Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

в современной Индонезии имеет доступ к начальному образованию, можно сделать вывод, что

этого дня осталось недолго ждать, поскольку национализм в Европе девятнадцатого века начал

свою деструктивную деятельность, когда народы Европы были развиты значительно меньше. Если

эти рассуждения верны, тогда Азия двадцать первого века станет зоной хаоса, ее огромное

население, возможно, окажется объектом таких кровавых жертвоприношений на алтарь

этнического национализма, которые затмят даже европейские ужасы девятнадцатого - двадцатого

столетий. Другая точка зрения, на мой взгляд более правдоподобная, состоит в том, что успех

этнического национализма ни в коем случае не является неизбежным и сильно зависит от обсто-

ятельств. И уж конечно, национализм очень по-разному понимается на разных континентах. Как в

Индии, так и в Индонезии ан-

146

Часть первая. Империя

тиколониальный национализм не был этническим. Его целью было изгнание европейских

правителей, переход власти к коренному населению и быстрая модернизация экономики и общест-

ва. Национализм, основанный на этнической принадлежности или на религии, был проклятием

движений за независимость, поскольку позволял колониальным властям пользоваться расколом

коренного населения и поскольку он непременно являлся залогом сепаратизма и хаоса после

обретения независимости.

Ни Индию, ни Индонезию нельзя назвать настоящими империями. Индонезия потенциально

является лидирующей страной Юго-Восточной Азии, а Индия - наиболее мощной страной Южной

Азии. Ни одно из этих государств не в состоянии применить силу за пределами своего региона. Ни

одно из них также не является носителем великой и потенциально универсальной идеологии или

религии, которые помогли бы им претендовать на роль мировых лидеров. Однако и та и другая

страна являются громадными с точки зрения территории и населения. В Индонезии живет 200

миллионов человек, в Индии - около миллиарда. С распадом Советского Союза население

Индонезии стало больше, чем население любой европейской страны, а Индия вообще по своим

масштабам находится в другой весовой категории. Индия и Индонезия сильно отличаются друг от

друга и языком, и этническим составом, и историей. За исключением нескольких хаотических лет

в 1950-х годах и нынешнего эксперимента после падения режима Сухарто

, Индонезия никогда не

управлялась демократическими средствами. Индийский вариант более сложен. Демократия и

демократический либерализм не просто были составной частью программы независимости,

принятой конгрессом, они также быта важнейшими элементами современной светской индийской

идентичности, при помощи которых Неру

и лиде-

;

Сухарто (р. 1921) - президент Индонезии с 1968 года. С 1963 года командующий войсками стратегического резерва

сухопутных сил, затем министр - командующий сухопутными силами. С 1966 года глава исполнительной власти.

Неру Джавахарлал (1889-1964) - премьер-министр и министр иностранных дел Республики Индии с 1947 года. Сподвижник

М.К. Ганди в борьбе за национальное освобождение, один из лидеров Индийского национального конгресса.

147

Империи в общемировом контексте

ры конгресса пытались преодолеть традиционные этнические и религиозные разногласия. До

известной степени им это удалось. Новая Индия никогда не управлялась в традиционном

имперском стиле. Переговоры, сотрудничество и подсчет голосов лежат в основе отношений Дели

с различными регионами и народами Индии. Но значительные силы подавления, которыми

располагает Индия, редко остаются без работы. Президентское правление, наследующее разделу

93 Указа от 1935 года старого (Британского) правительства Индии [49], очень часто [50]

используется для свержения неугодных ему демократических правительств штатов. Штатам,

имеющим тенденцию к сепаратизму (прежде всего Кашмиру), отказано в самоопределении, и там,

где необходимо, проводятся жестокие военные репрессии, чтобы удержать эти штаты в

повиновении.

Сегодняшнюю необъятную Индию создала внешняя имперская власть, сначала мусульманская,

потом британская. Внутренние силы Индии, вероятно, никогда не смогли бы эффективно

объединиться, чтобы создать и удерживать такое огромное пространство в рамках одного

государства. Как и везде в третьем мире, постколониальные элиты борются за консолидацию

стран, созданных внешними силами. Два азиатских гиганта, Индия и Китай, до определенной

степени были объединены полукочевыми военными династиями, вторгшимися в страну с севера.

Индия, однако, отличалась от Китая в том, что эти династии никогда не могли полностью

контролировать весь индийский субконтинент, и региональные центры власти вскоре снова

заявили о себе. Кроме того, вторгшиеся в Индию за 500 лет до британского правления военные

династии были мусульманскими. В отличие от Китая завоеватели не приняли местную религию и

цивилизацию, но и не обратили большинство своих подданных в ислам. В двадцатом веке, когда

религиозные и общинные идентичности стали политизированными и остро разграниченными, это

обстоятельство сыграло важную роль. В эпоху массовой политики и межобщинной поляризации

величественные местные государства, на поддержку которых Британия все сильнее рассчитывала

в двадцатом веке, были лишены легитимности ближневосточных и малайской монархий, где

правитель и подданные по крайней мере исповедовали одну веру. В конце британского правления

му-

148

Часть первая. Империя

сульмане составляли от одной четверти до одной трети населения Индии [51].

Естественно, чем ближе был конец британского владычества в Индии, тем острее становились в

сознании мусульманского меньшинства опасения за свое будущее в независимом государстве,

управляемом индусами. Соперничающие партии подогревали эти опасения и всячески

использовали укоренившиеся религиозные и общинные разногласия. В 1947-1948 годах жестокая

межобщинная рознь и последующее разделение Индии привели к гибели от 500 000 до одного

миллиона человек и к переходу одиннадцати миллионов беженцев через границу Индии и

(Западного) Пакистана [52]. Современный подъем индусского национализма, пользующегося в

основном языком хинди и укоренившегося на севере страны, несет в себе риск дальнейшего

усиления трений между различными этническими и религиозными сообществами Индии.

Ученому, занимающемуся империями, многие проблемы Индии хорошо знакомы. Страна не

просто разделена по этническому признаку и языку - этнический национализм стал более мощной

и опасной силой в индийской политике, чем во времена, предшествовавшие обретению

независимости. Отчасти это произошло потому, что партия конгресса и ее правящая

англоговорящая элита утратили большую часть авторитета, приобретенного в

антиимпериалистической борьбе. Партия конгресса атрофировалась, а не признающая никаких ог-

раничений борьба ее местных кадров за высокие кресла иногда подрывает стабильность баланса

между Дели и неконгрес-сионными правительствами штатов. Демократия, грамотность и огромная

привлекательность государственной службы в бедной стране с большой и агрессивной

бюрократией обострили конфликт между этническими группами за власть и работу. Так же, как и

в Европе, этнический национализм опирается преимущественно на языковые, культурные и

исторические идентичности, которые эмоционально гораздо более привлекательны, чем

лояльность над этническому, бюрократическому и в данном случае в основном англоговорящему

центральному государству. Штат Тамил Наду, например, по размерам и населению больше, чем

большинство современных европейских государств. Существует резкий «контраст между богатей-

шими эмоциональными резервами и представлениями та-

149

Империи в общемировом контексте

мильского национализма и относительно ограниченным самосознанием наднационального

государства» [53]. Тем не менее в современной Индии этнический национализм не обязательно

является сепаратистским. В настоящее время, например, он не является таковым и в Тамил Наду.

Но разновидность этнического национализма, использующаяся различными региональными

элитами в их борьбе за влияние и выгоды не только у себя дома, но и в Дели, затрудняет

управление Индией в целом и препятствует гармоничному проведению в жизнь далеко идущих

программ индийской модернизации. Исключение составляет Кашмир, где этнический национа-

лизм иногда приобретает сепаратистский характер и пользуется сильной поддержкой соседей,

напуганных индийской мощью и в некоторых случаях имеющих амбициозные замыслы

расширить свои территории за ее счет.

Современная индийская политика слегка напоминает времена поздних Габсбургов. В обоих

случаях внутренний национализм меньшинства фактически или потенциально связан с

ирредентистами

в соседнлх странах, что вызывает острые опасения по поводу безопасности

многонационального государства. Внутренняя политика сочетает компромиссы, переговоры и

попытки сотрудничества с периодическими проявлениями авторитарной государственной власти.

А когда президентское правление заменяет партийное управление в индийских штатах,

назначенные губернаторы, чиновники и полиция в совершенно габсбургском стиле де-

монстрируют желание и умение подавить беспорядки. Примерно так же развивались события,

когда чешско- немецкие противоречия завели в тупик политическую ситуацию в Богемии в конце

девятнадцатого века. Сочетание политической повседневности, погрязшей в мелких партийных

спорах и этнических конфликтах, с поразительно высокой общеимперской элитной культурой

также напоминает старую

Ирредентизм (шпал, irredentismo, от irredento - не освобожденный, находящийся под чужим владычеством) - политическое и

общественное движение в Италии в конце XIX - начале XX веков за присоединение к Италии пограничных земель с

итальянским населением - Триеста, Трентино и др.

150

Часть первая. Империя

Австрию. Салман Рушди

, продукт этой англоговорящей элиты, во вполне австрийском духе

утверждал в 1987 году, что «Индия постоянно ставит в тупик своих критиков способностью бы-

стро восстанавливаться и выживать, несмотря ни на что. Я не верю в балканизацию Индии... По

моему мнению, эта многолетняя анархия так или иначе просуществует еще сорок лет, а потом еще

сорок. Но не спрашивайте меня, каким образом» [54].

Конечно, есть огромные различия между католической Австрией и современной индуистской

Индией. Индийская политика более демократична и гораздо более жестока, чем австрийская.

Основная часть населения даже теперь остается гораздо более бедной и неразвитой, хотя эту

разницу не стоит преувеличивать. В Индии нет Габсбургов, хотя нынешние члены династии Неру

были бы полезней в качестве общеиндийских монархических символов, чем в качестве партийных

политиков.

Индия, конечно, обладает преимуществами, которых не было у Австро-Венгрии. Использование

английского языка способствует единству элиты, которого не могло быть в империи Габсбургов,

разделенной между австрийскими немцами и венграми. В настоящее время в Индии есть

многочисленный средний класс, который, несмотря на все этнические отличия, дорожит индий-

ским единством, несущим ему значительные экономические выгоды. По крайней мере, в

настоящий момент у Индии нет врага -великой державы - такого сильного и недружелюбного,

каким была для Австро-Венгрии Россия в 1914 году, и вообще международное положение сейчас

гораздо менее опасно, чем во времена соперничества великих держав в Европе. 3 лице индусского

национального движения Индия имеет силу, способную мобилизовать гораздо большую часть

населения, чем любое националистическое движение з Австро-Венгрии, хотя при этом велики

Рушди Салман (р. 1947) - индийский писатель, лауреат Букеровской премии, получивший всемирное признание за свой роман

«Сатанинские стихи», вызвавший волну возмущения в мусульманском мире. Один из персонажей этой книги, Махаунд, не

только «списан» с пророка Мухаммеда, но и выставляет основателя ислама в неприглядном свете. В феврале 1989 года

духовный лидер Ирана аятолла Хомейни публично проклял роман «Сатанинские стихи» и издал фетву (религиозный вердикт),

обязывающую мусульман всего мира покарать автора-нечестивца.

151

Империи в общемировом контексте

шансы вызвать ярость не только мусульман и сикхов

, но и не говорящего на хинди населения

дравидианского

юга страны. Если индийская политическая система выглядит непрочной и изъе-

денной конфликтами, это происходит во многом оттого, что она гибка и старается решать

проблемы при помощи сделок и компромиссов. В отличие от якобинцев в Индии вполне терпимо

относятся к этническим и религиозным разногласиям. В ее государственной системе нет внешней

и зачастую хрупкой солидности авторитарного государства, хотя она унаследовала от британцев

его остов в виде военных, бюрократических и полицейских кадров и институтов. На ее стороне

инерция, недооцененная политическая сила и особенно международная чувствительность к любым

изменениям государственных границ. Но ей было бы хорошо еще иметь на своей стороне и страх.

Ни один политический обозреватель в Южной Азии за последние пятьдесят лет не сможет

припомнить ни одного мирного «развода» народов или «бархатной революции» в этом регионе

земного шара.

Индонезия обладает еще меньшей этнической, религиозной, лингвистической или исторической

легитимностью, чем Индия. В отличие от последней в ней нет многочисленного среднего класса,

интересы которого были бы связаны с сохранением индонезийского государства. Она состоит из

многих потенциальных государств, разграниченных этнически. «Многие общества на архипелаге

отвечают классическому определению государства, обладая самостоятельными языками,

культурами и историческими традициями, и некоторые из них развили на-

Сикхи (на языке хинди сикх - ученик; - последователи сикхизма. Большинство сикхов - пенджабцы по национальности.

Живут преимущественно в штате Пенджаб (Индия), ко отдельные их группы рассеяны по всей территории Индии, главным

образом в крупных городах. Сикхи живут также в странах Юго-Восточной Азии, Африки, на о. Фиджи и в других районах.

Всего в мире насчитывается около 10,4 млн. сикхов.

*'" Дравиды - народы, населяющие главным образом Южную Индию и говорящие на дравидийских языках. К ним относятся

телугу, или ан-дхра (44 млн. чел., оценка 1967 года), тамилы (40 млн. чел., частично живут также на острове Цейлон, в

Малайзии, Бирме и др. странах Юго-Восточной Азии), малаяли (19,5 млн. чел.}, каннара, или канна-да (21 млн. чел.), тулу

{около 1 млн. чел.).

152

Часть первая. Империя

ционалистическую деятельность, основанную на этих характеристиках» [55]. Основными

центрами малайского населения и культуры являются Суматра и Малайский полуостров. Голлан-

дия правила первой, Британия - вторым, и колониальная граница до сих пор сохранилась. В

доколониальные дни Индонезия никогда не была единой страной. Даже основной остров Ява был

исторически разделен между внутренним и прибрежным государствами. На территории

Индонезии не существовало аналога индийской империи Великих Моголов. Голландцы прибыли в

Ост-Индию приблизительно в то же время, когда английская Ост-Индская компания начала

торговать в Индии. Но большая часть сегодняшней Индии была под британским владычеством

еще за сто лет до обретения независимости, тогда как голландское правление в большей части

сегодняшней Индонезии было установлено лишь в начале двадцатого века. Так было не только на

внешних островах типа Бали, но и на Северной Суматре, где исторический султанат Ачех был

окончательно завоеван голландцами только в 1904 году и никогда не примирился с колониальной

властью. После войны за независимость против голландцев не только Ачех, но и ряд других

регионов прибегли к вооруженному восстанию против нового правительства, в котором до-

минировали яванцы. Страх других островов перед яванской гегемонией вполне объясним, если

учесть, что примерно 60 процентов населения Индонезии живет на острове Ява, и почти половина

населения страны является яванцами [56]. В короткий период демократии между концом войны за

независимость и введением авторитарного правления Сукарно

ьэ

в 1957 году мно-

Сукарно (1901-1970) - общественный и государственный деятель Индонезии. В 1945 году Сукарно от имени индонезийского

народа провозгласил независимость и создание Республики Индонезии и стал ее первым президентом. В 1963 году сессия

Временного народного консультативного конгресса (ВНКК) присвоила ему титул «великий вождь революции» и назначила его

пожизненным президентом республики. После событий 30 сентября 1965 года, в результате которых к власти в стране пришла

правая военная группировка, влияние Сукарно на политическую жизнь Индонезии ослабло. В марте 1966 года он был

вынужден фактически передать всю полноту власти министру - командующему сухопутными силами генералу Сухарто.

153

Империи в общемировом контексте

гие партии имели отдельные этнически-региональные или религиозные избирательные округа.

Часто они пересекались друг с другом. С коллапсом авторитарного режима генерала Сухарто в

1998 году этнико-националистический сепаратизм снова поднял голову.

Понятия индонезийской идентичности и индонезийского национализма суть рукотворные

создания голландского правления в двадцатом веке. Они возникли в междувоенные годы среди

узкого круга туземной элиты, которая обучалась в высших школах и колледжах, основанных

голландцами или с их разрешения. Индонезийский национализм был политическим, а не

этническим. Он объединял индонезийцев, определяя идентичность колонизируемого народа в

противостоянии их голландским хозяевам. Как и в советском варианте, новая индонезийская

идентичность была сознательно увязана с прогрессом и современностью, в то время как старые

региональные и этнические идентичности определялись как часть отсталого, бедного, слабого и

обскурантистского прошлого. Новая Индонезия займет свое собственное место в современном

мире и станет такой страной, которой будут гордиться ее граждане. В Индонезии «с обретением

независимости произошел взрыв карьерных и образовательных возможностей, которые

продолжают развиваться до сих пор» [57]. Не говоря о достижении независимости и сохранении

целостности страны в течение пятидесяти лет, величайшим подвигом националистов было

создание прижившегося на большей части территории литературного и разговорного языка,

основанного не на яванском, а на малайском диалекте. В 1971 году этим языком владело 40,8

процента населения, а к 1980 году - 61,4 процента. Создание Bahasa Indonesia (то есть

современного индонезийского языка) является «одним из величайших успехов культурной

интеграции как среди этнических групп, так и между элитой и массами в третьем мире» [58].

В двадцатом веке британское владычество над Индией допускало гораздо большие возможности

для конституционного национализма и выборной политики, чем голландская Ост-Индия. Партия

конгресса была вынуждена мобилизовать массовую поддержку избирателей, чтобы вытеснить

британцев из Индии, и это потребовало десятилетий полудемократической политики. Голландское

правление было сброшено в войне за

154

Часть первая. Империя

независимость. Эта война пробудила национальную гордость и мифологию, не говоря уже об

армии, твердо намеренной сохранить единство Индонезии. Однако ни война, ни предшест-

вовавшая ей колониальная эпоха не подготовили почву для парламентской демократии. Острый

конфликт идеологий, партий и интересов в начале 1960-х годов был решен установлением

военной диктатуры и уничтожением 500 000 или больше граждан, большая часть из которых были

коммунистами [59]. Режим Сухарто впоследствии пытался сделать легитимным свое правление

при помощи антикоммунизма, стабильности и огромного экономического скачка, который

произошел в 1970-х и 1980-х годах. Но сильнейшая коррупция, экономический кризис и

последовавшее вскоре падение Сухарто создали угрозу не только режиму, но и самому

индонезийскому государству.

Тем не менее до 1999 года многие западные эксперты были убеждены в том, что поддержка

сепаратизма в Индонезии распространена не так широко, как можно было ожидать по евро-

пейским выкладкам. Предполагая демократическую свободу выбора, они надеялись на большую

вероятность отделения Восточного Тимора и реальную возможность того, что Ириан-Джайа

последует тем же путем. Однако ни одна из этих провинций не является типичной для Индонезии,

поскольку Восточный Тимор никогда не принадлежал голландской Ост-Индии и был приобретен

только в 1975 году, в то время как голландское правление в Ириан-Джайа продолжалось до 1963

года. Несколько меньшая, но все равно реальная возможность отделения рассматривалась также в

отношении султаната Ачех. «Кроме этих трех регионов, сепаратизм, кажется, не стоит на повестке

дня. Узы индонезийского национализма, укоренившиеся в годы революции и борьбы за

независимость, представляются вполне надежными, особенно когда речь идет об элите и

постоянно увеличивающемся числе образованных граждан. Во многом этому способствует

совместное обучение, распространение Bahasa Indonesia и вся индонезийская культура, чьи

ценности этот язык выражает и формирует, а также расширяющаяся сеть разнообразных

политико-экономических институтов» [60].

Однако события 1999 года наложили отпечаток сомнения на эти оптимистические прогнозы и

сделали возможным повторение Индонезией судьбы Советского Союза. Провал, хотя, может быть,

и временный, попыток стратегии Сухарто модерни-

155

Империи в общемировом контексте

зировать индонезийскую экономику и общество мог поставить вне закона не только режим и

правящую клику, но и само индонезийское государство. Поскольку это государство до известной

степени все еще обязано своим существованием армии, ослабление последней подвергает

опасности саму государственность Индонезии. К огорчению индонезийских генералов, после

окончания холодной войны международный климат стал менее дружелюбен по отношению к

странам, которые поддерживают свое единство при помощи силы, особенно если эти страны

просят Запад о финансовой поддержке. Сравнивая Индонезию с Советским Союзом, можно

сказать с уверенностью, что в результате дезинтеграции Индонезии было бы пролито гораздо

больше крови, чем при распаде Советского Союза.

Глава, начавшаяся с истории империи в Восточной и Западной Евразии, может быть изящно и

коротко завершена обзором сегодняшних особенностей империи в этих регионах. На первый

взгляд, последствия имперской власти имеют меньшую важность в Европе и Китае, чем на

бывшем советском пространстве, на бывшем османском Ближнем Востоке или бывшей

британской Южной Азии. Однако в широкой исторической перспективе это не так. В каком-то

смысле европейцы и китайцы столкнулись с одной и той же проблемой, но подступают к ее

решению с диаметрально противоположных направлений, учитывая господство имперской

традиции в Китае и ее отсутствие в Западной Европе. В китайском варианте проблема заключается

в том, как создать государство континентальных размеров, не забывая попутно о региональных

инициативах и частном предпринимательстве, которые имперские нужды и идеология

традиционно зажимали. В европейском варианте это попытка создать континентальное

государство ради достижения задач, непосильных национальным государствам, и в то же время не

нарушить традиции национального суверенитета и демократического самоуправления этих

государств.

В Китае наиболее очевидное наследие империи представляют Тибет и Ксиньянг. Неханьские

меньшинства могут составлять только шесть процентов населения Китая, но они господствуют на

половине китайской территории, где сосредоточены основные запасы сырья и источники энергии.

Но наследие империи живо и в ханьских регионах. Империя всегда испытыва-

156

Часть первая. Империя

ла сложности с быстро развивающимися периферийными районами, и, как правило,

централизованный бюрократический имперский режим всегда стремился располагать их подальше

от своего центра. Но потеря контроля над региональными элитами и налогами может привести к

серьезным конфликтам, когда центр попытается восстановить свои позиции. Та же проблема, к

примеру, возникла в обеих Америках (британской и испанской) в восемнадцатом веке. Попытки

Горбачева вновь утвердиться в Средней Азии в конце советской эпохи путем массированной

антикоррупционной атаки и контроля над местными элитами и доходами, которые Брежнев

упустил из рук, вызвали острые трения. Это отчасти напоминает отношения Пекина с южными

прибрежными регионами (Бейджинг), которые отделены от столицы не только экономически, но и

до известных пределов культурой, языком и историей. Тем не менее похоже, что сегодня Китай

сумел достичь того, что большинство империй девятнадцатого века рассматривали как свою

главнейшую задачу. Он смог консолидировать национальную идентичность и приверженность

национальному единству и объединить вокруг этой идеи подавляющее большинство населения, 94

процента которого считают себя китайцами Хань. Можно представить себе серьезные конфликты

вокруг децентрализации и федерализма в центре Китая, можно представить себе даже его

временную дезинтеграцию, как это было в военно-феодальную эпоху. Но смысл национальной

идентичности среди китайцев Хань в настоящее время кажется настолько глубоко

укоренившимся, что вряд ли допустит долгосрочное разделение Китая на ряд отдельных

государств (Тайвань стоит отдельно в этом вопросе). Переход от старой имперской концепции

«один центр под небом» к современному национализму представляется завершенным. В

результате этого крайне успешного перехода от империи к национальному государству Китай стал

естественным будущим гегемоном в Восточной и Юго-Восточной Азии.

Европейский вариант несколько сложнее. С одной стороны, проект Евросоюза и его проблемы - в

высшей степени имперские. Континентальные размеры и ресурсы по-прежнему представляют

огромную важность для государства, которое предполагает оставаться великой державой и иметь

решающий голос в международных делах, а это (по крайней мере в аспекте эко-

157

Империи в общемировом контексте

номики) является частью raison d'etre Евросоюза. В этом ощущается едва заметный душок автаркии,

защищенного имперского экономического пространства, который может стать гораздо сильнее, если в

мировой экономике повторится катастрофа 1930-х годов или если резко вырастет нежелание

европейцев терпеть последствия безудержной экономической глобализации. Как и перед империями,

существовавшими в 1900 году, перед объединенной Европой стоит основная дилемма примирения

континентальных размеров, необходимых для внешнего могущества, с единством и легитимностью

такого государства в глазах его многонациональных граждан.

Разумеется, эта дилемма в начале двадцать первого века не стоит так остро, как сто лет назад.

Многообразие культур, интересы потребителей и возрождение некоторых исторических регионов

континента сделали кое-что для уменьшения влияния национальных идей на представления и

лояльность обывателя. В противоположность империям, существовавшим в 1900 году, объединенная

Европа не требует той легитимности, которая могла бы заставить миллионы рекрутированных солдат

проявлять лояльность своему государству в годы тотальной войны. В настоящий момент ключевым

аспектом могущества является экономика, а военная мощь - только побочным. Кроме того, армии

призывников уже не так актуальны в странах первого мира. У них не хватает времени овладеть

современными военными технологиями. Ценности, которые они приносят с собой в армию из

европейского потребительского общества, являются антитезисом традиционных военных

добродетелей, часто требующихся непосредственно в боевых действиях. Призывники сегодня

практически бесполезны, если речь не идет о защите территории государства и самого его

существования. Кажется, современные технологии, политика и культура - по крайней мере в странах

первого мира - объединились, чтобы восстановить превосходство профессиональной армии, которая

была более надежным оплотом империй, чем просто вооруженное мужское население.

Ради соблюдения правил Европейского центрального банка или Еврокомиссии не требуется идти на

смерть в окопах. Тем не менее принятие стран Восточной и Центральной Европы в Евросоюз и

консолидация экономического и валютного пространства требуют создания более мощных и

эффективных фе-

158

Часть первая. Империя

деральных политических институтов. В сегодняшней Европе они не могут функционировать без

определенного согласия и поддержки населения. Проблемы империи не исчезли - они только

приглушены.

Когда о Евросоюзе говорят как об империи, это зачастую вызывает недовольство и даже беспокойство,

особенно если «империя» переводится на немецкий язык как Reich. Взгляд на Евросоюз как на новый

инструмент господства Германии в Европе в особенности силен в Англии, хотя ни в коем случае не

ограничивается этой страной. Размеры, экономический вес и географическое положение Германии

делают возможным ее преобладание внутри любой европейской конфигурации и, следовательно,

внутри Евросоюза тоже. Основные законы европейской геополитики сработали еще раз в конце

двадцатого века. Германия и Россия оставались потенциально наиболее мощными государствами

континента. Когда одна испытывала спад, другая возвышалась. Поражение и дезинтеграция России в

Брест-Литовске дали Германии лучший за весь двадцатый век шанс захватить господствующее

положение на континенте. Советская победа в 1945 году и разделение Германии привели к

установлению советской империи в Восточной и Центральной Европе. Коллапс советской власти

привел к объединению Германии, ее преобладанию на континенте и появлению «ничьей» земли на

большей части Восточной и Центральной Европы. Отсутствие империи в этом регионе - одна из

причин разрушительного и затянувшегося конфликта на Балканах.

Таким образом, события 1985-1991 годов снова поставили некоторые из главных вопросов

современной европейской истории. Как использовать силу Германии на благо и процветание

европейского мира? Как обеспечить стабильность в Восточной и Центральной Европе - в регионе,

протянувшемся от Сараево до Данцига, в регионе, где начались две мировые войны? В течение 45 лет

Германия была разделена, Восточная и Центральная Европа вела себя смирно под советским правле-

нием, а американцы взяли на себя заботу отвечать на брошенные Западу военные и геополитические

вызовы. Коллапс Советского Союза радикально изменил эту ситуацию, сняв основания для

американского военного присутствия в Европе.

Потенциально Евросоюз предлагает решения для некоторых из этих новых и старых проблем. Если

Европа на самом деле со-

159

Империи в общемировом контексте

бирается стать оплотом порядка и стабильности в мире, она может сделать это, только

мобилизовав силы Германии под европейским флагом. Традиционная тактика баланса сил в Евро-

пе на уровне национальных государств не имеет смысла и является пустой тратой

континентальных ресурсов и потенциала. Современная Федеративная Республика Германия на

самом деле очень сильно отличается от имперского рейха Вильгельма и так далека от нацистской

империи, как это только возможно. В Европе, до сих пор находящейся в тени американской геге-

монии, такая тактика баланса сил является вдвойне глупой. Но внутри Евросоюза может найтись

потенциал для эффективного использования силы Германии, с одной стороны, и для ее обуздания

- с другой. Это относится к ситуации, когда французы хотят в Евросоюз отчасти потому, что

исторически боятся немцев, а немцы - по крайней мере поколение Гельмута Коля

- хотят в

Евросоюз, потому что исторически боятся сами себя и своей силы.

В общемировом контексте образования Евросоюза всегда присутствовало стремление обеспечить

Европе весомый голос в решении ключевых международных вопросов, которые могут влиять на

судьбу этого континента. Евросоюз уже добился этого во всем, что касается международной

торговли. Если евро окажется успешным, он ослабит монополию доллара как резервной

международной валюты. Если экологические проблемы станут критичными, голос объединенной

Европы будет гораздо весомее, чем голоса ряда маленьких независимых государств, и она вполне

сможет проводить выгодную ей политику, отличающуюся от политики Вашингтона. Возможна

также самостоятельная позиция в вопросе об оказании помощи неимущим странам.

Однако мечтать о мировой роли не приходится до тех пор, пока европейские страны не в

состоянии взять на себя лидирующую роль в установлении мира и стабильности в своем собст-

венном доме. Беженцы с Балкан будут прибывать не в Центральную Америку, а в Евросоюз. И с

последствиями экономиче-

Коль Гельмут (р. 1930) - современный германский политический деятель, канцлер Федеративной Республики Германии (с 1983

года) и объединенной Германии (1990-1998).

160

Часть первая. Империя

ского коллапса бывшего коммунистического блока тоже придется разбираться самим. Абсурдно

предположение, что богатый Евросоюз должен ожидать, что США возьмут на себя главную роль

гаранта стабильности в регионе. В конце концов, даже не так важно, какое количество

европейских войск будет участвовать наравне с американцами в мировых кризисах, скажем, в

Корее или Кувейте. Первым шагом к получению прочных позиций в международной политике

будет желание принять на себя реальную ответственность и платить реальную цену за

политическую нестабильность от балтийских республик -через Украину - до Албании и стран

Магриба. Эта задача потребует гораздо более координированной внешней политики и

эффективных профессиональных вооруженных сил. Их применению, кроме того, должно

соответствовать более точное понимание общей цели, чем это происходит сейчас.

Балканские события одновременно предостерегают и стимулируют. Если европейцы в конце

концов стали прикладывать значительные, по своим понятиям, военные и политические усилия

для урегулирования кризиса в Косово, это произошло отчасти потому, что они чувствуют: то, что

допустимо где-то еще в мире, недопустимо на их континенте. В этом чувстве есть одновременно и

самодовольное ощущение собственного превосходства, и значительная личная заинтересован-

ность - два пункта, которые обычно представляют собой важнейшие ингредиенты в создании

любой формы политического сообщества. Только опираясь на них, можно построить такое

сообщество. Евросоюз не является, никогда не сможет и никогда не должен стать империей. Он

может стать оригинальным вариантом petna - не Третьего рейха, память о котором навязчиво

преследует врагов объединенной Европы, а старого рейха, исчезнувшего в 1806 году. Тот рейх,

подобно Евросоюзу, был политическим сообществом совершенно sui generis™, состоящим из

соотносящихся друг с другом юрисдикции и суверенитетов. Но даже в свои последние столетия он

сохранил значительное культурное и этническое единство, ряд весьма эффективных юридических

и консультативных институтов и способность мобилизовать ресурсы против внешних угроз. Не-

Sui generis (лат.) - здесь: стоящий особняком.

161

Империи в общемировом контексте

смотря на муки, причиняемые словом «рейх» английскому воображению, в действительности

гораздо более комфортно и более реалистично думать о Европе, построенной на модерни-

зированной основе этой весьма специфической имперской традиции, чем о панъевропейской

государственности в современном конвенциональном смысле [61].

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИМПЕРИИ

Глава 3

Британская империя

Формы имперского правления

ИМПЕРИИ ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ ВЕЛИКИ и разнообразны. Их несхожесть затрудняет обобщения,

касающиеся только одной из них. Но британцы правили самой большой и пестрой из всех остальных

империй, существовавших в мире когда бы то ни было. Она протянулась через все мировые

климатические зоны, через все населенные континенты и охватывала все основные мировые религии и

цивилизации. Она включала в себя богатейшие страны мира, беднейшие страны и те, что находились

посередине.

Британская империя была разной не только в разных регионах, но и в разные времена. По имперским

стандартам она не была чересчур долговечной. Меньше чем четыре столетия разделяют основание

первых английских колоний в Америке от кончины империи. По контрасту Византия просуществовала

тысячу лет, а фактически - много дольше, если рассматривать ее только как продолжение Римской

imperiurn. Но за последние четыреста лет мир изменился с поразительной скоростью. Ментальность,

ожидания и идеологии поразительно повзрослели со времен эпохи Тюдоров

Тюдоры - королевская династия в Англии (1485-1603). Сменила династию Йорков. Власть Тюдоров носила абсолютистский

характер; парламент был послушным орудием короны. Однако уже в последние годы правления Елизаветы началась борьба

парламента, становившегося по мере развития капиталистических отношений рупором буржуазной оппозиции, против

королевского абсолютизма.

165

Британская империя

Индустриальная революция изменила экономику, армию и коммуникации. Никакой народ не мог

остаться в стороне от этих изменений, а тем более британцы, находившиеся в авангарде

человечества. Их империя не могла не подвергнуться громадным изменениям в ответ на

изменения как в окружающем мире, так и в собственной британской политической системе,

экономике, культуре и ценностях.

По большей части имперских стандартов Британская империя была в высшей степени

децентрализована и гетерогенна в своей системе управления. Она никогда не имела единого свода

законов и централизованного администрирования. Имперским центром всегда было и остается

Английское королевство. Его ресурсы были оплотом империи, его столица была столицей им-

перии. Однако к 1900 году все гэльские области Британских островов влились в единое унитарное

британское государство. Совершенно противоположный путь развития прошли заморские белые

колонии, которые к 1900 году уже однозначно не являлись частью Соединенного Королевства.

Подобно Британии, эти белые колонии были парламентскими демократиями. В отличие от нее

некоторые из них были федерациями.

В полную противоположность Британии, ее крупнейшее небелое владение, Индия, было

авторитарным, централизованным и бюрократическим государством, у которого в конститу-

ционном смысле было гораздо больше общего с традиционным континентальным европейским

просвещенным деспотизмом, чем с англосаксонскими концепциями свободы и представитель-

ского правления. Однако управление самой Индии не было единообразным. Приблизительно две

трети страны управлялись напрямую, через преимущественно белую индийскую гражданскую

службу, одна треть управлялась опосредованно через индийских князей. Ни одна небелая колония

в 1900 году не имела самоуправления, и в каждой из них правили авторитарные режимы, но

некоторые другие части небелой империи также управлялись не напрямую. Хотя в

конституционном смысле разница между прямым и непрямым правлением была значительной и

относительные преимущества и недостатки двух систем правления много дебатировались, в

действительности британское правление во всех небелых колониях сильно зависело от туземных

коллаборационистов. Непрямое правление через посредство туземных князей просто придавало

этим коллаборационистам

166

Часть вторая. Империи

большую автономию и статус, показывая одновременно, что основными союзниками Британии

были скорее территориальные правящие элиты, чем новые, наполовину ориентированные на Запад

средние классы, которые часто возникали под имперским правлением и которые обеспечивали

большую часть нижнего и среднего (но никогда не верхнего) звена управления в британской

колониальной бюрократии. Непосредственно за границами империи находились протектораты,

чьи правители формально были суверенами, но их внешняя политика в различной степени

контролировалась Британией. В двадцатом веке, например, в этой позиции долго находились

Египет и Ирак.

За пределами же этих протекторатов находились обширные области, где Британия имела огромное

влияние благодаря своей экономической и финансовой мощи, а также благодаря силе

Королевского флота. Из всех континентов Южная Америка была единственным, где британские

территории (Гвиана и несколько офшорных островов) были незначительными. С другой стороны,

большую часть девятнадцатого века и часть двадцатого британское влияние на значительной

части этого континента было столь велико, что формальная империя едва ли была нужна. Можно

спорить, насколько велико было британское влияние в этом регионе [1], но в середине

девятнадцатого века, когда индустриальное и торговое превосходство Британии достигло своего

апогея, многим исследователям казалось, что ей нет нужды иметь прямой контроль во многих

районах земного шара, поскольку ее подавляющее превосходство в силе гарантировало триумф ее

интересов и ее цивилизации независимо от того, реял над территорией Юнион Джек

или нет.

Однако в ] 900 -,'чду жизнеспособность «неформальной империи» уже внушала меньше

уверенности, чем пятьдесят лет назад. Способности Королевского флота контролировать страте-

гические морские коммуникации по всему земному шару был брошен вызов. Такой же вызов был

брошен способности британского экспорта конкурировать с европейскими и американскими

товарами на открытых рынках. В некоторых случаях, там, где под угрозой находятся основные

интересы, ответом на

;

Юнион Джек - неформальное название британского государственного флага.

167

Британская империя

эти вызовы могло быть преобразование неформальной империи в формальную. Но и прежде чем в

конце девятнадцатого века на сцене появились активные европейские конкуренты, неформальная

империя была всегда чувствительна к внутренней политической динамике спорных территорий.

Сама империя могла легко подорвать благополучие своих туземных сателлитов, на которых была

основана неформальная империя. Если эти сателлиты были племенными вождями, традиционно

живущими грабежом своих оседлых соседей, то заключение мира империей легко могло лишить