Мокульский C.C. (под ред.) Хрестоматия по истории западноевропейского театра. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

Что при всем нежелании отнимать у кого-либо их них разумную свободу

все же никто из них не сможет покинуть труппу, не предупредив об этом

за четыре месяца вперед, равно как и труппа не сможет уволить никого из

них, не предупредив его за четыре месяца вперед.

Равно, что роли в новых театральных пьесах, которые появятся у труппы,

будут распределяться их авторами без всяких возражений, так что никто

не сможет выражать недовольство порученной ему ролью; что в напечатан-

ных пьесах, если автор не произвел распределения, роли будут распреде-

ляться самой труппой по большинству голосов, если не будет признано

достаточным соглашение, имеющееся на этот предмет между упомянутыми

Клереном, Покленом и Жозефом Бежаром, каковые должны поочередно испол-

нять роли героев, и без всякого нарушения прерогативы, которую все выше-

упомянутые лица представляют упомянутой Мадлене Бежар,—выбирать

те роли, которые ей будет угодно играть.

Равно, что все вещи, которые будут касаться их театра, все дела, которые

в нем возникнут, как те, которые можно предвидеть, так и те, которых сейчас

нельзя предвидеть, будут разрешаться труппой по большинству голосов,

без всякого возражения со стороны кого-либо из них.

Равно, что те актеры или актрисы, которые полюбовно оставят труппу,

в соответствии с вышеизложенным пунктом относительно четырех месяцев,

получат обратно соразмерную часть со всех расходов на декорации и вообще

всякого рода другие предметы, которые будут произведены со дня их вступ-

ления в упомянутую труппу и до их ухода из нее, согласно оценке их

нынешней стоимости, которая будет единогласно произведена сведущими

лицами.

Равно, что те лица, которые оставят труппу, вследствие того, что они

желали того, чего она не пожелает, или же те, которых упомянутая труппа

будет вынуждена удалить за невыполнение ими своих обязанностей,

не смогут претендовать ни на какой дележ и возмещение части общих

расходов.

Равно, что те актеры или актрисы, которые оставят труппу и злостно

не пожелают выполнить ни одного из перечисленных пунктов, будут обязаны

возместить упомянутой труппе все ее расходы, и на этот предмет будет описан

их гардероб и вообще все их имущество, как наличное, так и имеющее у них

появиться, в каком бы месте и в какое бы время оно ни было обна-

ружено.

В исполнении какового пункта все участники обязуются, как если бы

они были совершеннолетними, ради нужд общества, договорившегося о всех

изложенных выше пунктах.

Кроме того, все вышеупомянутые лица постановили промеж себя, что

если кто-нибудь из них захочет покинуть упомянутое объединение раньше,

чем они начнут пускать в ход свой театр, он будет обязан внести и уплатить

в пользу остальных членов труппы сумму в три тысячи турских ливров в немед-

ленное возмещение убытков, как только он покинет упомянутую труппу,

и без того, чтобы указанная сумма рассматривалась как нечто, позорящее их.

Ибо так было согласовано между упомянутыми участниками, налагающими

обязательства друг на друга.

Составлено и подписано в Париже, в присутствии достопочтенного

Андре Марешаля, адвоката в парламенте, Марии Эрве, вдовы покойного

Жозефа Бежара, при жизни буржуа города Парижа, матери упомянутых

Бежаров, и Франсуазы Легильон, супруги Этьена де Сюрли, буржуа города

Парижа, отца и матери упомянутой де Сюрли, в доме упомянутой

вышеозначенной вдовы Бежар, в тысяча шестьсот сорок третьем году, в

тридцатый и последний день июня месяца, после полудня. И подписали

все настоящий акт с приложением печати под страхом ответственности по

закону.

Бейс. Жан-Баптист Поклен. Боннанфан. М. Бежар. Женевьева

699

Бежар. Ж- Клерен. Ж. Бежар. Жорж Пинель. Мадлена Маленгр.

Катерина де Сюрли. А. Марешаль. Франсуаза Легильон. Мария

Эрве. Дюшен. Фьеффе.

Впервые опубликовано Eudore Sou-

lié в «Correspondance littéraire» от

25 января 1863 г. Перепечатано в-

книге: G. M i с h a u t, La jeunesse

de Molière, 2-me édition, Paris,

1923, pp. 104—105.

БРОДЯЧИЕ КОМЕДИАНТЫ

ПО «КОМИЧЕСКОМУ РОМАНУ» СКАРРОНА

Было между пятью и шестью часами вечера, когда на площадь города

Манса въехала повозка. Она была запряжена четверкой весьма тощих быков,

предводительствуемых жеребой кобылой, чей жеребенок резвился вокруг

повозки, как маленький шалун, каким он и был на самом деле. Повозка была

переполнена сундуками, чемоданами и огромными свертками размалеван-

ного холста, образовывавшими как бы пирамиду, на вершине которой кра-

совалась женщина, одетая наполовину по-городски, наполовину по-деревен-

ски. Рядом с повозкой шел молодой человек, столь же бедно одетый, как

и богатый на вид. На лице у него был огромный пластырь, закрывавший

глаза и половину щеки, а на плече он нес длинное ружье, из которого настре-

лял множество сорок, соек и ворон, висевших вокруг него, как перевязь,

а внизу ее болтались подвешенные за ноги курица и гусенок; похоже было, что

он где-то их подцепил. Вместо шляпы на нем был ночной колпак, украшен-

ный разноцветными лентами: этот головной убор имел вид начатого и недо-

деланного тюрбана. Его одежда состояла из казакина легкой серой материи,,

опоясанного ремнем, на котором висела такая длинная шпага, что ею нельзя

было достаточно ловко действовать без сошки. На нем были штаны со сбор-

ками и завязками внизу, как у комедиантов, когда они представляют какого-

нибудь героя древности, а вместо башмаков—сандалии античного образца,

сильно попорченные залепившей их по щиколотку грязью. Рядом с ним шел

старик, одетый более обычно, но очень бедно. На спине он нес виолончель,

и так как он несколько горбился на ходу, то издали его можно было принять

за огромную черепаху, идущую на задних лапах. [...]

Необычайность этого шествия и шум, поднятый всяким сбродом, окру-

жавшим повозку, были причиной того, что все почтенные горожане обратили

свои взоры на наших незнакомцев. Бывший тут же местный судья, по имени

Раппиньер, подошел к ним и с начальственным видом спросил: что это

за люди? Молодой человек!...], не снимая тюрбана (потому что одной рукой

он держал ружье, а другой шпагу, чтобы она не била по ногам), отвечал ему,

что они родом французы, а ремеслом комедианты, что его театральное имя—

Дестен, его старого товарища—Ранкюн, а женщины, сидевшей, как наседка,

наверху богажа,—Каверн.[...] Раппиньер спросил молодого комедианта,

неужели труппа состоит только из госпожи Каверн, господина Ранкюна и его.

— Наша труппа столь же полна, как труппа принца Оранского или его-

светлости герцога д'Эпернон,—ответил тот,—но благодаря несчастью, кото-

рое с нами случилось в Туре, где наш взбалмошный привратник убил стрелка

губернатора провинции, мы были принуждены спасаться в чем попало—

вот в этом наряде, в котором вы нас видите.

— Солдаты господина губернатора сделали то же самое в Флеше,—ска-

зал Раппиньер.

— Чтоб их антонов огонь сжег,—вставила трактирщица.—Из-за них мы

не увидим комедии.

— За нами бы дело не стало,—ответил старый комедиант.—Если бы только

у нас были ключи, чтоб достать костюмы, мы бы позабавили горожан четыре-

700

пять дней, прежде чем отправиться в Алансон, где должна собраться наша

труппа.

Ответ комедианта заинтересовал всех. Раппиньер предложил старое

платье своей жены госпоже Каверн, а трактирщица—две или три пары

платья, находившегося у нее в залоге, Дестену и Ранкюну.

— Но вас только трое,—заметил кто-то из толпы.

— Я игрывал пьесы и один,—ответил Ранкюн.—Я был в одно и то же

время королем, королевой и послом. Я говорил фальцетом, когда изображал

королеву, говорил в нос, когда представлял посла и обращался к короне, ко-

торую клал на стул; а когда я был королем, то садился на трон, надевал

корону, принимал важный вид и говорил басом. А чтоб убедиться, заплатите

в трактире за нашего возницу и за нас, одолжите нам ваше платье,—и мы

вам, прежде чем наступит вечер, сыграем комедию; или если с вашего позво-

ления хорошо выпьем, то отдохнем, потому что мы сделали сегодня труд-

ный переход.

Предложение понравилось всем, а Раппиньер, в котором сидел дьявол,

всегда побуждавший его к насмешке, сказал, что они могут обойтись платьем

двух молодых людей, игравших в трактире, и что госпожа Каверн в своем

обычном платье может представить в комедии все, что она захочет. Сказано—

сделано. Менее чем в четверть часа комедианты, опорожнившие по две-

три рюмки, были переодеты, и возросшая толпа, разместившаяся в верхней

комнате, после поднятия грязного занавеса увидела комедианта Дестена,

лежащего на тюфяке; на голове у него была корзинка (она означала корону).

Он протирал глаза, как человек, который только что проснулся, и на манер

Мондори читал роль Ирода, начинающуюся словами:

Проклятый призрак, что волнует мой покой.

Пластырь, который закрывал ему пол-лица, не мешал видеть, что он—

превосходный комедиант. Госпожа Каверн делала чудеса в ролях Мариамны

и Саломеи; Ранкюн удовлетворял всех в прочих ролях пьесы...

Из «Комического романа» Поля

Скаррона (Paul S с а г г о n, Le

roman comique, 1651—1657), ч. I,

гл. 1—2, «Academia», 1934, стр. 61 —

65. Перевод H. И. Кравцова.

СМЕХОТВОРНЫЕ ЖЕМАННИЦЫ

(1659)

Отрывок из комедии

Явление девятое

Мадлон, Кат о, Маскариль, Альманзор

Маскариль (отвесив поклон). Вы, вероятно, поражены, сударыни,

смелостью моего посещения? Слава ваша навлекла на вас эту напасть. Для

меня же высокие достоинства обладают такою притягательною силой, что

я непрестанно за ними гоняюсь.

Мадлон. Ежели вы гоняетесь за достоинствами, то не на нашей земле

вам надлежит охотиться.

К а т о. Чтобы узреть достоинства в нашем доме, надобно, чтоб они вошли

сюда вместе с вами.

Маскариль. О, нет! Я заявляю отвод вашим словам. Молва не ошиб-

лась, перечисляя ваши качества, и вы не преминете сделать шах, мат и капут

всему, что есть галантного в Париже.

Мадлон. Любезность столь неумеренно повышает щедрость ваших

701

похвал, что мы с кузиной остережемся отнестись со всей серьезностью

к сладости ваших комплиментов.

К а т о. Милочка, необходимо внести кресла.

M a д л о н. Эй, Альманзор!

Альманзар. Что прикажете, барышня?

M а д л о и. Поскорее вкатите сюда удобства собеседования.

Маскариль. Но буду ли я здесь в безопасности?

Альманзор выходит и вскоре затем вкатывает кресла.

К а т о. Чего же вы опасаетесь?

Маскариль. Опасаюсь похищения моего сердца, убиения моей неза-

висимости. Передо мною глаза, похожие на заправских разбойников, кото-

рые не уважают ничьей свободы и с душами обходятся, как турецкие корсары.

Клянусь честью, я им не доверяю. Я готов обратиться в бегство и требую

надежной гарантии в том, что они не причинят мне зла.

M a д л о н. Милочка! Это тип игривого поклонника!

К а т о. Я уж и сама вижу, что это — Амилькар

M a д л о н. Вам нечего бояться: глаза наши не питают дурных намерений,

и ваше сердце может спокойно почивать, положившись на их добропорядоч-

ность. |

К а т о. Но умоляю вас, сударь, не будьте безжалостны к этому креслу,

которое вот уже четверть часа простирает к вам свои объятья; снизойдите же

к его желанию прижать вас к своей груди.

Маскариль (приведя в порядок прическу и оправив кружева на коле-

нях). Итак,' сударыня, что скажете вы о Париже?

M a д л о н. Увы, что можем мы сказать? Надо быть антиподом здравого

смысла, чтобы не признать Париж складом всех диковин, средоточием хоро-

шего вкуса, тонкого ума и галантности.

Маскариль. Часто ли вы принимаете у себя? Кто из остромыслов

бывает у вас?

M a д л о н. Увы! Мы еще мало известны в обществе. Но мы на пути к из-

вестности: есть у нас близкая приятельница, которая обещает привести к нам

всех господ из «Собрания избранных сочинений». [...]

Маскариль. Никто не поможет вам в этом деле лучше меня. Все

они у меня бывают. Могу сказать, что по утрам у моей постели собирается

никак не менее полдюжины остромыслов.

M a д л о н. Боже мой! Вы обязали бы нас величайшим обязательством,

ежели бы оказали нам такую любезность. В конце концов, необходимо быть

знакомым со всеми этими господами, чтобы принадлежать к высшему СЕету.

Ведь в Париже только они и дают толчок репутации. [...] Я же лично особ-

ливо ценю то, что при посредстве столь просвещенных посетителей научаешься

множеству вещей, которых нельзя не знать и которые составляют самую сущ-

ность остромыслия. Ежедневно узнаешь мелкие новости из галантного мира,

изящную переписку в стихах и прозе. [...]

К а т о. По-моему, так на свете нет ничего смешнее человека, который

претендует на ум, а сам не знает всех до единого четверостиший, кем-либо

сочиненных за день. Сама я со стыда бы умерла, ежели бы меня спросили,

видала ли я такую-то вещь, и оказалось бы, что я не вщата.

Маскариль. Разумеется, постыдно не быть среди тех, кто первыми

узнают все, что творится. Но не извольте беспокоиться: я собиргю:ь пре-

вратить ваш дом в академию остромыслов и обещаю, что во всем Париже не

будет написано ни одного стишка, которого вы не знали бы наизусть раньше

всех прочих. Что до меня, то и я, каков ни на есть, а слегка упражняюсь

в этом искусстве; по изысканнейшим альковам

Парижа вы услышите двзсти

песенок, столько же сонетов и более тысячи мадригалов моего сочинения,

а загадок и стихотворных портретов я уж и не считаю. [...] Но кстати,

702

я должен прочитать вам экспромт, сочиненный мною вчера во время визита

к одной герцогине, моей приятельнице: я, видите ли, чертовски силен в-

экспромтах.

К а т о. Экспромт—это как раз и есть пробный камень остроумия.

Маскариль Так слушайте же.

M а д л о н. Уши наши—само внимание.

Маскариль.

Ого! Как видно, дал я маху:

Пока, не чая зла, на вас гляжу без страху,

Ваш глаз исподтишка взял сердце и... стянул.

Караул! караул! караул! караул!

К а т о. О, боже мой! Вот, действительно, верх галантности.

Маскариль. Все, что я пишу, звучит по-кавалерски и никогда

не отдает педантом.

M a д л о н. О, это на две тысячи миль удалено от всякого педан-

тизма.

Маскариль. Обратили ли вы внимание на начало? «Ого!»—вот

что достопримечательно. «Ого!»—как будто человек только сейчас спохва-

тился. «Ого!»—удивление. «О-го!!»

M a д л о н Я нахожу это «о-го» восхитительным.

Маскариль. На первый взгляд кажется, что это — пустячок.

К а т о. Помилуйте, что вы говорите! Да таким вещам цены нет.

M a д л о н. Без сомнения. Я бы скорее предпочла быть автором этого-

«о-го», нежели целой эпической поэмы.

Маскариль. Убей меня бог! Да у вас великолепный вкус!

M a д л о н. Да, осмелюсь сказать, не совсем плохой.

Маскариль. Но не отметили ли вы также: «дал я маху»? «Дал маху»,

то-есть не остерегся, оплошал—естественный способ выражения: «дал маху».

«Пока, не чая зла»—то-есть бесхитростно, без задней мысли, как бедный ягне-

нок. «На вас гляжу»—то-есть наслаждаюсь лицезрением вашим, наблюдаю

вас, созерцаю вас. «Ваш глаз исподтишка...» Что вы скажете об этом словечке:

«исподтишка»? Не правда ли, недурно подобрано?

К а т о. Безукоризненно.

Маскариль. «Исподтишка»—незаметно. Точно кошечка сцапала

мышечку... «Ис-под-тиш-ка».

M a д л о н. Лучше и придумать невозможно.

Маскариль. «Езял сердце и стянул», «стянул»—унес! похитил!!'

«Караул, караул, караул!» Ну, прямо видишь, как человек бежит за вором

и кричит, чтоб его задержали, не правда ли? «Караул, караул, караул!»

M a д л о н. Нельзя не признать, что это оборот остроумный и галантный.

Маскариль. Я спою вам арию, которую я сочинил на эти слова.

К а т о. Как! Вы и музыке учились?

Маскариль. Я? Ничуть не бывало.

К а т о. А как же тогда...

Маскариль. Челоиек благородный все знает, ничему не учившись.

M a д л о н. Разумеется, милочка.

Маскариль. Послушайте, понравится ли вам ария. Кхм, кхм...

Ла-ла-ла-ла-ла. Жестокость этого времени года нанесла немалый ущерб

нежности моего голоса. Но все равно. По-кавалерски, знаете. (Поет:<Ю-го\

Как видно, дал я маху» и т. д.)

К а т о. Ах! Вот уж подлинно страстная мелодия. Скажите, от нее не уми-

рают?

M a д л о н. В ней есть нечто... хроматическое.

Маскариль. Не находите ли вы, что мысль отлично выражается

музыкой? «Караул, караул!» И затем — словно кто кричит во весь голос:

«ка-ка-ка-ка-караул!» И вдруг—точно у него горло перехватило: «ка-

раул!»

70S

M a д л о н. Вот что значит проникнуть во все тонкости, в величайшие

тонкости, в тончайшие тонкости! Все — чудесно, уверяю вас. Я в полном

энтузиазме и от слов и от музыки.

К а т о. Мне еще не приходилось слышать ничего столь отменного.

Маскариль. Все, что я творю, дается мне само собой, безо всякого

учения.

M a д л о н. Природа обошлась с вами, как любящая мать: вы ее бало-

вень.

J. В. Molière, Les précieuses

ridicules (1659). Перепечатано из

книги: Ж.-Б. Мольер, Собр.

соч., т. I, «Academia», 1935, стр. 401 —

410. Перевод Б. И. Я р х о

(под названием «Смешные модницы»).

ОТЗЫВЫ СОВРЕМЕННИКОВ О «ЖЕМАННИЦАХ»

Я был на первом представлении «Смехотворных жеманниц» Мольера в

театре Пти-Бурбон. Там были госпожа де Рамбулье, госпожа де Гриньян, все

общество отеля Рамбулье, господин Шаплен и еще некоторые из моих знако-

мых. Пьеса игралась под общие аплодисменты, и лично мне очень приятно, что

я сразу отозвался на произведенное ею впечатление. Выходя с представления,

я взял господина Шаплена под руку и сказал ему: «Мы оба, сударь, одобряли

все глупости, которые были только что так решительно и так здраво осуждены.

Но поверьте мне, нам придется теперь, говоря словами, сказанными святым

Ремигием Хлодвигу

, сжечь то, чему мы поклонялись, и поклониться

тому, что мы сжигали». Все случилось так, как я предсказал, и со вре-

мени этой премьеры все стали отказываться от галиматьи и натянутого

стиля.

Из рассказа прециозного литератора

Менажа (Menagiana, 1693, р. 278).

Приведено в книге: К. M a н ц и у с,

Мольер, М., 1922. стр.. 50.

Представьте себе, милостивая государыня, его парик был настолько

велик, что подметал пол каждый раз, как он делал поклон, а шляпа его

была настолько мала, что было легко узнать, что маркиз носит ее чаще в ру-

ках, чем на голове. Его воротник мог смело сойти за пенюар, а шаровары,

казалось, были сделаны для того только, чтобы в них могли спрятаться

дети, играющие в палочку-воровочку. И правда, милостивая государыня,

я не думаю, чтобы палатки молодых массагетов были более поместительны,

чем эти шаровары. Целый факел из кисточек выглядывал из его кармана,

как из рога изобилия, а его башмаки были так покрыты лентами, что я не

в состоянии сказать вам, были ли они сделаны из юфти, из английской коровы

или из сафьяна. Я хорошо знаю только то, что они имели с полфута вышины

и что мне было очень трудно узнать, каким образом такие высокие и дели-

катные каблуки могли носить тело маркиза, его ленты, его шаровары и его

пудру.

Описание костюма Мольера в роли

Маскариля из рассказа о премьере

«Жеманниц» г-жи Дежарден (М-1 1 е

Des Jardins, Récit en prose

et en vers de la farce des Précieuses,

1660). Приведено в книге: E. R i g a 1,

Molière, v. I, Paris, 1908, p. 106.

704

ПРЕДИСЛОВИЕ К КОМЕДИИ-БАЛЕТУ «ДОКУЧНЫЕ»'

{1661)

Никогда еще театральное предприятие не было таким поспешным,

ибо это, мне кажется, вещь небывалая, чтобы комедия была задумана, сочи-

нена, разучена и представлена в течение двух недель. Говорю это не к тому,

чтобы хвастаться своей способностью к экспромтам и добиваться соответ-

ствующей славы, а единственно для того, чтобы предупредить нападки неко-

торых лиц, которые могли отметить, что я изобразил здесь не все виды Докуч-

ных, какие существуют на свете. Я знаю, что число их велико, при дворе,

как и в городе, и что только из них, без эпизодов, я мог бы составить комедию

в пяти богатых действием актах и у меня бы еще осталось много материала.

Но в тот короткий срок, который мне был предоставлен, мне было невозможно

развить обширный замысел и тщательно обдумать выбор персонажей и по-

строение сюжета. Я решил поэтому коснуться лишь небольшого числа Докуч-

ных; и я взял тех из них, которые прежде всего пришли мне на ум и пока-

зались наиболее подходящими, чтобы развлечь высочайших особ, пред коими

мне надлежало выступить; и чтобы быстрее связать все это вместе, я восполь-

зовался первым попавшимся мне узлом. [...]

Нет никого, кто не знал бы, для какого увеселения была сочинена

эта пьеса, и празднество это было столь пышным, что излишне говорить об

этом

, однако уместно сказать два слова об украшениях, присоединенных

к комедии.

Было задумано дать также и балет; но так как в распоряжении нашем

было лишь небольшое число отличных танцоров, то пришлось разделить

выходы этого балета, и было решено поместить их в антрактах комедии

с тем, чтобы в промежутках дать время тем же танцорам переодеться для

следующего выступления; и потому, чтобы не разрывать нить пьесы

такими интермедиями, мы решили связать их как можно теснее с сюжетом,

соединив балет и комедию в одно целое; но так как времени было очень мало

и устраивало все это не одно лицо, то найдутся, быть может, некоторые

места из балета, которые входят в комедию не так естественно, как другие.

Как бы там ни было, такое смешение есть новость для наших театров, и для

него можно подыскать кое-какие авторитеты в древности

, и так как все нашли

его приятным, оно может послужить образцом для других произведений,

обдуманных с большей тщательностью.

Прежде чем поднялся занавес, один из актеров, в котором можно было

узнать меня, появился на сцене в городском платье и, обратившись к королю

со смущенным видом, запинаясь, принес ему извинение в том, что он вышел

один и что ему недостало времени и актеров, чтобы предложить его величе-

ству ожидаемое развлечение

. В это самое время посреди двадцати натураль-

ных фонтанов раскрылась раковина, которую все видели, и привлекательная

Наяда

, выйдя из нее, подошла к краю сцены и в героическом стиле произ-

несла стихи, сочиненные г. Пелиссоном и служащие прологом к пьесе.

J. В. Molière, Les Fâcheux

(1661). Перепечатано из книги:

Ж.-Б. Мольер, Собр. соч., т. I,

«Academia», 1935, стр. 643—644.

ШКОЛА ЖЕН

(1662)

Отрывки из комедии

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Явление первое

Кризальд, Арнольф.

Кризальд

Итак, вернулись вы и женитесь на ней?

Арнольф

Да. И хотел бы все покончить поскорей.

Кризальд

Мы здесь одни сейчас и можем, без сомненья,.

Спокойно взвесить все и все принять решенья.

Я сердце вам открыть по-дружески стремлюсь:

За вашу честь я, поверьте мне, боюсь;

Как дело ни пойдет при всяком обороте,

Вы легкомысленно жену себе берете.

Арнольф

Пусть так. Но где найду подобный город я,

Где были бы, как здесь, смиренные мужья?

[...]

Сюжеты славные, в сатиру все годятся,

И наблюдателю возможно ль не смеяться?

И наших дураков...

Кризальд

Но кто смеяться рад,

Того насмешками в отместку не щадят.

Вы столько раз мужей несчастных укоряли

И едкий язычок над ними изощряли,

Прослыли до того страшилищем для всех,

Что чуть оступитесь, как не замедлит смех;

И стоит повод вам ничтожнейший доставить—

Вас будут рады все на всех углах бесславить.

И...

Арнольф

Боже мой, к чему вы мучитесь, сосед?

Не проведут меня плутовки эти, нет!

Я хитростей знаток, как ни были бы тонки,

Которыми рога сажают нам бабенки,

А чтобы в дураках не оказаться вдруг,

Заблаговременно я все расчел, мой друг.

И та, на ком женюсь,—невинность без укора,

Мой обеспечит лоб от всякого позора.

Кризальд

Но глупая жена, не правда ли, сама...

706

А р н о л ь ф

Кто глупую берет, тот не лишен ума.

Охотно верю я в ум вашей половины,

Но я смышленых жен боюсь не без причины.

[...]

Жену немногому потребно обучить:

Умей любить меня, молиться, прясть и шить.

Кризальд

По-вашему, жена тем. лучше, чем глупее?

А р н о л ь ф

Да, и дурнушка мне и глупая милее,

Чем та, что чересчур красива и умна.

Кризальд

Но ум и красота...

А р н о л ь ф

Была бы лишь честна!

Кризальд

Но как вы можете, скажите, поручиться,

Что дура честностью сумеет отличиться?

А р н о л ь ф

Довольно я богат, чтобы моя жена

Мне одному была во всем подчинена,

Чтобы ни в знатности породы, ни в именьи

Нельзя ей было взять над мужем предпочтенье.

Она и девочкой была других скромней.

Я с детских лет ее дышу любовью к ней.

Узнав, что с матерью ей нечем пропитаться,

Я воспитанием ее решил заняться;

Крестьянка добрая словам моим вняла

И снять обузу с плеч радехонька была.

В одном монастыре, укромном и спокойном,

Я воспитал ее, как полагал пристойным,

Следил, намеренье преследуя свое,

Чтоб в полной простоте растили мне ее,—

И, слава небесам, добился я успеха:

В ее невинности мне лучшая утеха;

Благодарю судьбу, что вижу наконец

По вкусу моему супруги образец.

Я взял ее к себе, но дом мой, как известно,

Открыт для всякого, и от гостей в нем тесно;

Я все опасности тотчас сообразил

И в домике ее отдельном поселил;

А чтобы простоты не исказить природной,

Я окружил ее людьми натуры сходной.

Вы скажете: к чему вся эта речь моя?

Чтоб вы увидели, как осторожен я.

Я дружбу верную вам доказать желаю:

Вас с ней отужинать сегодня приглашаю;

Хочу, чтоб вы, ее немного испытав,

Решили, в выборе я прав или не прав.

Кризальд

Охотно.

707

А р н о л ь ф

Вынести легко вам впечатление

О свойствах этого невинного творенья.

Кризальд

О, что до этого, я верю вам вполне;

Вы столько...

А р н о л ь ф

Многое еще известно мне.

На простоту ее с восторгом я взираю,

Зато и со смеху частенько помираю.

Однажды (верьте мне, я очень вас прошу)

В надежде, что ее сомненья разрешу,

Она, исполнена невиннейшего духа,

Спросила: точно ли детей родят из уха?

Прощайте. Я теперь хочу зайти в свой дом

О возвращении уведомить своем.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Явление первое

Арнольф, Агнеса.

А р н о л ь ф (сидя)

Агнеса, в сторону работу отложите

И слушайте меня; головку поверните,

Смотрите вот сюда, пока я речь держу.

Запоминайте все, до слова, что скажу.

Я выбрал в жены вас — и вы должны стократно

Благословлять удел, для вас благоприятный,

И, помня о своей прошедшей нищете,

Моей неслыханной дивиться доброте.

Не я ли вас лишил ничтожества крестьянки,

Возвел до степени почтенной горожанки

И, ласки вам суля, веду на ложе вас,

Хотя вступить и мог в супружество не раз?

Но счастья я ни с кем доселе не устроил

И этой чести вас впервые удостоил.

Сообразите же, чем быть бы вам пришлось,

Когда б судьбу со мной связать не удалось;

Умейте оценить, как должно, всей душою

Вы состояние, дарованное мною,

И, помня это все, признайте, что вполне

Поступком таковым хвалиться можно мне.

Агнеса, знайте, брак — не шуточнее дело.

Суровый долг лежит на женщине всецело.

Для счастья нашего придется вам, мой друг,

И волю обуздать и сократить досуг.

Ваш пол—таков закон—рожден повиноваться;

Нам, с бородой, дана и власть распоряжаться.

Хоть половины две в себе вмещает свет,

Меж половинами равенства все же нет:

Одна—верховная, другая —ей покорна,

Во всем послушна той, чье первенство бесспор-но.

708