Мироненко В.И. Российско-украинские отношения в 1991 - 2002 гг.: историографический очерк
Подождите немного. Документ загружается.
Именно в российской прессе, прежде всего либерального толка, а затем и в экспертных
оценках ряда российских аналитиков появился термин, который должен был отразить «новый»,
и, как вскоре выяснилось, весьма далёкий от действительности процесс в развитии российской
экономики – процесс её «украинизации». Этим термином поспешили обозначить «реальную
угрозу», якобы возникшую в связи с возможной сменой стратегии российских реформ и
изменением курса правительства после выхода из него представителей радикальных
либералов – Е. Гайдара и Б. Фёдорова.
Почему именно либеральная часть научного и медиа-сообществ заговорила об «украинизации»
российской экономики, об опасностях, связанных с грядущим «откатом» России от
«достижений» на поприще рыночных преобразований и «приближением» уровня развития
экономики России к украинскому? [167] Первая причина состояла в том, что к этому времени в
полной мере проявил себя кризис «рыночного романтизма» первых постсоветских лет.
Очевидность инициаторов разворачивающейся кампании выявляла её мотивы, правда, только
один из них. Второй, также не афишировавшийся либеральной прессой, состоял в стремлении
отреагировать на< критику российского «радикал-либерализма» со стороны< Л.Д. Кучмы,
который в ходе предвыборной кампании по выборам президента Украины прямо связывал
экономического кризис в Украине с импортом моделей экономических реформ «из
«гайдаризированной» России», при активном содействии местных «последователей модели
Международного валютного фонда».[168]
Позиция наиболее вероятного победителя президентской гонки, хотя и имела много
сторонников, не вылилась на Украине в столь же масштабную как в России дискуссию по
вопросу «россиизации» украинской экономики. Российские же средства массовой информации
продолжали утверждать, что победа «директорского лобби в новом составе кабинета
министров» приведёт к «удовлетворению кредитных аппетитов наиболее влиятельных
лоббистских группировок» и, как следствие, к всплеску инфляции и тотальному ослаблению
кредитно-денежной сферы, а значит – к восприятию всех негативных сторон экономики
соседней страны.[169]<
Обозреватель газеты российских деловых кругов «Сегодня» Р. Назрикулов, проанализировав
изменения валютного курса и цен, пришёл к заключению, что «антиреформистское»
правительство в действительности ведёт грамотную в финансовом отношении политику. За
декларируемыми им «немонетаристскими методами борьбы с инфляций», доказывал он,
кроется «подпольный монетаризм», с которым пока ещё готово мириться общественное
сознание, уже не приемлющее «жёсткую денежную политику» прежнего правительства. Речь
идёт, таким образом, утверждал Р. Назиркулов, лишь о «политическом выборе того или иного
метода воздействия на общественное сознание». В.С. Черномырдин с его точки зрения
«предпочитает куда более обкатанный в системе «планового торга» метод частичного
удовлетворения отраслевых и региональных аппетитов»[170]. Демонстрируя «финансовую
мягкость» российское руководство смогло «подключить» к процессу реформирования
государственное регулирование и придать определённый импульс развитию не только
финансового, как правило, спекулятивного капитала, но и реального производства.[171]<<
Несмотря на отрицательное в целом отношение к российскому опыту экономических
преобразований 1992-1993 гг., его жёсткая критика в ходе президентской кампании 1994 г. в
Украине не переросла< в «охоту за ведьмой» «россиизации» украинской экономики. Хотя
очевидным было то, что за прошедшие годы именно Россия выступала в качестве главного
донора управленческих идей для украинских реформаторов. Более того, по мере
развёртывания избирательной кампании всё больше выявлялась взвешенная позиция Л.Д.
Кучмы по основным направлениям внешней политики, всё настойчивее звучали с его стороны
тезисы о необходимости сближения с Россией, особенно в экономической области.
Надежда на приход к власти на Украине «пророссийского» президента и опасение помешать
ему в этом розыгрышем «украинской карты», способствовали снижению тона начатой было
кампании против «украинизации». В России явно ощущались ожидания скорых подвижек и
решительных шагов в двустороннем экономическом сотрудничестве. Тем большим
разочарованием в рядах экспертов и исследователей оказалась некоторая пауза, наступившая
во взаимоотношениях России и Украины после избрания в июле 1994 г. Л.Д. Кучмы президентом
Украины.
Ожидания явно не оправдывались, общий кризис в отношениях двух стран, по выражению
одного из аналитиков, к концу 1994 г. лишь трансформировался из острой формы 1992-1993 гг.
в хроническую, при сохранении всех тех проблем, которые разделяли в прошлом Россию и
Украину.[172]
Естественным следствием новой ситуации для складывающейся историографии двусторонних
экономических отношений стала активная разработка причин, по которым две страны никак не
могли наладить взаимовыгодное сотрудничество. Серьёзной работе предшествовал, как это
часто бывало в России, период поиска виновных. К чести научного сообщества будь сказано,
исследователи довольно быстро отошли от очередного выяснения «роли личности в истории»,
хотя< и отдали дань традиции.[173] Акцент был перенесен на другие субъективные и
объективные факторы «механизма торможения» экономического сотрудничества.
Интересной, в частности, представляется трактовка причины торможения, выдвинутая двумя
соавторами – А.А. и С.А. Лузан[174], – в судьбе которых отразились реалии того времени вообще
- единство родственных корней и принадлежность к< разным научным школам. Причина
торможения, по их мнению, во многом была связана с «многослойностью» политического
интереса, который, как правило, и определяет суть и характер политического решения.
Они обратили внимание на одну из граней проблемы торможения, обычно редко освещаемую
на страницах научных изданий. Продолжающий насаждаться на Украине «миф об имперских
устремлениях России» всё в большей степени становится прикрытием реально происходящих в
стране процессов «навязывания» политическому руководству узкогрупповых интересов
политической, государственно-административной, хозяйственной и интеллектуальной элит.
В число этих интересов, подчёркивали соавторы, не входит не только развитие
взаимовыгодного экономического сотрудничества с Россией, но и улучшение экономической
ситуации в собственной стране. И такое положение будет сохраняться до тех пор, пока на
Украине не перекроют каналы использования в корыстных целях вышеуказанными элитами
поступающих с Запада гуманитарной помощи и, пусть и небольших, кредитов.[175]
Отсутствие интереса к нормальному сотрудничеству с восточным соседом по согласованным
общим для всех участников этого сотрудничества правилам, демонстрировали, как не
парадоксальным, украинские коммерческие структуры, связанные с поставками российских
товаров, прежде всего энергоносителей. «Теория, друг мой, сера. Но вечно зелено древо
жизни». Вопреки положениям экономической науки «натянутость, неурегулированность
отношений с Россией создавали более благоприятные условия для наживы, чем нормальные, а
тем более дружественные отношения».[176] Кроме того, у коммерческих кругов, по мнению
исследователей, всегда присутствовало опасение, что «сближение с Россией ослабит интерес
западных государств к Украине», что может отрицательно сказаться на их бизнесе с Западом.
[177]
Ещё одну сторону всё той же проблемы затронул в своей не раз уже упоминавшейся
прогностической работе А. Мошес.[178] Соглашаясь с большинством и российских, и
украинских авторов, считавших культивируемое в Украине негативное отношение к России,
фактором торможения экономического сотрудничества, он не склонен был относить данный
фактор к разряду объективных. С вескими на то основаниями он считал, что после нескольких
лет пропагандистской кампании фактор этот становится объективным, становится
«материальной силой», заставляющей «с подозрением относиться к любым действиям России».
[179]
<<<<<<<< Странно, что вне поля зрения исследователей экономического сотрудничества Российской
Федерации и Украины осталось то обстоятельство, что в обеих странах, хотя и разными
темпами, шел процесс приватизации государственной собственности. Процесс дележа, по
определению, не предполагает заинтересованности участвующих в нем лиц и структур к
привлечению новых, тем более, зарубежных участников. Принудить их к этому могло только
отсутствие свободных средств для выкупа государственной собственности. Но, как известно, и
в России, и в Украине эта проблема была решена другим путем – путем занижения стоимости
приватизируемых объектов. В этой связи вполне объяснимо, что возрастание интереса к
экономическому сотрудничеству совпало во времени с завершением, в основном, процесса
приватизации.
В умонастроениях большинства исследователей и экспертов преобладало «классическое»
понимание объективности. Практически все они, включая и значительную часть украинских
коллег, отмечали в качестве одной из главных причин сдерживания экономического
взаимодействия двух стран растущую задолженность Украины перед Россией, долго не
признававшуюся украинской стороной.[180] К разряду объективных факторов, препятствующих
двустороннему сотрудничеству, научное сообщество практически единодушно относило и
фактическое отсутствие на Украине рыночной инфраструктуры, включая, прежде всего,
правовую базу системной перестройки экономики.
Институт международных экономических и политических исследований РАН, проводивший
сопоставительный анализ осуществлявшихся в странах СНГ экономических реформ, должен
был отметить в своём исследовании[181], что Украина входит в число государств, которые,
встав в 1992 г. на путь проведения реформ, не смогли выдержать испытания начального этапа.
К 1994 году, по признанию самих украинских исследователей, мы отмечали это во введении,
имели место расстройство государственного бюджета, нарушение в промышленности и
сельском хозяйстве вертикальных связей, нарастание социальных проблем и др. При попытках
выправить положение, происходили «определённые возвратные движения в реформировании
системы управления».[182] По ироничной оценке английского журнала «Экономист»,
«украинской партии власти удалось сделать то, что считалось невозможным: создать
экономическую систему ещё более неэффективную, чем командная экономика прежнего СССР».
[183] Справедливости ради, отметим, что и российская власть в этом отношении ушла от
украинской не особенно далеко.
Изучая причины «торможения» двустороннего экономического сотрудничества российские
исследователи не оставляли без внимания и некоторые позитивные подвижки в действиях
руководства Украины, пытаясь оценивать их с позиции возможного изменения взглядов
последнего на российско-украинские отношения. Рубежным в этом отношении многие
специалисты склонны считать «шокирующий доклад» Л.Д. Кучмы перед депутатами
украинского парламента «Путём радикальных экономических реформ», которым он отметил
первые «100 дней» своего президентства и в котором заявил, что «если государство не начнёт
реформирование, оно просто перестанет существовать. Косметические меры больше не
спасают»[184].
Слова президента прозвучали сигналом к запуску механизма реальных рыночных реформ на
Украине, началом которых принято считать либерализацию цен. Эта работа сразу же оказалась
в центре внимания российского научного и медиа-сообществ.[185] Ведь, по общему признанию,
вопрос совместимости макроэкономических систем России и Украины был определяющим в
развитии двустороннего экономического сотрудничества. Видимо, не случаен факт,
отмеченный одним из наиболее авторитетных специалистов в области российско-украинских
отношений, что именно с конца 1994 г. внимание большинства политиков, экспертов и
исследователей «переключилось с военно-политической на экономическую область».[186]<<<<<<<
Первые результаты решительных действий украинского руководства проявились уже в 1994-
1996 гг. В частности, после снятия ограничений и либерализации внешнеторгового
законодательства возросли объёмы как внешней торговли вообще, так и российско-украинский
торговый оборот в частности. Оживление экономического сотрудничества было замечено, но
решительного поворота не произошло. Это дало повод некоторым российским исследователям
отметить отсутствие в нём даже «внешних серьёзных изменений».[187]
Трудно складывающиеся экономические отношения двух стран не могло не породить у ряда
аналитиков и желания заглянуть, опираясь на уже накопленный опыт, в будущее этих
отношений. Первым перспективы экономического сотрудничества России и Украины до 2000-го
г. в рамках общего среднесрочного прогноза двусторонних отношений рискнул «просчитать» не
раз уже упомянутый российский исследователь А. Мошес. Анализу были подвергнуты факторы,
которые в сложившихся к ноябрю 1994<г. условиях, т.е. после выдвижения украинской стороной
лозунга «И Россия, и Запад», могли бы реально содействовать сближению двух стран в
экономической области.
К таким фактором, по мнению А. Мошеса, уже не могла относиться «вера в сближающие
возможности частей советского единого экономического механизма, унаследованного Россией
и Украиной».[188] Не отрицая полностью данного тезиса, как и тезиса об исходящем из России
цивилизационном притяжении для Украины, соглашаясь, что оба они пользуются определённой
популярностью в среде сторонников «безоговорочной» интеграции, Мошес полагал тем не
менее, что «так ситуация выглядит в большей степени с точки зрения Киева, чем с точки
зрения Москвы».[189]
С российской же точки зрения открывалась несколько иная картина.< Российские элиты, считал
А.Мошес, в целом быстрее и лучше адаптировались к новым условиям, преодолели шок,
вызванный распадом СССР, и всё больше склонялись к тому, что именно интересы России в
постсоветском пространстве, а не интересы соседей должны в приоритетном порядке
приниматься в расчёт. Применительно к Украине логичным развитием новой ситуации могла
стать, по мнению автора, существенная коррекция российских взглядов на двусторонние
отношения, выражающаяся во вступлении их «в период апатии, спокойного отношения к
накоплению проблем без попыток их разрешения» и, наконец, констатации российской
стороной «хронического и долговременного характера кризиса в российско-украинских
отношениях».[190] Этот прогноз, в основном, подтвердился, Во всяком случае на временном
отрезке от 1994 до 2004 г.<<<<<<<<<<
В более конкретном плане, как считал Мошес, российско-украинские экономические
взаимоотношения уже понесли практически невосполнимые потери как вследствие частичной
переориентации Россией существовавших до последнего времени хозяйственных связей, в том
числе на внутренних производителей, так и из-за фактического выпадения из поля
сотрудничества двух больших секторов экономики. Было предопределено, по его мнению,
снижение в будущем заинтересованности России в совместной работе с украинским ВПК,
поскольку она, во-первых, столкнулась с недогрузкой мощностей собственного ВПК и, во-
вторых, в отличие от Украины, имела замкнутый цикл производства вооружений. К тому же
сотрудничество с украинскими партнёрами в этой сфере становилось экономически
невыгодным из-за значительного удорожания военной продукции сопредельного государства
вследствие повышения её себестоимости после роста цен на российские энергоносители.[191]<<
Была преодолена, полагал А. Мошес, и зависимость России от поставок продовольствия с
Украины, которое всё активнее замещалось на российском рынке более качественным, а часто
и менее дорогим продовольствием из стран «дальнего» зарубежья. Кроме того, указывал автор,
в силу общего кризиса в экономике Украины она уже не может рассматриваться в качестве
надёжного поставщика.[192]
Но основными факторами, влияющими, по мнению А. Мошеса, на снижение заинтересованности
российских предприятий и особенно частного бизнеса в налаживании двустороннего
сотрудничества, продолжали оставаться неплатёжеспособность Украины и старые нерыночные
формы хозяйствования её субъектов экономической деятельности, оставшиеся по существу
нетронутыми в ходе первых неудачных попыток рыночного реформирования украинской
экономики.
Причём, если задолженность Украины воспринималась российской экономической и
политической элитой как хроническая, но совместимая с жизнью двустороннего содружества
болезнь одного из его членов, то застарелость экономических отношений заставляла её
испытывать серьёзное опасение, что в случае очередного провала экономической реформы на
Украине макроэкономические системы двух стран станут принципиально несовместимыми.[193]
Правда, А. Мошес всё же пришёл в этой работе к выводу, что «в целом в экономической области
пока ещё можно найти сферы, привлекательные для налаживания сотрудничества»[194], хотя,
по его мнению, оно и «не обещает быть особо тесным»[195], поскольку даже взаимодействие с
относительно здоровыми секторами украинской экономики - портовое хозяйство Украины и
нефтеперерабатывающий комплекс с примыкающей к нему сетью магистральных
трубопроводов – носит вынужденный характер, обусловленный временным недостатком
коммуникационных связей России с Западом. Кроме того, в расчётах россиян «всегда будут
присутствовать опасения, как бы слабеющая украинская экономика не утянула бы за собой в
пропасть российских партнёров».[196] В этом утверждении Мошеса, безусловно, слышатся
слабые отголоски расхожих опасений «украинизации» российской экономики.<<<<<<<<<<<
Верность позиции «национального прагматизма» и, вместе с тем, заметному пессимизму
относительно перспектив российско-украинского экономического сотрудничества отличала и
следующую работу А. Мошеса[197], один из подразделов которой носил весьма символичное
название – «Экономическая сфера: накануне полного расставания». Подготовленная через два
года после первой статьи, она не могла не учитывать ряд новых реалий в экономических
взаимоотношениях двух стран, в частности, снижение остроты проблемы украинского долга
России за энергоносители, в основном снятую, как тогда считалось, подписанием в марте 1995
г. соглашения о его реструктуризации.
Вместе с тем и в новой работе Мошеса красной нитью проходила тема несовместимости
экономических систем Украины и России и снижения стимулов к сотрудничеству. Новым
моментом являлась лишь постановка вопроса о необходимости установления между этими
странами «принципиально новых экономических связей».[198] Но и эта «новизна» больше
свидетельствовала о включённости автора в развернувшуюся во второй половине 1990-х гг.
кампанию по проникновению российского капитала в украинскую экономику, которое
предполагалось осуществлять посредством скупки собственности на Украине в качестве
страхового взноса за потенциальные инвестиции.
<<<<<<<< На наш взгляд, эти работы А. Мошеса, как и другие упоминавшиеся уже его статьи,
выступления и труды, выгодно отличались на общем историографическом фоне и глубиной
анализа, и объективностью оценок и точностью выводов и прогнозов.<<<
«Национальный прагматизм», но иного, интеграционного плана, выказал в сделанном им
прогнозе и представитель украинского научного сообщества В. Сиденко.[199] Как и А. Мошес, в
своём видении перспектив двустороннего экономического сотрудничества он исходил из
сохранившейся структурной взаимозависимости Украины и России. Готовя свою публикацию
через три года после своего оппонента, Сиденко, конечно, имел перед ним определённые
преимущества, но отнюдь не они определили качественный «отрыв» украинского аналитика.
Не вступая в прямую дискуссию с оппонентом, он указал на такие «забытые» Мошесом факторы
структурной взаимозависимости (в частности, зависимости России) как унаследованный
Украиной от СССР запас (20%) разведанного урана, составляющего ресурсную базу не только
украинской, но и российской атомной энергетики, важную роль Украины в обеспечении
российской экономики марганцевым и титановым сырьём, ртутью, каолинами и пр. Главное же
из «забытого» А. Мошесом – обладание Россией и Украиной высокоинтегрированными
производственными комплексами, способными эффективно функционировать лишь в режиме
кооперации, в таких секторах экономики как машиностроение, электроника и приборостроение,
а также в области науки и научного обеспечения.[200]
Обратившись к первым итогам трансформационных усилий украинских реформаторов В.
Сиденко отметил не только удивительное нежелание последних учиться на уже
общепризнанных ошибках своего восточного соседа, но и поразительную повторяемость на
Украине многих ранее проявившихся в России социльно-экономических тенденций и сходство
основных макроэкономических и структурных проблем. Как и Россия, Украина испытала ряд
деструктивных для экономики явлений: хронические неплатежи и бартеризацию
коммерческого оборота, острый бюджетный кризис, массированную декапитализацию
реального сектора экономики, прогрессирующую деиндустриализацию и сворачивание сфер
науки и наукоёмких производств, деградацию основных звеньев социальной инфраструктуры и
разрастание кланово-бюрократических структур, подчинивших себе всю общественно-
политическую жизнь страны.
Всё это, по мнению исследователя, свидетельствует о значительном совпадении
трансформационных парадигм Украины и России, с тем небольшим отличием, что на Украине
соответствующие тенденции реализуются с некоторым временным лагом. Отмеченное же
совпадение, делает вывод Сиденко, весьма симтоматично, поскольку указывает на наличие
комплекса объективных и субъективных условий, которые «продолжают удерживать Украину в
политико-экономической орбите России» и «вряд ли претерпят в обозримом будущем
существенные изменения – по причине сильной инерции прежних отношений».[201]
На фоне всепобеждающего, хотя и разнопланового, прагматизма в оценке будущего российско-
украинского экономического сотрудничества явным диссонансом звучала точка зрения на эту
проблему, высказанная уже упоминавшимися выше исследователями А.А. и С.А. Лузан.
Утверждая, что «будущее двух государств неразрывно связано с укреплением дружеских,
братских (хотя это и не политическое понятие) отношений»[202], соавторы уже в конце 1990-х
гг. ставили себя в положение «последних из могикан» в сообществе «прагматичных»
исследователей взаимоотношений России и Украины. В начале 2000-х гг., как будет показано
ниже, это «племя» практически исчезнет с историографического поля.
Оптимизм Лузанов опирался на их понимание важности для России отношений с Украиной,
которые, по их мнению, имели для неё «большее значение, чем даже отношения с ведущими
западными государствами», поскольку без Украины России будет трудно «в будущем
оставаться великой державой».[203]
В этом контексте логичной и последовательной выглядела постановка соавторами вопроса о
необходимости для России иметь долгосрочную политику «относительно Украины», которой у
неё «по-прежнему нет».[204] Чтобы выстроить её, считали исследователи, российской элите
необходимо< усвоить одну простую истину: Украина сегодня такое же политически
независимое, суверенное государство как Германия или Франция. Наблюдающиеся подчас
проявления российского великодержавия – впечатление, что Москва до сих пор считает себя
столицей Союза, а не России не всегда, как они полагают, ложно - бьёт уже не только по
экономике, но и по психологии политиков Украины и «неизвестно ещё, что хуже, и где после
этого искать причину, а где – следствие».[205]<<
Августовский (1998 г.) финансово-экономический кризис, казалось бы, опрокинул все, и в
первую очередь наиболее распространенные «прагматические» прогнозы двустороннего
сотрудничества, обрушив его основу – хозяйственные комплексы двух стран. И все же, по
мнению многих исследователей, в новое тысячелетие они< вступили со множеством
накопленных за века проблем, но всё ещё не израсходованным потенциалом политической,
культурной, технологической и, конечно же, экономической взаимозависимости.
Новый всплеск интереса исследователей и публицистов к экономической составляющей
российско-украинского сотрудничества обозначился уже в начале XXI века. 2000-2002 гг. были
отмечены выходом в свет материалов проведённых за эти годы научных и научно-практических
конференций, заседаний «круглых столов», семинаров и пр.[206], а также целого ряда
аналитических работ.[207]<
Интерес во многом определялся приближающейся, а затем и наступившей «юбилейной датой»
новых взаимоотношений двух стран, естественным в этих условиях желанием подвести
определённые итоги уже проделанного за «отчётный» период и, вместе с тем, оценить
перспективы дальнейшего развития экономических связей России и Украины.
На рост интереса не могло не повлиять и изменение общих условий российско-украинского
экономического сотрудничества, к которым следует, прежде всего, отнести произошедшую в
начале 2000 г. смену политического руководства в России, известные изменения во
внутриполитической ситуации на Украине, развитие ряда процессов на европейском
континенте, оказавших непосредственное влияние на существенные подвижки в отношении
этой страны к двусторонним отношениям с Россией.
Но, безусловно, главную роль сыграли качественные изменения в самих экономических
взаимоотношениях России и Украины, которые проявились именно в 2000-2002 гг., и имели
своей основой не только некоторый рост экономических показателей в обеих странах, но и
заметное «потепление» межгосударственных отношений. «Иллюстрацией» к последнему
тезису могли бы послужить результаты встреч президентов двух стран (в октябре 2000 г. и
феврале 2001 г.), оцененные не только средствами массовой информации, но и научным
сообществом как «прорыв» в российско-украинских отношениях. При этом, как правило,
отмечалась главенствующая роль на этих встречах экономической тематики.<<<<<<<<<
Они действительно существенно расчистили наиболее крупные «завалы» на пути
добрососедских экономических отношений. Достаточно сказать, что в 2000 г. удалось найти
взаимоприемлемое решение по оплате поставок газа из России на Украину с участием России в
приватизации и модернизации украинской газотранспортной системы. Значимость этого шага
становится особенно очевидной, если вспомнить долгую историю попыток проникновения
российского капитала на украинский рынок энергоресурсов. Встреча же двух президентов в
феврале 2001 г., по признанию большинства экспертов, закрепила наметившийся в конце 1990-
х гг. «пророссийский» поворот Украины, достигнутые в Днепропетровске соглашения
оцениваются ими как начало нового этапа экономических взаимоотношений двух стран.[208]
Как заметил один из экспертов, президент Фонда «Российский общественно-политический
центр» А.М. Салмин, «следуя традиции не сразу запрягать, Россия и Украина долго
осматривались, прежде чем в 2000 г. телега, перегруженная договорами, соглашениями,
протоколами о намерениях между нашими государствами, похоже, наконец, тронулась с
места».[209] И хотя о быстрой езде говорить явно не приходилось, после десятилетней
неопределённости в двусторонних отношениях и, соответственно, их освещении на страницах
научных изданий и научной публицистики, даже небольшой прогресс не мог не радовать.
Естественно, начало нового движения навстречу друг другу было отмечено очередным
всплеском интереса исследователей к экономической проблематике российско-украинских
отношений. На первый план должна была выйти и вышла проблема поиска и рационального
использования имеющихся ресурсов сотрудничества двух государств. В литературе, как
правило, отмечалась необходимость создания его новой модели, в основе которой лежали бы
области общих интересов России и Украины, что могло обещать достаточно скорые конкретные
результаты.
Одной из первых форм экономического сотрудничества, «вписывающейся» в контуры новой
модели, на которой акцентировали внимание исследователи, стало сотрудничество
приграничных территорий. Оно не без оснований рассматривалось в качестве реального
локомотива для активизации всего комплекса экономических взаимоотношений двух стран, что
и объясняло, в основном, поворот исследовательского сообщества к проблеме российско-
украинского приграничья.
Вместе с тем, этот поворот, независимо от обусловивших его причин и даже желания самих
исследователей, обозначил новую тенденцию в историческом знании проблем экономического
сотрудничества России и Украины. До последнего времени исследовательский процесс в этой
области вёлся в основном на макроуровне сложившихся взаимосвязей, что не позволяло (и пока
всё еще не вполне позволяет) познать все аспекты и всю глубину экономического
взаимодействия двух стран. Акцентирование внимания на проблеме приграничья приблизило
исследователей к сущностному характеру складывающихся между нашими странами
экономических отношений, который, как правило, проявляется на микроуровне – уровне
регионов и хозяйствующих субъектов.
Показательно, что вплоть до начала 2000-х гг. процессы регионализации внешнеэкономических
связей оставались практически вне сферы внимания и российских, и украинских
исследователей, публикации о проблемах российско-украинского приграничья были крайне
немногочисленны по обе стороны границы[210], являясь, как бы, отражением небольшого
внимания к ним со стороны официальных властей. И Москва, и Киев, озабоченные, как уже<
отмечалось выше, соображениями «высокой» политики, до самого последнего времени мало
интересовались экономическими и социальными проблемами приграничных территорий.
Между тем сотрудничество на региональном уровне, в т.<ч. и приграничное сотрудничество
можно отнести к наиболее «укоренённым» формам экономических взаимоотношений двух
стран.< Начавшись в 1992 г. с установления внешнеэкономических связей между отдельными
регионами России и Украины с правительствами сопредельных государств, оно переросло со
временем в достаточно прочные хозяйственные и научно-технические связи приграничных
областей, осуществляемые под «эгидой» правительств России и Украины, но, как уже
отмечалось, без сколько-нибудь реальной помощи с их стороны.
Удар по приграничному сотрудничеству нанёс разразившийся в России и рикошетом
поразивший Украину финансово-экономический кризис августа 1998 г. Он оборвал с трудом
налаженные связи регионов. Однако уже в 1999<г. пришло осознание того, что именно
приграничное сотрудничество может стать локомотивом, который тронет с места
перегруженный проблемами состав межгосударственных отношений. Одним из первых
внимание на столь важную проблему обратил посол РФ на Украине Ю.В. Дубинин. Уже в начале
1999 г. он выступил на страницах сразу двух изданий (одно из которых было украинским) с
фактическим призывом активизировать межрегиональное сотрудничество.[211]
В сфере внимания исследователей эта проблема оказалась несколько позже. Подготовленный
Центром геополитических исследований (ЦГИ) Института географии РАН и вышедший в 2000 г.
сборник статей «Приграничные районы, приграничное сотрудничество» поместил на своих
страницах ряд работ своих ведущих специалистов при участии украинских коллег.[212]
Исследованию различных аспектов этой проблемы были посвящены< несколько более поздних
публикаций харьковских географов, а также работы, написанные сотрудниками
вышеупомянутого Центра геополитических исследований, в т.ч. подготовленная совместно
российской и украинской сторонами и опубликованная в журнале «Полития» статья А.М.
Кирюхина и В.В. Колосова.[213]
Последняя публикация двух соавторов – работающего в Харькове ведущего консультанта
Исполкома Совета глав приграничных областей Республики Беларусь, Российской Федерации и
Украины и руководителя ЦГИ ИГ РАН – несомненно может быть выделена из ряда
вышеприведённых, отличаясь и полнотой освещаемых в ней проблем, и научной
обстоятельностью. Сделанные ими выводы, как правило, основываются на сравнительном
анализе статистических данных и материалов Совета глав приграничных областей.
В работе анализируются модели и перспективы приграничного сотрудничества в двустороннем
и многостороннем режиме, оценивается его роль в общей динамике российско-украинских
отношений.< Отмечается, что установление границы между Россией и Украиной не только
серьезно трансформировало экономические связи между соседними регионами, но и породило
новые общие интересы приграничных областей – например, в регулировании миграций,
привлечении инвестиций в совместные проекты, смягчении социальных последствий распада
единого государства, особенно сильных в приграничной зоне.
Исследователи проблем российско-украинского приграничного сотрудничества в большинстве
своём отмечают, что в новых условиях всё большее влияние на него оказывают политические
факторы. По мнению В. Фесенко, например, сдерживающим моментом развития этого процесса
является то, что в условиях унитарного государства, а Украина таковой является, регионы, в
лице их глав, «зависят исключительно от «столичных коридоров власти» и фактически не
располагают ни ресурсами, ни полномочиями для проведения самостоятельной региональной
социально-экономической и культурной политики в интересах их населения».[214]
В зависимом положении регионов заинтересовано не только государство, но и тесно связанные
с ним окологосударственные структуры и примыкающие к ним финансово-экономические круги,
которые, как считает автор, не опираясь на унаследованные от прошлого «традиции»
«столично-бюрократизированной» сверхцентрализации «оказались бы попросту ненужными
или не выдержали конкуренции с регионами, обладающими реальными ресурсами и более
развитым интеллектуальным потенциалом».[215]
Отмеченные В. Фесенко факты вскрывают, на примере «узкого» участка экономических
взаимоотношений, природу проблемы, с которой всё более реально соприкасаются участники и
исследователи российско-украинского экономического сотрудничества. Попытки
компенсировать отсутствующие, либо не вполне апробированные принципиально новые
экономические связи за счёт восстановления старых технологических цепочек (по сути за счёт
«остаточных механизмов, заложенных ещё советской экономикой») не дают ожидаемого
эффекта.
Поэтому научное сообщество, как уже подчёркивалось выше, всё настойчивее ставит вопрос о
смене модели двустороннего экономического сотрудничества, о серьёзном пополнении
имеющихся в его арсенале традиционных форм формами принципиально новыми. Так, по
мнению аналитиков Украинского центра экономических и политических исследований им. А.
Разумкова, «важным представляется создание принципиально новой природы экономических
отношений с Россией, которая заменила бы остаточные механизмы, заложенные ещё советской
экономикой».[216]
Учёные предлагают в качестве «перспективных направлений» работы, во-первых, создание
конкурентоспособных транснациональных корпораций, совместных предприятий, ассоциаций в
различных сферах деятельности (аэрокосмической, развития транспорта и транспортных
магистралей, металлургической, агропромышленной), во-вторых, реализация крупных
совместных проектов в ракетно-космической области («Морской старт», «Глобал стар»),
авиастроении (АН-70, ТУ-334), судостроительной области, электроэнергетике.[217]
Как первый практический шаг, сделанный в «перспективном направлении» можно
рассматривать подписанное на встрече президентов России и Украины в феврале 2001 г. в
Днепропетровске соглашение о сотрудничестве в области ракетостроения и космической
промышленности. Отныне при перемещении через границу отдельные конструкции совместно
создаваемого космического оборудования не будут облагаться таможенными пошлинами и
НДС, что позволит снизить себестоимость конечной продукции на 45%, серьёзно укрепив, тем
самым, позиции Украины и России на мировом рынке космической техники.
Была достигнута договорённость и о создании межгосударственых финансово-промышленных
групп в других подотраслях машиностроения, связанных с производством
высокотехнологичной продукции. Если учесть подписанные министрами обороны России и
Украины соглашения о кооперации в военно-технической сфере, а также согласованные планы
по совместному экспорту вооружений, то просматривается картина воссоздания единого
народнохозяйственного комплекса бывшего СССР в сфере высоких технологий. Но речь,
конечно же, идёт не о восстановлении заложенных ещё советской экономикой «остаточных
механизмов», а о замене последних кооперационными связями более высокого уровня.
В последнее время в научной литературе и публицистике просматривается картина не только
воссоздания единого хозяйственного комплекса. Всё большее внимание исследователи и
средства массовой информации уделяют проблеме координации усилий бизнес-сообществ двух
стран. Одним из примеров такой координации может послужить поддержка на Украине акции
всероссийской общественной организации «Деловая Россия», направившей украинскому
руководству предложения по укреплению деловых связей между двумя государствами.
Предложения касаются введения моратория на радикальные изменения экономических правил,
затрагивающих основы российско-украинского сотрудничества; создания механизмов
арбитража и унификации экономического законодательства обоих государств; защиты частной
собственности; обеспечения благоприятных условий для российского транзита через
территорию Украины; а также признания русского языка «языком делового общения», в
частности, для ведения документации. Символично само название документа – «Пять шагов
Украины на пути к реальной экономической интеграции».[218]
Подводя итоги анализа проблемы экономического сотрудничества России и Украины можно,
таким образом, отметить, что традиционные сюжеты его историографии всё активнее
дополняются перспективными направлениями в изучении процессов взаимодействия двух
стран. Вместе с тем, злободневными остаются и задачи исследования объёма, структуры
методов экономического сотрудничества. Важен и вывод о том, что главным должно стать
изучение реальных процессов, а не преимущественно их издержек. В целом же исследования
экономической составляющей взаимоотношений России и Украины свидетельствуют, что
решённых задач в этой области пока гораздо меньше тех, к которым еще только предстоит
приступить.
Перед исследователями стоит непростая задача – опираясь на накопленный потенциал не
только сохранить позитивную динамику в изучении экономических взаимоотношений двух
стран, но и создать условия для дальнейшего приращения знаний в ближайшей, а также
средне- и долгосрочной перспективе.
Глава 5. Этнокультурный аспект российско-украинских отношений в
российской историографии.
По данным одного из недавних опросов Украинского центра экономических и политических
исследований им. А. Разумкова, жители Украины, расставляя по степени важности сферы
двустороннего украинско-российского сотрудничества, отдали приоритет (78,2%) контактам в
экономической области, в политической – 37,8%, в гуманитарной же – всего 6,4%.[219] Речь в
последнем случае шла фактически о шагах, предпринимаемых двумя странами в сфере
установления, соблюдения и защиты на их территориях отвечающих международным правовым
нормам и стандартам[220] прав т.н. национальных меньшинств, на положение которых после
распада единого государства перешли (и де-юре, и де-факто) украинская и русская диаспоры
соответственно в бывших РСФСР и УССР.
Свидетельствовали ли полученные в ходе опроса результаты о снижении актуальности и, более
того, о разрешённости проблемы, которая достаточно долгое время находилась в центре
внимания значительной части политиков, прессы и научной общественности? Ведь именно
проблема статуса русских (точнее – т.н. русскоязычных) на Украине и украинцев в России стала
одним из «раздражителей», и прямо, и опосредованно влияющих на отношения между двумя
государствами после обретения ими независимости.
Впрочем, этот «раздражитель» не сразу попал в поле зрения российских исследователей и
экспертов, причиной чему был ряд обстоятельств. Во-первых, естественное отставание
историографии проблемы от реальных процессов, во-вторых, тот факт, что данный
«раздражитель» не был достаточно острым в первые годы раздельного существования
государств и, в силу этого, «заслонялся» более актуальными тогда проблемами российско-
украинских взаимоотношений – внешне и военно-политической, проблемой территориальной
целостности и неприкосновенности границ, а с середины 1990-х гг. – экономической.
Особое место в этом ряду занимает субъективная составляющая, связанная с чрезвычайной
деликатностью гуманитарной проблемы. Не все аспекты последней удаётся выделить и
обозначить привычными для науки методами статистики и социологических исследований – в
«человеческой» сфере, как ни в какой другой, этим методам должна отводиться лишь
вспомогательная роль. Кроме того, главный принцип её исследования (тот же, что в медицине –
«не навреди») предполагает избирательный, а следовательно, и пристрастный подход к
изучению и освещению «национальных» вопросов, что открывает широкие возможности перед
«знахарями» от науки и информации.
Всё это во многом объясняет тот факт, что при одной из первых попыток российского научного
сообщества составить «более или менее цельное представление о процессах и тенденциях,
характерных для Украины 90-х годов XX в.»,[221] вопрос о положении русскоязычного
населения на Украине, как и в целом гуманитарная проблема были оставлены за «рамками»
подготовленного Российским институтом стратегических исследований (РИСИ; под общей
редакцией Е.М. Кожокина) сборника статей «Украина: вектор перемен». Представляя издание,
его редакция по существу сочла возможным ограничиться трафаретным замечанием, что
одиннадцать миллионов русских на Украине и шесть миллионов украинцев в России есть «та
мощная сила, которая, несмотря на изменения политической конъюнктуры, фактически
цементирует наши отношения».[222]
Правда, проблемы русского и русскоязычного населения Украины были затронуты в одной из
статей сборника,[223] но лишь в контексте закончившейся в июле 1994 г. борьбы двух
основных соперников на пост президента Украины – Л.М. Кравчука и Л.Д. Кучмы. Оба
кандидата, как показала Л.М. Лысякова, использовали в предвыборной кампании
«национальный» фактор (причём, более активно – действующий тогда президент Кравчук), не
раз справедливо подчёркивая, что национальный вопрос можно решить лишь на основе
равноправного демократического подхода. Если Кравчук выступал за «полнокровное
культурное развитие национальных меньшинств, государственный статус украинского,
существование двух официальных языков украинского и русского, учитывая языковую
специфику регионов», то Кучма, определив в качестве приоритета в своей программе
экономику, старался уходить «от деления на «наших» и «тех», выступив в интересах всего
народа».[224]
Тем не менее, русское и русскоязычное население Украины (прежде всего Юга и Востока
страны) не вняло посулам Л.М. Кравчука о сохранении признания их языка в качестве
официального на территориях компактного проживания его носителей[225] и, возможно, было
даже оскорблено его призывами к «украинскому большинству» «стать более великодушным и
более гуманным» в национальном вопросе.[226] Правда, как следует из работы Лысяковой, и
оказанное в целом «русскоязычным меньшинством» предпочтение Л.Д. Кучме объяснялось
причинами достаточно далёкими от национальной ущемлённости.
Никакой, даже скрытой формы национальной напряжённости на Украине не было отмечено и в
не раз уже упоминавшейся и цитировавшейся выше прогностической работе одного из
наиболее «плодовитых» и «въедливых» исследователей российско-украинских отношений А.
Мошеса.[227] К проблемам «русскоязычного меньшинства», притом «в высшей степени
условно» и только для проживающего в южных и восточных областях Украины, можно было
отнести, по мнению автора статьи, лишь материальные утраты вследствие разрыва некогда
интенсивных экономических связей со своими, теперь уже «иностранными» соседями. [228] «В
обычном же аспекте этой проблемы не существует», оптимистично утверждал Мошес, отмечая,
правда, внешние проявления этой несуществующей проблемы, к которым он относил вопрос о
«придании русскому языку статуса государственного и двойного гражданства».[229] Но и здесь
автор не терял оптимизма, поскольку, как ему «представлялось» первая проблема «теряет
свою остроту по мере молчаливого признания Киевом за регионами права говорить на
выбранном ими языке», вторая же лишь «в будущем может стать одним из серьёзных камней
преткновения».[230]
Признание существовавшей к моменту написания данной статьи (1995<г.) «языковой» и в целом
гуманитарной проблемы для русского и русскоязычного населения Украины прозвучало
«задним числом», в новой работе А. Мошеса[231], увидевшей свет через два года после
вышеуказанной. Здесь он отмечает «имевшие место до 1994 г. попытки введения украинского
языка как единственного официального», признаёт, что эти попытки стали одной из причин
социального напряжения в Украине.
Примечательно, что в этой работе он не говорит уже о предопределённой «потере остроты» в
отношении проблемы придания русскому языку статуса государственного, но должен отметить
«фактический отказ от требования двойного гражданства», которое, по Мошесу, к моменту
выхода новой статьи в свет уже должно было превратиться в «камень преткновения».
Показательно, однако, что заключая статью рядом практических соображений и предложений о
преодолении совместными усилиями конфликтного потенциала двусторонних отношений,
Мошес ни словом не обмолвился о необходимости «снятия» проблемы ползучей «украинизации»
русского и русскоязычного населения, особенно заметной в сфере образования. Из всего
предложенного им перечня решению данной проблемы отвечало лишь предложение вести
борьбу «в обеих странах против националистических идей и организаций, представляющих
угрозу демократии»,[232] но и оно могло быть выражено незамысловатой, но весьма любимой
политиками формулой: «всякая палка – о двух концах».
Эволюция взглядов А. Мошеса на гуманитарную проблему российско-украинских отношений
отмечается и в последующих его работах, в частности, в опубликованной в 2000 г. статье
«Россия – Украина: проблемы взаимоотношений». Примечательно уже присутствие в данной
работе самостоятельного раздела («Гуманитарный аспект»), открывающегося признанием-
констатацией, что «одним из наиболее острых вопросов двусторонних отношений становится
так называемый «гуманитарный блок» (статус русского языка, русской культуры и образования
на русском на Украине)».[233]
Косвенным признанием автором серьёзности проблемы может служить и его обращение к
многочисленным случаям ущемления прав русскоязычного населения в сфере образования и
культуры. Таким образом, можно сказать, что к освещению действительного положения дел в
этнокультурной сфере двусторонних отношений А. Мошес все же пришёл под давлением
фактов, что может говорить и об осторожности этого автора по отношению к таким
взрывоопасным вопросам, как межнациональные отношения.
Если сузить рамки указанной выше проблемы, то в центре внимания оказывается проблема т.н.
«русскости» значительной части населения Украины.[234] Именно она стала одной из тех
«неожиданных» проблем, с которыми столкнулась правящая элита Украины, приступив к
строительству независимого государства. Феномен «русскости», под которым понимается