Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

империя и империализм могут винить только сами себя. Те идеи, которые они так несовершенно

представляют, надо очистить от мишуры, и тогда они предстанут в своем настоящем блеске... Мы

хотим, чтобы родственные народы, объединенные под британским флагом, всегда оставались од-

ной дружной семьей. И мы верим, что только благодаря такому союзу они смогут достичь

высочайшего индивидуального развития и оказать решающее влияние на мирный процесс и на

сохранение того типа цивилизации, который станет общим для всех них в будущей истории

человеческой расы» [26]. Лорд Розбери питал к империи еще более возвышенные чувства. Бри-

танская империя была для него «величайшей светской силой, известной своим благими

намерениями», и ее развитие «хотя и не было лишено ошибок, свойственных любому

человеческому начинанию... но изначально и преимущественно подразумевало чистую и

величественную цель. Любой, даже самый невнимательный и циничный человек узрит здесь руку

божественного промысла» [27].

Бог и империализм были двумя злейшими врагами нового мирового порядка, который

революционные марксисты собирались создать в двадцатом веке. Сам Маркс о европейских за-

морских империях отзывался довольно двусмысленно. Он сожалел о разорении европейцами

экономики своих колоний, но при этом видел в колониализме отчасти прогрессивное явление,

пробуждающее аборигенов от их «недостойной, загнивающей, растительной жизни» и «грубого

обожествления природы» [28] и помогающее им в HI ore подняться до действительно

человеческого и разумного существования. С другой стороны, он считал, что отсталость

ирландской экономики вызывается в основном тем, что Ирландия недостаточно сильна, чтобы

ввести торговые пошлины на британские индустриальные товары, наводняющие ее рынок.

Ленин ни в коем случае не был при жизни самым интересным и изощренным марксистским

мыслителем, но благодаря его позднейшей славе ленинский «Империализм как высшая стадия

капитализма» [29] стал самой важной работой на эту тему, написанной с марксистских позиций.

Ленин отрицал вся-

Империя: слово и его значения

кую связь между докапиталистической империей и империализмом современных ему европейских

великих держав. Последний являлся плодом исключительно современной капиталистической

экономики, которая вошла в монополистскую фазу и управлялась финансовым капиталом.

Лишенный крупных прибылей на домашних рынках, капитализм обречен искать новые рынки для

торговли и инвестиций, новые источники дешевого сырья и рабочей силы в колониальном мире. В

ведущих империалистических государствах «монопольный финансовый капитал» и правительство

объединились. И яростная борьба за передел мира явилась, по утверждению Ленина, причиной

Первой мировой войны. Огромные прибыли, полученные от эксплуатации «цветных» колоний,

позволили капитализму подкупать отдельных представителей рабочего класса, разрушая единство

и радикализм последнего, и это объясняет, почему Ленин не дожил до предсказанной Марксом

всемирной пролетарской революции. Но как только рабочие поймут, что за капиталистические

подачки приходится расплачиваться непрекращающимися войнами между империалистическими

державами, революция вернется на повестку дня. А эти войны неизбежны, поскольку любое

изменение баланса сил между ведущими капиталистическими державами провоцирует конфликты

по поводу перераспределения колониального пирога. Внимание Ленина всегда было приковано

только к Европе и европейской революции, хотя в последние месяцы своей активной жизни, по

мере того как надежда на европейскую революцию снова угасла, он начал уделять повышенное

внимание колониальному миру и его потенциалу в новом социалистическом мировом порядке. В

России много писалось на эту тему, особенно после смерти Сталина. Тем не менее, если Адам

Смит был главным святым западного лагеря в холодной войне и в еще большей степени - после ее

окончания, Ленин был его эквивалентом по коммунистическую сторону баррикад.

Ко второй половине двадцатого века слово «империя» уже практически не упоминалось в

современных политических дискуссиях и стало достоянием историков. Понятие же «импе-

риализм» (отчасти из-за того, что марксисты перенесли его смысл с политики на экономику и

таким образом позволили ему пережить коллапс самой «империи») не только выжило, но

Часть первая. Империя

и расцвело. Кипящие страсти, которые он возбуждал в политических дебатах, были ярким

показателем его актуальности. Причем споры об империализме бушевали не только в рамках

идеологической борьбы между Советским Союзом и Западом времен холодной войны. Речь также

шла о причинах бедности стран третьего мира и о расширяющейся пропасти между богатым

«Севером» земного шара и его нищим «Югом».

Немало копий было сломано и по поводу идеи «неоколониализма», другими словами, непрямого

контроля над третьим миром, который осуществляется Западом при помощи невидимых

экономических и финансовых рычагов. Для историков империи наиболее важной в этом ряду

рассуждений была так называемая «теория зависимости»

, главным приверженцем которой

является Иммануил Уоллерштейн

[30]. Хотя идеи Уол-лерштейна были гораздо более

интересными и изощренными, чем те, которые Ленин выдвинул в своем «Империализме...», оба

они в основном руководствовались одними и теми же предпосылками. Уоллерштейн утверждал,

что с шестнадцатого века мир находится в зависимости от группы европейских (позднее -

американских) капиталистических держав, которые достигли огромного богатства, грабя и

эксплуатируя третий мир, навязывая ему выгодные для себя условия международной торговли и

держа его в неизбывной зависимости от мировой экономики. Одним из элементов этой

зависимости являются местные элиты, «компрадоры», которые участвуют в дележе богатств своих

стран с западными капиталистами, чьими агентами они, по сути, являются. Стремясь подражать

буржуазному образу жизни, они импортируют для себя западные предметы роскоши и переводят

большую часть своих капиталов за границу, расточая ресурсы свс^й страны и подрывая ее торго-

вый баланс. В 1960-х и 1970-х годах такие идеи были особенно

"Теория зависимости» - экономическое учение, созданное учеными Латинской Америки, согласно которому состояние

экономики стран третьего мира напрямую зависит от состояния экономики ведущих держав.

Уоллерштейн Иммануил - видный американский социолог и историк. До 2005 года - глава Центра по изучению экономики,

истории и цивилизации им. Фернана Броделя.

Империя: слово и его значения

популярны среди южноамериканских ученых, которые-хотели с их помощью объяснить провал

попыток Латинской Америки встать в один ряд с ведущими капиталистическими демократиями.

Если либеральная экономическая идеология и глобализация не в состоянии поправить

экономическое положение третьего мира, могут появиться новые варианты теории зависимости.

Если экономика России не сумеет оправиться от бедствий 1990-х годов, большое количество

адептов «новой политики зависимости» появится и там.

К 1990-м годам, пожалуй, самым актуальным предметом дискуссий об империализме стала

культурная сфера. В годы деколонизации (точнее, во время алжирской войны за независимость)

Франц Фанон

прославился, обвиняя колониализм в оказании давления на культуру, психику и

самоуважение подвластных ему коренных народов. Однако в 1990-х годах основным текстом,

вокруг которого разгорались споры, был «Ориентализм» [31] Эдварда Сайда

. Содержание этой

исполненной подлинного ума и проницательности книги трудно передать в одном абзаце. В ней, в

частности, утверждается, что западные ученые, специализирующиеся на неевропейских обществах

и культурах, являются прислужниками империализма и узаконивают колониальное правление. В

дополнение к этому Запад, стремясь оправдать доминирование своей власти, интересов, идеологий

и духовных ценностей, создал и популяризировал взгляд на незападный мир как на безнадежно

отсталый и экзотический. Для историка, занимающегося Россией, совсем не трудно хотя бы

отчасти согласиться с подобными заявлениями, учитывая, что для западной публики вся история

досоветской России сводится к рассказам с Распутине и великой княгине

" Фанон Франц - уроженец Мартиники, проживший в Алжире большую часть своей жизни, пс профессии психиатр. Анархист и

левый радикал. В своих расчетах с буржуазным миром он рассчитывал на люмпенов, дискредитированные меньшинства,

радикальную богему, которых он называл «малым мотором революции».

Сайд Малис Рутвен Эдвард (1936-2003) - профессор английской и сравнительной литературы в Колумбийском университете.

Был широко известен как выдающийся представитель постструктурализма и последовательный защитник прав палестинцев.

Часть первая. Империя

Анастасии

и байкам о неуемных российских аппетитах к территориальной экспансии. Может

показаться, что русские - тогда, сейчас и всегда - имеют прирожденную склонность к коррупции и

безоговорочно империалистичны. Такие карикатуры, содержащие зерно исторической правды,

всегда очень опасны, когда их принимают буквально и используют в политической полемике. И

стало быть, провал попыток русского народа в 1990-х годах усвоить и одобрить дурной урок

догматического, коррумпированного и нерегулируемого либерального капитализма и их

недовольство этим уроком могут рассматриваться как неоспоримое доказательство безнадежности

русских генов.

Последователи «Ориентализма», даже больше, чем сам Сайд, склонны заходить слишком далеко в

своих выводах, зачастую облекая их в застывший, неточный и наследственный «элитарный»

жаргон. Ученые ориенталистского направления в Европе (включая Россию) - это не просто

прислужники империализма. Они были и остаются исполненными глубокого уважения к об-

ществам и культурам, которые изучают. Крупнейшими представителями раннего ориентализма

были в основном немцы, которые никогда не имели колоний в мусульманском мире (главный

тезис Сайда) и которые очень недолго владели весьма скромной колониальной империей за

пределами Европы. Впрочем, не только многие ученые, но и некоторые «практикующие» импе-

риалисты куда больше расположены к «Востоку», чем к современному Западу, чью филистерскую,

материалистическую и эгалитарную массовую культуру и политику они часто презирают.

Прямодушные старые реакционеры и современные левые не всегда так далеки друг от друга, как

им бы хотелось. Более того, здесь есть опаишсть смешать традиционный политический анализ

империи и империализма (что является задачей этой книги) с дискуссиями о культурной политике

в современном мире. Приравнивая нападки на культуру империализма к «протестам против

капиталистической культуры современности»,

'" Очевидно, речь идет о возникающих время от времени слухах о том, что великая княгиня Анастасия Романова не была

расстреляна вместе со всей царской семьей в ночь с 17 на 18 июля 1918 года, и о самозванках, выдающих себя за нее.

Империя: слово и его значения

Джон Томлинсон

вполне справедливо сетует, что «эти Протесты часто формулируются

неприемлемым языком диктата и «выкручивания рук» времен эпохи развитого империализма и

колониализма», который в совершенно ином мире глобализации и постмодернизма становится

источником терминологической путаницы и неразберихи [32].

В заключение надо сказать пару слов о современных тенденциях изучения империй. Поскольку

книга заканчивается библиографическим очерком на эту тему, здесь можно ограничиться

контурами предмета. Большая часть современных ученых занимается империями прошлого. Они

не сильно озабочены терминами и дефинициями. Среди ученых, пытающихся точно определить и

сравнить разные империи, выделяются две основные школы. Первая базируется на изучении

современных европейских морских империй и, соответственно, определяет империю как

отношения между центром (метрополией) и периферией (колониями), обычно рассматриваемые

сквозь призму экономической эксплуатации и культурной агрессии, и всегда - сквозь призму

политического доминирования. Самым читаемым современным ученым, который работает в этом

направлении, является Михаэль Дойль

[33]. В другом-лагере находятся те, чьи интересы в

основном фокусируются вокруг существовавших с античности до наших дней великих военных и

абсолютистских земельных империй, связанных с универсалистскими религиями. Здесь можно

отметить Сэмюэля Айзен-штадта

[34] и Мориса Дюверже*".

Томлиисон Джон - современный австралийский социолог и экономист.

Дойль Михаэль - современный американский политолог, профессор теории международных отношений и международной

безопасности Колумбийской юридической школы.

Айзенштадт Сэмюэль (р. 1929} - профессор социологии Иерусалимского университета, читал курсы социологии во многих

университетах Европы и США.

Дюверже Морис (р. 1917) -французский ученый, государствовед, профессор политической социологии Парижского

университета (с 1955 года), политический обозреватель газет «Монд» и «Нувель обсервер».

Часть первая. Империя

Интерес к причинам расцвета и упадка империй возник очень давно. Древнее китайское учение о

Мандате Неба

является одной из первых попыток ответить на эти вопросы. В полном согласии с

китайской философией и религией она связывала расцвет и упадок империй с различными

природными феноменами и космическими явлениями, а также с моральным обликом императоров,

чьей важнейшей задачей было поддержание полной гармонии между собственной жизнью и

конфуцианской концепцией порядка вещей в природе. Отцом современной западной науки об

империи является Эдвард Гиббон [35]. Современные ученые классического направления, такие

как Рамсей Макмаллан

[36] и А.Г.М. Джонс

[37], развивают его суждения о роли идеологии и

коррупции в угасании и коллапсе великих империй.

Однако большая часть современных исследований об империях посвящена их могуществу и

влиянию прежде всего в экономическом и военном аспектах. И основным определяющим

фактором расцвета и упадка империй предполагается изменение мирового экономического

баланса. В университетском мире основную часть таких изысканий проводят департаменты

международных отношений, хотя наиболее известный публике ученый, Пол Кеннеди

[38],

является историком. Но если ученые, изучающие международные отношения, углубляются пре-

имущественно в экономические и военные аспекты могущества империй, то национальными

проблемами империй занимаются многие ученые-политологи. С 1950-х по 1970-е годы было

широко распространено мнение, что в скором будущем мир станет «всеобщей деревней», где

понятие «национализм» ис-

"" Учение о Мандате Неба - древнее конфуцианское учение, согласно которому Небо вручает мандат на управление

Поднебесной добродетельному правителю, лишая тем самым власти недобродетельного.

Макмаллан Рамсей - современный американский ученый-античник, профессор Гарвардского университета.

4Ь

Джонс А.Г.М. (1904-1970) - один из наиболее выдающихся специалистов по античности, автор многочисленных трудов по

истории Древнего Рима.

Кеннеди Пол - современный английский историк и экономист, профессор Йельского университета.

Империя: слово и его значения

чезнет. Но к 1990-м годам национализм по-прежнему удерживал свои позиции даже в Западной

Европе, что наряду с его ролью в развале Советского Союза похоронило такие ожидания и

инспирировало лавину литературы по вопросам этнической принадлежности и государственности.

Одним из главных преимуществ изучения империи в российском и советском контекстах является

то, что при этом необходимо пользоваться самой разнообразной литературой, авторы которой

проживают, как правило, на разных академических планетах. Могущество - «военное и

экономическое» - безусловно, является центральным фактором расцвета и упадка российской и

советской империй. Ничуть не менее важным фактором является национализм - как русский, так и

нерусский. При этом ни один серьезный исследователь не будет отрицать огромного влияния

коррупции и идеологических вопросов в этом процессе. Взять хотя бы один очевидный факт:

советская экономическая система возникла не сама по себе и никоим образом не была

естественным продолжением российской истории - она являлась, так сказать, рукотворным

произведением марксистско-ленинской идеологии. Поэтому крах этой системы оказался прежде

всего крахом идеологии и был воспринят как таковой и в Советском Союзе, и за рубежом. Но

совершенно очевидно и то, что распад Союза не был результатом длительного воздействия каких-

то объективных сил. Огромную роль здесь сыграли субъективные обстоятельства и конкретные

личности - прежде всего Михаил Горбачев. В этой книге сделана попытка оценить относительное

влияние этих факторов на расцвет и упадок империй.

Глава 2

Империи

в общемировом

контексте

Рим и Китай: источники могущества, основы империи

ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ НАЗАД НА ДВУХ КОНЦАХ Евразии доминировали две великие империи.

На западе - Рим, на востоке - Китайская империя Хань

. Оба эти огромных государства были

империями в полном смысле слова. Даже по нынешним стандартам они занимали огромные

пространства. Принимая во внимание коммуникации того времени, их размеры были просто

невероятными. Как многие устроители империй, их правители не жалели средств на создание

эффективной системы сообщений, по которым войска и информация могли бы передвигаться с

максимальной скоростью. Римские дороги до сих пор знамениты в Европе. Первый китайский

император построил так называемые скоростные дороги

[1] для связи с недавно приобретенными

провинциями.

Различают две империи Хань: Раннюю, или Западную, Хань (202 до н. э. - 25 н. э.) и Позднюю, или Восточную, Хань (25-220 н.

э.). Эти дороги были построены в эпоху правления первого императора династии Цинь - Цинь Шихуанди. Они отличались от

римских дорог, строившихся в то же время, тем, что были приподняты вдоль осевой линии на ширину кибитки, а справа и

слева приподнятая часть дороги обрывалась крутой ступенькой на основную ее часть. По этой приподнятой средней части

дороги ездил только сам император.

Империи в общемировом контексте

Эти империи были не только огромными по размерам, но также многонациональными и очень

могущественными. Они, безусловно, доминировали в своих регионах. Народы, проживающие за

их границами, считались варварскими и не достойными уважения. Империи никогда не

признавали себя равными в ряду независимых государств - каждая была вселенной или по крайней

мере ее центром. И Римская, и Ханьская империи скорее унаследовали, чем создали великие

цивилизации. Высокая культура, философия и искусства оформились там за столетия до

возникновения империй. Но империя сыграла свою роль в трансформации этих культур и, более

того, в их распространении и сохранении. Именно в рамках империи Рим и христианство слились

в единую цивилизацию, которая распространилась впоследствии по всей Европе.

Некоторые империи пытаются ассимилировать покоренные народы или по крайней мере их элиты.

Другие держатся отчужденно, избегая, так сказать, смешанных браков. Современные западные

(особенно протестантские) морские империи в целом принадлежат к последней категории, уделяя

огромное внимание чистоте крови и цвету кожи. По контрасту Римская и Китайская империи

тяготели к ассимиляции. Важны были только культура, поведение и образ жизни. Те, кто был в

состоянии усвоить римские или китайские манеры и культуру, могли быть включены даже в

имперские элиты. К третьему веку нашей эры даже итальянцы, не говоря уже о римлянах,

перестали составлять большинство в сенате и в списках всадников^ [2]. С развитием этого

процесса для императоров уже стало необязатель-

Всадники - одно из привилегированных сословий в Древнем Риме. Первоначально - в эпоху древнеримских царств к в

раннереспубли-канский период - это была сражавшаяся верхом патрицианская знать. Впоследствии, в связи с образованием в

Риме нобилитета (III век до н. э.), всадники превратились во второе после сенаторов сословие. С развитием торговли и

ростовщичества в разряд всадников стали вступать (по цензу) владельцы крупных мастерских, ростовщики. К концу 20-х годов

II века до н. э. всадники превратились в особое сословие римского общества - денежную аристократию, материальной базой

которой было владение крупными денежными средствами и движимым имуществом.

Часть первая. Империя

ным италийское происхождение. Не существовало и никаких предубеждений против чернокожих

африканцев. Китайцы также на протяжении веков стремились ассимилировать варваров, включая

и завоевавших Китай. Впрочем, при внешних угрозах и внутренних беспорядках эти намерения

слабели, и тогда на передний план выступали ксенофобия и этнические предрассудки [3]. Но в

целом быть или не быть китайцем в первую очередь являлось вопросом культуры. Престиж и

привлекательность не только великой китайской культуры, но и китайских технологий (в

частности, ее аграрных методик) были так высоки, что порой покоренные народы

ассимилировались добровольно, склоняясь перед превосходством цивилизации завоевателей.

Сказанное в большой степени относится и к римскому правлению в Западной Европе.

И в Римской империи, и в империи Хань желание ассимилировать и просвещать покоренные

народы сопровождалось изрядным культурным высокомерием, что вообще свойственно импе-

риям. Но если римляне признавали свою зависимость от греческой культуры и даже

превосходство последней (в культурном отношении Римская империя представляла собой греко-

римский сплав) и никогда не предпринимали сколько-нибудь серьезных попыток насадить свою

культуру и язык на греческих территориях, то китайцы были гораздо самоуверенней. Со времен

династии Хань и до наших дней китайцы редко сомневались в своем абсолютном культурном

превосходстве над соседями. Один современный эксперт по китайским национальным

меньшинствам говорит о «врожденном, практически интуитивном чувстве превосходства у

китайцев Хань» [4J. Коммунистическая идеология, естественно, не ослабила это чувство, а как раз

наоборот - ужесточила его и дала вдобавок «научное» обоснование этим древним притязаниям на

превосходство. Даже в шестнадцатом веке китайцы четко отличали цивилизованный народ (себя)

от «частично цивилизованных» (то есть полудиких) и «совершенно не цивилизованных» (то есть

полностью диких) варваров. Марксизм-ленинизм оздоровил эти предпосылки, или скорее жаргон,

на котором они выражались, путем изобретения «научно доказанных» стадий исторического

развития, где китайцы чудесным образом оказались на верхней ступени, а национальные

меньшинства добросовестно карабкались по их следам. Такие построения до сих пор оправдывают

колонизацию и разорение земель националь-

Империи в общемировом контексте

ных меньшинств не только в Ксиньянге или на Тибете, но и в южных районах Китая [5]. Однако с

современной точки зрения претензии китайцев на превосходство их цивилизации выглядят до-

вольно неоднозначно, как, впрочем, и аналогичные претензии европейских империалистов. И те и

другие, к примеру, ужасались похотливости «туземных» женщин - другими словами, женщин из

национальных меньшинств, - а китайцы видели в отказе от ханьского обычая уродовать в детстве

женские ноги неопровержимый признак культурной отсталости [6].

Между Римской империей и империей Хань существовал ряд важных отличий. И преобладали

здесь, безусловно, различия культурные и цивилизационные. С расстояния в две тысячи лет

основными элементами римской культуры видятся унаследованный от греков

рационалистический и логический способ ведения споров, римский свод законов, греческий

индивидуализм и экзистенциальный трагизм мироощущения и греко-римская традиция

самоуправления. К этому следует добавить влияние христианства: историю жизни и воскресения

Христа, веру в существование души, в ее греховность и спасение; порожденную монотеизмом

догматичность мышления. Многие из этих элементов были чужды китайской конфуцианской

традиции, китайскому легализму

и позднейшему буддистскому влиянию на китайскую

цивилизацию. Китайская традиция придерживается диаметрально противоположных взглядов на

роль личности в обществе и во вселенной, на отношения между небом и землей, на формы

политического устройства и проявляет меньше интереса к вере, догме и логике, уделяя соответ-

ственно больше внимания поведению и ритуалу. Без сомнения, такое сравнение выглядит

чересчур «черно-белым». У людей в принципе много общего, то же самое относится и ч цивилиза-

циям, государственным системам и империям. Тем не менее различия между римской и китайской

цивилизациями, кристаллизовавшимися в позднеримской и раннекитайской династических

империях, были фундаментальными и остаются таковыми по сей день.

Легализм - тенденция добиваться своих целей и решать поставленные задачи исключительно в рамках и средствами

существующего правопорядка.

Часть первая. Империя

Важные отличия можно также усмотреть на более приземленном политическом уровне. Империи

тяготеют к выбору между прямым и непрямым методами правления. Во втором случае большая

часть власти передается уже существующим элитам и правителям, что, естественно, ведет к

большей свободе для местной культуры и методов управления. Прямое имперское правление

влечет за собой назначение в регионы и на места представителей центральной власти и,

следовательно, предполагает наличие достаточно многочисленной бюрократии, через которую

правитель будет осуществлять свою политику. В действительности, особенно в империях

прошлого, различие между прямым и непрямым методами правления было не столь очевидным,

ведь в конечном счете размеры империи и ее коммуникации так или иначе обуславливают

большую зависимость власти от сотрудничества местных элит. Ресурсов всегда оказывается

недостаточно, чтобы содержать огромный штат оплачиваемой бюрократии, способной выполнять

все государственные функции. К тому же из-за слабых коммуникаций центр все равно бы не смог

ее эффективно контролировать. Среди империй прошлого китайцы ближе всех подошли к

созданию такой бюрократии, однако попытки контролировать ее превратились для них в

сплошной кошмар. Но хотя китайское правительство весьма зависело от сотрудничества с мест-

ными землевладельцами, правление в Китае было гораздо более прямым, централизованным и

бюрократическим, чем в Риме даже в первом и втором веках, не говоря уже о более поздних

временах, когда в Китае правили династии Сонг и Минь

. Описывал период с 27 года до нашей

эры по 235 год нашей эры, один римский правительственный чиновник утверждал, что «по

сравнению с Китайской империей, содержавшей примерно в двадцать раз больше чиновников,

Римскую империю вполне можно считать неуправляемой» [7]. Даже после впечатляющего роста

бюрократии и централиза-

Династия Сонг правила в Китае с 960 по 1279 год. Ее правлению положил конец внук Чингисхана Кублахан, основав

монгольскую династию Юань. В середине XIV века монголы были вытеснены из Пекина первым императором династии Минь,

правившей с 1368 по 1644 год.

Империи в общемировом контексте

ции при Диоклетиане" в следующем веке количество чиновников поздней Римской империи

составляло только одну четверть от Китайской. В годы расцвета империи император был

верховным главнокомандующим и верховным судьей, но его роль старшего исполнительного

чиновника в администрации была очень сильно ограничена. Цитируя вышеупомянутого римского

чиновника, «секрет управления без чиновников объяснялся системой самоуправляемых городов,

которые сами обеспечивали нужды империи». Другой историк сходится с ним во мнении, считая,

что «римское правление было бы невозможным без значительной передачи полномочий на места»

[8].

Многие китайские императоры всю жизнь были окружены чиновниками и бюрократией. Как

почти все древние и многие современные империи, Китай в теории был автократией. Но

реальность в Китае, так же как и везде, сильно отличалась от теории. Сотрудничая с величайшей в

мире и самой древней бюрократической традицией, китайские монархи разработали практически

все мыслимые методики, при помощи которых император может осуществлять контроль над

бюрократической машиной. Не было в их распоряжении, пожалуй, только некоторых механизмов

сегодняшней демократии - выборного парламента, свободной прессы и независимого суда.

Чтобы контролировать своих чиновников, некоторым китайским императорам приходилось

прибегать к террору, причем порой (при династии Минь) в очень крупных масштабах. Они созда-

ли систему независимых прокураторов (так называемый «цензо-рат»), которые буквально как

цепные псы следили за злоупотреблениями бюрократии. Монархи создали также разновидность

личного секретариата - «внутренний двор», - чтобы иметь надежные источники информации,

возможность миновать длинные бюрократические процедуры и навязывать свои приоритеты пра-

вительству. Они культивировали неофициальных осведомителей среди самих чиновников,

подыскивали лояльных и надежных людей и посылали в провинции своих доверенных лиц с

секретными

Диоклетиан Гай Аврелий Валерий (ок. 245 - с 313 по 316) - римский император, придавший окончательную форму доминату-

системе управления в период поздней Римской империи.

Часть первая. Империя

миссиями. Как и в других монархиях, императоры испытывали сильные подозрения в отношении

своих родственников мужского пола, которые обычно являлись единственными вероятными пре-

тендентами на трон и естественными центрами фракционной борьбы и тайных интриг.

Родственники со стороны жены, наоборот, не представляли подобной угрозы и могли быть очень

лояльной и зависимой группой поддержки внутри правительства. Столь же лояльными могли быть

некитайские национальные кланы, особенно если они, как маньчжуры, представляли ту же этни-

ческую группу, что и правящая династия. Единственной альтернативой такой лояльной

некитайской фракции могли быть евнухи. Среди мужчин только они допускались во внутренний

дворец, где император проводил большую часть своего времени. Обычно они оставались

лояльными своему монарху, за которым ухаживали с самого его детства, и были весьма зависимы

от него. Мужская неполноценность была причиной их изолированного положения в обществе и

презрительного отношения к ним со стороны высшей бюрократии, что уменьшало вероятность

создания единого фронта, направленного против императорской власти.

Положение китайского императора затруднялось отчасти еще и тем, что вследствие гигантской

территории Китая его бюрократический аппарат был гораздо больше и разветвлен-ней, чем в

любом европейском государстве до девятнадцатого века. К тому же китайские чиновники

обладали уникальным esprit de corps

. Многие бюрократии создают культ из своих процедур и

прецедентов, но мало кто рассматривает их как гарантии вселенской гармонии и этических норм в

обществе. В Китае это было связано преимущественно с тем, что конфуцианский бюрократ

выполнял те обязанности, которые в Европе были поделена между королевским чиновником и

священником. Многие монархи, и в особенности современные европейские монархи, испытывали

недовольство и враждебность по отношению к бюрократической машине, при помощи которой им

приходилось править. Яркие примеры тому дает и Китай. Скажем, в конце шестнадцатого века

император Ван Ли

Esprit de corps (франц.) - здесь: корпоративная солидарность.

Ван Ли (1563-1620) - китайский император. Время его правления -

самое долгое из всей династии Минь.

Империи в общемировом контексте

из династии Минь много лет отказывался назначать новых чиновников, вести дела или

встречаться со своими министрами. «Как император, по сути объявивший многолетнюю

забастовку против своих собственных чиновников, Ван Ли не имеет аналогов в мировой истории»

[9]. Китайская империя дает и еще один наглядный урок отношений между императором и бюро-

кратической машиной: правитель, который хочет держать руку на пульсе руководства страной,

должен посвятить этому делу всю свою жизнь. Беатрис Бартлет

в своей блестящей работе о

правлении императора Йинг Чженга (1723-1735), одного из самых эффективных китайских

монархов, говорит, что его система управления требовала правителя, который «должен окунуться

с головой в водоворот государственных дел и посвятить все дни и половину ночей своей миссии

правления». Многие наследственные монархи не желали или не могли принести такую жертву,

особенно когда им приходилось оставаться на своем посту довольно долго. Сам Йинг Чженг

говорил, что «сил одного человека недостаточно, чтобы управлять империей», и умер после

двенадцати лет пребывания на троне [10].

Положение и власть гражданских чиновников резко выделяли Китай не только на фоне Рима, но и

на фоне позднейших европейских государств. Римская элита большую часть своей истории была

военной аристократией, жаждавшей военной славы как источника доходов и политических

назначений, что, собственно, и являлось главной причиной территориальной экспансии Рима. Все

следующие европейские империи в большой, хотя и различной степени соответствовали этой

характеристике, Ни в одной из них гражданские лица не имели такого огромного влияния, как в

Китае. Даже Британская империя, описываемая иногда как исключительно коммерческое и фи-

нансовое предприятие, оказывала гораздо большее уважение и предоставляла большую власть

военным, чем это было в ходу в Китае. Пожалуй, если не считать Пруссии девятнадцатого века, ни

одному европейскому чиновнику и присниться не мог тот пиетет, с которым относились к

китайской чиновничьей элите. Но даже в Пруссии «мандарины» были по статусу и власти ни-

же военных - той группы, на которую китайская элита обычно смотрела с презрением.

Различные традиции отношений военных и гражданских лиц в китайской и европейской

цивилизациях имели важные последствия. В большинстве государств контроль над военными

всегда был проблемой. Армии в высшей степени необходимы для внешней безопасности и

экспансии, но часто представляют угрозу для самого правителя и внутреннего политического

устройства. Дилемма эта особенно остро стоит в империях, где экспансия часто является raison

d'etre

, а безопасность дальних границ - неизбежным бременем. Огромные армии, вынужденные

автономно существовать на удалении в сотни, а то и тысячи километров от императорской

столицы, неизменно представляли потенциальную угрозу трону. Римляне так и не смогли найти

решение этой проблемы, и в ее поздние века бесконечные военные мятежи во многом стали при-

чиной дезорганизации и уязвимости империи. Кроме того, содержание огромной

профессиональной армии непомерно увеличивало имперские налоги, что приводило к военным

восстаниям и уменьшало лояльность гражданского населения. Похожие финансовые и

политические трудности стояли и перед китайцами. Конечно, военных восстаний там было мень-

ше, но презрительное и уничижительное отношение гражданской элиты к армии ослабляло

обороноспособность страны. К этим же последствиям приводила чиновничья политика, на-

правленная на разделение военного командования и дискредитацию слишком успешных

генералов. К примеру, в конце правления династии Минь такие методы не только подорвали

военную мощь армии, но и убедили ряд лучших полководцев в том, что такой режим яе

заслуживает того, чтобы его защищали. В сравнении с Китаем поздние европейские империи, не

говоря уже о Риме, были, как правило, более успешны в создании симметричных отношений

между военной и гражданской властью. И немалую роль в лояльности европейских армий сыграло

убеждение в том, что власть королю, который, кстати, по своей родословной сам происходил от

феодального военачальника, была дарована свыше.

Бартлет Беатрис - современный английский историк, специалист по Древнему и современному Китаю. Преподает в Йельском

университете.

'" Raison d'etre (франц.) - здесь: смысл существования.

Часть первая. Империя

Империи в общемировом контексте

Распад Римской империи нанес тяжелую травму европейским элитам. Много энергии и страсти

было затрачено на объяснение его причин, что представляется отчасти излишним, поскольку

причины падения империи Хань были во многом сходными. Но существенно, что в Восточной

Азии империя впоследствии стала преобладающей формой государственного устройства, тогда

как в Европе верх взяла другая, преимущественно неимперская традиция. Для нас это важно по

нескольким причинам. Во-первых, преобладание империи именно в Восточной Азии, а не в

Западной Европе, имело огромное значение для последующей мировой политики и создало

контекст, в котором происходило историческое развитие России. Во-вторых, изучение этого

вопроса может расширить наши представления об источниках имперского могущества и о

факторах, влияющих на расцвет, упадок и продолжительность жизни империи.

Сравнительный анализ двух тысячелетий китайской и европейской истории, как и любого другого

длительного периода, провоцирует нас игнорировать влияние на исторический процесс отдельных

личностей, событий и случайного стечения обстоятельств. История часто рассказывается так,

словно в ней все предрешено и происходит согласно какому-то заранее известному и неизбежному

сценарию, придуманному неизвестно кем. И это большая ошибка, особенно когда речь идет о по-

литике и международных отношениях. Во-перзых, история, изложенная таким образом, имеет

тенденцию усугублять и без того сильное чувство читателей (главным образом американских и

английских), что их ценности и амбиции являются кульминацией исторического прогресса. Во-

вторых, такая история просто неправдива.

Конечно же, ничто не предвещало неминуемого преобладания имперского правления в Восточной

Азии на протяжении двух последних тысячелетий. Казалось, даже природные условия

препятствовали этому благодаря необъятным размерам страны и тому, что большая часть Южного

Китая разделена реками и горами на труднодоступные регионы со своей собственной экономикой,

культурой и языком. Государство, где коренное население - китайцы Хань (то есть этнические

китайцы) -даже сегодня говорит на нескольких основных языках, столь же отличающихся друг от

друга, как основные европейские языки, можно считать вполне созревшим для распада на

несколько на-

Часть первая. Империя

циональных государств. И на протяжении большей части китайской истории такие государства

действительно существовали. В конечном итоге главным фактором их объединения стало

восстановление единой письменности, понятной каждому грамотному китайцу и почитаемой в

качестве основного средства коммуникации в культуре и политике. Непосредственно перед

объединением Китая в 221 году до нашей эры письменности отдельных государств уже

существенно отличались друг от друга. Эта эпоха была свидетелем «разрастания местных литера-

тур». И высшим достижением «первого императора» Цинь Ши-хуанди было то, что он навсегда

прекратил этот процесс и учредил стандартизированный китайский алфавит. «Если бы не ре-

формы династии Цинь, вполне возможно, что в Китае одновременно могли появиться несколько

различных орфографий. А если бы такое случилось, то маловероятно, что политическое единство

Китая сохранилось бы надолго» [11]. Сэм Файнер

в своей обширной и подлинно научной

истории мировых правительств отмечает, что «первый император» во время «своего короткого,

варварского, но поразительно энергичного царствования, несомненно, изменил всю последующую

историю китайского государства. Результаты его правления были огромными и необратимыми».

Ни один человек «никогда и нигде в мире не оставлял такой большой и неизгладимый след на

характере управления государством» [12].

Можно, конечно, представить себе, что в Европе империя развивалась бы по китайскому

сценарию и что общий язык и высокая культура - возможно, романо-латинская, или арабская, или

мусульманская - не гтоостэ объединили бы континентальные элиты, но постепенно

распространились на остальные слои населения и уничтожили или трансформировали их чувство

национальной принадлежности. Римское католическое духовенство веками обеспечивало западное

христианство общим языком и образованной элитой. Подобно китайской циви-

Файнер Сэмюэль (1915-1993) - один из крупнейших английских политологов и историков. Был профессором многих ведущих

английских университетов, президентом Британской ассоциации политологов и вице-председателем Международной

ассоциации политологов.

Империи в общемировом контексте

лизации, противопоставлявшей себя варварам из северных степей, христианская цивилизация со

временем начала противопоставлять себя «другим», и прежде всего исламу. Чувство общей

опасности и внешняя угроза часто являлись важным фактором консолидации империй. И

христиане имели все основания чувствовать эту опасность. Большую часть первого тысячелетия

взаимоотношений между мусульманами и христианами именно христиане занимали

оборонительные позиции. Контратаки христианства - крестовые походы, - во время которых была

захвачена Святая земля, были лишь эпизодами. Тогда как ислам в четырнадцатом и пятнадцатом

веках уничтожил остатки Византии - векового оплота христианства - и завоевал Балканы. Еще

более блестящие перспективы открылись перед исламом, когда в него обратилось большинство

потомков Чингисхана и подвластных им народов. В шестнадцатом веке посол Габсбургов при

дворе османского султана Гислайн де Бубек

имел все причины опасаться, что только несчастья

могут произойти от конфронтации христианства, разделенного на ряд воюющих между собой

государств, с объединенной исламской Османской империей.

Не лишено оснований и мнение о том, что между седьмым и девятым веками сам ислам мог стать

основой для империи, включающей Европу, все Средиземноморье и Персию. И хотя со временем,

как это часто бывает с соседями и родственниками, христианство и ислам открещивались друг от

друга отнюдь не в дружеской манере, фактически они были очень похожими религиями внутри

традиций средиземноморской культуры и иудейского монотеизма. История ислама

недвусмысленно предостерегает каждого историка империй от недооценки религии и идеологии.

Появление ислама на мировой арене в седьмом веке навсегда изменило геополитику и историю

Европы и Ближнего Востока. До седьмого Еека еще можно было утверждать, что Римская империя

не умерла, а только отступила в те управляемые из Византии провинции, которые начиная с чет-

вертого века были ее (империи) основной экономической, де-

;

Бубек Гислайн де (1522-1592) - австрийский дипломат и путешественник. Оставил интересные воспоминания о нравах и

обычаях Османской империи.

Часть первая. Империя

мографической и даже военной базой. Под этими провинциями подразумеваются Сирия, Египет,

Малая Азия и некоторые районы Греции. Отталкиваясь от этой базы, Юстиниан в шестом веке

завоевал большую часть Италии и Испанию, а позже могли увенчаться успехом и новые попытки

объединения империи - в конце концов, почему бы не повторить китайское «возрождение с юга»?

И только полностью непредсказуемый и революционный рост новой идеологии, ее гигантская

экспансионистская энергия, а впоследствии раздел Средиземноморья между исламом и

христианством подорвали эти попытки возрождения Римской империи.

К восемнадцатому веку идея общеевропейской империи стала химерой. Хотя европейская

культура в то время еще испытывала сильное влияние античности, впервые европейские элиты

начинали понимать, что их собственная цивилизация шагнула далеко за пределы, очерченные

Римом. Монтескье написал знаменитую книгу

, утверждающую, что всеобщая монархия в Европе

невозможна. Этому противоречили не только география и настроения европейских народов, но и

изменившиеся методы ведения войны. Прежде армии и народы жили грабежами и завоеваниями,

но теперь Европа была слишком цивилизована и войны обходились дороже, чем прибыль от них.

«Во время своих триумфов римляне вносили в Рим все богатства покоренных народов. Сегодня

победа не приносит ничего кроме дешевых лавровых венков» [13].

Монтескье был совершенно прав, когда утверждал, что после многочисленных разделов народам

Европы будет нелегко объединиться. Тем не менее всего через несколько десятилетий его

собственная страна под властью Наполеона подошла к провозглашению общеевропейское

империи ближе, чем какое-либо другое государство со времен Карла Великого. По крайней мере

на короткое время Франция и ее армии заставили побежденных раскошелиться. При Наполеоне

французы платили в три раза меньше налогов, чем их враги англичане. В 1803 году француз

платил 15,2 франка налогов, в то время как гражданин завоеванной Голландии - 64,3 франка. Во

время прусской

Очевидно, имеется в виду работа Ш. Монтескье «О духе законов» (1748).

Империи в общемировом контексте

кампании 1806-1807 годов Франция получала треть своих годовых доходов от податей,

наложенных на завоеванные территории. И это без учета выгоды от расквартирования войск на

иностранных землях, от позволения им (войскам) грабить местное население и от набора в армии

Наполеона и его союзников сотен тысяч нефранцузов. «Кто был министром финансов у Аттилы?»

- парировал Уильям Уилберфорс

, когда его политические оппоненты утверждали, что