hrabrih

ucenikov)

и т. д. Что касается лексики, то хорватско-сербский ли-

тературный

язык

является

пе только основным источни-

ком

пополнения градищанско-хорватского словаря, но и

255

одновременно

средством замены германизмов и заимство-

ваний

из венгерского

языка.

Один из деятелей современ-

ной

градищанско-хорватской культуры, редактор ежегод-

ника

«Gradisce» Фери Сучич пишет: «Мы нуждаемся в

выражениях и для тех понятий и событий, для которых

мы

в нашей обычной речи не имеем соответствующих

слов.

Это

особенно

относится к технике и современной

общественной

жизни. Чтобы мы в

этом

случае могли

письменно

выражаться, нам не остается ничего

другого,

как брать все эти слова из хорватского литературного

языка»,

при

этом

(что весьма существенно!) «сразу в ори-

гинальном правописании».

Графико-фонетические, лек-

сико-словообразовательные

и грамматические

признаки

современного

градищанского ЛМЯ, взятые непосредствен-

но

из хорватско-сербского либо к нему адаптированные,

всей

своей

совокупностью

призваны показать неразрыв-

ную

связь градищанских хорватов с хорватами прароди-

ны и одновременно являются достаточно выразительны-

ми символами их этнической ориентации.

Следует

в целом отметить, что приближение гради-

щанско-хорватского

хорватско-сербскому

литературному

языку (в его хорватском варианте) проходит достаточно

успешно.

Этому процессу в значительной мере

способст-

вуют

составленные «в духе приближения» учебники

для градищанско-хорватских учащихся. Заметную роль

этом

играет и недавно вышедший «Немецко-градищан-

ско-хорватско-хорватско-сербский

словарь» (точнее: «Не-

мецко-градищанскохорватско-хорватскосербский

словарь»),

который

дает возможность регулировать и лекси-

ческую

и словообразовательную рехорватизацию литера-

турного

языка

градищанских хорватов.

Имеются и при-

меры достаточно энергичного приближения и даже пере-

хода

на хорватско-сербский литературный

язык

в обла-

сти

литературы: современный градищанский поэт Влади-

мир Вукович пишет, например, одновременно и на гради-

щанско-хорватском

и на хорватско-сербском.

Выявляются и противодействующие тенденции.

Объ-

ективным фактором, тормозящим процесс приближения,

является

разнодиалектность

основ

этих двух литератур-

ных

языков — первый основывается на чакавском,

вто-

рой

— на штокавском. Кроме

того,

процессу штокавиза-

ции противится и нынешнее градищанское духовенство,

которое

стоит

в основном на позициях старого литератур-

ного

языка

на чакавской

основе.

256

Этническая ситуация югославских русин носила более

сложный,

а зачастую

просто

противоречивый характер.

Находясь

в процессе длительной изоляции и иноэтниче-

ского

окружения

(начиная

с первой половины XVIII в.),

горстка

русин-переселенцев выработала с течением вре-

мени сознание своей этнической отдельности. В то же

время, будучи униатами, выходцами из смешанных в эт-

ническом

и языковом отношении районов нынешней

Вос-

точной

Словакии, бачско-сремские русины традиционно

поддерживали культурные

(особенно

— религиозно-куль-

турные)

связи с униатским населением прародины,

кото-

рое

принадлежало к украинскому

этносу.

Нечеткость эт-

нического

и языкового происхождения югославских русин

стала почвой для появления различных генетических

тео-

рий, из которых выделяются три: украинская, словацкая

и, наконец, автономная, усматривающая в югославских

русинах

новое этническое качество, хотя и неразрывно

связанное с ранее двумя названными. Для нас, однако,

существенно,

какова роль литературного

языка

в этни-

ческой

(этнокультурной) ориентации русин Югославии?

Прежде чем обратиться к

вопросу

о том, как эта ори-

ентация

отражалась в грамматическом

строе

литератур-

ного

языка,

заметим, что в связи с этноязыковым

возро-

ждением перед русинскими деятелями сразу же встал

вопрос:

на каком

языке

строить и

развивать

свою

куль-

туру?

Поставить такой

вопрос

заставило и сознание своей

«малости»,

отсюда

туманность ожидаемых перспектив

и недостаточно четкое этноязыковое происхождение пред-

ков,

и весьма распространенное в пределах так называе-

мой

Угорской Руси идеалистическое представление о не-

обходимости

общей солидарности всех

«русин»

и,

вообще,

якобы существовании единого «русско-русинско-укра-

инского

(или

общерусского)

народа». Потому в 1913 г.,

когда

Д. Биндас предпринял попытку организовать ру-

синскую

газету, возник

спор

относительно

того,

на каком

языке

следует ее

издавать

— на русском литературном,

на украинском литературном или же на своем

собствен-

ном,

бачско-сремском русинском. Разногласия в

этом

во-

просе

оказались настолько глубокими, что сама идея га-

зеты так и не была

реализована.

Дискутировался

этот

вопрос

непосредственно перед и в

разгар

этноязыкового

возрождения русин. Весьма ценную информацию об

этом

дает опубликованная недавно переписка крупнейших дея-

телей югославо-русинского возрождения. Епископ Кри-

257

жевацкой епархии, русин по происхождению, Дионисий

Няради

в письме от 18 декабря 1918 г. к Биндасу писал,

что

в качестве

языка

культуры следует «брац

язик

Га-

лицких Украшцох, бо иныиак ше претопиме або наЧехох

або

на

Сербох»

(«иначе мы растворимся в словаках

[ошибочно

написано — в чехах] или в

сербах»).

Извест-

ный деятель русинского просвещения, выходец из Пре-

шовщины, учитель Михал Поливка сообщал, что относи-

тельно

языка

преподавания в бачско-сремских русин-

ских школах обсуждаются следующие возможности:

а) введение украинского

языка

(«украшски руски

язик»),

б) местного

языка

(«язика тутейшого народу»)

«расширением и дополнением его украинским языком»;

в)

местного

языка

с дополнением его каким-либо южно-

славянским. Буквально за несколько дней до историче-

ской

«схадзки» в Новом Саде 2 июля 1919 г. будущий

председатель РНПД Михал Мудри в письме Д. Биндасу

напишет следующее: «Наш живой

язык,

на котором

наши

русины говорят сейчас, пусть станет нашим литератур-

ным языком, иначе мы будем иметь только „чужой

язык

— а не свой". Естественно, что его надо будет со-

вершенствовать — но как базу, на которой будет созда-

ваться наш литературный

язык:

он должен оставаться

живым языком (подчеркнуто автором письма. — А.

Д.)...

Иначе

мы не сможем остаться русинами (Ша иншак зме

вье годни остац Руснаци)»

Собственно, таково было и

решение исторического совещания югославских русин в

1919 г. в Новом Саде.

все же вопросы этнического самоопределения были

решены не сразу. В югославо-русинской культурной жиз-

ни выявилось течение, протестовавшее против указанно-

го

выбора в пользу

принятия

языком культуры так на-

зываемого

«общерусского

языка». Эту точку

зрения

от-

стаивал несколько позднее сформированный Культурно-

национальный

союз

югославянских русин (русин. «Кул-

турно-Нащональный

Союз

югославянских Русинов»), дея-

тельность которого проходила в основном в Куцуре, вто-

ром

(после Руского Крстура) средоточии

этого

населе-

ния. В социально-политическом

плане

этот

союз

занимал

более

прогрессивные позиции, чем униатское РНПД.

Один из идеологов

этого

союза Николай Олеяров

издал

в 1934 г. специальную монографию под

названием

«Исто-

pin русского народа» (название и текст книги на

особом

варианте

югославо-русинского ЛМЯ), в которой разви-

258

вал идеалистический

взгляд

о существовании якобы еди-

ного

«общерусского

народа»: «. . .югославянски Русини

дзеци (дети)

того

истого

(того

же самого) велького и

славного русского народа», детьми которого являются

также

«Карпаторосси, галицшски Русини, буковински

Русини, украински Русини, Бшорусини, и московски Ру-

сини».

В языковом отношении

издания

этого

союза

представляли

собою

достаточно пеструю смесь югославо-

русинского

с великорусским и украинским (срав. при-

веденные выше цитаты из

«Исторш»

Олеярова). Весьма

туманная

этническая ориентация была одной из

основ-

ных причин, по которой это течение просуществовало не-

долго.

Этнокультурная жизнь русин Югославии в основном

развивалась

под воздействием РНПД, которым руководи-

ли преимущественно религиозные деятели, имевшие тес-

ные связи с униатской церковью бывшей Угорской Руси.

языковом отношении это общество стояло на позициях

родного

языка,

который, однако, предполагалось обога-

щать,

развивать

и приближать к украинскому литератур-

ному

языку. Такой лингвистический курс должен был

способствовать

сближению югославских русин с украин-

ским этническим корнем.

развитии этой идеи видную роль сыграл Г. Костель-

ник, который постоянно

настаивал

на

украинизации

ли-

тературного

языка

югославских русин. В 1919 г., вскоре-

после

образования РНПД, в одном из писем к Д.

Бин-

дасу он одобрил выбор родного

языка

в качестве

языка

культуры, добавив при этом, что «в старших классах надо

будет

читать

книжки

на украинском языке, чтобы [ру-

сины]

полностью не оторвались от своего корня».

Несколько позднее Костельник попытался доказать,

что

язык

югославских русин в генетическом

плане

пред-

ставляет

собою

диалект

украинского

языка,

хотя и силь-

но

подверженный воздействию словацкого и польского

языков.

Конкретные доказательства Костельника не вы-

держивают серьезной критики. Однако это необходимо

было

ему для

того,

чтобы обосновать намеченный им и

деятелями РНПД курс этнической ориентации. В

соот-

ветствии с этой ориентацией

написана

Костельником и

первая

грамматика русинского литературного

языка,

вы-

шедшая в 1923 г.

Грамматика как кодифицирующее руководство пред-

ставляет

собою

своеобразный знаковый императив, фор-

25»

мулирующий

правила

языкового поведения, которые

должны более или менее

строго

соблюдаться всеми поль-

зующимися

литературным языком. К сожалению, этни-

ческий аспект грамматик литературного

языка

лингви-

стами и этнографами практически никогда не затрагива-

ется.

Между тем он важен, а в случае с микроязыковыми

ситуациями и показателен. Понимая роль, которую игра-

ет

для русин-билингвов сербско-хорватский язык, Ко-

стельник посчитался и с этим фактом. Потому в преди-

словии к своей грамматике он объяснял, что написал ее

так,

«чтобы

она открывала дорогу к литературному укра-

инскому

языку, как и к сербскому или хорватскому язы-

ку»

Фактически, однако, ориентация на украинский лите-

ратурный язык преобладает. В направлении украиниза-

ции

русинского ЛМЯ Костельник сделал очень много: он

БЗЯЛ за

основу

графики молодого литературного

языка

кириллицу украинского типа (с небольшими отличиями),

предпочел кодифицировать отдельные фонетические реф-

лексы и морфологические элементы украинского типа;

что

касается лексики, то ее формирование, помимо опоры

на собственные, внутренние ресурсы, должно идти пря-

мым заимствованием из украинского или

сербского

лите-

ратурных языков.

Отдельные места в грамматике представляют

собой

фактически изложение особенностей, отсутствующих в ру-

синском

и характерных для украинского (например, яв-

ление полногласия, которому в русинском противопостав-

лено неполногласие). Совершенно очевидно, что кодифи-

цирующее

руководство, каковым является грамматика

литературного

языка,

представляет

собой

одно из весьма

надежных средств осуществления этнической ориентации.

До

самой второй мировой войны этническое (этнокуль-

турное)

развитие югославских русин шло в

плане

при-

ближения к украинскому этносу.

После

второй мировой войны, в новых социальных

условиях,

среди югославо-русинской интеллигенции, при-

званной вести политику этнокультурного развития, воз-

никло некоторое «этноязыковое замешательство»: продол-

жать ли этническое развитие в собственном русле или

же склониться к признанию себя украинцами; поднимал-

ся вопрос и о давно изжившей себя идее так называемых

«общеруссов».

Это замешательство отразилось в языковой

дискуссии,

проходившей в 1945 г. на страницах централь-

260

ной

русинской газеты «Руске

слово».

Возможные пути

языкового

развития (а следовательно, и этнической ори-

ентации) определил писатель Мафтей Винай: а) оста-

ваться на позициях родного

языка,

однако непременно

совершенствовать

его; б) принять украинский язык;

в)

принять русский (великорусский); г) взять один из

названных языков в качестве

основного,

в то время как

остальные будут использоваться по мере необходимости

в определенных для

этого

сферах.

Замешательство длилось недолго: вскоре стало ясно,

что

единственно верный путь — развивать традиции

соб-

ственного

литературного

языка,

сохраняя этноним

«Рус-

наци».

Этот старый этнонимический

знак,

широко распро-

страненный в Западной Украине и прилегающих обла-

стях

Восточной Словакии, обновлял

свое

внутреннее со-

держание. С 60-х гг. идея украинского этноса-корня как

опоры

этнического существования возрождается. Появля-

ются

специальные работы и вырабатывается сознание не-

обходимости

определения

своего

места в этом этническом

макроконтексте. Формируется концепция «этнического от-

ростка»

в рамках единого украинского этноса.

Одним из основных средств ориентации в этом направ-

лении стал, как и ранее, литературный язык. Наиболее

значительны здесь усилия видного русинского писателя

и языковеда Миколы М. Кочиша (1928—1973). Уже в

первом

своем учебнике родного

языка

он, вслед за Ко-

стельником, признал, что русинский язык

Бачки,

Сре-

ма и Славонии является украинским диалектом, хотя и

имеет отдельные черты польского и словацкого типа.

Показательно также, что к этому учебнику был приложен

словарь лингвистических терминов русинско-сербско-хор-

ватско-украинский (с. 128—132), в котором многие

дово-

енные термины либо заменены украинскими, либо силь-

но

украинизированы.

дальнейшем Кочиш

развивал

идею приближения ру-

синского

ЛМЯ к украинскому литературному, кодифици-

руя в своих последующих школьных грамматиках (а так-

же в «Правописании русинского языка»)

украинские

языковые элементы либо адаптируя слова и формы при-

менительно к украинским особенностям. Весьма активно,

например, проводилась им «икавизация», замена элемен-

тов

суффиксальной системы в сторону ее схождения с ук-

раинской и многое другое.

Своеобразного

апогея работа по приближению русин-

261

ского

к украинскому достигла в терминологической дея-

тельности Кочиша. Кочиш — автор

ряда

терминологиче-

ских словарей русинского

языка.

Однако прежде чем

взяться за лексикографический труд, он разработал ос-

новные принципы подхода к лексическому (терминоло-

гическому)

совершенствованию русинского литературного

языка.

Первый пункт сформулированного подхода звучал

так:

«Где

только можно, термин должен иметь форму,

наиближайшую украинской литературной

форме».

И да-

лее: «В повседневной работе мы можем

себе

легко по-

мочь

в создании или обработке термина, если поищем не-

обходимый

термин в украинском словаре. В 90 % мы

найдем там готовый термин, приемлемый и для нашего

языка..

.».

По такому принципу создан им «Практиче-

ский терминологический словарь сербско-хорватско-русин-

ско-украинский»

(1972).

Здесь к более или менее

адап-

тированным терминам даются украинские

параллели.

случаях, когда возникают трудности выбора термина,

первым дается в списке предпочитаемый, который, как

правило, оказывается украинского происхождения. Лек-

сикографическая кодификация, как видим, так же может

быть

«этнически прочитана».

Процесс

приближения русинского ЛМЯ к украинско-

му

литературному успешно развивается с 60-х гг. и тем

самым

способствует

более четкому этническому само-

определению островного микроэтноса.

* *

Итак,

литературный микроязык связывает островной

микроэтнос

с этносом-ориентиром. На диалектном уровне

(т.

е. при отсутствии у микроэтноса собственного лите-

ратурного языка) это было бы практически невозможно

или по

крайней

мере неэффективно. Все «малые возрож--

дения» в качестве центрального ставили вопрос о лите-

ратурном языке, который в конечном счете решался в

пользу литературного

языка

на местной диалектной

осно-

ве.

ЛМЯ с самого

начала

своего

возникновения выполня-

ет жизненно важные этнокультурные функции. Он

явля-

ется фактором сохранения, утверждения и

развития

этно-

культурной специфики, для чего предпринимаются по-

пытки не только по усовершенствованию его граммати-

ческого

строя, но и по внедрению его во все сферы, где

это

оказывается объективно возможно и оправдано. Функ-

циональное развитие ЛМЯ зависит прежде всего от со-

262

циальных условий и

особенностей

национальной полити-

ки

соответствующего

государства

(сопоставим,

например,

югославо-русинский

и градищанско-хорватский языки),

а также в определенной степени и от количественного

фактора. Весьма существенна функция ЛМЯ как сред-

ства

этнической (и этнокультурной) ориентации микро-

этноса,

что выражается в переживаемом ими ныне

про-

цессе

приближения к

соответствующим

национальным

литературным языкам. Этническая ориентация отражает-

ся:

а) в тенденциях совершенствования и развития грам-

матического

строя ЛМЯ, б) в специальных лингвистиче-

ских

кодификациях — в грамматиках, представляющих

собою

особым

образом организованную знаковую

систему,

текст

с непременным императивным назначением, и в

словарях

нового

типа, как правило, трехъязычных, заклю-

чающих

себе

материал языка окружения,

собственно

ЛМЯ

и литературного языка

соответствующего

этноса-

ориентира

(такие словари имеют уже югославские

руси-

ны,

градищанские хорваты и молизские славяне).

Такая

этнокультурная функция весьма специфична для ЛМЯ

и существенно отличает их от литературных языков круп-

ных

славянских наций.

Употребляющийся в этнографии и социолингвистике тер-

мин

«этнолингвистическая

общность

(группа)»

неправомерен, так

как

в компоненте {(этнолингвистический» вторая часть его отра-

жает не объект, а отрасль знания, т. е. вм.

этноязыковой

(этнос —

язык)

—

этнолингвистический

(: этнос —

лингвистика).

Подробно см.:

Дуличенко

А. Д. Славянские литературные

микроязыки: (Вопр. формирования и развития). Таллин, 1981.

324

с.

Scotti

G. Z one bane mora : Tragom

hrvatskih

naselja

u srednjo-

juznoj

ltaliji.

Rijeka, 1980. S. 18, 24.

Рубертис И. de. Славянские поселения в Неаполитанском

королевстве // Чтения в имп. О-ве истории и древностей рос-

сийских при Моск. ун-те. 1858. Кн. 1. С. 10.

Для югославо-русинского характерно обилие свистящих

(«цокающих»)

и шипящих согласных.

Мушинка М. Листування Г. Костельника з В. Гнатюком //

Шветлосц (Нови Сад). 1967. № 3. С. 165—167.

Миз Р. Гу «Хроники едного часу» (1) : (Материяли за ис-

торию нашей култури) // Шветлосц (Нови Сад). 1969. № 3; 1969.

№

4. С. 255—256.

Цап М. М. Прилоги за историю рускей култури у Югосла-

ви1 // Шветлосц. (Нови Сад). 1980. № 4. С. 452.

Здесь

«южнославянский»

следует

понимать в географиче-

ском смысле, а не лингвогенетическом.

Впервые опубликовано в изд.: Руски календар за 1921 рок

(«О

язику за южно-славянску руску писменосц». С. 35—42); цит.

263