Мироненко В.И. Российско-украинские отношения в 1991 - 2002 гг.: историографический очерк
Подождите немного. Документ загружается.
продолжения спора, в этой связи, следует искать во внутренней политической ситуации в
каждой из стран и состоянии общественного мнения в них, с которым не могли не считаться
политики.
<<<<<<<< В российской историографии первых постсоветских лет, отразившей состояние острого
кризиса в российско-украинских отношениях, в том числе и по проблеме Крым – Севастополь –
Черноморский флот, проявлялись и< радикальные настроения. Высказывались, например,
рекомендации не медлить с решением вопроса о статусе Крыма, используя все возможные
средства давления на Украину – политические, экономические, юридические - пока она не
имеет полноценных вооружённых сил и не «привыкла» ещё считать себя Черноморской
державой.[66]
<<<<<<<< Крайние точки зрения как с одной так и с другой стороны, отражая состояние
общественного мнения, неустойчивость и неопределенность двусторонних отношений, не
находили, впрочем, широкой поддержки и заставляли задуматься о возможных последствиях
затягивания с решением этого больного вопроса. Сторонники даже самых «сильных шагов» со
стороны России и радикальных политических решений, спасительных, с их точки зрения, для
всего Черноморского региона, не связывали признание Крыма российским со
скоропалительными политико-административными переменами на полуострове. Они объясняли
свою позицию тем, что стремятся, таким образом, лишь «оградить Крым и Севастополь от<
демаршей Украины, лишив их юридической силы». Особо подчёркивалось, что российские Крым
и Севастополь на деле означают общий Крым для РФ и Украины, сохранение для населения
существующих возможностей, а для обеих сторон – стратегической стабильности, в то время
как украинский Крым – это тяжёлые перемены для населения, угроза крушения военно-
стратегического равновесия и непредсказуемая международная обстановка в регионе[67].
<<<<<<<< Проведённые в Москве в ноябре 1994 г. парламентские слушания «О российско-
украинских отношениях» оказались посвященными почти исключительно проблемам Крыма,
Севастополя и Черноморского флота. Возобладала точка зрения председателя Комитета
Государственной Думы РФ по делам СНГ К. Затулина, который обвинил Украину в
недружественных шагах по отношению к России и, в частности, в срыве согласованных позиций
на переговорах по Черноморскому флоту, в том, что она попросту выживает его из Севастополя
и других мест базирования.[68]
<<<<<<<< Кстати, в упомянутой выше книге офицера российского ВМФ А.М.<Чикина, нёсшего службу
в Севастополе, на солидной документальной основе и на основе собственных наблюдений
автора, раскрыта ситуация, сложившаяся к 1997 году, как ее видели участники событий. 1992
г. он характеризует как год разлома, 1993 – как год противостояния, 1994 – как год перепутья,
и, наконец, 1995 – как год разгрома флота. Говоря о третьей гибели Черноморского флота,
произошедшей в мирные дни, автор винит политиков той и другой стороны, оказавшихся, в
силу взаимных амбиций, не в состоянии решить вопрос о его судьбе в национально-
государственных интересах как России, так и Украины.[69]
<<<<<<<< Дело, конечно, было не только в качествах новой российской и украинской политической
элиты. В этих событиях, как и в российско-украинских отношениях в этот период вообще,
отразилась иллюзорность надежд участников Беловежской встречи 1991 г. совместить во
времени распад одного союза и создания нового. Уже тогда было понятно, что в силу
исторических, экономических и политических причин, их политический союз не может быть
долговечным.
<<<<<<<< Новое обострение дискуссии вокруг проблемы Крым - Севастополь - Черноморский флот,
оставившее заметный след в российской историографии вопроса, произошло на временном
отрезке от подписания президентами России и Украины российско-украинского «Большого
договора» до его ратификации Государственной Думой – в 1997-1999 гг.[70]
Перечисленные статьи, составившие уже упоминавшийся сборник «Испытание Украиной»,
вышедший под редакцией директора Института стран СНГ К. Затулина, известного наиболее
непримиримой позицией в вопросах российско-украинских отношений, отразили главным
образом радикальную точку зрения на проблему, что можно понять уже по названиям статей.
Эта точка зрения кардинально расходилась с официальной позицией российской власти. Ко
времени публикации перечисленных материалов, в мае 1997 г., российско-украинский Договор
о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве был уже заключён. Однако в научной среде, в
обществе, в том числе в парламенте, развернулась ожесточённая дискуссия по вопросу о том –
ратифицировать или не ратифицировать договор.[71]
<<<<<<<< Как показали парламентские слушания в марте 1998 г., а затем трудное прохождение
договора в Государственной думе в декабре 1998 г., отношение к этому документу среди
российских парламентариев было неоднозначным. О сохранившемся высоком потенциале
конфликтности данной проблемы и ситуации в целом говорили как организация, так и ход
слушаний, сопровождавшийся нарушением регламента и традиций слушаний, перебранкой
парламентариев обеих стран. Большинство присутствовавших на слушаниях независимых
экспертов не получили слова, в том числе представители Института стран СНГ, чья негативная
позиция по< содержанию и характеру договора, была хорошо известна.
<<<<<<<< Главным аргументом противников договора (а среди них – бывший< министр по делам СНГ
А. Тулеев, бывший командующий Объединённого командования Черноморского флота адмирал
Э. Балтин, политики и парламентарии С. Бабурин, А. Митрофанов, О. Румянцев, Г. Тихонов и др.)
было утверждение о его неравноправном, невыгодном для России характере. И хотя договор
как общеполитический охватывал весь комплекс российско-украинских отношений, на
слушаниях в центре дискуссии оказались вопросы границ и в первую очередь статуса Крыма и
Севастополя.
<<<<<<<< «Большой договор», с точки зрения его противников, в том виде, в каком он был подписан
и предлагался к ратификации, не мог рассматриваться ни как гарантию дружбы, ни как
программу сотрудничества, ни как механизм партнёрства. По мнению его противников,
предлагался, по существу, договор о границах между Россией и Украиной. В нём юридически
закреплялось отторжение от России исторически принадлежавших ей и стратегически важных
территорий, её отказ на будущие времена возвращаться к вопросу о Крыме и Севастополе.
Принятием договора порождалась ещё и проблема Азовского моря и Керченского пролива,
фарватер которого отходил к Украине. Справедливость последнего утверждения
подтвердилась впоследствии так называемым «тузлинским инцидентом».
На значение территориального аспекта договора указывал и тогдашний министр иностранных
дел Украины Г. Удовенко, подчёркивавший, что его смысл – в подтверждении< территориальной
целостности Украины, закрытии «на вечные времена» вопроса о Севастополе и Крыме.
<<<<<<<< Предложение правительства ратифицировать «Большой договор» в пакете с тремя
Соглашениями по Черноморскому флоту, согласно которым он получал возможность на 20 лет
сохранить свою основную базу в Севастополе, арендуя её у Украины, воспринималось
оппонентами как желание «подсластить пилюлю». Они обращали внимание на то, что, сняв
проблему статуса всего Севастополя, Россия получила 4,5% его территории под причалы,
склады, казармы и не получила раздельного базирования флотов. К тому же, Верховная Рада
отделила выгодную Украине, по мнению украинских парламентариев, часть предложенного
пакета – Договор от не выгодной – Соглашения. Поддержав первую, Верховная Рада заморозила
вторую.
<<<<<<<< В связи с этим в ходе дискуссии неоднократно звучала мысль, что соглашения по
Черноморскому флоту могут быть признаны Конституционным судом Украины «юридически
ничтожными», поскольку противоречат её Конституции, которая не допускает нахождения
иностранных военных баз на территории республики. Да и подписаны были Соглашения не
президентом, как того требует та же Конституция, а премьер-министром, что тоже позволяет в
любой момент поставить их под сомнение.
<<<<<<<< Украинская сторона, таким образом, обвинялась в «двойной игре», которую она ведёт с
Россией, умышленно вовлекая её в «правовую ловушку». В доказательство этого прозвучало
обнародованное Э. Балтиным «изъятие» из закрытых слушаний Совета Безопасности Украины.
Там говорилось: «вопрос по Севастополю и ЧФ со стороны Российской Федерации имеет под
собой правовую почву, и нам необходимо поставить вопрос таким образом, чтобы
законодательно закрепить эту территорию за нами, заручившись российскими соглашениями о
статусе Севастополя и флота, для чего нам нужно поднять все политические, экономические,
международные возможности, чтобы якобы сдать Севастополь в аренду России, тем самым мы,
как будто, делаем «шаг доброй воли» по отношению к народу России, и в то же время Россия
признаёт, что эта земля наша. Мы сдаём в аренду, а аренду всегда можно пересмотреть, тем
более, что причин для этого будет предостаточно».[72]
<<<<<<<< Аргументы правительства, выступавшей за ратификацию договора и поддержанные
руководством Государственной Думы и некоторыми её фракциями, состояли в том, что это
позволит ввести российско-украинские отношения в нормальное правовое русло, перевести
сотрудничество на принципы стратегического партнёрства, равноправия, добрососедства,
взаимной выгоды, эффективнее решать многие экономические, культурные вопросы и
международные проблемы. Относительно главного вопроса – отдаём< или не отдаём Украине
Крым и Севастополь – российские сторонники ратификации «Большого договора», как и
украинская сторона, ссылались на соглашение «О создании СНГ», где говорилось о признании и
уважении территориальной целостности существующих границ в рамках Содружества.
<<<<<<<< Мы остановились подробно на парламентских слушаниях по ратификации
основополагающего российско-украинского договора по той причине, что они, на наш взгляд,
сфокусировали основные подходы к проблемам статуса Крыма, Севастополя и судьбе
Черноморского флота, получившие отражение в российской историографии до договорного
периода, а также дали< толчок новому витку исследований, вплоть до ратификации договора.
[73]
После этого эта тема как остроконфликтная, требующая политических решений, была
практически закрыта, ибо принципиальные решения состоялись. Это, тем не менее, не
означало, что в последующие годы проблема российско-украинских отношений никем не
рассматривалась сквозь призму проблем Черноморского флота.[74]
<<<<<<<< Статья К. Затулина и А. Севастьянова< ««Дружба, сотрудничество и партнёрство» между
Россией и Украиной», снабжённая подзаголовком «Два года спустя после обмана в прошлом
веке», опубликованная в январе 2001 г., демонстрировала неизменность позиций авторов как в
оценке российско-украинского «Большого договора», так и сопутствовавших ему Соглашений
по Черноморскому флоту. Более того, авторы нашли дополнительные аргументы,
подтверждающие, с их точки зрения, правоту позиции двухлетней давности противников
договора, особенно в части положения Черноморского флота, который, как и предвиделось,
стал той «болевой точкой», на которую Украина нажимает, регулируя взаимоотношения с
Россией.
<<<<<<<< Более взвешенные подходы, ещё в период до ратификации договора и даже до его
подписания президентами двух государств в мае 1997 г., проявляли такие исследователи, как
А. Здравомыслов, Р. Евзеров, А. Мошес, А. Окара и др. В частности, А. Мошес в 1995 г. ратовал за
решение проблемы Черноморского флота на основе новых для того времени принципов:
раздел, раздельное базирование при признании полного суверенитета Украины над
Севастополем, оперативное взаимодействие флотов. При этом имелось в виду введение этих
принципов, позволяющих «обменивать» взаимные уступки в различных областях, в общую
канву российско-украинских отношений. Слово «взаимные» здесь, разумеется, ключевое:
именно взаимности не получалось и не очень получается по сегодняшний день[75].
Впрочем, в 1997 г. он был уже менее оптимистичен, констатируя, что «нахождение
компромисса по данному вопросу является, по крайней мере, в ближайшей перспективе,
маловероятным». Несговорчивость сторон была такова, что «даже фактическая потеря
Черноморским флотом по причине недофинансирования боеспособности и современного
уровня, ведущая... к физическому исчезновению через несколько лет предмета переговоров»,
не заставляла их быть более сговорчивыми в поиске компромисса.[76]
<<<<<<<< Упоминавшаяся выше статья К. Затулина и А. Севастьянова стала, пожалуй, последним
обращением к проблеме Крым – Севастополь – Черноморский флот с позиций непримиримости
интересов. В дальнейшем историография этой проблемы входит в достаточно умеренное русло,
а затем и вообще сходит на нет. Иногда о ней лишь вскользь упоминается как о проблеме,
решённой ко всеобщему удовлетворению, а публицисты не преминули поёрничать по этому
поводу: «... в России, писал В. Дубнов, – иступлённые призывы отдельных российских мэров
вернуть Севастополь стали отдавать известной рутиной, а уж когда даже Затулина перестали в
Киеве объявлять персоной нон грата, стало и вовсе скучно».[77]
<<<<<<<< Пауза в обсуждении этой, действительно, серьезной проблемы обнадёживает,
свидетельствуя, возможно, о том, что приходит время ее научного осмысления и в недалёком
будущем можно ожидать< академических исследований.
*<<<<<<<<<<<<<<<< *<<<<<<<<<<<<<<<< *
Как уже подчёркивалось, в российско-украинских межгосударственных и межнациональных
отношениях в течение первых постсоветских лет наблюдалась высокая степень конфликтности.
В период наиболее острого кризиса этих отношений (1992-1993 гг.) политика украинских
властей была демонстративно антироссийской. В каждом движении России Украина
подозревала посягательство на её независимость, проявление российских «имперских
амбиций». И хотя президент Ельцин призывал своих высших чиновников, вставая поутру,
задаваться вопросом: а что ещё надо сделать для Украины?, хотя кое-что делалось российским
руководством в одностороннем порядке, позиция Украины оставалась, тем не менее,
непреклонно конфронтационной.
Если в России в тот период доминирующим, хотя и не часто высказывавшимся, чувством была
горечь и обида, Украина периода президентства Кравчука, во всяком случае ее элита,
находилась в состоянии эйфории от обретенной ею государственной независимости,
переживая, по выражению ряда российских украинистов, романтический период своего
развития, когда реальные проблемы построения государственности, формирования
политической украинской нации и особенно экономические трудности представлялись легко
преодолимыми, в том числе и с помощью Запада.
Однако жизнь оказалась сложнее, и к 1994 г. иллюзии скорого процветания были развеяны не
без отрезвляющего влияния прохладного западного ветра. С избранием президентом Украины
Л. Кучмы романтический период становления украинской государственности завершился,
наступило время прагматических оценок и трудных решений. В отличии от ориентации
исключительно на европейскую интеграцию, понимаемой как разворот от России, в
общественно-политических дискуссиях на Украине зазвучали мотивы «монговекторности»
внешней политики, сотрудничества с Россией. Своей победой на президентских выборах 1994
года Л. Кучма во многом был обязан декларации этого нового курса, точнее даже, с точки
зрения последовавших событий, нового политического дискурса.
Впрочем, заметно это стало не сразу. Практическая политика вновь избранного президента
оставалась во многих ее конкретных проявлениях, по-прежнему, конфронтационной по
отношению к Российской Федерации. Тезис о том, что Россия является угрозой для
безопасности Украины, не был снят с повестки дня, но украинские политики и аналитики
пытались его смягчить, выдвигая< лозунг: «И Россия, и Запад».
В России это вызвало разочарование, ясно ощущалась исчерпанность старой повестки дня
двусторонних отношений с Украиной. Выработка новой сдерживалась не только и не столько
политической прозападной риторикой, сколько объективным ее социально-экономическим
состоянием. Профессор А. Гальчинский пишет: «…В течение одного года падение ВВП
составило 23%, промышленного производства – 27,8%, в частности, выпуск
непродовольственных товаров – 40,4%, сельскохозяйственного производства – 16,5%.
Полностью расстроенной оказались денежная и финансовая системы. Сказались последствия
рекордной по мировым нормам гиперинфляции предыдущего года (10<255%). Дефицит
государственного бюджета покрывался прямой денежной эмиссией Нацбанка. В октябре
(1994<г. – В.М.) он достиг астрономического уровня – 18,9%... На развитии экономических
процессов отрицательно сказывалась не только практическая приостановка в предшествующий
период реформ, но и обратное развитие – неоправданная реанимация административных
рычагов управления».[78]
Темпы, ритм да и направленность реформирования экономики в России и в Украине были
различными. Л. Кучма понимал это и заявил о намерении резко активизировать экономические
реформы в Украине в октябре 1994 года в докладе Верховной Раде. Не случайно, что именно с
1994 г. началась работа по подготовке Большого российско-украинского договора, который
будет подписан в мае 1997 года.
Тема российско-украинского сближения, а возможно и объединения в той или иной форме,
пробивала себе дорогу, о чём свидетельствовали пусть и не многочисленные, но заметные
публицистические и научные публикации.
Вопрос о государственном объединении в форме Союза по типу Российско-Белорусского или в
форме конфедерации ставился редко.[79]. Гораздо активнее анализировалась конкретно
сложившаяся ситуация с прицелом на возможную динамику в сторону сближения,
сотрудничества, добрососедских отношений двух независимых государств[80]. Общественное
мнение в обеих странах не только было готов к этому, но и прямо поддерживало
интеграционные процессы.
По данным украинских социологов Киевского центра политических исследований и
конфликтологии 36% украинских граждан высказывались в марте 2001 г. за воссоединение с
Россией в единое государство (союзное или не союзное – не разбирались), а 55% хотели, чтобы
Украина и Россия были государствами независимыми, но с особо дружескими отношениями.
Таким образом, 91% украинских граждан высказывались как минимум за особые отношения с
Россией, против – 8 процентов[81]. Но это мнение было общественным, а решающим в
современном украинском обществе, с точки зрения украинских политологов, является мнение
элит, которые в целом на том этапе были ориентированы иначе и, как показала жизнь, могли<
долго и сравнительно безнаказанно игнорировать общественное мнение.
В вопросе о перспективах российско-украинского сближения российские исследователи
проявляют как известную долю скептицизма, так и веру в благополучный финал. «Сближение
или холодный мир?» – спрашивает З. Керзина, не одинокая, разумеется, в подобном
сомнении[82]. Исследователь Д. Фурман напротив полон оптимизма. Свою статью «Русские и
украинцы: трудные отношения братьев» он завершает прогнозом: «... есть все основания
надеяться, что, хотя какие-то новые кризисы в российско-украинских отношениях вполне
возможны (эти строки увидели свет в 1997 г. и, как известно, кризисные ситуации в российско-
украинских отношениях действительно продолжали возникать чаще, чем хотелось бы), ничего
особо страшного не произойдёт и через некоторое время под влиянием этих объективных
факторов (общность исторических, культурных, экономических связей и т.п.) и
интеллектуальной и просветительной работы сознание и русских, и украинцев окончательно
адаптируется к новым реальностям. Проблема, кто «старше» и «главнее» и действительно есть
ли такая нация, как украинцы, так же перестанет всех волновать, как перестала волновать
австрийцев и немцев проблема, могут ли австрийцы считаться особой нацией, а вопрос, кому
«по справедливости» и «историческому праву» принадлежит Крым, так же утратит свою
актуальность, как утратил значение вопрос о том, кому по историческому праву принадлежит
Эльзас и является ли Страсбург «городом немецкой славы» или «городом французской
славы»[83].
Постепенно оптимизм стал заметным явлением в публицистике обеих сторон[84], а после 2000-
го г., когда наметился процесс нормализации русско-украинских отношений на принципах
государственного прагматизма, – и в научной историографии вопроса.[85]
В работе Р. Евзерова, была, в частности, предпринята попытка социологически осмыслить
понятия «вместе» и «врозь», не трактуя ни то, ни другое абсолютно и категорично. Под
понятием «вместе» автор разумеет различные варианты взаимодействия, сотрудничества
Украины с Россией, которые, однако, жёстко ограничены обязательностью её независимого и
суверенного существования и развития.
Понятие «врозь», в трактовке автора, тоже не предполагает ни противостояния, ни
«параллельного» существования Украины и России, не рассматривается как результат
отношений «двух исторически враждебных организмов-соседей». Да это, показывает автор, и
невозможно в современных условиях общемировой интеграции и глобализации, тем более,
когда речь идёт о соседних странах, да ещё таких, которые более трёх столетий находились в
составе единого государства, народы которых связывает общность, уходящая в глубокую
древность.
«Врозь» трактуется в книге как «всевозможное обособление от России и всего российского
сверх необходимого для нормального функционирования независимого украинского
государства», как «ограничение взаимодействия и сотрудничества или лишь их имитация,
стремление нарушить взаимовыгодность, партнёрство в отношениях с Россией, нарушить
исторические традиции взаимодействия народов»[86].
Трудно не согласиться с автором, что вопрос «вместе» или «врозь» имеет давнюю историю, как
и вопрос о независимости Украины от России, что он всегда был весьма сложным и его нельзя
трактовать упрощённо-односторонне. Жаль только, что при наложении данной теоретической
схемы или модели на практическую политику, легко убедиться в том, что и на сегодняшний
день, при всех позитивных подвижках, включая недавние соглашения четырёх (Белоруссия –
Казахстан – Россия – Украина), мы скорее имеем «врозь» нежели «вместе».
Материалы «круглого стола», организованного «Независимой газетой» и проведённого в разгар
внутриполитического кризиса на Украине (т.н. «Кучмагейт», «дело Гонгадзе», кассетный
скандал и др.), выявили сохраняющееся расхождение во взглядах на дальнейшее развитие
российско-украинских отношений не только между российскими и украинскими политологами,
но и внутри каждой из этих групп.
С украинской стороны были высказаны две диаметрально противоположные точки зрения.
Одна – о неизбежности единения России и Украины в силу общей истории, общей ментальности
их народов, принадлежности к тому «миру», к которому принадлежит не только Украина, и не
только Россия, но и ещё достаточно большие геополитические пространства. Проблема, по
мнению представляющих её исследователей и экспертов, заключается лишь в современных
краткосрочных процессах, которые вызваны распадом СССР, всплеском национализма,
расколовшего это единое пространство, и в ориентации элит. Украинские элиты (в т.ч. и
властные) пока не обладают видением перспективы, не способны в силу этого к планированию
собственного развития на будущее.[87]
Согласно другой точке зрения, Россия и Украина потенциально ориентированы в разные
стороны и поэтому в ближайшем будущем не смогут согласовать национальные интересы до
степени, предполагающей политический союз в той или иной форме. Этот вывод основан на
признании решающего влияния на Украине, как, впрочем, и в России, ориентации правящей
элиты, а не общества. Элита же, имеющая возможность как угодно долго игнорировать
общественное мнение, ориентируясь в целом на более высокие западные стандарты жизни. И
это и не означает, что она настроена антироссийски. Смысл её позиции – в Европу вместе с
Россией, но раньше России.[88]
С российской стороны в ходе дискуссии также прозвучало несколько несовпадающих, иногда
противоречивых позиций. Наиболее радикальная сводилась к тому, что в связи с идеей
утверждения прагматических межгосударственных отношений с отстаиванием собственных
национальных интересов, необходимо отбросить всякие сантименты о «дружбе народов-
братьев»: ни соседи, ни друзья, ни союзники России не нужны, если они смотрят в
противоположную сторону.
Более того, с учётом тенденций, которые развивались на Украине и того, как строились
украинско-российские отношения, была высказана мысль, что России, безусловно, не нужно,
чтобы такое государство усиливалось, и во главе его находился сильный лидер, который мог бы
разворачивать это государство в разные стороны по отношению к России.
Признавая то, что интересам России отвечало бы спокойствие в Украине и её процветание,
некоторые участники обсуждения говорили, что до тех пор, пока на Украине русский язык не
уравнен в правах с украинским, пока нарушаются договорённости по Черноморскому флоту,
пока Крым остаётся поводом для разного рода сомнительных проектов, до тех пор России нет
необходимости искусственно поддерживать Украину.[89]
В дискуссии все же преобладали оптимистические прогнозы и сценарии будущего российско-
украинских отношений, хотя их реализация увязывалась с комплексом необходимых усилий как
с той, так и другой стороны.
Участники дискуссии задавались вопросом: «Возможно ли еще одно «воссоединение» Украины
с Россией или их пути разойдутся?» И отвечали, что, скорее всего, не произойдёт ни того, ни
другого: будет и сближение, и отдаление, будет долгое и трудное решение, кто с кем и куда
намерен двигаться. При определённых условиях (скажем, победа левых сил как в России, так и
на Украине) не исключено присоединение Украины на какое-то время к Союзу России и
Белоруссии, хотя в целом в мире тенденция такова, что идёт рост количества именно
национальных государств.[90]
Не показалась участникам дискуссии бесспорной и концепция национальных интересов в
современном утилитарно-прагматическом понимании, которой следует руководствоваться в
российско-украинских отношениях. Была высказана мысль о том, что в российско-украинскх
отношениях следует руководствоваться не столько национальными интересами, сколько
критериями цивилизационной близости. Сторонники этой точки зрения полагают, что будущее
Украины во многом зависит от того, сможет ли Россия выйти на более высокий уровень
цивилизационной организации и геополитической идентичности. Ощутит ли она<
ответственность за будущее восточно-европейского и евразийского постсоветских регионов и
хватит ли у нее сил для роли лидера экономических и политических преобразований тут. Или
она останется в том двойственном положении, в котором сейчас находится, застрянет на пути
демократических реформ в качестве полуавторитарной страны, ставящей интересы своих
олигархических групп выше целей развития и интеграции. Воссоединение России и Украины в
евроазиатском пространстве< возможно, естественно, лишь в первом случае.[91]
*<<<<<<<<<<<<<<<< *<<<<<<<<<<<<<<<< *
Большой интерес представляют российско-украинские отношения в рамках СНГ. О становлении
и развитии межгосударственных отношений независимых государств, возникших после
распада СССР и образовавших некое весьма аморфное Содружество, за прошедшие десять с
лишним лет имеется обширная литература.[92]
Посвящена она по преимуществу отношениям в рамках СНГ в целом, хотя в ней, как правило,
присутствует российско-украинских сюжет. Сюжет этот, как правило, конфликтный. Украину
нередко называют главным «диссидентом» в Содружестве. Она определённее прочих
постсоветских государств демонстрировала отношение к СНГ как к механизму
«цивилизованного развода» или как к «комитету по ликвидации старых структур». Эти
определения принадлежат первому президенту независимой Украины – Л. Кравчуку.
По мнению Украины, Россия стремится использовать механизмы СНГ и процессы интеграции
внутри Содружества для строительства новой Евразийской конфедерации с собственной
доминирующей ролью, отводя другим государствам роль сателлитов. Отсюда – постоянная
конфликтность: любое начинание России в рамках СНГ встречалось Украиной с подозрением. В
мае 1992 г. Украина отказалась принять участие в системе коллективной безопасности
Содружества, не подписав Ташкентский< договор о коллективной безопасности. Под тем же
предлогом своего внеблокового статуса она не стала подписывать и Устав СНГ – документ,
определяющий его юридические и организационные основы, а также отвергла попытки России
придать СНГ статус международной организации в ООН.
Вступив в июле 1993 г. в экономический союз на правах неполного членства, свою
политическую деятельность Украина направляла на снижение влияния в СНГ России и на
ослабление связей между странами Содружества, продолжая эту политику даже после
заявлений нового президента Л. Кучмы о намерении «стать активным участником СНГ».
Украинское руководство предпочитало развивать двусторонних отношений со странами
Содружества. Обращало на себя внимание и то, что предпочтение отдавалось тем странам-
членам, которые в той или иной степени составлял оппозицию России. Лишь в последние годы
Украина присоединилась к Межпарламентской Ассамблее Содружества.
Следует заметить, что российское руководство давало немало поводов для таких действий в
рамках СНГ и вне его – на двустороннем и многостороннем уровне. Резкое неприятие
государств-участников СНГ вызвал Указ Б. Ельцина от 14 сентября 1995 г. «Стратегический
курс Российской Федерации в отношениях со странами СНГ», в котором бывшие республики
СССР были объявлены сферой российских жизненных интересов. Россия открыто высказала
претензии на экономическое и политическое лидерство в СНГ, полагая, что это принадлежит ей
по праву как стране с самым крупным в Содружестве демографическим и экономическим
потенциалом. Однако в странах Содружества это было воспринято как попытка установить
неравноправные отношения и диктовать им свою волю. Лидером протестного демарша,
естественно, выступила Украина.
Россия, со своей стороны, расценила позицию партнёров по Содружеству как стремление по-
прежнему пользоваться на льготных условиях российскими ресурсами, проводя при этом
политику, несовместимую с её интересами.
В свете сказанного представляется естественным, что исследование проблематики, связанной
со становлением и развитием межгосударственных отношений в рамках СНГ, с первых шагов
возникновения Содружества пошло в двух разнонаправленных векторах: дезинтеграционном и
интеграционном. Причём, на первых порах в литературе, как и в реальной жизни,
доминировали политические отношения, которые подавляли экономику, культуру и проч.
Ситуация кардинально изменилась со второй половины 90-х гг., когда на первый план вышли
экономические отношения, о чём подробно будет сказано ниже.
К собственно российско-украинским отношениям в рамках СНГ в последние годы обращаются
многие исследователи, в частности, Р. Евзеров, В. Колосов, А. Мошес и ряд др. В 1995 г.,
пытаясь прогнозировать российско-украинские отношения до 2000 г., Мошес считал, например,
превращение Украины в активного участника СНГ маловероятным.[93] В 2001<г. Колосов делает
вывод уже о том, что конфликты по поводу СНГ вряд ли будут так омрачать связи между
Россией и Украиной, как в 1990-х годах.[94] Впрочем, этот вывод связан отнюдь не с
активизацией позиции Украины в рамках СНГ, а с провозглашённым российским руководством
курсом на более прагматичные отношения с партнёрами из «ближнего зарубежья» и тем, что
она стала отдавать предпочтение строительству этих отношений на двусторонней основе или в
формате «четвёрок», «пятёрок» и т.п.
Достаточно полно исследуется характер российско-украинского взаимодействия в рамках СНГ в
монографии Р. Евзерова, где этой проблеме посвящена глава во втором разделе: «Украина:
мысли, решения, действия руководства, элиты населения».[95] Автор беспристрастно
анализирует историю российско-украинского взаимодействия в контексте отношения двух
стран к Содружеству, показывая, с одной стороны, негативную, а подчас и конъюнктурную
позицию Украины, не способствующую укреплению Содружества, с другой – критикуя
российскую власть и российские элиты за неизжитые позиции «старшего брата».
Поскольку последняя временная точка, которая успела попасть в поле зрения автора, – январь
2000 г., его позиция в итоге и определяется теми благоприятными тенденциями, которые дали
о себе знать на январской 2000 г. встрече глав государств Содружества, когда даже президент
Украины Кучма заявил, что «у СНГ есть будущее». И все руководители Содружества признали
себя партнёрами, сотрудничество которых предусматривает уважение друг к другу и
выполнение взаимных обязательств, но каждая сторона действует, исходя из собственных
интересов, но имея при этом ввиду создание прочной конструкции на основе «долгоиграющих»
взаимных интересов.
В марте 1997 г. на страницах «Независимой газеты» был опубликован доклад Института стран
СНГ – «СНГ: начало или конец истории».[96] Его основные выводы воспроизведены также в
статье К. Затулина и А. Миграняна «СНГ после Кишинёва. Начало конца истории».[97] Одна из
глав в ней посвящена российско-украинским отношениям и носит красноречивое название:
«Что мы успели сделать для Украины и что она для нас». Баланс сводился не в пользу России.
Утверждалось, что дезинтеграционные процессы в СНГ стали превалирующими, многие страны-
участницы ведут активный поиск новых ниш в других международных структурах:
экономических, политических, безопасности – помимо России, а иногда и против России. Как
полагают авторы доклада, возникла реальная угроза осуществления концепции Бжезинского о
создании геополитического плюрализма, многоцентризма на постсоветском пространстве, что,
по их мнению, доказывает непригодность для России приоритета экономической интеграции в
рамках СНГ, т.к. Россия, ослабленная экономически, потеряла в этом плане привлекательность
для входящих в него государств.
Москва, между тем, в сложившейся ситуации не показывает, по мнению авторов, способности
консолидировать власть и необходимые ресурсы для проведения целенаправленной,
последовательной политики в новом зарубежье. И хотя российский МИД выступил с
официальным осуждением основных положений доклада, его принципиальные оценки были
воспроизведены президентом России на закрытом заседании Совета глав государств в Кремле.
[98]
Но далеко не все разделяли подобные взгляды. В том же номере выпуска «Содружества НГ»,
где была опубликована названная статья Затулина и Миграняна, упоминался и вывод,
сделанный президентом Молдовы: «Содружество выживет – это точно»[99].
Точка зрения инициаторов специального выпуска «Независимой газеты» основывалась на том,
что государства Содружества исторически, географически, экономически и культурно
теснейшим образом связаны друг с другом. Они считали, что за шесть лет, несмотря на
противоборство интеграционных и дезинтеграционных тенденций, все 12 государств остались
в Содружестве. Это последнее – главный положительный итог, который необходимо закреплять
реальной интеграционной политикой, условием успешности которой является обязательность
принимаемых решений для всех государств-членов.
Хотя тема неэффективности Содружества в целом и российско-украинских отношений в рамках
СНГ в частности на страницах выпуска присутствовала постоянно, вплоть до 2000 г. издание
вело борьбу за его сохранение. Однако позиции, с которых велась эта борьба, были не
приемлемыми для Украины. Российские эксперты не скрывали того, что видят СНГ зоной
российского влияния и лидерства. В отличие от своих украинских коллег, они видели в
Содружестве не механизм «цивилизованного развода», а инструмент по воссозданию общего
политического, экономического, гуманитарного и информационного пространства, но при
безусловном признании особой роли России в нем.
Одновременно звучала критика в адрес российской власти в связи с отсутствием у неё, как
полагали авторы, позиции по вопросу о судьбах СНГ. Что же касается отношений с Украиной, то
в этом случае властям делался упрёк в том, что, стремясь любой ценой удержать её в рамках
Содружества и своего влияния, они идут на недопустимые односторонние уступки в
конкретных областях экономики и политики, позволяя шантажировать себя «иллюзией
содружества».
Российские властные структуры публично не принимали упрёков в недооценке национальных
интересов. Но их позицию трудно признать последовательной и непротиворечивой. Так, С.
Ястржембский, выражая официальную точку зрения в беседе с корреспондентом «Независимой
газеты», решительно отрицал односторонность уступок со стороны России. Но он признавал,
что «стратегическое партнёрство» Киева и Москвы ещё не устоялось, что Украина активно
использует Россию, её ресурсы и возможности и не отвечает при этом взаимностью в
интересующих Россию вопросах.[100]
В этой связи частью исследователей ситуация оценивалась таким образом, что разговоры не
только о возрождении Союза в любых формах, но даже и об укреплении Содружества потеряли
практический смысл. Они полагали, что политикам впору действительно озаботиться
«цивилизованным разводом» с наибольшей выгодой или хотя бы с наименьшими потерями для
России. Последовали рекомендации перестать комплексовать по поводу Содружества, не
форсировать развал, но и не спасать любой ценой «политическую оболочку под названием
СНГ», всё чаще звучали призывы разобраться в российских национальных интересах.[101]
Разработчикам российской стратегии в отношении Украины предлагалось учитывать, что это
государство практически не идентифицирует свои перспективы с будущим Содружества. Глава
украинского МИД откровенно заявлял о том, что признание Украиной курса на интеграцию с ЕС
требует «отказа от трактовки Украины как страны СНГ, восприятия её как независимого
государства в центрально-европейском регионе».
В украинском обществе отношение к Содружеству не было однозначным. Чуть более 31%
отдавали предпочтение контактам с ЕС, но более 54% считали, что Украина должна активно
развивать сотрудничество в рамках СНГ.[102] Но украинские власти продолжали занимать
негативную позицию в отношении СНГ, демонстрируя и подчеркивая при любом удобном случае
свою ориентацию на Запад. Из стана радикальных националистов, по прежнему, раздавались
призывы вообще выйти из СНГ.
В такой ситуации в Украине сформировалась точка зрения на отношения в рамках СНГ как на
элемент «многовекторной» внешней политики Украины в целом. Ряд украинских политиков,
которые не причисляли себя ни к сторонникам концепции «цивилизованного развода» и<
отказавшись от нее, ни к тем, кто видел в нём реальный интеграционный инструмент,
выработали новую формулу. Суть ее состояла в том, что Содружество как механизм
консультаций, способно помочь формированию новых государств, налаживанию и развитию
отношений между ними, но не в форме их общей интеграции, а в формате «троек», и
«четвёрок» и т.п. Министр иностранных дел Украины Б. Тарасюк, в частности, полагал, что
«искусственно подталкиваемые интеграционные процессы в рамках СНГ не получили развития.
В результате, практически все государства Содружества стали искать свои пути развития».
[103]
И всё же, при явном преобладании скептических взглядов на будущее< СНГ, проблемы его
реформирования, создания эффективных организационных структур и технологии интеграции
продолжали обсуждаться. Некоторые исследователи именно в этом видели первостепенные
проблемы Содружества. Более того, не умирала «идея славянского треугольника»: Россия –
Украина – Белоруссия. По мнению белорусского профессора И.Я. Левяша, эта идея – «это
исторически укоренённая великая идея социокультурной общности народов-братьев, и именно
этот пафос обещает быть плодотворным, стимулируя центростремительные тенденции в СНГ».
Конечно, идея эта, по признанию учёного, будет работать лишь избавленная от этнократизма,
великорусского, украинского и иного титульного шовинизма и воспринимающая неславянские
народы как «своих других».
Такая структура, считает автор, возможна при естественном лидерстве России в СНГ, которое в
принципе признаётся всеми, но колеблется между< его понимания как имперского до подлинно
лидерского. Их принципиальные отличия: в первом случае – признаётся авторитет силы, во
втором – сила авторитета.[104]
С избранием в России нового президента в 2000 г., российская политика в отношении
Содружества претерпела заметные изменения. Исследователи обратили внимание на призыв В.
Путина превратить внешнюю политику России по отношению к бывшим советским республикам
во внутреннюю политику конфедерации независимых государств и открытых обществ.[105]
Критики российской политики по отношению к новым независимым государствам и СНГ не
преминули заметить, что «расширение альтернатив» для будущего Содружества,
предложенное новым президентом, обернулось фактическим примирением России с позициями,
которые другие страны СНГ заняли 5-7 лет назад – экономической интеграции в составе
«двоек», «троек», «четвёрок» и т.п. Упразднение в России министерства по делам СНГ в этом
смысле было воспринято представителями науки и средств массовой информации как знаковое
политическое явление.[106]
Впрочем, на официальном уровне декларации о «приоритетах СНГ» и его жизнеспособности
продолжались, что также не осталось без внимания исследователей-интеграционистов.[107]
Украина по-прежнему делала упор на экономические связи, а в риторике президента Л. Кучмы,
кроме уже привычных заявлений «не допускать экономической конфронтации с Россией» и
признаний, что она является «стратегическим партнёром для Украины», прозвучал призыв «не
бояться России» и не опасаться, что она «якобы пытается возродить империю». По словам
президента Украины, «никто нас ни в какие союзы не тянет».[108]
В полном согласии с украинской стороной в работах исследовательского характера, говоря о
неисчерпанных резервах взаимодействия стран Содружества, российские учёные также по
преимуществу перспективы его развития и укрепления стали увязывать в первую очередь с
экономической интеграцией.[109]
Но всё же, сама проблема сохранения СНГ как международного сообщества 12-ти стран на
сегодня и на ближайшую перспективу продолжает восприниматься большинством российских
политиков и ученых, прежде всего как проблема политическая, решать которую следует
политическими средствами.
Глава 3. Проблемы внешней политики и национальной безопасности в
контексте российско-украинских отношений.
<<<<<<<< Вопросы внешней политики России и Украины и тесно связанные с ними проблемы
государственной и национальной безопасности обеих стран представляют одно из главных
направлений, на котором сосредоточивается внимание учёных, профессионально
занимающихся исследованиями российско-украинских отношений.
<<<<<<<< Российская историография вопроса периода генезиса межгосударственных отношений
Российской Федерации и Украины адекватно отражает то, что в политической мысли обеих
стран в этот период еще не пришло понимание того, что эти отношения – безусловный<
приоритет внешней политики каждой из этих стран при любой ее геополитической ориентации
в целом. Для Российской Федерации они важны и сами по себе – Украина крупнейшая страна
Европы, так и их влиянием на отношения России с США, НАТО и ЕС.
Основное расхождение во внешнеполитических оценках и ориентациях России и Украины
большинство исследователей склонны усматривать в том, что Россия в исследуемый период по-
прежнему претендовала на роль мировой державы, а Украина была озабочена, прежде всего,
внешними условиями для завершения государственного строительства и преодоления
экономического кризиса.
Российско-украинские отношения в середине 90-х гг. складывались так, что, с точки зрения
тогдашнего заместителя председателя Комитета по иностранным делам Государственной
Думы РФ А. Арбатова, они вполне могли стать поводом для новой полномасштабной холодной
войны в рамках треугольника Россия - Украина – Запад.[110]
<<<<<<<< Историография по указанной проблематике, также как и по всему спектру российско-
украинских отношений, не может «похвастаться» наличием фундаментальных научных трудов.
В ней преобладают научные и научно-популярные< стати, отчеты о проведении дискуссий,
«круглых столов» и т.п. Эта проблематика пока что не выделилась в самостоятельное
направление исследований и изучается преимущественно как часть целого, т.е. в рамках всего
комплекса российско-украинских отношений.[111]
<<<<<<<< Геополитический аспект российско-украинских отношений также в большинстве работ
получил отражение как один из частных моментов либо российской, либо украинской
геополитики. Так, например, статьи, посвящённые геополитическим интересам России, почти
всегда рассматривают её отношения с Украиной, роль Украины в формировании российского
геополитического пространства.[112] И наоборот: исследование геополитических приоритетов
современной Украины не может обойтись без анализа российской позиции, российско-
украинских противоречий в этой области.[113]
<<<<<<<< Работ же, где специально исследуется геополитический аспект российско-украинских
межгосударственных отношений, совсем немного.[114]
<<<<<<<< Вопросы о том, как Россия и Украина пытаются решить проблему обеспечения собственной
безопасности, участвуют в создании системы коллективной безопасности в Европе и на
постсоветском пространстве, так же рассматриваются чаще всего через призму их
взаимодействия или противостояния.[115]
<<<<<<<< После распада СССР и обретения Украиной независимости российско-украинские
отношения, отличаясь высокой конфликтностью, действительно обрели, как отмечалось выше,
некоторые признаки холодной войны. Направленность внешней политики любой страны, и
Украина или Российская Федерация не исключение, диктуется целым рядом взаимосвязанных
внутренних и внешних обстоятельств. Помимо таких объективных факторов, как размеры
государства, его географическое положение, военно-политический и экономический
потенциалы, состав населения, исторические традиции и особенности политической системы,
на внешнюю политику страны большое влияние оказывают идеология,< особенности