Мордухай-Болтовской Д.Д. Философия, психология, математика

Подождите немного. Документ загружается.

1) Задается уравнение, составленное при помощи аналитических

функций, решениями которого будут некоторые признаки объектов;

2) или же один признак задается в аналитической функции от

других,

При истинном синтезе динамического и статического мировоззре-

ний мы должны отказаться от слишком оптимистического и самодовольно-

го взгляда на устойчивость мироздания, по которому все и всегда обстоит

благополучно, так как возможные изменения всегда будут ничтожно малы.

Не будем обещать вместе с Дюрингом, что "если бы в самом деле планеты

когда-либо прикоснулись к солнцу, то поперечники их орбит изменялись

бы понемногу и постоянно, так что мыслимо даже постоянное приспособ-

ление к новым обстоятельствам живущих на этих планетах организмов..."

Не будем улетать на планеты, которые должны обратиться в газ от

таких катастроф, как взрыв водорода на солнце, которым, например, объяс-

няется появление некоторых новых звезд, не будем искать примеров и на

нашем земном шаре, где в несколько часов под вулканической лавой гиб-

нут цветущие города и деревни.

Нам каясется, что унсе одна жизнь человеческая опровергает эту

непрерывную приспособляемость к обстоятельствам, и горе и болезнь, под-

ступая к человеку неслышными шагами, хватают его сразу за горло и про-

являют не большую предупредительность к своей жертве, чем Везувий к

Помпеям.

Аритмологическое мировоззрение подвергает критике эволюцион-

ную теорию Дарвина и дает новые аргументы в пользу старой теории не-

изменности видов

. При переходе от одного вида к другому существует

возможный при этом мировоззрении скачок. Вся эта совокупность отде-

ленных друг от друга животных видов существует или вечно, или с момен-

та создания их Творцом.

Во взглядах защитников неизменности видов вид рассматривается

как устойчивое равновесие. Равновесие может быть двух родов. В то вре-

мя,

как в неустойчивом равновесии малейшие отклонения приводят к пол-

ному его нарушению, в устойчивом - они влекут за собой возвращение

системы к первоначальному полоясению.

Относя вид к равновесию этого последнего рода, мы получаем воз-

мояшость ничтояшых отклонений от нормального вида, но таких, после

которых вид стремится возвратиться к своей первоначальной форме. Та-

кие отклонения не отрицаются и некоторыми защитниками неизменности

видов.

В то время, как ничтожные отклонения приводят устойчивую сис-

тему в прежнее положение, более крупные могут ее совершенно вывести

из равновесия или привести к новому положению равновесия. Переход от

одного вида к другому, этот saltus совершается самой природой и пред-

ставляет просто переход от одного положения равновесия к другому. Не-

132

прерывное изменение видов должно быть заменено прерывистым рядом

скачков через ряд единственно возможных форм. Этот именно взгляд и

проводится в теории гетерогенезиса Коржинского и других, защищаемой

Гартманом в его знаменитой критике дарвинизма, по мнению которого,

все факторы изменения видов, отличаемые Дарвином: борьба за существо-

вание и естественный отбор, в состоянии произвести лишь ничтожные от-

клонения, не могущие произвести прогрессивное развитие видов. Круп-

ные же изменения признаков следует искать в перерождениях зародыша.

"Изменяемость, производимая естественным отбором, - говорит

Гартман, - не может быть названа расширением в бесконечность, напро-

тив того, заслуживает определения колебательного качания вокруг цент-

ра ~ нормального типа'".

Естественный отбор сводится только к удержанию вида на высоте

достигнутого равновесия в приспособлении. Генетическое превращение

одного типа в другой в большинстве, и притом наиболее важных, случаев

совершается не путем постепенного изменения, а скачками, гетерогенным

зарождением при помощи закономерно развивающейся метаморфозы.

Таким образом, здесь изменение признаков вида представляет [со-

бой] не сумму ничтожно малых изменений через длинный ряд поколений,

а скачок, совершаемый при одном переходе от родителей к ребенку.

Подобного рода теории (мутационная теория де Фриза и теория

гетерогенезиса Коржинского) неправильно называются В.Г. Алексеевым

аритмологическими. Если бы возможно было здесь применение матема-

тических функций, то эти функции были бы отнюдь не численными, а теми

же самыми аналитическими функциями, которые мы встречаем в каждой

задаче статики.

Заметим, что и возражения Тейхмюллера против дарвинизма сво-

дятся только к возражениям против непрерывного развития.

"Непрерывные и незаметные переходы, - цитирует Алексеев Тейх-

мюллера, - возможны только там, где мы не имеем дела с системами и где

рассматриваемые элементы трактуются только по их абсолютной, а не от-

носительной величине, гак например, падающие капли постепенно выдал-

бливают углубления в камне, но, если падают на негашеную известь, то на

ряду с механическим действием, производят также и химическое, которое

подлежит объяснению из другого закона. Даже в чисто физической облас-

ти можно указать качественные точки, например, в кристаллизации непре-

рывное убывание теплоты действует при образовании льда не непрерывно,

а скачкообразно".

Эти качествеип ые точки Тейхмюллера - это те точки, в которых от

динамики мы должны обратиться к статике.

Какие силы заставляют производить при развитии видов существен-

ные и важные для последнего отклонения - этот вопрос выходит за преде-

133

лы настоящей статьи. Мы только указываем на общую схему эволюции

видов.

Существуют положения устойчивого равновесия, около которых

происходят колебания, которые, возрастая под действием некоторых сил,

главным образом проявляющихся при начале формирования особи, могут

достигнуть размеров, при которых равновесие нарушается или переходит

в другую форму устойчивого равновесия.

Та же схема годится и для исторических событий, в которых не

всегда может быть усмотрена непрерывная эволюция. В своих действиях

государства или общественные группы консервативны в том смысле, что

все новые созидаемые ими законоположения не выходят из некоторых гра-

ниц,

определяемых основными законами и обычаями, и разрушение кото-

рых грозит гибелью тех форм, в которых они существуют. Все отклонения

от этих форм обычно приводят их к первоначальному положению устойчи-

вого равновесия. История и этнография дают нам примеры инертности

обычаев и законов, в особенности на низших стадиях культуры, характер-

ным выражением которых является виденная в Бубасте Диодором Сици-

лийским колонна, на которой было начертано: "Я Изида, царица сей стра-

ны,

воспитанница Гермеса, я установила законы, которые ничто не может

изменить".

"Как отдельный индивидуум, - замечает Ломброзо,- так и, в осо-

бенности, общество инертно в своих взглядах, оно боится всего нового,

мизонеизм - это одно из характерных свойств нормальной жизни"

. Ре-

нан нашел, что в Сирии [сохранились] те же права и обычаи, которые гос-

подствовали во время Великой Империи, Дореволюционный период ха-

рактеризуется возрастанием отклонений от прежних форм. Под действием

экономических и идеологических факторов общая воля все дальше и даль-

ше отклоняется от косных привычек, увлекая за собой консервативные эле-

менты. При достижении этими отклонениями известных границ становят-

ся возможными два исхода: или гибель государства, иди внезапный пере-

ход его к новым, столь же устойчивым, как и первоначальные, формам.

История государства есть история революций, между краткими периодами

которых тянутся длинные периоды застоя.

Подобный скачкообразный прогресс замечается не только в разви-

тии политических форм государства, но и в научном, нравственном и ре-

лигиозном развитии человечества.

В психическом росте человека при переходе его через различные

возрасты жизни мы видим то же развитие скачками. В течение довольно

длинного периода ребенок играет в одни и те же игры, и, как сравнительно

краток тот промежуток времени, в который он переселяется из мира детс-

кой фантазии в реальный мир.

Если внешние обстоятельства играют более или менее важную роль

в создании характера человека, то действие их должно представляться в

134

следующем виде: в тусклой и однообразной в своем нормальном течении

жизни отдельные события мало и на короткое время меняют отдельные

черты человеческого характера, жизненная неприятность превращает ве-

селого человека в меланхолика, но время возвращает ему прежнюю весе-

лость и в душе восстанавливается прежнее равновесие. Когда же на жиз-

ненном небосклоне разражается настоящая гроза, тогда гнев, печаль или

безмерная радость доводят душу до крайних границ напряжения, для кото-

рых представляется только следующая альтернатива: или гибель, разруше-

ние в виде сумасшествия, смерти, или перерождение характера, как это

произошло с апостолом Павлом, св. Августином и другими.

Сознательная жизнь - это течение представлений, начинающееся

с внезапного появления какого-либо ощущения или представления и пре-

рываемое другими, более сильными течениями, всплывающими из недр

бессознательной души. Эта прерывность сознательной жизни находит себе

объяснение в смысле статического воззрения.

На такой именно точке зрения стоит Авенариус, по взглядам кото-

рого сознательный акт является только переходом от одного положения ус-

тойчивого равновесия к другому. Явление, начинающее физиологический

жизненный ряд, есть нарушение какой-либо из частных нервных систем

одного элемента всей нервной системы организма, грозящее его жизни,

явление, завершающее ряд, - это реакция, приводящая эту систему к пер-

воначальному положению или к дегенерации этой системы в другую.

В этом случае, когда отклонения или жизнеразности достигают

размеров, грозящих жизни ие только частной, но и центральной нервной

системе, сознательный акт служит для устранения этой жизнеразности и,

соответственно, или возвращает систему в первоначальное положение, или

переводит ее в новое положение устойчивого равновесия.

Аналогичный этому взгляд на явления сознания проводит в своей

психофизике Дельбеф, по которому, с точки зрения физиологической: "чув-

ствование есть нарушение равновесия".

"Организм, - говорит Дельбеф,

- подобен эластичному телу, мо-

лекулы которого способны различно располагаться между некоторыми гра-

ницами, но предоставленные самим себе возвращаются в свое прежнее

положение".

Графически всякое изменение у в зависимости от х может быть

представлено, как движение точки по некоторой кривой, если за у прини-

мать одну координату точки, т.е. расстояние ее от одной из двух взаимно

перпендикулярных прямых, а за х другую координату. Таким образом можно

ггоедставлять развитие различных способностей индивидуума, обществен-

ной группы или, наконец, всего человечества.

При признании закона непрерывности эта кривая должна быть

непрерывной, а при формулировке Н.В. Бугаева - аналитической кривой.

Всякое возрастание мы можем представлять в конкретной форме движе-

135

лия различных элементов, образующих систему. Таким представлением и

соответствующим языком пользуются, когда говорят о движении науки,

искусства и т.д.

Пользуясь этим языком и резюмируя теперь все вышесказанное,

мы можем утверждать, что ошибка аналитического воззрения состоит не

в пренебрежении численными функциями, а в ошибочном взгляде па неко-

торые явления, как на поступательное непрерывное движение элемен-

тов, в то время, как они представляют собой только ряд скачков через

положения равновесия.

Но было бы также односторонне предполагать, что всякое движе-

ние вдет скачками.

Общая схема для исследования явления должна дать следующие

элементы:

1) находящиеся в иепрерыв\юм движении;

2) колеблющиеся около положения устойчивого равновесия;

3) неподвижные, эти элементы могут находиться, в положении

неустойчивого равновесия.

Под эту схему подходит следующий конкретный пример.

Ветер гонит по земле осенние листья. Листья - это элементы вто-

рого рода - поддуваемые ветром, скачут по земле. Воздух, находящийся в

непрерывном движении, это элемент первого рода, наконец, неподвижная

земля - элемент третьего рода. Обычную погрешность мировоззрения сле-

дует искать в упущении из виду элементов второй категории. Но было бы

также ошибкой одностороннего статического воззрения строить мир толь-

ко на элементах второго и третьего рода. Ошибочным было бы мировоз-

зрение, в котором бы мир рассматривался, как ряд колебаний около поло-

жений равновесия.

При таком мировоззрении, возрастание отклонений от положения

равновесия, влекущее скачок от одного положения равновесия к другому,

оставалось бы неразъясненным. Мы всегда должны предполагать элемен-

ты непрерывно прогрессирующие и именно эти элементы, неизменно свя-

занные с другими, колеблющимися около положения равновесия, застав-

ляют возрастать колебания последних и доводят их до размеров, приводя-

щих их в новое положение равновесия, или мы долясны признать непре-

рывно действующую силу, увеличивающую отклонения колеблющихся эле-

ментов. Так, при двияеении по земле листьев, мы должны признать ветер и

воздух [находящимися] в непрерывном движении, В исторической эволю-

ции,

в действительности, усматриваются элементы непрерывно прогрес-

сирующие в то время, как другие находятся в колебании. В то время, как

наши формы общежития колеблются в тесных границах, наш ум и чув-

ствительность непрерывно прогрессируют.

Если в заслугу Авенариусу может быть поставлена оригинальная

идея рассматривать явления сознания со статической точки зрения, то, с

136

другой стороны, нельзя не усмотреть односторонности, состоящей в ис-

ключении элементов первого рода нашей схемы. Состоят ли все явления

сознания в одном возвращении к первоначальному положению равнове-

сия? Нет, и Авенариус находит возмоясной дегенерацию систем, переход к

новым положениям равновесия. А если это так, то ие следует ли искать

этому объяснения в элементах непрерывно-прогрессирующих или в не-

прерывно действующей силе?

Не находят ли все эти явления объяснение в том, что к принципу

самосохранения должен быть прибавлен другой принцип, который может

находиться с первым в антагонизме? Стараясь все явления психической

жизни объяснить из принципа самосохранения всего организма или част-

ных нервных систем, не уподобляемся ли мы физиологу, который, признав

функцию питания, упустил бы из виду непрерывный рост организма? Не-

возможность подвести все явления психической жизни под односторонний

принцип самосохранения, в особенности ясно осознан величайшими со-

временными индивидуалистами: Ницше и Гюйо.

Правда, философия Ницше берет начала в философии Шопенгауэ-

ра и эволюционной теории Дарвина, но в последних стадиях своего разви-

тия она уже становится к ним во вралсдебное отношение.

Пессимизм и аскетизм Шопенгауэра исчезает перед верой в явле-

ние сверхчеловиса. Принцип непрерывности развития отвергается призна-

нием внезапного обращения человека в сверхчеловека через уничтожение

человеческой морали, борьба за существование уже не главный фактор эво-

люции, ведущий от низших форм через человека к сверхчеловеку, само-

сохранение уже не представляет единственную цель шщивидуума. Ницше

отмечает новый двигатель, это стихийное стремление к проявлению свое-

го могущества, стремление, которое может встать в противоречие с сохра-

нением целости индивидуума. Еще яснее сознается недостаток одного прин-

ципа самосохранения Гюйо, который отмечает в человеке стремления, иду-

щие вразрез с эгоизмом, по мнению которого наши нравственные действия

имеют своим источником стремление нашей души к более интенсивной и

экстенсивной жизни, стремление, ведущее нас к риску и к самополсертво-

ванию.

Итак, выражение "природа не делает скачков" мы заменяем следу-

ющим:

Природа делает скачки не видимые, а действительные. Мы ви-

дим преимущественно те ее элементы, которые инертны ко всякому дви-

жению и которые, приняв положение устойчивого равновесия, с упор-

ством его сохраняют. Нов то же время, невидимые нами силы соверша-

ют непрерывную работу, до поры не влияющую на перемену положения

инертных элементов, и только в момент достижения известных границ

выводящую их из полозкения равновесия для разложения или приведения в

новое устойчивое равновесие.

137

НЕНАТУРАЛЬНОЕ И АПАГОГИЧЕСКОЕ

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО В ПРОШЕДШЕМ И

БУДУЩЕМ.

Два типа логических операций.

Следует различать два типа логических операций. Первый - анализ и син-

тез понятий. Понятие А не строится, но находится уже готовым, и путем

рефлексии определяются существенные признаки: а, Ь, с..., с помощью

которых оно относится к определенным классам.

Наряду с признаками а, Ь, с, наличность которых представляется

непосредственно очевидной, вскрываются еще признаки; а, Д у..., налич-

ность которых является уже спорной, так как эти признаки как бы освеще-

ны колеблющимся светом, при одном употреблении понятия погружаются

в мрак, при других - всплывают на свет. Исследование этих смутных эле-

ментов анализа состоит в определении, т.е. в исследовании правомочнос-

ти и неправомочности этих признаков путем подбора наиболее убедитель-

ных случаев, в которых при особенно ясном выступлении контуров этого

понятия спорные признаки совершенно стушевываются или же, наоборот,

вполне определенно выступают на свет.

С анализом связуется и синтез, выводящий из элементов анализа

понятия А другие понятия В, С тоже обретающиеся в разуме, как и А,

уже готовыми.

Такого рода анализ понятий мы очень часто производим. Напри-

мер,

когда решаем вопрос о том, что такое глупость и что такое тупость,

мы ищем типичные случаи, в которых мы определенно говорим: это - глу-

пый человек, и такие, где мы скажем: тупой человек.

Другим примером является исследование определений злости и

черствости, скупости и жадности, которые иногда смешиваются между

собой. Юридическое

мышление во всяком случае принадлежит к этому

типу. Оно ищет определения понятий, которые находит в мысли уже гото-

выми. Этот тип может быть назван схоластическим

, так как он характери-

зует схоластику, которая занимается почти исключительно определениями.

Ко второму типу относятся операции силлогистические, попол-

няющие признаки а, Ь, с ... другими неочевидными, но, в силу законов

логики, неизменно связанными с а, Ь, с... В этой операции внимание

направлено не во внутрь понятия, а вне его. Сперва понятие а берется

как оно есть, даже без анализа, очищающего его от неправомочных при-

знаков а, Д у.,,, и из совокупности а, Ь, с ... а, Д у... и свойств, прису-

щих классам, к которым относятся эти признаки, извлекаются другие

138

свойства A: a', b' с'... а', /3', у'... Жизнь понятия здесь существенно отли-

чается от жизни в среде операций первого типа.

Этот второй тш мышления присущ математике. Но было бы оши-

бочно думать, что при убеждении в чем-либо (а к убеждению и сводится

доказательство в обычном смысле слова) действует только эта вторая, сил-

логистическая операция.

Раньше всего необходимо разобраться в понятиях, выявить опре-

деление того, о чем идет речь, и здесь-то мы имеем, конечно, не вторую, а

первую операцию; ведь в каждом споре мы раньше всего, да и больше

всего являемся схоластиками. Сами же выводы мы делаем, ие смешивая

силлогистические операции с различными приемами, большей частью чи-

сто психологического характера, заставляющими наших противников или

учеников склоняться к признанию положений, нами ие доказываемых, но

представляющихся нам верными в то время, как другим - неверными или

только спорными.

Вся история математики

от средневековья до настоящего времени

идет по пути от анализа живых понятий к оперированию над мертвыми

символами, от схоластического спора к формальному, алгебраическому

аппарату, от убеждения к доказательству в смысле только установки фор-

мально-логических связей.

В начале кустарное производство ковров, в конце - фабричное их

производство.

Рамус

и рамисты - это схоластики-математики. Декарт и рацио-

налисты

еще на полпути, они уже имеют аппарат, который работает над

элементарными понятиями, которые еще остаются понятиями, и подход к

ним чисто схоластический. Пеано и логистики оперируют уже только сим-

волами.

Резче всего эта смена настроения выражается в физике. Средневе-

ковье ясивет аристотелевской физикой, анализируя свойства материи. Ра-

ционалисты эти свойства сводят к движению и комбинациям элементов-

атомов, или монад. В новейшей же физике эта "модель" расширяется в

формально математический аппарат.

Аристотель и схоластика.

Обычно принято отказывать схоластикам

в оригинальности, сводить всю

деятельность схоластики к комментированию уже данных Аристотелем

решений им же самим поставленных проблем.

В указанной мной схоластической проблеме об определении тогда

можно видеть только проблему самого Аристотеля, т.е. не средневековья, а

античной мысли. Но более глубокий анализ Аристотеля и схоластики вскры-

вает глубокое между ними различие, хотя это различие и скрывается под

аналогичной внешней формой словесной формулировки проблем.

139

В противоположность схоластике Аристотель в случае нескольких

понятий, означаемых одним и тем лее словом, не ищет то, которое он дол-

жен считать правомочным на это название. Он говорит о субстанциях с

различных точек зрения. Он даже говорит о том, что больше и что меньше

является субстанцией, Математические сущности, говорит он, менее суб-

станции, чем чувственные тела.

Для Аристотеля характерны двойственные положения: с одной сто-

роны, А есть В, с другой стороны, А не есть В.

Первое положение отвечает одному смыслу В, второе другому.

"То,

что более просто, - говорит Аристотель,-то скорее принцип,

чем то, что менее просто, Но последние виды, заключающиеся в родах,

более просты, чем роды, так как они неделимы, в то время как род может

делиться на большое число различных видов; поэтому, как мне кажется,

виды - более принципы, чем роды. Но, с другой стороны, в виду того, что

уничтожение рода влечет уничтожение вида, роды имеют в большей мере

характер принципов, так как то является принципом, что влечет за собой

другое".

Таким образом, здесь.принцип понимается в двух смыслах: во-

первых, то, что не может быть разделено, во-вторых, то, что влечет другое.

Сам Аристотель не ставит проблемы: что такое принцип! Это уже

схоластическая проблема. Схоластический комментарий к этому аристоте-

левскому рассуждению должен состоять в решении проблемы: что такое

принцип, каково содержание смутного понятия о принципе, вскрываемого

в душе и проясняемого с помощью тщательного анализа, с которым сме-

шиваются другие смутные, колеблющиеся понятия, не допускающие тако-

го прояснения.

Единственное' решение этой проблемы и будет отвечать верному

из двух намечаемых Аристотелем пололеений. Другое же должно быть бе-

зусловно отброшено,

А называется В, С, D ,.., и каждое положение: А есть В, А есть С,

А есть D - по Аристотелю - верно со своей точки зрения.

"Подобными

, - говорит Аристотель, - мы называем вещи, кото-

рые, не будучи абсолютно тождественны, различаются в отношении субъек-

та,

но тождественны относительно формы. Четырехугольник больший по-

добен меньшему, неравные прямые подобны между собой, хотя и не абсо-

лютно тождественны.

Но называют также подобными вещи, которые, имея ту же сущ-

ность и будучи в состоянии делаться больше или меньше, тем не менее не

делаются ни больше, ни меньше, иначе говоря, качество которых специфи-

чески одно и то же. Именно в этом смысле говорят, что очень белое подоб-

но тому, что менее бело, так как в них единство рода, Наконец, называют

подобными вещи, представляющие больше сходства, чем различия, абсо-

140

лютно или только по видимости; так, свинец больше походит на серебро,

чем на золото; золото походит на огонь своим красноватым цветом и т.д."

Таким образом, Аристотель только наблюдает, и наблюдения его

дают эти три смысла подобия, но он не решает проблемы, что такое истин-

ное подобие, которая является уже схоластической проблемой. Сущность

античного мышления и состоит в собирании с помощью наблюдения при-

знаков изучаемой вещи и выключения тех признаков, которые находятся

мелсду собой в противоречии, с отнесением их к обману чувств, в опреде-

лении той совокупности признаков, которые выявляют, так сказать, реаль-

ный скелет вещи.

Античная мысль не реализует абстрашпш, как это делает средне-

вековая. Платоновские идеи" - это вовсе не реализованные универсалии,

это образцы, которым подражают реальные единичные вещи, образцы, тоже

реально существующие, но в каком-то другом мире. У Аристотеля эти идеи

обращаются в формы и уже в нашем мире, в самих вещах, так сказать,

души вещей, носители определяемых ими целей. В схоластическом реа-

лизме общее понятие - универсалия - получает реальное существование,

проблема об определении приобретает онтологическое значение.

Что такое А? - с античной точки зрения, это - что в А - обман

чувств, и что - правда?

На вопрос, что такое субстанция, Аристотель не отвечает ее опре-

делением. Но перед постановкой этой проблемы он дает определение суб-

станции. Это, говорит он, первое сущее, при этом не тот или другой модус

сущего, но сущее, взятое в абсолютном смысле, прибавляя, что понятие

первого понимается в различных смыслах в отношении понятия, знания,

времени и природы.

Вполне сознавая несовершенство определения, он разбирает раз-

личные смыслы слова "субстанция". Субстанция

, говорят, - сущее, сущ-

ность относят таюке к субстанциям, субстанцией является род, и субстан-

ция - субъект. На этом последнем он более всего и останавливается, пояс-

няя,

что субъект есть то, чему все остальное является атрибутами, но сам

он не является атрибутом чего-либо. Выбрав именно этот последний смысл,

Аристотель исследует, что из признанного им реально сущим может быть

названо в этом смысле субстанцией, и если приходит к заключению, что

материя не вполне может быть названа субстанцией, то потому, что ей, как

обладающей только потенциальным бытием, он не дает всей полноты ре-

ального существования.

Что такое А? - со схоластической точки зрения, это - какие харак-

терные свойства присущи сущности, означаемой нами словом А, и наибо-

лее стойкое из всех означаемых тем же словом.

Античная мысль" воспринимаемое извне перерабатывает внутрен-

ней работой. Средневековая - смотрит внутрь, вполне доверяя своему внут-

реннему взору, проецирует его материал вовне, в сферу реального транс-

141