Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

отмщение империям в виде национальных государств. В поздневикторианской Англии сэр Джон

Сили

•'* М?хэн Альфред Тачер C1840-19i4) - американский военный морской теоретик и историк, контр-адмирал (1906). Создал и

обосновал одновременно с английским теоретиком Ф. X. Коломбом так называемую теорию морской силы, которая оказала

большое влияние на развитие военно-морской мысли США и других империалистических держав.

Токвиль Алексис де (1805-1859) - выдающийся французский государственный деятель, историк и литератор, автор

знаменитого произведения «'Демократия в Америке».

'" Барон фон Лютвиц - в начале XX века германский военный атташе в России, предположительно агент японской разведки.

105

Империи в общемировом контексте

был главным пророком империализма и Великобритании. Но и он сознавал уязвимость империй:

«когда государство выходит за пределы своих национальных границ, его власть становится

шаткой и противоестественной» [26].

Как мы убедились, нации (хотя и на разных стадиях развития) существовали в некоторых частях

Европы уже в шестнадцатом веке. Но доктрина национализма восходит к французской революции

1789 года. Ее основной тезис: суверенитет принадлежит нации - другими словами, сообществу

граждан. Революционная националистическая доктрина 1789 года была одновременно абсолютной

и абстрактной. Она требовала гораздо более высокой преданности государству, чем в

традиционной монархии. Фактически государство становилось почти объектом культа. Не

допускалось ни этнических, ни региональных, ни исторических разногласий внутри общества. Все

должны быть исполненными энтузиазма гражданами. Даже в таком древнем и относительно

однородном государстве, как королевство Франция, это не могло не привести к беде. Требования

нового централизованного республиканского государства вызвали ожесточенное сопротивление

на западе Франции, на что республика ответила с беспощадной жестокостью. «Партизанская

война в Вандее, - заметил недавно один историк, - приобрела известность благодаря, по сути дела,

геноциду, которому правительство подвергало целые деревни, независимо от возраста, пола и

причастности к контрреволюционной деятельности. По крайней мере 250 000 человек было

уничтожено в этой местности, а некоторые современные исследователи доводят эту цифру до

миллиона» [27]. Когда принцип революционного национализма впоследствии применялся к

обществам, гораздо менее однородным, чем французское, результаты оказывались еще более

катастрофическими. Более тою, хотя якобинство в принципе определяло национальное

государство в гражданском и политическом (а не в этническом) смысле, на практике, как это стало

ясно во Франции после 1789 года, ни одно общество не существует само по себе без этнических

признаков и унаследованных характеристик. Граждане 1789 года тоже были французами,

говорили на французском языке и исходили из ряда глубоко укоренившихся предпосылок, одной

из которых было убеждение, что французы являются самым прогрессивным и самым

106

Часть первая. Империя

культурным народом Европы. Национальная революция принесла массовый террор в роялистские

провинции на западе Франции и двадцать три года практически непрекращающихся войн в

Европе. Основой для этих войн было существование во Франции армии и правительства, которые

жили на доходы от территориальной экспансии и грабежа других народов.

Одной из особенностей французской империи было поощрение национализма в районах Европы,

подчиненных французским армиям и сборщикам налогов. Наибольшее значение получили

националистические доктрины, разработанные в это время немецкими романтиками. Главный

акцент они делали на этническую принадлежность и на язык как на основные определяющие

элементы идентичности сообщества. Поначалу скорее культурные, чем политические, эти

доктрины никогда не были демократическими. Единство, а не конституционная демократия,

рассматривалось как неотъемлемая черта нации. Тем не менее этнический национализм по своей

сути являлся популистским: истинным носителем аутентичной национальной культуры было

крестьянство, сохранившее свои обычаи, фольклорную музыку и диалекты - другими словами,

свою национальную индивидуальность. Вкупе с наследием 1789 года эти доктрины поддерживали

растущую веру в то, что лояльность государству, определяемому этнически, является для гра-

жданина основой его идентичности и что для максимальной реализации своего потенциала

государство должно быть предельно самостоятельным.

Для империи такие веяния были смертельно опасны. Каждый король и аристократ оказывался

перед угрозой народного суверенитета. Но правитель этнически однородного государства имел

лучшие шансы пойти на компромиссы с национализмом, удержать трон и сохранить королевство

неразделенным. Впрочем, дело было не только в этом. Автократ или даже аристократия могли

править этнически разными народами, прикрываясь теми же разговорами о божественном

предназначении, наследственном праве или культурном превосходстве, которые вполне работали,

когда нужно было подвести законную базу под управление народами одной с ними этнической

принадлежности. Но демократическое суверенное национальное государство может оправдать

свое правление другими народами только доктринами о расовом превосходстве. Конечно, на

107

Империи в общемировом контексте

первом этапе империалистическая держава может доказывать, что она выполняет

образовательную миссию для отсталых народов, еще не способных управлять собой

самостоятельно. Но этот аргумент не мог поддерживаться бесконечно, особенно если империя

серьезно относилась к просвещению подчиненных народов. Дело осложнялась тем, что Британия,

Франция и Нидерланды были при этом и ведущими демократиями среди колониальных держав. В

двух мировых войнах они определяли свою позицию как защиту демократии, а в 1939-1945 годах

еще и как отрицание расизма. В утверждении Джеймса Мэйэл-ла

: «Ахиллесовой пятой

либеральной империи были... выжидательная позиция и политические ценности, на которых бази-

ровался сам либерализм. Другими словами, все, что они могли, это стараться выиграть время»

[28], - есть зерно истины.

В течение некоторого времени правители этих империй еще могли убеждать сами себя, что

националистские доктрины и движения, угрожающие империям в Европе, не коснутся колоний.

Даже в 1897 году Альфред Мэхэн при всей своей симпатии к британскому империализму, подобно

Бальтасару

, начал видеть угрожающую надпись на стене, касающуюся британского правления в

Индии. «Хотя возможность возобновления прежних беспорядков исключена, в сегодняшней

Индии под благотворным, но иностранным управлением появляются очевидные признаки

беспокойства и брожения политических умов, желание получить большее поле деятельности для

местных кадров; и несмотря на то, что это разумное и осознающее преимущества западной

цивилизации движение представляется менее опасным, чем недавний мятеж, оно грозит

огромными переменами в будущем» [29].

В Европе девятнадцатого века национализм все более приживался в большинстве стран внутри

консервативных элит и

Мэйэлл Джеймс - современный английский историк, директор Центра международных изысканий Кембриджского

университета. Имеется в виду предание о том, как вавилонский царь Бальтасар во время пира увидел на стене загадочно

появившуюся надпись: «мене, текел, фарес», что означает на иврите «взвешен, подсчитан, учтен». Это было грозное

предзнаменование о близком разрушении Вавилонского царства от рук персов.

108

Часть первая. Империя

правых партий. Во главе этого процесса стояли Бисмарк и Дизраэли

. В какой-то мере

популярность национализма была альтернативой потенциальному влиянию на массы радикализма

и социалистической идеологии. Отчасти же он был естественной реакцией правящих классов,

пытающихся сохранить дух солидарности и единства в людях, традиционные ценности и

самоидентификация которых были трансформированы урбанизацией, массовым образованием и

работой на фабрике. Старой династической, религиозной лояльности крестьян было уже

недостаточно для их детей, живущих в городе и читающих газеты. Дополнительным стимулом,

поощряющим национализм, был тот факт, что Британия, Франция и Германия, воспринимаемые

как национальные государства, были наиболее успешными и мощными странами Европы. По

контрасту с ними многонациональные Габсбургская и Османская империи выглядели

неудачливыми, захолустными и обреченными на распад.

Политические императивы подкреплялись военными факторами. Победы прусских новобранцев в

1866 и 1870 годах заставили все континентальные великие державы отказаться от старой модели

долгосрочной военной службы. В то же самое время современные средства ведения огня

заставили принять на вооружение рассредоточенную тактику ведения боя и обрекали атакующую

пехоту на ужасные потери во время пересечения резко увеличившейся зоны поражения. Что же

могло служить мотивацией для молодых рекрутов, оторванных от гражданской жизни и не

находящихся больше в плотных колоннах под неусыпным надзором офицеров? В 1904-1905 годах

на иностранных военных наблюдателей произвел огромное впечатление иагргютизм японской

пехоты и ее готовность нести страшные потери в атаках. Но Япония с этнической точки зрения

была самой однородной нацией на земле. Если континентальные размеры были необходимым

условием для ве-

Дизраэли Бенджамин (1804-1881) - граф Биконсфилд, крупный английский политический деятель еврейского происхождения,

премьер-министр Великобритании в 1868 и 1874-1880 годах, лидер Консервативной партии; писатель. В 1852, 1858-1859, 1866-

1868 годах министр финансов.

109

Империи в общемировом контексте

ликой державы будущего, как могли люди, проживающие в таком государстве, сравниться в

патриотизме с японской национальной армией?

Это была большая проблема для всех империй в промежутке между 1850-1950 годами. Каждое

конкретное государство пыталось ее решить в зависимости от обстоятельств и опираясь на свои

политические институты и ценности. Одним вариантом, наиболее радикальным и амбициозным,

было искать какую-то новую надэтническую идентичность -возможно, новую универсальную

религию. Этот путь выбрал Советский Союз. Другие империи могли попытаться актуализировать

старые универсальные религии: Османская империя - ислам, а Габсбурги - католицизм. Хотя в ав-

стрийском варианте raison d'etat

" и влияние светских, либеральных ценностей оказали

существенное воздействие в восемнадцатом и девятнадцатом веках на принципы старого

конфессионального государства. Другой возможностью была попытка придать как можно

большему числу подданных империи этнически определенную национальную идентичность

нации-метрополии. Такова была логика британских усилий по созданию имперской федерации,

которая должна была объединить белые колонии в некий вариант Великой Британии.

Геополитические реалии и британские политические традиции гарантировали, что Лондон будет

проводить эту политику путем компромиссов и убеждений, тогда как в царской России и Венгрии

она осуществлялась преимущественно силовыми методами. Наиболее жестокой и экстремальной

стратегией было применение геноцида как средства уничтожения людей, которые угрожали

имперской однородности и, следовательно, ее выживанию. До 1918 года только Османская

империя использовала это средство против армян. На противоположном конце спектра находилась

предпринятая в австрийской части империи Габсбургов попытка создать многонациональную

федерацию, в которой всем национальностям предлагались не только традиционные для империи

мир и безопасность, но и гарантированные конституцией равные права и возможности.

Raison d'etat (франц.) - государственные интересы.

ПО

Часть первая. Империя

Американская гражданская война

ПО ИРОНИИ СУДЬБЫ ПЕРВОЙ СТРАНОЙ, столкнувшейся после 1850 года с этой проблемой в

наиболее острой форме, была не одна из европейских империй, а Соединенные Штаты Америки.

По своим континентальным размерам Соединенные Штаты были имперским государством.

Имперскими в некотором смысле были и главные духовные ценности, определяющие, что значит

быть американцем, и утверждавшие политическую систему страны. Соединенные Штаты были

задуманы как лаборатория прогресса и радикально новое общество и государство, призванное

покончить с ужасным прошлым человечества. Эти ценности рассматривались как универсальные,

хотя большинство американцев середины девятнадцатого века полагали, что они относятся только

к белым, а правительство Соединенных Штатов очень рано дало понять, что симпатия к таким

универсальным ценностям, как свобода и равенство, не подразумевает стремления триумфально

распространить их на другие страны. И этот изоляционизм с самого начала противоречил

внутреннему убеждению американцев в том, что их страна является зеркалом, в котором отражено

будущее человечества. С другой стороны, в пределах Северной Америки Соединенные Штаты

проявили экспансионистские притязания и энергию, достойные империи. Американцы считали,

что имеют право оккупировать весь континент и должны использовать это право, чтобы найти

применение потенциалу нации и выполнить ее историческую миссию. Подобные устремления на-

ционалистической и империалистической геополитики девятнадцатого века & ,;онце концов

привели к гитлеровской доктрине Lebensraum

[30J. В американском варианте Lebensraum также

был очень важен для создания государства континентального размера и мощи, но ценности этого

государства сильно отличались от гитлеровских, а мощь этого государства ока-

'"' Lebensraum (нем.') - жизненное пространство. Доктрина «жизненного пространства" о праве '«великих народов» покорять

земли соседей и использовать их для своих нужд возникла в середине XiX века. Позднее была взята на вооружение идеологами

нацизма.

111

Империи в общемировом контексте

залась в двадцатом веке главным фактором сохранения либеральных и демократических

ценностей во всем мире.

Разумеется, создать однородное государство континентального масштаба в Америке было гораздо

проще, чем в Европе. Это новое государство базировалось на британских институтах и ценностях

и вокруг первоначально британского этнического ядра. Еще в середине девятнадцатого века оно

представляло собой преимущественно протестантское сообщество британского происхождения.

Но на этой необъятной земле, в государстве, которое предъявляло очень мало требований к своим

гражданам, могли без особых усилий найти для себя нишу люди самого разного происхождения. В

противоположность многонациональным подданным европейского монарха, эти люди не

облагались налогами и не призывались в армию императором, который правил их исторической

родиной по праву завоевателя или вследствие удачного брака. Приехав в Америку по собственной

инициативе, они недвусмысленно согласились с управлением из Вашингтона - до тех пределов, в

которых Вашингтон управлял американцами.

Несмотря на свое британское происхождение, американские концепции закона, свободы,

прогресса и популизма имели всеобщую привлекательность и могли заложить основы для сооб-

щества, базирующегося не на этнической солидарности. Кроме того, в контексте американской

жизни эти идеалы и институты, похоже, действительно осуществлялись. Многие эмигранты и,

конечно, большинство их детей были полностью уверены, что стали жить гораздо лучше, чем на

родине. Американская мечта работала отчасти благодаря принципам государственного уст-

ройства, но и в немалой степени благодаря огромным нетронутым ресурсам континента. Как часто

случается с великими экспериментами на пуги прогресса, социальной мобильности и создания

новых цивилизаций, судьба жертв этого прогресса - в нашем случае коренных американцев - не

слишком беспокоила победителей. Со временем Соединенные Штаты смогли совместить

континентальные размеры, динамику экономики и национальную однородность более

эффективно, чем любой из их возможных соперников. Это и стало основой для их всемирной ге-

гемонии в конце второго тысячелетия. Однако перед тем как вступить в борьбу за мировое

лидерство, Соединенным Штатам пришлось пережить трудные и трагические 1860-е годы.

112

Часть первая. Империя

В традиции британской политической мысли, которую американцы унаследовали и разделяли,

величайшей проблемой считалось то, что гигантские размеры империи - и, возможно, обилие в

ней варварских народов - делали самоуправление невозможным. Республиканский Рим

пожертвовал политическими вольностями ради империи, возложив их, так сказать, на алтарь

своего могущества. Федеральная же система Соединенных Штатов прекрасно соотносилась с

континентальными размерами страны и с ростом ее могущества, с одной стороны, и респуб-

ликанским самоуправлением - с другой. Но в гражданской войне 1861-1865 годов это

федералистское решение дилеммы демократической империи испытало сильнейший кризис.

Проблема заключалась в том, что самостоятельные штаты обладали исторической легитимностью,

самосознанием, конституциональными правами и обязанностями и располагали мощной

поддержкой своих граждан, чьи горизонты были гораздо более узкими, чем в позднейшее время

постоянной мобильности населения и бомбардировки всеамериканскими массмедиа.

В 1861 году встал главный вопрос, смогут ли южные штаты создать конфедеративное

государство? Многие американские историки полагают, что основной причиной их неудачи была

слабость национального духа конфедератов. На такие суждения отчасти повлиял опыт

вьетнамской войны. Ее уроки показывают, что никакое отставание в вооружении, живой силе и

экономической мощи не может привести к поражению государство, твердо стремящееся к

независимости. И в исторической перспективе конфедеративный национализм был действительно

слаб. К примеру, когда в конце восемнадцатого века Польша исчезла с карты Европы, Руссо

обращался к полякам: «Вы не можете помотать поглощению своей страны, но если вы докажете,

что ни один поляк никогда не станет русским, я гарантирую, что Россия не сумеет поработить

Польшу» [31]. Выяснилось, что Руссо был прав. Польша исчезла с карт более чем на сто лет, но в

силу того, что польские элиты сохранили чувство национальной идентичности и постепенно

привили это чувство массам, польское национальное государство снова возникло в двадцатом

веке. Так что по польским стандартам проявления национализма в любой белой колонии Нового

Света девятнадцатого века могли показаться очень слабыми. Но тому были причины. Польское

государство имело многовеко-

113

Империи в общемировом контексте

вую славную историю, с которой отождествляла себя польская элита. У поляков были своя

высокая культура и национальная литература задолго до того, как их государство растворилось

внутри соседних империй. Россия на востоке и Пруссия на западе были государствами с

совершенно иной культурой, языком и религиями, которые не просто отличались от польского

католичества, но и были его застарелыми врагами.

Гораздо более реалистическое сравнение можно провести между конфедеративным

национализмом и национализмом в британских белых англоязычных колониях. И здесь национа-

лизм Конфедерации выглядит гораздо сильнее, чем австралийский или канадский образца даже не

1860, а 1900 года. Справедливо, что географическая удаленность от метрополии сказывалась на

идее австралийской и канадской идентичности совершенно не так, как в случае с Конфедерацией,

которая непосредственно граничила с Соединенными Штатами. И что еще более важно: на

протяжении девятнадцатого века большинство британцев не считали заморские колонии

составной частью британского государства, тогда как поактически все американцы считали Юг

составной частью своего государства, чье самосознание определялось частично Декларацией

независимости, а частично ее главным предназначением - заполнить и объединить континент. И

это основная причина, по которой сотни тысяч северян были готовы погибнуть, чтобы не

допустить независимости Юга. Также справедливо, что в 1860-х годах самосознание южан было

раздвоено, причем лояльность своему штату и Конфедерации находились в конфликте между

собой, а в некоторых случаях - и с общеамериканским национализмом.

Тогда как даже в 1914 году канадская и австралийская идентичность ни в коем случае не были

четко оформлены и перекрывались провинциальной лояльностью, с одной стороны, и мощным

британским имперским патриотизмом - с другой. Прежде всего, у канадцев и австралийцев не

было никого, а тем более соседа, которого нужно было ненавидеть и от которого надо было

дистанцироваться, а такое бесконфликтное состояние приводит к большой слабости в

формировании национальной идентичности и националистической идеологии. Совершенно

очевидно, что ни один из англоговорящих канадцев или австралийцев не ненавидел Британию в

1914 году так сильно, как многие жители Юга стали ненавидеть янки в 1860 году. Причиной тому

было ра-

114

Часть первая. Империя

бовладение. Оно также превратило Юг с его элитой, состоящей из плантаторов, в общество,

которое сильно отличалось от большинства северных штатов. А то, что южная пропаганда,

возможно, сильно грешила против истины, утверждая, что южане - это потомки Кавалеров

джентльменов [32], а янки происходят от механиков, к делу не относится. Как напоминает нам

Бенедикт Андерсон

[33], государство в значительной степени является продуктом воображения,

и мифы для его создания играют обычно более важную роль, чем историческая правда. Это

особенно существенно для колониального национализма. Совершенно ясно, что государство

конфедератов не только не включало в себя черное население, но и проводило между ним и собой

четкую границу. Впрочем, в вопросах, касающихся аборигенов и азиатских иммигрантов,

национализм в британских белых колониях не сильно отличался от американского [34].

258 000 солдат-конфедератов погибли в гражданской войне -каждый третий, служивший в

вооруженных силах. От 75 до 85 процентов всех белых мужчин призывного возраста участвовали

в войне - необычайно высокий процент для этого, да и любого другого времени. Процент

воевавших, служивших в армии и погибших северян гораздо меньше. Потери конфедератов

значительно выше, чем потери Америки в любой другой войне, включая Войну за независимость

[35]. Конечно, можно найти много причин, по которым солдаты идут служить и умирать на войне,

которая мало связана с национальными проблемами. Тем не менее приведенная статистика

предполагает, что приверженность южан их новому государству была впечатляющей. Конечно,

исход войны не был предопределен. В истории Нового времени ье зафиксировано ни одного

прецедента покорения терриюрин, столь обширной, как территория Конфедерации, при условии

стойкого сопротивления. А без совсем недавно вошедших в обиход пароходов и железных дорог

материально-техническое обеспечение завоевания Юга вообще представляется невозможным. Но

даже при этом вопрос оставался

Кавалерами во время английской революции XVII века называли сторонников короля.

Андерсон Бенедикт {р. 1936) - современный английский историк, специалист по проблемам национализма.

115

Империи в общемировом контексте

открытым. Из всех видов человеческой деятельности война представляется самым темным и

запутанным делом, а гражданская война - вдвойне, поскольку здесь затронуты политические

вопросы. С уверенностью можно сказать только одно: если бы в войне победил Юг, то

государство конфедератов существовало бы бесконечно долго. Войны создают государства. Они

рождают воспоминания и мифы, которые питают чувство общей истории и солидарности.

Безграничная преданность и жертвы, принесенные делу победы Конфедерации, стали бы

монументом независимости для грядущих поколений и определили параметры национальной

политики.

Представить себе распад Соединенных Штатов и образование государства конфедератов не так

просто. Это оскорбляет патриотические чувства американцев и бросает вызов мифам и

апокрифам, которые формируют любое государство, а в особенности - новое государство в Новом

Свете. Для современников казалось непонятным, почему конфедераты с такой беспредельной

храбростью и самопожертвованием сражались за сохранение рабства. Однако человек - это не

только он сам, но и продолжатель дела своих предков. Присущие ему достоинства и недостатки,

которые, собственно, и составляют основу любого государственного строя, он вполне вправе

отстаивать. И если Конфедерация была государством, построенным на принципах своих граждан,

то его подавление выглядит сомнительным с точки зрения морали, поскольку, в конце концов,

противоречит закрепленному в Декларации независимости праву народа на самоопределение,

которое было краеугольным камнем для взглядов Вудро Вильсона

и остается основой

Вильсон Томас Вудро (1856-1924) - 28-й президент США (1913-1921) от Демократической партии. Профессор истории и

политической экономии. С начала Первой мировой войны выступает апостолом пацифизма, что не помешало ему в 1917 году

вступить в войну на стороне Антанты, когда объявленная Германией неограниченная подводная война поставила под угрозу

американскую торговлю с Европой. В 1918 году выставляет свою программу мира, сформулированную в знаменитых «14

пунктах», в которых говорится о демократическом мире без аннексий и контрибуций, а также выступает с проектом Лиги

Наций.

116

Часть первая. Империя

современной демократической идеологии. Мысль о том, что государство конфедератов было

уничтожено с грубым и длительным применением силы, чувствительно задевает современные

понятия. Еще хуже, в своем роде, сознание того, что это насилие было очень успешным и весьма

благотворным и даже жизненно важным для всего мира. Не слишком симпатичным выглядит и то,

что Соединенные Штаты укрепились после войны во многом за счет частичной передачи власти

на местах конфедеративной элите и позволения ей выстраивать расовые отношения по своему

вкусу.

Но прежде всего распад Соединенных Штатов трудно представить себе потому, что многие из

основных ценностей современной политики и культуры, которые считаются неотъемлемым

достоянием нынешнего мира, являются таковыми только из-за нынешнего преобладания Америки.

Даже больше, чем британцы, американцы недолюбливают геополитику и предпочитают ей

подслащенные сказки о моральной устойчивости. Но если бы Соединенные Штаты и их

способность распространять свое влияние по миру были существенно ослаблены в 1860-х годах,

то мир в двадцатом веке был бы совершенно иным и, возможно, гораздо более

непривлекательным. Конечно, мы не можем с полной определенностью говорить о долгосрочных

последствиях гипотетической победы конфедератов. Но появление в Северной Америке

государства, взращенного на популистском расизме и управляемого аграрной псевдоари-

стократией, могло бы сильно изменить расстановку геополитических и идеологических сил в

мире. Это могло бы, например, помешать возникновению англо-американского альянса, если бы

последствия независимости конфедератов подтолкнули Север к захвату Канады, чтобы

компенсировать потерю южных территорий. Но даже без этого длительное англо-американское

соперничество могло бы обостриться в связи с тем, каким образом Конфедерация приобрела

независимость и получила международное признание, или скорее даже потому, что распад США

поощрил бы Лондон в его традиционном стремлении взять под контроль расстановку сил в

Северной Америке, вместо того чтобы - как это в действительности случилось после 1865 года -

признать гегемонию Соединенных Штатов в этом полушарии и всячески попустительствовать

американским лидерам. Поскольку англо-американская солидарность имела ог-

117

Империи в общемировом контексте

ромное значение для победы демократии в двадцатой веке, возможность того, что она могла

подвергнуться риску долгосрочных последствий американской гражданской войны, сама по себе

представляет большое значение.

Две мировые войны

В 1917 И 1941 ГОДАХ ВМЕШАТЕЛЬСТВО АМЕРИКИ в мировые войны имело решающее

значение. Результат Первой мировой войны был в основном определен зимой 1916-1917 годов. К

этому времени война в известном смысле превратилась в соревнование - чей внутренний фронт

рухнет первым. Это соревнование проиграла Россия. Она распалась не вследствие военного

поражения, а потому что Февральская революция 1917 года привела как к коллапсу внутреннего

фронта, так и к падению дисциплины и разложению армии. Однако зимой 1916-1917 годов

германские лидеры еще не могли этого предполагать. Их больше беспокоило превосходство

союзников в живой силе и технике, а также растущее напряжение на внутренних фронтах

Германии и Австрии. Было решено, что предотвратить поражение можно, только быстро покончив

с Британией - сердцем вражеской коалиции. Единственным пригодным способом для этого

представлялась неограниченная подводная война, которая и была развязана, несмотря на почти

полную уверенность в том, что это заставит Соединенные Штаты выступить против Германии. По

иронии судьбы, это решение было принято буквально за несколько недель до того, как русская

революция начала процесс дезинтеграции в России, создав таким образом предпосылки для

победы Германии в Первой мировой войне.

Без России и без вмешательства Америки победа союзников над Германией была бы

невозможной. К зиме 1916 года союзники испытывали сильнейшие затруднения в

финансировании военных поставок из Соединенных Штатов - впрочем, историки расходятся во

мнениях, насколько тяжело было бы преодолеть эти затруднения [36]. Вступление Америки в

войну решило вопрос. Что еще важнее, без американского военного участия Франция и Англия

едва ли смогли бы нанести поражение

118

Часть первая. Империя

Германии на Западном фронте. Хотя справедливо, но менее вероятно и то, что даже с теми силами,

которые Германия могла бы перебросить с востока, ей не удалось бы нанести решительное

поражение западным союзникам. Но это не являлось необходимым условием победы в Первой

мировой войне. Для этого было вполне достаточно патовой ситуации на Западном фронте и

последствий дезинтеграции России на востоке. Такими последствиями был Брест-Литовский

мирный договор, заключенный в феврале 1918 года, германское доминирование в Восточной и

Центральной Европе и, как следствие, аккумуляция таких сил, которые автоматически превращали

Германию в сильнейшую империю на всем континенте.

Договор в Брест-Литовске закрепил распад Российской империи. Все российские приграничные

области - от Финляндии на севере до Закавказья на юге - были отделены от России, что неизбежно

означало их попадание в зависимость от Германии и под ее протекцию. Кроме того, независимой

стала Украина, а в 1914 году этот регион был ядром российского сельского хозяйства и там же

была сосредоточена большая часть металлургической и добывающей промышленности. С его

потерей, по крайней мере до тех пор, пока не были освоены Урал и Сибирь, Россия теряла

возможность оставаться сверхдержавой. После Брест-Литовска ее территория уменьшилась до

границ, с которых Петр I начал расширение России и сделал ее великой европейской державой -

другими словами, практически до границ 2000 года. К тому же революция истощила ее

экономические и людские ресурсы и страна была на пороге гражданской войны.

На протяжении всего двадцатого века Россия и Германия были, по крайней мере потенциально,

наиболее мощными государствами континентальной Европы. Только они обладали ресурсами,

которые обеспечивали им возможность доминировать над всем континентом. В качестве

союзников - как на коротком отрезке 1939-1941 годов - они были бы непобедимы. Падение одной

из них неизбежно вело к усилению другой. Британский ученый Холфорд Маккиндер

был среди

тех, кто первым это

Маккиндер Холфорд Джон (1861-1947) - выдающийся английский географ и геополитик, многолетний президент Британской

географической ассоциации.

119

Империи в общемировом контексте

осознал. В 1919 году он напоминал тем, кто не слишком хорошо разбирался в геополитике, что

государство, которое располагает ресурсами Северной Евразии и Восточной и Центральной Ев-

ропы, должно стать хозяином всего континента. Он понимал, что Брест-Литовск открыл такую

возможность для Германии и что без вмешательства Америки Британия и Франция ничем не могут

ответить на этот вызов. «Западная Европа должна взывать о помощи к Америке, поскольку сама

она не в состоянии повернуть вспять процесс, начатый на востоке... Если Германия предпочтет

оборонительную тактику на своей короткой границе с Францией и бросит основные силы на

Россию, формально мир может быть заключен. Но это будет мир под тенью германской

Восточной Европы, владеющей ее основным регионом (т. е. Северной Евразией). Недалекие

островитяне - британцы и американцы не почувствуют эту стратегическую опасность, пока не

станет слишком поздно» [37].

События 1916-1917 годов подтвердили роль случая даже в таких длительных процессах, как

расцвет и упадок империй, господство над континентами определенных государств, а также их

ценностей и идеологий. Если бы русская революция произошла на несколько недель раньше или

на те же несколько недель было бы почему-либо отложено решение о начале неограниченной

подводной войны, то даже Людендорф

411

уже засомневался бы, прежде чем прибегнуть к средству,

которое втянуло в войну Соединенные Штаты. Что еще важнее, решения, приведшие к

развязыванию подводной войны, сообщают нам кое-что фундаментальное о природе империи и

власти. Эти решения были иррациональными, необдуманными и нереалистичными. Они не были

соотнесены с теми политиче-

Людендорф Эрих (1865-1937) - немецкий военный и политический деятель, генерал пехоты. Являясь непосредственным

помощником генерала П. Гинденбурга, с августа 1916 года фактически руководил действиями всех вооруженных сил

Германии. В 1919 году стал лидером наиболее крайних контрреволюционных кругов. Тесно сблизившись с национал-

социалистами, в ноябре 1923 года возглавил вместе с А. Гитлером путч в Мюнхене. В 1924 году был избран депутатом

рейхстага от Национал-социалистской партии. Являлся сторонником доктрины неограниченной "Тотальной» войны.

120

Часть первая. Империя

скими, дипломатическими, военными, экономическими и даже психологическими факторами,

которые обусловили вовлечение Америки в войну. Кроме того, не были даже точно просчитаны

реальные шансы германских субмарин принести победу. Это решение было принято в основном

благодаря настроениям германской правящей элиты, преобладанию военных во властных

структурах, а также отсутствию личностей и институтов, способных координировать политику,

соизмерять цели и средства и балансировать между конфликтующими политическими, военными

и дипломатическими приоритетами и влияниями. То же самое можно сказать и о самом решении

развязать войну в 1914 году. Фактически германское правительство в течение двух десятилетий

перед войной допустило целый ряд подобных промахов. Политика, которая привела к

союзническим отношениям между Британией и Россией, была опасна для германской

безопасности, интересов и международного влияния. При попытке установить господство в

Европе такая политика совершенно очевидно была неосмотрительной.

Неспособность установить приоритеты, определить цели и координировать политику, безусловно,

была результатом ошибок конкретных людей, управлявших германским государством, но она

также коренилась в самом государственном устройстве. Из-за своего презрения к демократии и аб-

солютно неправильных представлений о ее враждебности своим интересам прусско-германская

элита не хотела и не могла согласиться с принципом народного суверенитета. Для нее единственно

законным был только исторический монархический принцип. Огромная власть была сосредото-

чена в руках прусского короля, который теперь являлся и германским императором. И только он

или его полномочный представитель, пользующийся безусловной поддержкой монарха, мог

заставить действовать совместно и слаженно германскую внешнюю, внутреннюю и военную

политику. При Вильгельме II никому не удавалось сделать это в стиле Бисмарка [38]. Это ни в

коем случае не являлось единственной причиной непредсказуемой и самоубийственной гер-

манской внешней политики. Увеличивающееся радикальное давление снизу затрудняло

проведение рациональной внешней политики значительно сильнее, чем это было во

121

Империи в общемировом контексте

времена Бисмарка. Но все-таки индивидуальная и институциональная слабость политической

верхушки была очень важна. Это лишний раз напоминает об очевидном, но иногда замалчиваемом

факте, что расцвет и упадок империи определяются не только ее могуществом. Каким бы сильным

ни было государство, оно все равно нуждается в лидерах и институтах, которые были бы в

состоянии проводить слаженную и реалистичную стратегию, соизмеряя цели государства с его

ресурсами, контролируя капризные и деструктивные внутренние влияния и используя

международное положение для укрепления своей державы.

Неудачи германской внешней политики 1900-1918 годов являются классическим результатом

упомянутых слабостей. Подобным же примером может служить Япония 1930-1941 годов. Японцы

позаимствовали схему государственного устройства у имперской Германии и получили вместе с

ней все присущие ей проблемы. Согласно этой схеме только император имел право

координировать внешнюю, внутреннюю и экономическую политику, армию и флот. Но в

правительстве японской императорской династии в отличие от Гогенцоллернов не было даже

грамотных чиновников, способных проводить реальную и эффективную политику. Как только

старейший государственный деятель («гэнро»

), унаследованный империей от девятнадцатого

века, отошел от дел, координировать политику стало некому. В 1930-х годах уже никто не был в

состоянии соизмерять цели со средствами и соотносить стратегию и дипломатию как между

собой, так и с реальным положением вещей на международной арене. В результате Япония

ввязалась в изнурительные войны, выиграть которые у нее было очень мало шансов.

Благодаря американскому вмешательству союзники выиграли Первую мировую войну.

Либеральные демократические

Гэнро - внеконституционный совещательный орган при императоре, состоявший из старейших политических деятелей

Японии. Звание «гэнро» присваивалось в первые десятилетия после 1868 года особо доверенным лицам. Гэнро давали

рекомендации императору по всем важнейшим политическим вопросам и относительно состава кабинета министров. Со

смертью последнего гэнро, Сайондзи, в 1940 году институт гэнро прекратил свое существование.

122

Часть первая. Империя

государства возникли почти повсюду в Европе и некоторое время процветали. Но европейский

порядок, созданный Версальским договором, имел мало шансов на долгое существование. После

ряда совпадающих обстоятельств и Германия, и Россия, хотя и сражавшиеся по разные стороны

фронта, оказались в лагере побежденных. Так их и воспринимал послевоенный мир. Мирный

договор не обсуждался с Германией, а был навязан ей. Признанная ответственной за развязывание

войны, она потеряла значительные территории и была обременена огромными репарациями.

Австрийским немцам, зажатым в куцем крошечном государстве, было отказано в объединении с

новой германской республикой на севере. Россия потеряла Финляндию и прибалтийские

государства, а также была вынуждена признать существование независимой прозападной Польши,

чьи границы далеко углубились в пределы Белоруссии и Украины. Впрочем, Советский Союз в

качестве первого коммунистического государства так или иначе должен был противостоять

существующему европейскому порядку. Тогда как ни германское общественное мнение, ни любое

из возможных германских правительств не считали версальские договоренности справедливыми

или долговременными.

Даже будучи поверженными, Германия и Россия оставались наиболее мощными европейскими

государствами, по крайней мере потенциально. И здесь очень важным было то, что Россия вскоре

вернула себе Украину. С поражением Германии закончился ее протекторат над западными

пограничными областями России, а без него в то вр^мя никакое украинское государство не могло

избежать включения в той или иной форме в состав Российской империи. Сама Германия была

разоружена, но не ослаблена до последней степени. Союзники не предприняли попыток отменить

результаты войны 1866-1871 годов и не разделили Германию на ряд небольших государств.

Территориальный раздел, с результатами которого были не согласны обе ведущие

континентальные державы, не мог долго оставаться в силе, хотя все имело шанс закончиться и не

так катастрофически, как это произошло в 1930-х годах. Территориальный передел был

неизбежен, а Гитлер - нет. В качестве основных причин выхода Гитлера на сцену следует

рассматривать экономическую депрессию 1930-х годов и ее ужасающие последствия

123

Империи в общемировом контексте

для легитимности как либеральной демократии, так и всего англо-американского варианта

капитализма.

При первом толчке Гитлера версальская система в Европе рухнула практически без

сопротивления. Принимая во внимание непримиримые разногласия по территориальным вопросам

в Центральной и Восточной Европе, любое соглашение в 1919 году имело бы множество врагов.

Те, кто выиграл в этом регионе от послевоенного договора - Польша, Чехословакия, Югославия и

Румыния, - были слишком слабы и разъединены, чтобы противостоять Германии. В областях

Восточной и Центральной Европы, управляемых ранее Романовыми, Габсбургами и Османской

империей, образовался вакуум власти, который немцы сумели легко заполнить.

Единственной силой, которая могла бы остановить этот процесс, были союзные великие державы,

ответственные за версальские соглашения и послевоенный европейский порядок. Но они или не

хотели, или были не в силах сделать это. Новый европейский порядок никогда не смог бы

возникнуть без американского вмешательства в европейские дела. Когда после 1919 года

Соединенные Штаты вернулись к своей изоляционистской политике, послевоенное

урегулирование лишилось одного из своих столпов. Из двух других великих держав-победи-

тельниц Британия (даже если не считать ее доминионы) была сильнее, чем Франция. Но Британии

предстояло защищать свою всемирную империю силами, которые - по отношению к силам ее

потенциальных врагов - были в 1930-х годах значительно меньше, чем полвека назад. Даже в

союзе с Францией ей было бы нелегко отбивать постоянные нападки Японии, Италии и Германии

на трех континентах. К тому же Британия всегда старалась избежать серьезных военных

обязательств перед европейским континентом. Отказ от этой традиции в 1914-1918 годах дорого

ей стоил, и она не была намерена повторять этот опыт. Британцы не чувствовали себя слишком

сильно связанными версальскими договоренностями в Восточной и Центральной Европе и

совершенно не стремились защищать его с оружием в руках. Они были готовы идти на любые

уступки за счет местного населения, чтобы получить согласие Германии на участие в этих

договоренностях. Сомнения относительно моральной стороны «версальской сделки» сочетались с

ужасом при мысли о возможном повторении битвы на Сом-

124

Часть первая. Империя

ме

и с повышенным интересом скорее к имперским, чем к европейским приоритетам и

обязательствам. В результате, когда Гитлер бросил свой вызов в сентябре 1939 года, британский вклад

в участие на Западном фронте был незначительным: две не слишком внушительные дивизии.

Французы были в одиночестве. Главное здесь то, что сама по себе Франция никогда не обладала

средствами для долгого поддержания версальского соглашения. В 1920-х годах в Европе немцев было

в два раза больше, чем французов. Германская промышленность была гораздо сильнее французской.

Даже до 1914 года Франция имела мало шансов в противостоянии с Германией, не говоря уже о союзе

Германии и Австрии. Во франко-российском альянсе 1894 года была своя логика. Революция в России

и ее последующая дезинтеграция в 1917 году были катастрофой для Франции и для европейского

баланса сил. Когда в 1930-х годах германская угроза снова стала актуальной, были сделаны

экспериментальные попытки воссоздать союз с Россией. Но cordon sanitaire

', созданный в 1919 году в

Восточной Европе из, как правило, антикоммунистических государств, затруднял интервенцию

Советского Союза непосредственно в Германию. Еще более серьезным препятствием служил

идеологический раскол между советским коммунизмом и англо-французским либеральным

капитализмом. Большая часть британской и французской общественности категорически отвергала

саму мысль об альянсе с коммунистической Россией. Несмотря на риторику эпохи Народного фронта

Лондон и Париж созна-

" Битва на Симме - наступательная операция англо-французских войск протио Г'.п^ед на реке СО.^:;Е (Северная Франция)

проводилась 1 июля - 13 но(з5рл 1916 года. Одно из самых кровопролитных сражений в мировой истории. За два месяца боев

англичане потеряли около 200 тысяч, французы - более 80 тысяч, а германцы - свыше 200 тысяч человек.

Cordon sanitaire (франц.) - санитарный кордон.

Народный фронт- политические организации, возникшие в 30-х годах и выступавшие против фашизма и войны, в защиту

экономических интересов трудящихся. Во Франции в 1936-1938, в Испании в 1936-1939, в Чили в 1938-1941 годах действовали

правительства народных фронтов. В годы Второй мировой войны в ряде стран были созданы национальные антифашистские

народные фронты.

125