Лоуэнталь Дэвид. Прошлое

Подождите немного. Документ загружается.

чертовых людей, изобилие дикой жизни;... именно таким и должен быть мир».

Девственно

чистая доисторическая эпоха предлагает пионерам целый новый мир. «Дайте нам Моисея, мы

хотим попробовать еще раз», — восклицает обитатель городского гетто у Саймака.

Некоторые предпочитают более близкое прошлое, хорошо знакомую, но еще не отравленную

промышленными выбросами эру раннего детства или юности. «Мне хочется попасть в тихие

50-е — в самое начало, куда только смогу добраться, не рискуя культурным покоем. Это по-

настоящему волшебный момент», все еще полный идеализма, но уже несущий в себе ростки

будущего.

В своем романе 40-х гг. Мэри Маккарти (М. MacCarthy) выбирает в качестве места

действия утопической коммуны «магический момент, соответствующий их среднему времени

рождения... на сорок лет назад, и... тому этапу развития механизации, к которому колонисты

предпочли бы вернуться» — старые выбивалки для ковров вместо пылесосов, ящички со

льдом вместо холодильников. Здания 1910 г. постройки и старая мебель «возвращают их во

времена невинности, к самой заре воспоминаний».

Другие, в особенности те, кто полон ностальгических воспоминаний по деревенской старине,

предпочитают вернуться во времена своих прапрадедушек. Рисуя линии на старой

артиллерийской карте вокруг тех районов Британии, которые теперь стали индустриальными

— Дагенхэма (Dagenham), северного Кардиффа, и, в особенности, Манчестера — юный

протагонист Ханта вновь превращает их в сельские уго-

Bester. Hobson's choic. P. 147—148; Tucker. Lincoln Hunters. P. 43.

Simak. Catface. P. 54.

Phipip Jose Farmer. Times Last Gift. P. 79, 137. Во многих произведениях, описывающих «живую историю»,

можно найти подобную ностальгию. Многие тысячи Американских горных людей (American Mountain Men),

которые периодически (и как ревностно!) «восстанавливали» условиях жизни времен освоения континента с 1800

по 1840 г., принимали только тех «мужчин, которые хотели сделать шаг назад в прошлое, ... прожить жизнь как

мужчина — значит прожить ее как Свободный Индивид, как истинный Сын Дикой Природы» (условия членства в

АМГ. Цит. по: Jay Anderson. Time Machines: The World of Living History. P. 160, 208).

Simak. Catface. P. 241.

Gerrold. Man Who Folded Himself. P. 122.

MacCarthy. Oasis. P. 42—43.

3 Д. Лоуэнталь 65

дья, стирая прочь грязь и убогость и возвращая вещам их прежний облик, каким он был в 1860

г.: «Непорочный. Чистый».

Конец XIX в. — не слишком хорошее время, решает герой

Финни, но, по крайней мере, тогда «воздух был чище. В реках текла такая же чистая вода, как

и в эпоху их возникновения. А до ужасных и порочных войн — еще несколько десятилетий

спокойной жизни».

А в пьесе «Площадь Беркли» тихие улочки и не отравленный

бензиновыми парами воздух заставляют нас взглянуть на снующие такси и суету 1928 г. как

на нечто нездоровое и уродливое.

Идет ли речь о далеком или недавнем прошлом, в центре внимания поразительным образом

оказываются одни и те же вещи: естественность, простота, покой, — но более яркие и

захватывающие. «Старое, серое современное существование» мало что может дать герою

Робина Карсона (R. Carson) в сравнении с «новой, колоритной роскошью» ре-нессансной

Венеции.

Путешественник, который «становится» Киром в древней Персии, обнаруживает,

что прежнее военное искусство было куда более радостным занятием, чем сегодняшнее

окопное сидение.

Мир XIV в. был «жесток, груб и довольно часто полон крови, то же самое

касается и 'живших в ту эпоху людей, — поучает нас протагонист Дю Морье, — но, Боже мой,

в нем было то очарование, которого так не хватает моему современному миру».

Именно

«дикость» старой Англии в сочетании с «неспешным течением жизни», а также «спокойное

отношение к грубости и насилию» ожидал встретить Уильям Моррис, когда очутился в XIV

столетии.

Древние римляне редко жили долго, замечает путешественник по возвращении, «но

пока они были живы, они жили».* Лица же современных людей кажутся персонажу Финни

«чрезвычайно похожими друг на друга и куда менее живыми, на улицах Нью-Йорка 1882 г.

тоже было возбуждение, которое ушло навсегда». Назад, туда, где у людей «было ощущение

смысла... Им не было скучно, ради всего святого!... Эти люди двигались по жизни с неколе-

бимой уверенностью, что в жизни непременно есть смысл... Их лица были не похожи на

нынешние».

Конечно, искомый «золотой век» путешественников во времени вряд ли в точности

напоминает какую-либо из реальных эпох. Как и

Hunt. Maps of Time. P. 58, 123. Кингсли Эмис выяснил, что сельская ностальгия встречается в британской

фантастике «крайне редко» (Kingsley Amis. New Maps of Hell (1961). P. 74), но, похоже, она становится весьма

популярной по другую сторону Атлантики.

Finney. Time and Again. P. 398.

Balderston. Berkeley Square. P. 37—38. Но в романе Генри Джеймса «Чувство прошлого» (Sense of Past), по

мотивам которого написана эта пьеса, настоящее (1910) превосходит прошлое в отношении окружающей среды.

Carson. Pawn of Time. P. 437.

Anderson. Guardians of Time. P. 68. См.: Андерсон П. Патруль времени. М., 1993.

House on the Strand. P. 267.

Morris W. Hopes of civilisation (1885). P. 62.

Merwin. Three Faces of Time. P. 33.

Time and Again. P. 218—219.

все одержимые ностальгией люди, они создают прошлое из образов беззаботного детства и

воображаемых ландшафтов, которые населяют всем тем, чего, как им кажется, не достает в

современном мире.

Самолюбование

Путешественникам во времени часто кажется, что развитые технологии вместе со знанием

последующего хода событий дают им некие неоспоримые преимущества над обитателями

прошлого. Современные ноу-хау должны сделать их могущественными, знаменитыми и

богатыми. Хэнк у Марка Твена в средневековой Англии собирается «через три месяца править

целой страной, ведь, как мне кажется, я — самый образованный человек в этом королевстве

на ближайшие тысячу триста лет». Пребывание в VI в. делает его перспективы поистине

безмерными:

Я бы не променял это время на XII в. Стоит только взглянуть на возможности, которые раскрываются здесь для

знающего, толкового, отважного и предприимчивого человека, и сразу возникает желание расти вместе со

страной. Это величайшее поле деятельности, какое только может быть, и оно все — мое. Нет никаких

конкурентов, нет ни одного человека, который бы не выглядел рядом со мной ребенком по уровню знаний и

возможностей. А на что бы я мог рассчитывать в XX в.? В лучшем случае я был бы мастером на фабрике, и не

более того.

Другой мечтатель считает, что «все сокровища прошлого падут к ногам человека с автоматом.

Клеопатра и Елена Троянская разделят с тобой ложе, если подбросить им немного

современной косметики».

Предвидение последующего хода событий также выглядит соблазнительно, потому что

означает, что прошлое уже завершено, причем, возможно, завершено нами же самими. В

отличие от ненадежного настоящего, прошлое уже твердо зафиксировано, его удовольствия

пережиты и проверены, а его опасности и беды известны наперед. В этом отношении,

побывать в прошлом — как разыгрывать пьесу, чей сюжет нам хорошо известен (причем,

известен только нам). Рассел Бейкер (R. Baker) комментирует эту ситуацию следующим

образом: «Вы видите, как у обитателей тех времен» челюсть отваливается от удивления, тогда

как люди, которым еще предстоит жить 40 лет спустя, управляются со всем совершенно

уверенно, все зная наперед. Это все равно, что играть в покер краплеными картами.

Подобно

посетителям плантаций в Плимуте, которых приглашают «пожить немного их жизнью», имея

в виду изображаемых обитателей 1627 г., путешественники во времени обретают

превосходство над всеми остальными за счет реальных обитателей прошлого.

Twain. A Connecticut Yankee in King Arthur's Court (1889). P. 25, 63—64. См.: Твен М. Янки при дворе короля

Артура // Собр. соч. В 8-ми т. Т. 6. М., 1980.

Niven. Theory and practice of time travel. P. 123.

Baker. Time-warped power // IHT. 30 Oct. 1981. P. 16.

В своем умении пользоваться принадлежностью к современности путешественники во

времени похожи на историков, которые одновременно и обречены на ретроспективное знание,

и черпают в нем вдохновение. Но если историки все же воздерживаются от анахроничных

суждений, то путешественник во времени не только судит прошлое, но еще и пользуется при

этом своим знанием хода событий для того, чтобы ими манипулировать.

Изменить прошлое

Прошлое, как нам известно, это отчасти результат настоящего. Мы непрерывно изменяем

собственную память, переписываем историю, переформировываем реликты. Характер и

причины подобных изменений более подробно обсуждаются в главах 5 и 6. Изменить то, что

уже произошло в действительности, в отличии от идей нашего сознания и их воплощений,

невозможно, но очень хочется. Потенциальные путешественники во времени в своем

стремлении вмешаться в ход истории руководствуются тремя основными мотивами: улучшить

прошлое само по себе или же тех, кто в этом прошлом обитал, усовершенствовать настоящее,

изменяя те события, которые послужили причинами настоящего положения дел, и обеспечить

стабильность настоящего за счет изменения прошлого или защиты от вмешательства каких-то

других сил.

В основе стремления улучшить прошлое обычно лежит вера в прогресс. Невежество и

предрассудки, неграмотность и слабость Англии времен короля Артура пугают героя Марка

Твена, и он намеревается сделать жизнь более безопасной, более счастливой и более

продолжительной при помощи научных технологий. Хэнку его цивилизационная миссия

видится следующим образом: «монархия упразднена, как и господство знати, так что каждый

из бывших представителей благородного сословия должен заняться каким-нибудь полезным

делом, установлено всеобщее избирательное право и вся полнота власти находится в руках

всех членов нации, мужчин и женщин». Через три года Англия становится демократической и

процветающей страной, «повсюду открываются школы, и даже несколько колледжей,

издаются неплохие газеты... Рабство отменено и ушло навсегда, все равны перед законом...

Телеграф, телефон, фонограф, пишущая и швейная машинки и еще множество других

послушных и удобных слуг пара и электричества трудятся на общее благо».

К аналогичным улучшениям стремятся и другие авторы. Искатели приключений у Райдера

Хаггарда, оказавшись в доисторических временах, обучают племя пользоваться огнем и тем

спасают его от голодной смерти.

Для того, чтобы предотвратить падение Римской империи,

провидец у Уильяма Голдинга отправляет Цезарю в дар паровой ко-

Twain. A Connecticut Yankee in King Arthur's Court. P. 79, 277, 259, 361.

Haggard. Allan and the Ice-Gods.

рабль, порох и печатный станок, а также предупреждение обо всех будущих проблемах и

катастрофах. Но единственная вещь из всего этого современного оборудования, которой

император-гурман находит применение — это кастрюля-скороварка.

Реформатор в романе

Спрэга де Кампа в попытке спасти Европу от варварства средневековья вводит в обиход

арабские цифры, газеты, телеграф, дистилляцию, двойную бухгалтерию и лошадиный хомут в

Италии XVI в. Другой такой же реформатор вводит антисептики и электричество во

Флоренции времен Ло-ренцо Медичи.

Другие пытаются воздействовать на прошлое путем вмешательства в некие узловые его

моменты. Сумев избежать «ошибок», которые привели к падению Рима и развратили

варваров, один путешественник во времени в V в. объединяет римлян и саксонцев под эгидой

некоего подобия христианства, «которое будет способствовать росту образования и

цивилизации, не закрепощая при этом ум человека».

Помогая силам Карла Великого

избежать засады под Ронсевалем в 778 г., персонаж Р. А. Лафферти (R. A. Lafferty)

предотвращает разрыв с испанским исламом и, в результате, — культурную изоляцию

христианской Европы.

Пытаясь предотвратить грядущую судьбу королевы Марии Шот-

ландской, героиня Аттли надеется «перевести стрелки часов назад и таким образом спасти

ее».

Однако стремление исправить прошлое редко бывает чистым альтруизмом:

совершенствуя исторические условия, путешественники улучшают также и собственную

судьбу. Раз я усовершенствовал культуру каменного века тем, что обучил людей «рыболов-

ству — я могут теперь есть рыбу, если я обучил их разведению домашнего скота, я могу

съесть бифштекс, и кроме того, я могу научить их рисовать, и тогда буду наслаждаться

картинами, могу обучить их музыке, и буду слушать мелодии». Американец, которого тошнит

от вида гладиаторских боев в древнем Риме, собирается заменить их на не столь кровавый

футбол.

Однако наиболее значимым мотивом изменения прошлого является стремление изменить

настоящее — предотвратить глобальную катастрофу, оградить национальную гегемонию,

взрастить чью-либо славу или одарить кого-то удачей. Многими путешественниками во

времени в фантастических романах движет желание исправить ошибки, уменьшить потери

или предотвратить трагедию. Так, один из них спасает свою невесту из-под бомбежки, другой

прилагает все усилия, чтобы спасти жену, которая была у него в XVII в. и которую отравили,

третий устраняет соперника тем, что отправляет его назад в XVII в. пленником буканьеров.

Иные отправляются в прошлое для того, чтобы помешать

Golding. Envoy extraordinary.

Sprague de Camp. Lest Darkness Fall; Wellman. Twice in Time. См.: Shippey. History in SF. P. 283.

Anderson. Gardians of Time. P. 46.

Lafferty R. A. Thus we frustrate Charlemagne. P. 172—173.

Uttley. Traveller in Time. P. 108.

Laumer. Great Time Machine Hoax. P. 198; Mervin. Three Faces of Time. P. 140.

родиться своим нынешним врагам или для того, чтобы самому стать миллионером, вложив задним

числом деньги в собственное будущее.

Других изменять прошлое заставляет более широкая

забота о будущем. Так, изобретатель перископа времени стремится предупредить людей о

грядущих опасностях националистической агрессии и предотвратить ядерную войну, засняв на

пленку жульнические делишки безнравственных правителей на протяжении всей истории.

Для

того, чтобы задушить советский коммунизм в зародыше, американского солдата из времен

холодной войны посылают в 1917 г. убить Ленина.

Оградить от опасностей нынешнее состояние дел — вот третья цель, ради которой

предпринимаются попытки изменения прошлого. В рассказе Пола Андерсона хан Хубилай (Kublai

Khan) открывает Америку в XIII в. и грозит изменить весь ход истории, пытаясь завоевать все

полушарие целиком. Понятно, что при таком повороте «нашего мира не будет, его даже никогда и

не было». Уничтожив лошадей и корабли экспедиции, патруль времени Андерсона обрекает

захватчиков на то, чтобы бесследно раствориться среди местного населения — эскимосов и

индейцев — и за счет этого сохранить настоящее таким, каким мы его знаем.

Обнаружив Нью-

Йорк 1960 г. населенный «брахикефаличе-скими представителями белой расы, одетыми в кильты,

вперемешку с индейцами, и всех вместе пользующихся автомобилями с паровым двигателем»,

другой патруль времени понимает, что предыдущее вмешательство в конфликт Сципиона и

Ганнибала изменило последующий ход истории, а потому отправляется в прошлое, чтобы

способствовать такому завершению битвы, которое восстановило бы правильный ход событий.

Еще один охранитель возвращается в 1850-е гг. для того, чтобы помешать распространению среди

южан расистов-фанатиков современного оружия, что неминуемо привело бы к иному исходу

Гражданской войны.

Потенциальный свидетель распятия Господня из XII века принимает на себя

роль мессии, когда понимает, что реальный Иисус вовсе не собирается делать этого. Им движело

стремление «сохранить правильный ход вещей. Он хотел, чтобы Евангелие оставалось истин-

ным».

Фундаменталисты в романе Саймака «Щербинка» (Catface) хотели наложить запрет на

путешествия во времена Иисуса, дабы «не создавать искушения... разрушить веру, которая

создавалась веками».

Anderson. Gardians of Time. P. 41—45; Can. Devil in Velvet; Hubbard. Typewriter in the Sky.

Reynolds. Compounded interest; Henry Harrison. Rebel in Time. Как и многие другие представления в научной

фантастике, эти идеи ведут начало от «Машины времени» Уэллса.

Sherred. E for effort.

Seabury. Histronaut. Солдат успешно справляется с заданием, но вернувшись назад в 1968 г. застает Вашингтон,

оккупированный германскими войсками.

Anderson. Gardians of Time. P. 102.

Ibid. P. 120—160.

Harrison. Rebel in Time.

Moorcock. Behold the Man. P. 37.

Simak. Catface. P. 190.

Подобные опасения отражают широко распространенные предчувствия, что большей части из

того, что погребено в могилах прошлого, лучше было бы там и оставаться.

Стремление изменить прошлое тем не менее — часто вынужденная задача. Все это обостряет

контраст между той историей, которая была, и той, которую мы хотели бы иметь. Нам

известно то, что произошло, и на нас оказывает значительное воздействие устойчивость и

необратимость того, что произошло. Но это не мешает нам желать, чтобы прошлое стало

иным.

Желание изменить прошлое — обычная и столь же напрасная реакция на дилемму, с

которой сталкивается каждый из нас: события прошлого сформировали мир и нас самих

такими, какие мы есть, но при этом мы знаем, что свершившиеся события не были жестко

предопределены и могли носить чисто случайный характер. А это значит, что все могло быть

и иначе. От этой возможности мы в воображении переходим к тому, чтобы попытаться

реализовать свои фантазии в действительности.

В основе всех этих мотивов путешествий во времени лежат заботы, характеризующие гораздо

более банальные привязанности к прошлому. Эта тема обсуждается в следующей главе.

Однако поскольку желания путешественников во времени чрезвычайно велики, столь же

велики и таящиеся в этом процессе опасности, представляющие угрозу не только для них

самих, но и для космоса в целом. Каковы эти последствия?

Опасности возвращения в прошлое

Приверженность к прошлому — самая опасная разновидность неразделенной любви.

Сьюзан Зонтаг. Путешествие наугад

Предположим, что вы можете вернуться в прошлое. На что это будет похоже? Каковы будут

последствия? Даже те, кого привлекают преимущества путешествий во времени,

задумываются о последствиях. Даже самые завзятые оптимисты среди искателей

приключений зачастую обнаруживают, что опасности и разочарования прошлого пере-

вешивают возможные преимущества. Как я попытаюсь показать это в дальнейшем, подобные

размышления отражают широко распространенные, хотя и редко обсуждаемые вслух

настроения по поводу опасностей, таящихся в прошлом.

Обычно говорят о четырех потенциальных недостатках прошлого. Это разочарование в

прошлом, невозможность справиться с последствиями пребывания в прошлом, опасность в

нем заблудиться и возможный ущерб, наносимый ткани как прошлого, так и настоящего.

Anscombe. Reality of the past. P. 47—48.

Susan Sotag. Unguided tour' (1977). P. 40.

Разочарование в прошлом

История и память столь часто идеализируют прошлое, что не удивительно, если некоторых на

этом пути поджидает разочарование. «Я уже достаточно повидал на своем веку депрессий, —

раздраженно замечает изобретатель машины времени, которая может отправить его не далее,

чем в 30-е гг. XX в., — и я не хочу провести остаток жизни, наблюдая за тем, как люди

торгуют яблоками».

Реальная жизнь показывает, насколько огорчительными могут оказаться

подобные возвращения в прошлое. Недавний ностальгический визит в Нижний Ист-сайд Нью-

Йорка горько разочаровал его прежних обитателей, одних — потому что они мало что смогли

узнать, других — потому что узнали слишком многое. Но всем в равной мере хотелось

побыстрее оттуда убраться.

Даже совсем недавнее прошлое может нас разочаровать. Про-

гулки по лагерю хиппи в Стоунхендже в 1981 г., как отмечает репортер, заставили

почувствовать, будто нас «занесло назад в прошлое. Я вернулся в 60-е,... и тут здорово

воняет».

В том, что прошлое действительно пованивает, большинству путешественников во времени

быстро приходится убедиться на собственном опыте. Искатель приключений, который уже до

отвращения насмотрелся на Римскую империю, замечает, что «никакие реставрации не дают

представления о грязи и болезнях, оскорблениях и перебранках», присущих прошлому.

Разглядывая разбитые сапоги и потертую одежду кромвелевского солдата, утопающую в грязи

деревушку XVII в., герой Роберта Уэстолла (R. Westall) понимает, что находится не в

реконструированном, а в самом настоящем прошлом: «Можете забыть о доброй старой

Англии... Дома разбросаны прямо вдоль раскисшей от грязи дороги, и у большинства из них

нет не только телевизионных антенн на дымоходах, но нет и самих дымоходов... Соломенные

крыши почернели от старости и покрыты плесенью, половина бревен сгнила и провисла, а

люди... все похожи на чертовых карликов».

Мнимое очарование вчерашнего дня не слишком

нравится даже его исконным обитателям. Одного чрезмерно воодушевленного путешествен-

ника во времени предостерегают: «Если вы начнете рассказывать м-ру Джорджу Вашингтону,

за что вы любите это время, то, по всей ве-

Gross. Good provider. P. 170.

Richard F. Shepard. About New York: old neighborhood visited mainly in memory // N. Y. Times. 18 Aug. 1977. P.

B15. Напротив, посещение фермы «живой истории» в Айове 1900 г. вывело пожилых людей из равновесия и

заставило рыдать от ностальгии (Jay Anderson. Time Machines. P. 80—1).

Stankey Reynolds. Stoned henge // Sunday Times. 28 June 1981. P. 35. Подобная реакция, как мы увидим в главе 6,

является предметом восхищения кураторов исторических мест, которые большое внимание уделяют поискам

аутентичного запаха. Это отличительная черта Плимутской плантации, где колики и спазмы от исключительно

правдоподобных запахов навоза заставят вас «после одного дня пребывания здесь страстно мечтать о том, чтобы

вернуться обратно в XX век» (Anderson. Time Machines. P. 52).

Sprague de Camp. Lest Darkness Fall. P. 13—14.

Westall. Devil on the Road. P. 156.

роятности, станете перечислять именно то, что он больше всего ненавидит».

Тем, кому доводится встретиться с известными историческими фигурами, зачастую

банальность реальности мешает оценить подлинный масштаб личности, что вызывает

разочарование. Наблюдатели за временем у Лафферти возмущены «варварским северным

диалектом» Аристотеля, жирными напомаженными волосами Тристана и Изольды, им

кажется, что остроты Вольтера похожи на «кудахтанье», а у Нелл Гвинн (Nell Gwynn)

—

«полностью отсутствует вкус». Послушав речи Сапфо, они приходят к выводу, что мир только

выиграл от того, что «так мало из ее слов дошло до нас».

Лаумер рисует Вильгельма Завое-

вателя мужчиной средних лет с брюшком в плохо сидящих штанах, покрытой пятнами

ржавчины кольчуге и побитом молью меховом плаще, зевающего и рыгающего при известии

о битве при Гастингсе.

Обитателям современность не хватает в прошлом комфорта их собственного времени. Слава и

удача, которые сопутствовали путешественнику во времени в ренессансной Венеции, не могут

заглушить ответную ностальгию, которая приходит к нему, «свирепая и неукротимая, с

обрывком музыки, который вертится в памяти, желанием покурить или с мыслями о

женщинах своей эпохи».

Англичанку в древнем Риме раздражает то, что ей придется ждать

еще полторы тысячи лет, прежде чем она сможет выпить чашку чая.

Ральфа Пендрела у

Генри Джеймса, который поначалу был в восторге от прошлого, под конец начинает тянуть ко

«всем диковинкам и роскоши» современного мира, «в котором он теперь видит только

зрелость, богатство, привлекательность и цивилизацию, почти что само совершенство без

малейшего упрека».

Невозможность справиться с прошлым

Современные знания, вполне вероятно, могут оказаться вовсе не королевской дорогой к

успеху в прошлом, а, наоборот, серьезным препятствием. Слабое знакомство с культурой того

времени, незнание используемых материалов и способов обращения с ними может сделать

Bester. Hobson' choice. P. 146.

Гвин (Гуинн) Нелл (Gwyn, Nell) (1650—1687), английская актриса и любовница короля Карла II. Будучи

совершенно неграмотной, она тем не менее сумела стать фавориткой лондонского общества, и Сэмуэль Пепис

описывает ее в своих «Дневниках» как «хорошенькую, веселенькую Нелл». — Примеч. пер.

Laumer. Through other eyes. P. 282—284.

Laumer. Great Time Machine Hoax. P. 36—37.

Битва при Гастингсе — одно из наиболее судьбоносных сражений в истории Англии, состоялась 14 октября 1066

г. Армия саксов под руководством короля Гарольда II была разгромлена силами под началом Вильгельма, герцога

Нормандии (впоследствии Вильгельма Завоевателя). Эта победа открыла Вильгельму дорогу к покорению всей

Англии. — Примеч. пер.

Carson. Pawn of Time. P. 57.

Menvin. Three Faces of Time. P. 13.

Henry James. Sense of the Past. P. 337—338.

большинство современных технологий совершенно бесполезными. Очень немногие из

обитателей современности смогут освоить навыки тех времен, даже если им удастся избежать

холеры, оспы, рудников и рабства. «Человеку, который пришел слишком рано» не хватает

элементарных знаний, совершенно необходимых для выживания в Исландии X в.

Путешественник у Ричарда Каупера (R. Cowper), оказавшийся в Лондоне в 1665 г., умирает от

чумы прежде, чем ему удается починить сломавшуюся машину времени. Янки из

Коннектикута кончает жизнь жертвой собственной научной изобретательности.

Еретические

новшества могут оказаться совершенно фатальными: не вызывает удивления, что

путешественницу во времени в романе Лаумера, оказавшуюся в Лландудно 1723 г., сжигают

на костре как ведьму за то, что она начинает проповедовать контроль за рождаемостью,

теорию эволюции и психоанализ.

Бесчисленные, несоизмеримые различия прошлого и настоящего усугубляют опасности,

возникающие при посещении прошлого. «Многому ли можно научиться в таких совершенно

незнакомых условиях, — задает вопрос Андерсон, — когда вы едва можете выговорить хоть

слово и в то же время вас в любую минуту могут арестовать как подозрительного типа

прежде, чем вы успеете сменить современный костюм на более подходящую одежду?»

Даже

самое скрупулезное изучение диалектов и обычаев прошлого не может заменить отсутствия

бесчисленного множества известных всем воспоминаний. Попавшего в 1820 г. Ральфа

Пендрела в романе Джеймса уличают снова и снова, потому что он ничего не помнит об

интимных семейных подробностях и происшествиях с соседями. Его познания, «практически

исчерпывающие в том, что касается того „периода",... и в то же время столь же

фундаментально и тайно ложные», никогда не смогут сравняться с познаниями реального

обитателя тех времен, потому что его сомнения и ошибки принадлежат его прошлому, а их

сомнения относятся к их будущему. Все, что он делает или говорит, даже если просто

открывает рот и демонстрирует слишком уж ухоженные зубы, «о которых тот беззубый век и

понятия не имел», сразу же его выдает. «Одно дело — „жить в Прошлом", полностью

разделяя его дух, со всей прямотой искренности и искренностью прямоты, которыми он

действительно обладал, — заключает Джеймс, — и совершенно иное дело — жить в нем без

опоры на те возможности, без той определенности отношений, без преобладающих в этом

времени инстинктов».

Простой акт перемещения в прошлое, осуществись такая фантазия, мог бы привести к

летальным последствиям. Повторяя прошлое так,

Anderson. Man who came early; Cowper. Hertford Manuscript.

Laumer. Dinosaur Beach. P. 100. См.: Лаумер К. Берег динозавров. Новосибирск, 1991. Как об этом писал Уэллс, «наши

предки были не слишком терпимы к анахронизмам» (Time Machine. P. 11).

Anderson. There Will Be Time. P. 46.

James. Notes for The Sense of the Past. P. 295—296, 301.

как если бы это было настоящее, те, кто пытается пересоздать историю, помимо чувства

восторга, испытывают и ужас от того, что рвется сама основа временной ткани. Мы обсудим

эту тему подробнее в главе 6. Так, молодую англичанку, которая была убеждена в том, что на-

ходится в спиритической связи с мужчиной, жившим в XVI в., охватывает такой страх, что в

итоге она совершает самоубийство, «так что мы возвращаемся к той жизни, к какой

привыкли».

Трудности возвращения в настоящее

Помимо прочих опасностей, путешественники во времени боятся не вернуться назад. Ужас от

невозможности вернуться назад, «страх... остаться в прошлом, остаться навсегда и без всякой

надежды увидеть вновь столь драгоценное Настоящее» отравляет Ральфу Пендрелу удо-

вольствие от пребывания в 1820 г. и делает ничтожными все прежние причины, по которым

он стремился попасть туда.

Сценарист у Хаббар-да не может убежать от буканьеров, когда

слышит зловещий стрекот пишущей машинки, оставляющей его запертым в XVII в.

Изменения прошлого могут сделать возвращение в настоящее невозможным. Так,

путешественник, перенесшийся в день битвы при Геттисберге, делает так, что южане

наверняка проиграют Гражданскую войну, но при этом случайно убивает потенциального

дедушку изобретателя машины времени, тем самым обрекая себя на то, чтобы остаться в XIX

в."

Другие возвращаются только затем, чтобы ощутить, что временное пребывание в прошлом

сделало их совершенно непригодными для настоящего, или же для того, чтобы увидеть, что

современным мир не пригоден для жизни. Интенсивность переживаний XIV в. отвращает

протагониста Дю Морье от тусклого настоящего. Годы, проведенные в Венеции XVI в.,

делают героя Карсона совершенно непригодным для жизни в Америке XX в. Возвратясь с

головой, «полной сводящих с ума воспоминаний,... я не смог претендовать даже на место

ассистента профессора истории Ренессанса».

Разочарование в настоящем может вызвать

катастрофическую привязанность к открытому для посещений прошлому. Обреченная на то,

чтобы постоянно убегать от своего собственного времени, хорошо развитая, но

ностальгирующая цивилизация Олдисса представляет собой парадигму всех современных

туристических переживаний.

Вечно неудовлетворенные «бродяги во времени»

Mother killed by train «was obsessed» // The Times. 24 Apr. 1981. P. 4.

James. Notes for The Sense of the Past. P. 294. Такой страх отчетливо виден в произведении Маргариты Лански

(Margharita Lanski) «Victorian Chaise Longe», чей современный протагонист, больной туберкулезом, оказавшись в 1864

г., не может вернуться назад в наше более развитое в медицинском отношении время.

Hubbard, Typewriter in the Sky. P. 70, 75, 95.

Moore. Bring the Jubilee.

Carson. Pawn of Time. P. 433.

Alldiss. An Age.

в рассказе Альфреда Бестера, которые «слоняются меж веками... в поисках „золотого века"»,

весьма напоминают любителей (buffs) американской «живой истории», которые время от

времени меняют одних исторических персонажей на других.

Обладатели машин времени из

обреченного XXI в. в романе Финни просто остаются в прошлом. В конце концов большая

часть населения рассасывается по ближайшим двум-трем тысячам лет, оставляя совершенно

безлюдным будущий мир, который населяют лишь птицы, насекомые и ржавеющее оружие.

Опасности повреждения ткани времени

Вмешательство несет с собой угрозу всему прошлому в целом. Как и исторические

реставрации, путешествия во времени склонны истончать прошлое и делать его

искусственным, считает Фриц Лайбер (Fritz Leiber), так что в один прекрасный день оно и

вовсе может порваться. Ткань истории может не выдержать таких перемен. «Всякое действие

делает реальность чуть грубее, чуть уродливее, чуть кустарнее, а все целое оказывается беднее

на те детали и чувства, которые и составляют наше наследие».

В самом деле, даже малейшее изменение прошлого — попавшая не туда пылинка — может

подвергнуть опасности все последующее. «То, что вы наступили на мышь, может вызвать

землетрясение, последствия которого способны разрушить землю и судьбы последующих вре-

мен», — предупреждает руководитель сафари в рассказе Брэдбери.

Можно даже стереть

самого себя. Изменение хода некоторых прежних событий, если один из ваших

непосредственных предков при этом погибнет, приведет к самоуничтожению. «Если бы

однажды мы принялись удваивать время, чтобы подлатать кое-что в собственном прошлом, то

очень скоро так запутались бы, что никого бы из нас не осталось».

Путешественники во

времени принимают определенные меры предосторожности, чтобы подобного не случилось:

не вмешиваться в ход событий, не вызывать подозрений, что они пришли из последующих

времен, не оставлять после себя современных артефактов. Другие ограничивают путешествия

во времени лишь отдаленной предысторией, чтобы дать время разрушиться современным

артефактам. Так, машины Спрэга де Кампа посещают только эпохи до 100 000 г. до н. э.;

охотники на сафари в парке юрского периода у Брэдбери убивают

Bester. Hobson's choice. P. 146. Jay Anderson. Time Machines. P. 189. Те, кому хочется сменить «впечатления»,

часто продают свою старую одежду, и в ходе костюмированных инсценировок военных сражений (re-enactment)

«один маркитант даже наладил бизнес по повторному использованию аутентичных костюмов ручной работы от

тех, кто уже устал».

Finney. Such interesting neighbors. P. 16—18.

Fritz Leiber. The Big Time. P. 63. См также: Laumer. Dinosaur Beach. P. 19—20, 136.

Bradbury. A sound of thunder. P. 77. См.: Finney. Time and Again. P. 73.

Anderson. Guardians of Time. P. 52.

только предварительно отобранных животных, обреченных на то, чтобы умереть от

естественных причин в течение нескольких последующих минут; переселенческая колония

для современной городской бедноты у Саймака удалена во времени достаточно далеко, чтобы

избежать столкновений с последующими людьми.

Некоторые -из потенциальных путешественников сомневаются, что подобные воздействия

способны сколько-нибудь значительно изменить прошлое. Время — это река, в которую

погружены миллиарды различных событий, любой индивид может повлиять только на

некоторые из них. «Невозможно стереть завоевания Александра, пихнув ногой

неолитическую гальку», или «искоренить Америку, выдернув с корнем росток злака в

Шумере».

Равным образом, «если я отправлюсь... в средние века и застрелю одного из

голландских предков Франклина Делано Рузвельта, он все равно родится в конце XIX в. —

просто потому, что его гены являются результатом действия всех его предков».

Все его

возможности человека XX в. и детальное знание будущего не позволили герою Кара изменить

прошлое. «Ему удалось изменить лишь незначительные пустяковые детали то тут, то там, но

общий результат оставался тем же самым».

Путешественник у Финни встревает в ссору с

человеком из 1880-х, но утешает себя, говоря, что «Я, в сущности, ничего такого не сделал,

что-то такого рода все равно случилось бы раньше или позже с кем-то другим, даже если бы

меня там не было».

В действительности же вы не можете изменить все подряд, настаивает

Ларри Наивен (L. Niven). «Вы не можете убить собственного дедушку просто потому, что вы

этого не делали. Попытайся вы это сделать, то либо убили бы не того человека, либо ружье

дало бы осечку».

Другие же настаивают на том, что известное настоящее включает в себя последствия любых

темпоральных вторжений. «Если путешественник во времени собирался сделать какие-нибудь

изменения, он уже их сделал», — утверждает персонаж Фармера (Farmer). Речь не идет «о его

вмешательстве в ход событий... Все, что он должен был сделать, уже сделано, и события, и

жизнь предопределены еще до его рождения, даже если он участвовал в их определении».

Невозможность изменить прошлое приводит в замешательство путешественника во времени,

стремящегося отомстить своей неверной жене. Отправляясь в прошлое, дабы убить ее

дедушку и бабушку, он возвращается в настоящее, чтобы вновь найти ее в объятиях

соперника. Затем он пытается изменить историю более радикальным образом, убив Джорджа

Вашингтона, Ко-

Sprague de Camp. Gun for dinosaur, Bradbury. Sound of thunder. P. 78. Simak. Catfa-ce. P. 241—251.

Leiber. Try and change the past. P. 94. См.: Finney. Time and Again. P. 140.

Anderson. Guardians of Time. P. 130.

Carr. Devil in Velvet. P. 15.

Finney. Time and Again. P. 169.

Niven. Theory and practice of time travel. P. 120.

Farmer. Time's Last Gift. P. 12, 20.

лумба и Магомета, но все напрасно. Наконец он понимает, что «когда человек изменяет

прошлое, он воздействует только лишь на собственное прошлое, а не на чье-либо другое....

Прошлое подобно памяти. Если вы стираете память человека, вы его уничтожаете, но при

этом не уничтожаете никого другого... Все мы путешествуем только в собственное прошлое, и

ни в чье иное».

Посещение и изменение прошлого в конце концов ведет к солипсическому одиночеству.

Время, текущее в обоих направлениях, отвергало бы последующий порядок, у спонтанно

возникших событий не было бы ни причин, ни следствий; темпоральные эпизоды в океане

времени «приносило бы к нам так же редко, как волнами прибивает мертвых животных».

Ни

от какого аспекта прошлого ничего не зависело бы. Может ли быть кто-либо из нас «уверен,

что лелеемые нами воспоминания вчера были теми же самыми? — спрашивает Мур (Мооге).

— Знают ли они, что прошлое невозможно вычеркнуть?»

вопрос о реальности прошлого

выходит далеко за пределы темы путешествий во времени, и мы рассмотрим его в более

широком контексте в главе 5. Однако можно сказать, что любое посещаемое прошлое

оказывается непоправимо поврежденным. «Испытывая недостаток прошлого в прошлом и

обладая воспоминаниями о будущем», Ральф Пендрел тем самым разрушает то самое

прошлое, к которому так стремился принадлежать.

Пытаясь ассимилировать его детали, он

отделяет обитателей прошлого от мест их обитания. Уже сама его забота превращает их в

призраков или зомби. «Вы думаете обо мне в прошедшем времени, — говорит в ужасе одна

леди пришельцу из XX в., оказавшемуся в ее мире в 1784 г., — вы говорили обо мне так, как

будто я уже давно умерла!»

Bester. Men who murdered Mohammed. P. 129. С утверждением о невозможности изменения прошлого часто

соглашаются логики. «Невозможно изменить прошлое: если что-то произошло, это произошло, и невозможно

изменить то, что произошло» (Dummett. Bringing about the past. P. 341). Отсюда также вытекает и невозможность

путешествий во времени. «Простое посещение прошлого означает его изменение, а этого не может быть»,

поскольку «будь мы в состоянии посещать прошлое, то смогли бы изменить его при помощи нашего знания о

будущем» (Danto. Narrative sentences. P. 160). И лишь немногие из них считают, что можно побывать в прошлом,

не изменяя его при этом (Harwich. On some alleged paradoxes of time travel), или же утверждают, что подобные

парадоксы являются «маловероятными, а не полностью невозможными (David Lewis. Paradoxes of time travel. P.

145).

Siherberg. In entropy's jaws. P. 188.

Moore. Bring the Jubilee. P. 189.

Bellringer. Henry James's The Sense of the Past. P. 210. Берлингер показывает, как возвращаясь в прошлое, мы его

деформируем или стираем: «Вступать в контакт с историческими фигурами прошлого означает изменять их, а

пристально смотреть на прошлое, означает привлекать его внимание и таким образом изменять его взор» (р. 212).

Книга «Чувство прошлого» (The Sense of the Past) — предостережение против одержимости историей (р. 212), что,

как мы увидим ниже, часто беспокоило Джеймса. См. также: Beams. Consciousness in James's «The Sense of the

Past».

Balderston. Berkeley Square. P. 80. «Уже сама забота Пендрела о них (обитателях прошлого) неким образом их

уничтожала», его зловещее понимание «превращало их в камень, дерево или воск» (Sense of the Past. P. 213).

Те, кто наделяет прошлое мощью и целью, чувствуют, что история накажет всякое

вмешательство в него, точно так же, как те, кто чтит память предков, опасается мщения с их

стороны, в случае если ею пренебрегают или дурно обращаются. Воображаемые

путешественники во времени более других страдают от последствий собственной одержимо-

сти прошлым, понимая, что бегство от настоящего оказывается саморазрушительным. «Мы

никогда не сделаем наш мир лучшим из миров, — приходит к выводу Култон (Coulton) по

возвращении его протагониста из средневековья, — до тех пор, пока не поймем, насколько

ложно само стремление черпать идеалы из мертвого прошлого». Отправившись в прошлое в

поисках шедевров средневековой архитектуры, он был поражен и напуган увиденным и

вернулся «окрепшим и готовым к обычной рутине жизни в нашем бездушном веке».

То

прошлое, за которым гоняются путешественники во времени, — это мираж, отражающий их

собственную ностальгию.

Как правило, люди понимают, что прошлое не вернуть. Однако память и история, реликты и

реплики создают такие яркие и дразняще-живые впечатления, что невозможно не

почувствовать себя обделенным. Конечно же, столь заманчивые и хорошо обозначенные

маршруты должны быть открыты для нас и в реальности! Надежды и опасения, которые

возбуждает в нас прошлое, только усиливает конфликт между сознанием невозможности

возврата и страстным желанием, возможно, даже инстинктивным, говорящим нам о том, что

туда можно и нужно вернуться.

Однако только настоящего нашим устремлениям мало, не в последнюю очередь оттого, что

оно непрерывно истощается, дабы пополнить прошлое. Разочарование в сегодняшнем дне

подвигает нас на то, чтобы попытать счастья в дне вчерашнем. Эта неудовлетворенность

приобретает множество форм: привязанности к реликвиям, собирания антиквариата и

сувениров, склонности ценить старые вещи просто потому, что они старые, непринятия

любых перемен. В такой реакции нет навязчивой нереальности путешествий во времени, но

они отражают ту же самую тоску по былому.

Нетрудно видеть, что не так с этой одержимостью. «Сквозь перспективу лет всякий век, кроме

нашего собственного, кажется чарующим и золотым, — подводит итог Бестер. — Мы тоскуем

по вчерашним и завтрашним дням, даже не понимая,... что день сегодняшний, будь он

горьким или радостным, спокойным или тревожным, это наш единственный день. Мечта о

времени — предательская мечта, и все мы причастны к этому предательству самих себя».

Тем не менее, извечная мечта о воскрешении прошлого также имеет свои положительные сто-

роны. Она оживляет в сознании историю и память, обнажая и достоинства, и недостатки

настоящего. Обостренное переживание прошлого также придает настоящему полноту и

продолжительность.

Coulton. Friar's Lantern (1906). P. 221, 234.

Bester. Hobson's choice. P. 148.

Возвращение в прошлое означает, что настоящее является частью обширного континуума.

Одновременное существование в прошлом и настоящем убеждает протагониста Дафны дю

Морье, что «нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Все живущее является частью

единого целого. Все мы связаны, один через другого, с временем и вечностью». Его яркие

впечатления от Корнуолла XIV в. «доказывают, что прошлое все еще живо, и все мы — его

часть и его свидетели», а потому — еще в большей степени оказываемся самими собой.

Ни мечты, ни кошмары от повторного посещения прошлого не становятся менее яркими из-за

их кажущегося неправдоподобия. Более того, они дают нам ключ к пониманию того, что

представляет собой прошлое, в котором мы действительно нуждаемся и можем его принять,

или же прошлое, которого нам следует остерегаться и избегать. Они проливают свет на

лежащие в их основе позиции по отношению к традиции и переменам. Излишняя преданность

прошлому — не такое уж большое несчастье по сравнению с полным отсутствием чувства

прошлого.

Du Manner. House on the Strand. P. 169—170.

Лоуэнталь Дэвид. Прошлое - чужая страна

Подождите немного. Документ загружается.