Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

важны также экономика и культура. В конечном итоге сила и привлекательность имперской

культуры оказываются пропорциональны ее (империи) долговечности и влиянию. Имперские

идеологии не только привлекательны сами по себе, но и весьма существенны для выживания

империи. Взлеты и падения империй имеют много общего с историей идей, и сами империи

совершенно не похожи на их топорные материалистические описания. Понятие «империя» имеет

двухтысячелетнюю историю и восходит к латинскому слову imperium. И если столь древнее слово

и понятие обзавелось многими значениями и оттенками даже в английском, что же говорить о

других языках и культурах? Многие из этих значений в высшей степени противоречивы. Чтобы

размотать этот запутанный клубок, все эти значения должны быть выявлены и исследованы. И

самое главное, империи по определению являются государствами с разнообразным устройством и

формами правления. Попытка привести их взаимоотношения с провинциями и колониями к

какому-то общему знаменателю - весьма

От автора

опасное занятие. Чтобы обрести значительность, империя должна оставаться на плаву достаточно

долго, и в течение этого времени она всегда эволюционирует, а порой и меняется радикально.

Империя - это калейдоскоп, движущийся в пространстве и времени, а сравнивать калейдоскопы

всегда непросто, как, впрочем, и вообще заниматься сравнительной историей. А когда сюда

примешивается желание определить место России в международной системе государств, дело еще

больше усложняется. Моя весьма несовершенная методика примерно такова:

Сначала (часть первая, «Империя») я представляю общую концепцию империи и описываю

международную ситуацию, в которой приходилось существовать России. Во второй части

(«Империи») я рассматриваю некоторые особенности взлета и падения трех империй -

Британской, Османской и империи Габсбургов. Третья часть («Россия») посвящена изучению Рос-

сийской империи - от ее истоков в шестнадцатом веке до крушения в 1917 году - и наследующей

ей советской империи. Четвертая часть («После империи») сравнивает результаты развала

советской империи с более ранним опытом Османской и Британской империй и империи

Габсбургов.

В первых двух главах первой части я рассматриваю значения слова «империя» и то, как они

менялись на протяжении тысячелетий, путешествуя в языках и культурах. Для понимания

империй чрезвычайно важно хорошо себе представлять все политические оттенки и коннотации

этого слова, богатство его исторического содержания. Одной из задач этой главы было желание

предупредить излишне доверчивого читателя о множестве тайных ловушек, которые таит это

слово. Другая -показать, наскол; ко сама тем;, империи богаче, чем это представляется в расхожих

современных рассуждениях об империализме. Причем в этой главе я вовсе не стремился раз и

навсегда прояснить и определить понятие «империя» - совсем наоборот. Не пытаясь выработать

единственное, догматическое, всеобъемлющее определение, которое подошло бы ко всем

империям, я хотел здесь показать, какими разнообразными, противоречивыми и существенными

могут быть значения этого слова.

Вторая глава содержит несколько ключевых моментов. В ее первом разделе проводятся параллели

между древнеримской и

От автора

китайской империями. Там же, выявляя основные источники могущества империи [1]*

(геополитические, демографические, военные, политические, экономические и культурно-

идеологические), я пытаюсь объяснить, почему в Китае и в дальнейшем продолжала доминировать

традиция имперского универсализма, в то время как после крушения Римской империи Европа

распалась на множество властных центров, вокруг которых позже образовались суверенные и

даже национальные государства. Целью этого раздела является ознакомление читателя с

основными аспектами империи (т. е. прямым и косвенным правлением, аристократической и

бюрократической империей, ролью культуры и ассимиляции), к которым я буду еще не раз

возвращаться, говоря о причинах взлетов и падений империй.

Объясняя природу европейской государственной системы, начало второй главы представляет

исторический контекст, в котором существовало русское государство, что всегда было

архиважным для России, поскольку расцвет и угасание русской и советской империй в

значительной степени определялись геополитическими условиями, изменениями в европейской (а

позднее мировой) системе государств, а также силой или слабостью врагов России. Этим вопросам

посвящена большая часть второй главы - все ее центральные разделы. Здесь я пытаюсь показать

источники могущества основных европейских государств, их основные проблемы в промежутке

между семнадцатым и двадцатым веками и соотношения между главными силовыми центрами

Европы. За это время источники могущества государств и баланс составляющих его аспектов

(военного, экономического, идеологического) не раз изменялись - от доиндустриальной эпохи к

индустриальной, и позже, в конце двадцатого века, - в эпоху компьютеров и микрочипов. Что

имело серьезные последствия для русской и советской империй как само по себе, так и в связи с

изменением соотношения сил между соперниками России.

В заключительном разделе второй главы я говорю о нынешней расстановке сил, рассматривая ряд

государств с «импер-

* В квадратных скобках - ссылки на примечания автора, размещенные в конце книги.

ской» точки зрения. Одна из целей этого - увидеть, как меняются источники могущества в

современном мире. Другая - оценить силу и слабость «нового мирового порядка» под гегемонией

Соединенных Штатов. Будущее России будет в огромной степени зависеть от природы и

стабильности мирового порядка, если иметь в виду прежде всего те выгоды, неудобства и ис-

кушения, которые он будет предлагать слабой и потерпевшей крах России. Но заключительный

раздел второй главы имеет и другую задачу, связывающую его с первой главой и основной

мыслью всей книги. В глазах западноевропейцев и американцев империя выглядит одиозно. Она

изжила себя, она безнравственна и обречена. Крах династических империй в 1917-1918 годах,

распад европейских колониальных империй, а затем и развал Советского Союза открыли дорогу

национальным государствам и подписали смертный приговор империям. Но на самом деле все не

так просто. Национальное государство - это историческое возмездие империи - теперь тоже

испытывает огромные трудности. Что лишний раз подчеркивают появление идей

мультикультурализма и глобализации, возникновение Евросоюза. В то же время три крупнейших

азиатских национальных государства - Индия, Индонезия и Китай, - не являясь империями, имеют

много «имперских» признаков и сталкиваются со многими «имперскими» проблемами. И поэтому

одна из задач этого раздела - подчеркнуть, что история империи и международных отношений

двадцатого века не просто моралите со счастливым концом, где порочная империя повергается во

прах демократическим национальным государством, носителем прогресса.

Во второй части («Империи») начинается систематическое сравнение империй. Рассматриваются

три главных соперника царской России: Британская, Австрийская и Османская империи. Они

были совсем не похожи на Россию, как, впрочем, и друг на друга. Они различались по своей

относительной мощи и по соотношению факторов (военных, политических, экономических,

географических, демографических, культурных и идеологических), на которых зиждется

имперское могущество. Они различались также своими культурными и политическими

традициями, количеством и уровнем развития подвластных народов и рядом других важных

признаков. В девятнадцатом веке Британия была центром мировой индустриальной мощи,

От автора

османское государство постепенно отодвигалось на задворки Европы, а Австрия, подобно России,

была гибридом, с одной стороны тяготея к капитализму, а с другой - оставаясь военной,

династической и преимущественно сельскохозяйственной монархией, основанной на вполне

традиционных имперских принципах. Таким образом, эти три державы предлагают очень

широкий диапазон разновидностей империи, которые можно проследить и на примере России. И

это становится еще более наглядным, если учесть, что эти государства были соперниками России

на одном и том же историческом отрезке времени и в рамках одной и той же международной

системы.

Шестая глава третьей части («Россия») посвящена имперской геополитике в Северной Евразии и

значению периферийной позиции России в европейской и мировой экономике. В ней также

говорится об очень разных типах имперской политики, которую Россия проводила в своих

приграничных областях. Глава седьмая исследует основы российской государственности и

самодержавия, сформировавшиеся в шестнадцатом веке, и то, каким образом из них в дальнейшем

развилась Российская империя. О ее расцвете и паде:ши подробно говорится в восьмой главе.

Главным образом в ней рассказывается о тех специфических и часто уникальных приемах, с

помощью которых российские правители решали единые для всех империй проблемы, описанные

во второй главе. Глава девятая ни в коем случае не является общей историей Советского Союза

или даже просто рассказом о советской империи. В ней преимущественно проводятся параллели

между Советским Союзом и царской Россией, а также Британской, Османской и Австрийской

империями с цеттью выделить некоторые специфические особенности советского режима. Глава о

Советском Союзе также призвана связать воедино проблематику предыдущих глав и, в частности,

показать, каким образом советской империи удалось соединить собственные уникальные черты с

элементами, очень знакомыми историкам как современных морских империй, так и некоторых

великих империй античности и ислама.

Четвертая часть («После империи») состоит только из одной, но очень длинной главы. Сначала

речь в ней идет о том, что осталось от Британской, Османской и Австрийской империй в

двадцатом веке, и о последствиях распада империй для их бывших колоний, для самой

метрополии и для международ-

От автора

ного порядка в целом, а потом проводится гораздо более детальный сравнительный анализ

последствий развала Советского Союза для Северной Евразии.

История империй слишком важна, чтобы быть бесполезной. Взлеты и падения империй в большой

степени определяют основные ценности и идеологии своих эпох. Изучение империй может многое

нам сказать о природе современного мироустройства, его этическом и политическом базисе, о

направлении, в котором оно может развиваться. Подходить к изучению империй необходимо

максимально разносторонне, объективно и заинтересованно. И ни в коем случае не безразлично -

безразличие здесь сродни равнодушию к судьбе человечества. Суждения неминуемо подвергаются

влиянию личности пишущего и преобладающих ценностей его времени. Потомок раба из Вест-

Индии может относиться к Британской империи совсем не так, как европеец, освобожденный от

нацистского ига британской армией и армиями других империй. Можно безоговорочно осуждать

жесточайшие преступления сталинского режима, но наивно предполагать, что история не

смягчила бы это осуждение, если бы он выдержал испытание временем и привел бы в конце

концов к высокому уровню жизни, хоть к каким-то личным свободам для населения или

установлению советской власти во всем мире. В этой книге я делал все от меня зависящее, чтобы

быть объективным и представить по возможности все аспекты вопроса. Я также старался не

зарываться слишком глубоко в модные нынче научные споры об империях.

Нарратив сегодня снова популярен среди историков. Мы все зачастую занимаемся не только (и не

столько) установлением истины, сколько рассказыванием историй о том, что люди думают о

самих себе, "возможно, поэтому я заслуживаю снисхождения за то, что в моем описании истории

империй можно отчасти разглядеть связь с историей моей семьи. Как заметил однажды мой брат в

предисловии к одной из своих книг, свою историю мы должны писать сами, иначе это сделает кто-

то другой, причем недоброжелательно и неточно. И, пожалуй, здесь самое время немного

рассказать о жизни трех людей, которым посвящена эта книга, - детей империи и ее жертв.

Хотя на первый взгляд брат моего деда князь Анатоль Ливен мало похож на жертву чего бы то ни

было. Сын камергера двора Александра II, крупный землевладелец, он принадлежал к

От автора

верхушке аристократического общества царской России-: Он командовал эскадроном

кавалергардов в российской императорской гвардии. С конца восемнадцатого века, когда его

прабабушка была близкой подругой императрицы Марии Федоровны, жены Павла I, и

воспитательницей ее детей, Ливены были очень близки к семье Романовых. Несмотря на то что по

матери (предположительно) Анатоль Ливен происходил от Петра I, он не был ни этническим

русским, ни православным, хотя по своим культурным и политическим предпочтениям был более

русским и петербуржцем, чем подавляющее большинство помещиков-дворян из балтийских

немцев, откуда происходила его семья. И до 1750 года Ливены на протяжении многих веков явля-

лись довольно типичными представителями немецкой военной аристократии, которая

доминировала на большей части побережья Балтийского моря от Дании до Эстонии.

Но по семейным преданиям сам род все-таки не был немецким и вел свое начало от некоего

ливонского старшины, который сотрудничал с вторгшимися немецкими рыцарями и обратился в

христианство в конце двенадцатого века. Отец Анатоля Ливена сделал рыцарский жест - выкупил

землю, где жил его далекий предок, и выстроил прекрасный замок, откуда открывается вос-

хитительный вид на романтический ландшафт, долину, реку и лес. Трудно сказать, насколько

правдива семейная легенда о происхождении рода Ливенов, но она во многом сформировала лич-

ность Анатоля Ливена и оказала влияние на его поведение в русско-немецко-латышских

конфликтах, сотрясавших его родину на протяжении всей его жизни - жизни, в которой старый

династический и аристократический мир был уже заполнен отголосками коммунизма и

национализма. Он был храбрым кавалеристом и заслужил награды во время Первой мировой

войны, а потом командовал корпусом в армии Юденича и был тяжело ранен в боях за единую,

великую и неделимую Россию - главную цель Белого движения. Впоследствии он отказался

использовать свое влияние для борьбы с переходом власти в республиканской Латвии к

латышскому большинству, хотя это неминуемо обрекало его семью не только на потерю

традиционно влиятельных позиций, но и на существенный материальный ущерб.

В Ирландии девятнадцатого века семья моей матери - гэльские католики, из которых выдвинулись

два верховных королевских судьи, - отчасти повторила двусмысленную позицию

От автора

Ливенов по отношению к империи, хотя и располагалась на одну ступень ниже на социальной

лестнице - там, где пересекались нетитулованное мелкопоместное дворянство и верхушка

среднего класса.

Отец моей матери был судьей в британской Индии и по состоянию здоровья ушел в отставку

довольно молодым. Служба отца, безусловно, оказала влияние на «британское» самосознание ма-

тери, которое только укрепилось после того, как во время Второй мировой войны она побывала

водителем санитарного автомобиля сначала в 1939-1940 годах во второй французской армии гене-

рала Хантцигера

под Седаном, а потом в восьмой британской армии в Северной Африке. Но в ее

семье с этим делом все было далеко не так однозначно. Еще в Индии моя мать получила очень

хорошее домашнее образование, но ей никогда не преподавали ни английскую, ни ирландскую

историю, поскольку это вызывало ссоры между ее верноподданным дядей и теткой-республикан-

кой. Вместо этого она изучала историю Китая и Византии, а также французский, немецкий и

итальянский языки. Вернувшись в Англию, она провела два последних школьных года в

монастырской школе Кембриджа, а следующие четыре года - в великих католических столицах: по

году в Риме и Вене и два года в Париже, где у семьи были давние связи (другая великая

католическая столица, Мадрид, в 1930-х годах не могла рассматриваться в качестве варианта). В

памяти французов еще сохранились воспоминания о том, как гэльские ирландцы с честью

служили в войсках королевской и католической Франции.

Самой интересной из всех, но и наиболее трагичной, является история семьи моего прадеда,

единственного представителя среднего класса, успешного шотландского адвоката в

поздневиктори-анской Индии. Двое, га е

с детей, ГЛарджори и Томас Кеннеди, фигурируют в

посвящении этой книги. Их отец, Прингл Кеннеди, после смерти первой жены женился на

индианке, что по тем временам требовало известной личной и гражданской храбрости. Марджори

и Томас были детьми от этого второго брака. В1908 году их мать и одна из их сводных сестер

были убиты индийскими националистами, которые бросили бомбу в их экипаж, приняв его за ка-

Хантцигер Шарль-Леон-Клеман (1880-1941) - французский генерал, впоследствии военный министр вишистского

правительства.

От автора

рету непопулярного британского служащего. Ни в одной британской или индийской книге по

истории, которые я когда-либо читал, не упомянуто о том, что в этом инциденте - единственном

политическом убийстве белых женщин, произошедшем в Индии между восстанием 1857 года и

концом британского владычества, -одна из жертв была индианкой. Томас Кеннеди, лейтенант

Королевской артиллерии, погиб под Ипром в 1915 году в возрасте девятнадцати лет. Его сестра

Марджори дожила до девяноста лет, долгое время работала на Арнольда Тойнби

и была

женщиной исключительной храбрости и ума. Ее не могли сломить ни семейная трагедия, ни то,

что ей, полукровке, пришлось жить в мире, насквозь пропитанном расовыми предрассудками.

Будучи слишком гордым человеком, чтобы считать себя жертвой, она в полной мере является

дочерью Британской империи.

Однажды я поехал забрать Марджори с какого-то натовского приема в большом лондонском

отеле. Войдя в зал, я сразу заметил ее на другом конце и с некоторым беспокойством смотрел, как

она пробирается к подруге через толпу, буквально протискиваясь между Эдвардом Хитом

(тогда

уже не премьер-министром) и лордом Каррингтоном

'. Мое беспокойство за эту

Тойнби Арнольд Джозеф (1889-1975) - английский историк. В 1919-1924 годах был профессором византиноведения,

греческого языка, литературы и истории Лондонского университета, с 1925 года до своей отставки в 1955 году - научным

руководителем Королевского института международных отношений и научным сотрудником Лондонского университета. Во

время Второй мировой войны -директор научного отдела министерства иностранных дел Великобритании. Б 1956 году стал

кавалером ордеча Кавалеров почета.

" Хит Эдвард (1916-2005) - экс-премьер и лидер Консервативной партии Великобритании. С 1970 по 1974 год он был на посту

премьер-министра правительства во главе с Консервативной партией, которое распустилось в феврале 1974 года. За время

пребывания Э. Хита на посту главы правительства страны Великобритания вступила в Европейское экономическое сообщество

и отправила войска в Северную Ирландию. В 2001 году Э. Хит ушел из большой политики.

Каррингтон Питер Александр Руперт (р. 1919) - лорд, британский консервативный политик, министр иностранных дел (1979-

1982), генеральный секретарь НАТО (1984-1988).

От автора

щекотливую ситуацию только усилилось, когда я еще издалека увидел, что ее элегантное платье,

подаренное ей когда-то моей матерью, было надето задом наперед. Когда я подошел, Марджори,

как обычно, не обратила на меня никакого внимания, будучи с головой погружена в разговор со

своей собеседницей, которая мне, самонадеянному молодому человеку, показалась скромной и

немногословной домохозяйкой. Скромность и самоотречение - это подкупающие черты англичан

старого покроя... Позже я узнал, что во время войны эта скромная домохозяйка была заброшена на

парашюте во Францию и два года воевала в Сопротивлении. Сама Марджори была из этой же по-

роды. Когда переезжал ее давний друг и сосед, он спросил ее, что из его вещей она хотела бы

оставить себе на память. В старом добром колониальном духе 85-летняя Марджори попросила

оставить ей трамбовку, чтобы она могла управляться с корнями деревьев в своем саду.

Я оставляю читателю решать, какое влияние оказала моя смешанная наследственность на

суждения, выдвинутые в этой книге. Со своей стороны, я признаюсь как в наследственном и

пристрастном интересе к истории империй, так и в глубокой антипатии к научной моде и борьбе

научных лагерей, которые порой мешали мне его проявлять.

Благодарности

В СОЗДАНИИ ЭТОЙ КНИГИ мне помогало много людей и организаций. Британская академия и

Фонд Нуффилда предоставили стипендии, годовую стипендию также присудил Совет по

экономическим и социальным изысканиям, хотя в конце концов я не смог ею воспользоваться. Я

глубоко признателен этим трем организациям. Мои издатели, Грант Макинтайр и Цунео Тагучи,

терпеливо ждали окончания работы, которая с каждым месяцем становилась все масштабнее и

объемнее. Редактору Энтони Буду пришлось управляться с пожеланиями читателей,

поступающими в самый разгар подготовки рукописи к изданию, когда оставалось только десять

месяцев до контрольного срока публикации. Я крайне признателен ему за это.

По моей просьбе несколько человек прочитало рукопись книги. Я в большом долгу перед

профессором Кристофером Бейли с исторического факультета Кембриджского университета и

перед профессором Джеффри Хоскингом из исторического департамента Школы по изучению

славянской и Восточной Европы (Лондонский университет). Мой брат Анатолий Ливен прочел

большую часть рукописи, будучи сам непомерно загружен работой. Мои коллеги, доктор Джеймс

Хьюз и доктор Гвендолин Сейс внимательно прочитали последний раздел и исправили ряд

ошибок. Я также весьма признателен этим людям. В течение двух лет я вел магистерский курс по

империям в Лондонской школе экономики вместе с доктором Кристофером Бинсом, от которого

почерпнул массу сведений, главным образом о Римской империи. Профессор Михаэль Лейфер из

этой же школы (департамент международных отношений) дал мне много ценных советов

касательно индонезийской истории и

3 ,3 Благодарности

политики. Я также признателен обветшалому Британскому обществу исследователей России и

бывшего Советского Союза. При невероятной загруженности моих коллег их умение сочетать

конструктивную критику и доброжелательность с сочувственным отчаянием при виде

хаотических блужданий во тьме озабоченного империалиста вызывает уважение и восхищение.

Во время сбора материала для книги мне пришлось заниматься предметами, о которых я не

вспоминал со студенческой или даже со школьной скамьи, и я понял, как мне с самого начала

везло с учителями истории. Десмонд Грегори из Даунсай-да заронил во мне интерес к истории

американской Гражданской войны. По этой и многим другим причинам я в неоплатном долгу

перед ним. Часто вспоминал я о семинарах по американской истории доктора Джонатана

Стейнберга из Кембриджа, о семестрах, посвященных британской истории, профессора Генри

Пеллинга и доктора Нила Мак-Кендрика, о лекциях по новейшей европейской истории

профессоров Саймона Шама и Нормана Стоуна. Все мои научные изыскания, независимо от их

ценности, связаны с именами научного руководителя моей докторской диссертации профессора

Хью Сетон-Уотсо-на и моих бывших коллег по Лондонской школе экономики профессоров

Леонарда Шапиро и Питера Редауэя. Питеру Ре-дауэю, единственному из них, кто еще жив,

принадлежит уникальное достижение в нашей профессии: он, кажется, ни разу не ошибся как в

вопросах, касающихся уязвимости советского режима, так и в вопросах, касающихся морального и

политического банкротства правления Ельцина.

Мои студенты также были большой поддержкой в работе над этой книгой. Кому-то может

показаться, что пятьдесят с лишним аспирантов одновременно - это все-таки чересчур, но, что ни

говори, читать историю России и сравнительную историю империй заинтересованным и

интеллигентным студентам многонациональной Лондонской школы - большая удача. Дружбу и

поддержку моих докторантов, многие из которых уже разлетелись из гнезда и теперь занимают

серьезные посты в научном мире, трудно переоценить. Перечислить здесь всех не представляется

возможным, но вот те, кто занимался предметами, наиболее близкими теме этой книги: Филипп

Бубайер, Элиза Чейт, Салли Каммингс, Марк Галеотти, Михаэль Хьюз,

Благодарности

Николь Джексон, Дежан Йович, Размик Паноссян, Гудрун Перс-сон, Жанд Шакиби, Каролина

Вандиль, Эндрю Уилсон.

Аннотирование книги такого масштаба - весьма трудное дело. Попытка указать источники всех

упоминающихся в ней фактов, мыслей и интерпретаций привела бы к сотням страниц примечаний

и комментариев, причем в некоторых из них пришлось бы вдаваться в детальные разборы весьма

специфических научных проблем. Поэтому я решил аннотировать только прямые цитаты,

основные статистические данные и те случаи, когда признаюсь в заимствовании какой-то

конкретной идеи у другого ученого. Моя беспорядочная и короткая библиография содержит лишь

немногие из тех трудов, на которые я опирался в своей работе. Приношу глубокую

признательность авторам, упомянутым в библиографии, и столь же глубокие извинения авторам,

чьи имена непреднамеренно упущены.

За время работы над этой книгой я с неизменным удовольствием сотрудничал с четырьмя

работящими и добросовестными главами научных департаментов, много сделавшими для

поощрения серьезных научных исследований. В любом сегодняшнем британском университете

пост главы департамента -это убогая и неблагодарная должность. Я невероятно признателен

Брайану Барри и Алану Битти, сумевшим по мере сил адаптировать к современным реалиям

британской науки департамент государственного управления в Лондонской школе экономики,

Кристоферу Худу, эффективнейшему, справедливейшему и добросовестнейшему конвейеру

из

всех, кого я встречал. А мой нынешний конвейер Брендан О'Лири впервые за двадцать лет моей

карьеры в Лондонской школе убедил меня, что именно такой одиозный историк, как я, должен

заниматься сравнительной историей я именно в департаменте правительства. Огромное спасибо

ему за это.

И последние (разумеется, по порядку, а не по значению) благодарности моей семье. Сыну Макси,

который пострадал больше всех от моего неумеренного пристрастия к империям. Потрясенный до

глубины души падением Берлинской стены, освобождением и возрождением Центральной

Европы, я на-

Должность в английских научных учреждениях, что-то вроде ученого секретаря.

Благодарности

звал его Максимиллианом Леопольдом

. Он сумел выжить с этим именем, а его книги и фильмы о

межгалактических империях иной раз заставляют меня взглянуть с новых позиций на предмет

моих изысканий. Дочери Алеке, которой приходилось терпеть вечно усталого и порой излишне

нервного отца, пытающегося совладать одновременно с империями и самим собой. Жене Микико,

ведущей суматошную жизнь банкира по инвестициям и имеющей мужа, который вскакивает в

любое время ночи, чтобы поболтать о Наполеоне и древних китайских императорах. Нашему дому

высоко в горах Японии, лицом к Фудзи, а спиной - к Тихому океану. Это славное место, откуда

хорошо смотреть на империю (Россию), а порой и на мир современной британской науки.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИМПЕРИЯ

Популярные династические имена семейства Габсбургов.

Глава 1

Империя:

слово и его значения

Ловушки - политические и культурные

ЗА ПРОШЕДШИЕ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ для людей в разных странах и в разные времена слово

«империя» означало самые разные вещи. Более того, часто оно имело разный смысл для людей,

живущих в одной и той же стране и в одно и то же время. Что же касается государственных

деятелей и политических мыслителей, то, пользуясь неясностью термина, они во все времена

употребляли его в самых различных контекстах и в самых разнообразных значениях.

Использование термина «империя» часто носило полемический характер, и это сильно осложняет

нашу задачу. Назвать какое-либо государство империей означало мгновенно навесить на него

ярлык, причем как в отрицательном, так и в положительном смысле. Во время холодной войны

Советский Союз объявлял слоих противников империалистами. Они ответили тем, что заклеймили

Советский Союз «империей зла». Ученые, обсуждавшие этот термин, оказались таким образом

втянутыми в политическую полемику в рамках идеологической и геополитической борьбы,

шедшей в послевоенные десятилетия практически во всем мире. И хотя предмет этой полемики и

ее специфический контекст представлялись беспрецедентными, политизированные прения вокруг

значения и правомерности понятия «империя» были отнюдь не новы. Еще в политических

диспутах восемнадцатого века об империи (хотя в то время она часто называлась иначе) много

спо-

Империя: слово и его значения

рили с использованием терминов, не совсем незнакомых участникам нынешних дискуссий об

империализме. А в средневековой Европе папы и императоры яростно враждовали по поводу

разных концепций империи, трактующих вопросы лидерства в западном христианском мире и

приоритета светской или церковной власти.

По контрасту с концом двадцатого и (не так однозначно) восемнадцатым веком в средневековой

Европе понятие «империя» было вполне позитивным. Оно ассоциировалось с религиозным

(христианским) единством, стабильностью и законностью в отношениях государей и их

подданных. Точно так же в конце девятнадцатого и начале двадцатого века большинством

европейцев (за исключением некоторых угнетенных народов) понятие «империя» воспринималось

одобрительно. В эпоху, когда пропасть между слабыми и сильными государствами представлялась

непреодолимой и слабые казались обреченными на маргинальность и угасание, оно подразумевало

мощь и уверенность в своих силах. Империи были локомотивом прогресса и цивилизации, неся

отсталым «малым народам» дары «западных» ценностей и технологий. Будущий мир виделся

сквозь призму культуры и истории имперских народов.

В следующем столетии «империя» снова стала ругательным словом. Воплощая навязанную извне

авторитарную форму правления, это понятие лоб в лоб сталкивается с понятием демократии -

доминирующей идеологии современного мира. Преобладание западной политики, экономики и

культуры в третьем мире вызывает ярость не только у его образованных представителей, но и

среди западной интеллигенции, которая ощущает себя жертвой давления классовых, сексуальных

и ценностных систем, определяющих два последних столетия облик европейской и

североамериканской цивилизаций.

Сам факт имперского статуса приводил к важным политическим последствиям, что хорошо видно

на примере Британии и Франции. Как и полагается, эти метрополии обладали заморскими

колониями, но британское и французское национальные государства были юридически

обособлены от своих периферийных империй. Однако имелось два серьезных исключения -

Ирландия и Алжир, которые юридически входили в состав самих метрополий.

Часть первая. Империя

Из-за того, что в 1801 году Ирландия стала частью Соединенного Королевства, историки

Британской империи обычно выпускают ее из вида. Хотя еще в шестнадцатом веке именно в

Ирландии были заложены основные принципы британского имперского правления. Они

подразумевают идеологию циви-лизационной миссии - глубокое (и, как правило, пренебре-

жительное) чувство культурного превосходства над аборигенами, а также доктрину terra nullius

предполагающую, что земля (и как следствие другие экономические ресурсы), которую плохо

обрабатывают отсталые местные жители, может быть законно экспроприирована более сильным и

развитым захватчиком. Несмотря на то что сейчас историки стали уделять много внимания

Ирландии восемнадцатого века в колониальном или североатлантическом контексте (другими сло-

вами, рассматривая ее как часть империи - наряду с североамериканскими колониями, Вест-

Индией и Шотландией), в работах, посвященных Британии после 1801 года, такие сравнения

понемногу исчезают. В девятнадцатом веке британцы перестали рассматривать Ирландию как

колонию, и точно так же поступили историки.

В Британии конца девятнадцатого - начала двадцатого века это различие играло огромную роль.

Уже в 1860-х годах Лондон безоговорочно признал право белых доминионов на самоуправление и

предоставил им право самим определять свое политическое будущее. В 1870 году заявление

бывшего премьер-министра графа Расселла

: «Если большинство в любой из зависящих от нас

территорий в лице своих представителей проголосует за отделение, не будет предпринято никаких

попыток, чтобы удержать их. Ошибки, совершенные Греквилеы, Тауншендом и лордом Нор-

Terra nullius (лат.) - ничейная территория; область, не подпадающая под сюзеренитет какого-либо государства. Как отмечал

еще Гуго Гро-ций (1583-1645), «ничья земля» приравнивается к территории противника по праву вести на ней военные

действия.

Рассел Джон (1792-1878) - граф, премьер-министр Великобритании в 1846-1852 и 1865-1866 годах, лидер вигов. Проводил

репрессии против чартистов и революционного крыла ирландского освободительного движения.

Империя: слово и его значения

том

', не повторятся» [1] выглядело трюизмом. Но это никоим образом не относилось к Ирландии.

Даже сорок лет спустя идея независимости Ирландии оказалась настолько неприемлемой для

Лондона, что во избежание этого большая часть британской элиты была готова на существенные

изменения в британской конституции и даже на гражданскую войну. Так что вопрос статуса

Ирландии (отличного от белых доминионов) был далеко не только терминологическим. Хотя

именно этот статус удерживал Ирландию внутри империи и формировал общественное мнение по

ирландскому вопросу, В похожей ситуации оказался Алжир: для тех, кто считал его французской

колонией, идея независимости Алжира выглядела естественной и неизбежной частью процесса

деколонизации, а для тех, кто считал его французской провинцией, - посягательством на свя-

щенную территориальную целостность Франции.

Но, пожалуй, нигде и никогда вопрос позитивного или негативного отношения к империи не стоял

так остро и не был столь противоречив, как в современной России. Для того чтобы осознать свои

новые цели и задачи, посткоммунистической России необходимо определить свое отношение к

царскому и советскому прошлому. Но назвать Советский Союз империей - для большинства

русских, воспитанных в марксистско-ленинском простодушии, значило бы безоговорочно осудить

его, выбросить на свалку истории и признать бессмысленной, даже безнравственной жизнь всего

старшего поколения россиян. Если Советский Союз был империей, он не только был незаконен -

ему просто не должно быть места в современном мире. В нынешней всемирной «большой

деревне», где рынки открыты, а идеи свободно пересекают границы благодаря Интернету, любая

попытка восстановления империи будет реакционным и бесполезным дон-

По всей видимости, имеются в виду: Джордж Гренвиль - премьер-министр Великобритании в 1763-1765 годах; Чарльз

Тауншенд (1700-1764) -лорд-казначей британского правительства, который предложил снизить налоги в Англии за счет

усиленного сбора пошлин с американских торговцев, ужесточить таможенный контроль и одновременно ввести налоги на

доставку в колонии бумаги, стекла, свинца, красок и чая; лорд Фредерик Норт (1732-1792) - премьер-министр Великобритании

в 1770-1782 годах.

Часть первая. Империя

кихотством. С другой же стороны, если считать Советский Союз не империей, а единым

наднациональным пространством, сильным своей идеологической и экономической общностью,

то его разрушение было, конечно, ошибкой и, возможно, преступлением, а стремление возродить

его частично или даже целиком не обязательно является безнравственным или безнадежным. И

поскольку большая часть российского населения до сих пор еще не приняла постсоветский

порядок и определенно не примет, по крайней мере в течение жизни нынешнего поколения,

вопрос отношения к империи остается для России архиважным и политически спорным.

В 1902 году английский ученый Дж.А. Хобсон

начал свою книгу об империализме с попытки

дать определение этому понятию. Он утверждал, что «когда значения меняются так быстро и так

неуловимо, не только следуя за развитием мысли, но и зачастую становясь жертвой

искусственных манипуляций дельцов от политики, преследующих цель затемнить, расширить или

исказить эти значения, не приходится ожидать строгости в определениях, свойственной точным

наукам» [2]. Понятие «империя» гораздо старше, шире и сложней, чем понятие «империализм». И

чтобы эта книга не утратила четкость структуры и ясность аргументации, читателю необходимо

различать многообразные и постоянно эволюционирующие значения понятия «империя»,

разобраться, в каких контекстах оно употребляется.

Проще всего признать право государства называть себя так, как ему заблагорассудится.

Государство Бокассы

было империей, потому что он так захотел. Советский Союз не был импе-

рией, потому что его правители решительно отвергали этот термин. Ко такой подход не слишком

перспективен.

Гораздо интересней проследить, какие образы и оценки слово «империя» вызывает в обычном (то

есть не академическом) англоговорящем мире. У старшего поколения британцев «им-

Дж. А. Хобсон - английский историк и политолог начала XX века, один из основателей доктрины «нового либерализма».

Бокасса Жан Бедель (1921-1996) - с 1966 по 1977 год президент Центрально-Африканской Республики. В 1977 году объявил

себя императором. Большой друг Л.И. Брежнева и один самых жестоких и кровожадных диктаторов в истории человечества.

Империя: слово и его значения

перия» прежде всего ассоциируется с конкретным государством - Британской империей. Оно

вызывает ностальгические воспоминания о том времени, когда британцы были самой сильной и

цивилизованной нацией, которой завидовал весь мир, и оживляет родственные и дружеские

чувства к многочисленной родне и друзьям за океанами. Кроме того, в памяти встают

воспоминания о том, как в 1940 году одинокой, героической и беззащитной Британии пришли на

помощь отряды добровольцев со всех концов империи. В современной Британии до сих пор еще

живы отголоски былого могущества - от сети индийских ресторанов «Колониальные сказки» до

тяжелой на подъем монархии, соглашающейся со своим съежившимся постимперским статусом

куда медленней, чем народ, который она символизирует и представляет.

Для молодого поколения даже в Британии, не говоря уже о Северной Америке, слово «империя»

имеет совсем другие оттенки, уходящие корнями в межгалактические войны и научную

фантастику. Детские книги и видеофильмы (особенно в Северной Америке) предлагают

преимущественно современную трактовку этого понятия. Их герои борются, чтобы освободиться

от владычества «империй зла», чье авторитарное правление зиждется на коварстве и

безжалостном применении силы, чья алчность не знает границ, чьи должностные лица выглядят,

как космические варианты нацистских штурмовиков, чьи лидеры похожи на английских

колониальных правителей или прусских аристократов. Авторы книг и видеофильмов, которые

расширяют детское воображение, отсыпая читателей в отдаленное межгалактическое будущее,

довольно ловко подбирают имена для своих персонажей из почти столь же отдаленного

имперского прошлого. Так, Саргон I, правитель древнего Аккада

и, возможно, первый император

на земле, теперь возрожден в межгалактическом облике. Подобные образы формируют мнения не

только широкой публики, но и некоторых по-

'' Саргон I - царь Шумера и Аккада, правивший в 2568-2513 годах до н. э. Создал государство, простиравшееся от Персидского

залива до Средиземного моря, и стал основателем Аккадской династии, просуществовавшей до 2470 года до н. э. «Саргона» -

международный клуб по распространению компьютерных и ролевых игр.

Часть первая. Империя

литических деятелей. Когда Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла», это,

безусловно, было отчасти навеяно научной фантастикой и, естественно, нашло отклик у людей,

привыкших к ее терминологии. Что дает лишний повод подчеркнуть абсолютную ложность

представлений Рейгана о постсталинской России.

Чтобы понять многообразие значений и нюансов слова «империя», необходимо проследить его

эволюцию на протяжении тысячелетия. Хотя у такого подхода есть свои опасности. «Империя»

происходит от латинского слова imperium, которое точнее всего переводится как «законная

власть» или «суверенное право». Другие ключевые слова, такие как «император» (imper-ator),

«колониализм» и «колонизация» (colonia), также имеют латинские корни. На протяжении веков

эти слова эволюционировали внутри латинской христианской традиции и использовались

преимущественно по аналогии и для обозначения понятий, весьма удаленных от первоначального

латинского значения. Тем не менее проследить эволюционную логику использования термина

«империя» в западной традиции представляется возможным.

Но этот термин применялся не только учеными, но и западным обществом в целом, когда речь

заходила о политических системах, не укладывающихся в латинскую традицию. Во многих

случаях аналогии довольно прозрачны, и использование термина «империя» оправданно и

полезно. Однако и здесь требуется известная осторожность. Даже когда законы, институты и

политические системы кажутся очень похожими на имперские, они хотя бы в какой-то степени

отражают культуры и цивилизации, в которых они существуют. Институты могут формально

совпадать как две капли соды, но ментальность и амбиции тех, кто участвует в них, могут

отличаться как небо и земля. Одно и то же слово, использованное в различных культурных

контекстах, может дать совершенно неверное представление о реальности.

К примеру, слово «император» в его первичном римском значении переводится как «успешный

полководец». И хотя даже в римские времена это слово должно было обозначать монарха, оно

всегда сохраняло совершенно недвусмысленный военный оттенок. Римские императоры

оставались в первую очередь и преимущественно полководцами. На про-

Империя: слово и его значения

тяжении тысячелетия внутри западной традиции термин «император» приобретал разные оттенки,