Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

205

Британская империя

либеральные представления о себе и об империи - все имело значение в этом контексте. Не

последнюю роль играло и стойкое нежелание расплачиваться по счетам империи кровью или

собственным материальным благополучием. Многие империи были основаны на способности

правящей элиты жестоко эксплуатировать бедные слои населения метрополии для обеспечения

обороны империи. Демократия гарантировала, что в Британии этого не будет. За десятилетия до

Первой мировой войны, когда первые ростки демократии еще только пробивались, ее последствия

для британской стратегии и мощи были источником беспокойства многих государственных

деятелей. Ее обвиняли в раздувании благотворительных бюджетов, что ставило под угрозу

финансовую устойчивость и адекватные военные расходы. Лорд Роберте

, главный солдат

империи, сокрушался о невозможности получить путем голосования право на конскрипции -

абсолютно необходимую, в его глазах, меру для подготовки к большой европейской войне,

которая, как он предвидел, маячила на горизонте. Еще больше огорчались лидеры тори, поскольку

для них экономический протекционизм был критичным аспектом объединения белой империи и

гарантом того, что Британия останется великой державой в эпоху государств континентального

размера. И до, и после Первой мировой войны все призывы и доводы в пользу империи

оказывались несостоятельными в глазах избирателей, прежде всего из-за опасений роста

потребительских цен. «Глуповатая и нерешительная личность, человек с улицы» тоже не был

другом мандаринов, управлявших внешней и имперской политикой, хотя мнения, которые

открыто выражались в парламенте до 1867 года, теперь тайно обсуждались в клубах или

конфиденциальных и частных письмах. Лорд Хардинг

еще

Граф Фредерик Слай Роберте Кандагарский, Преторийский и Уотер-фордский, виконт Сент-Пьер (1832 -1914) - британский

фельдмаршал и талантливый полководец, участник Второй афганской войны (1878-1880) и Англо-бурской войны (1899-1902),

последний британский главнокомандующий (1901-1904, после чего должность отменена). Одним из первых предвидел начало

Первой мировой войны. Хардинг Чарльз, позже барон Пенхерст (1858-1944) - британский политический деятель, генерал-

губернатор и вице-король Индии (1910-1916). В 1904 году был послом Великобритании в России.

206

Часть вторая. Империи

мог, не опасаясь последствий, утверждать публично, что «внешняя политика, базирующаяся на

эмоциях, может привести только к катастрофе», но убеждение сэра Уильяма Тайрелла

, что «наш

горизонт определяется Вестминстером (т. е. демократами), и только хитростью нам иной раз

удается проводить достойную государственных мужей политику», в 1914 году было уже

определенно провокационным [37].

Разумеется, консервативная и традиционалистская элита, сожалевшая о пагубном влиянии

демократии на мощь Британии, преследовала свои личные корыстные цели. Демократия угрожала

их собственному статусу в Соединенном Королевстве.

Сделав в двадцатом веке сознательный выбор между империей и демократией в пользу последней,

британский электорат поступил мудро. Его отказ разрешить конскрипцию своих детей для защиты

иноземного правления в британских колониях демонстрировал изрядное политическое чутье. Не

так однозначно это выглядело, когда, например, в 1930-х годах на повестку дня встал вопрос

сдерживания Германии. Здесь застарелое беспокойство мандаринов о том, что сентиментальное

общественное мнение неспособно проводить Realpolitik

, кажется оправданным.

Что же касается небелых колоний, то для них британская концепция демократии была попросту

губительной. Монарх мог править своими подданными по праву некоего божественного

предназначения. Аристократия могла править по праву давности, а бюрократическая элита могла

править, отрицая способность масс к самоуправлению. Но стране, которая называла себя ядром

демократии, в конечном итоге было нечем оправдать правление ^отнями миллионов подданных

без их согласия. Можно какое-то время оттягивать решение, заявляя, что подданные пока не

готовы к самоуправлению и должны этому обучиться. Но после того как широкие массы

британцев, включая католических ирландских крестьян, добились для себя демократии,

авторитарное правление в империи могло быть оп-

•" Тайррелл Уильям Джордж (1866-1947) - британский дипломат.

В 1905-1915 годах был личным секретарем министра иностранных

дел Эдварда Грея.

Realpolitik (неж.) - реалистическая политика.

207

Британская империя

равдано уже только неприкрытыми расистскими принципами. Чувство расового превосходства

всегда присутствовало в британских колониях, хотя в Индии семнадцатого и восемнадцатого века

оно смягчалось уважением к мощи и культуре ее правителей. Ко второй половине девятнадцатого

века высокомерие, появившееся в результате превосходства в силе, и псевдонаучные расовые

теории уменьшили британское уважение к индусам. Накануне Первой мировой войны многие

британцы согласились бы с сэром Чарльзом Лукасом

в том, что «качества, характер и воспитание

большинства цветных совсем не те, что требуются для правящей расы, и это различие не

скрашивается, за исключением отдельных редких случаев, образованием по системе белого

человека» [38].

Но у таких взглядов были и свои противники. Британская правящая элита была проницательным и

изощренным в политике классом. К двадцатому веку ее основная часть могла быть названа

вигами, или либеральными консерваторами. В девятнадцатом веке она уступила усиливающемуся

напору демократии, но при этом сохранила большую часть своей власти и статуса. Она была

способна распознать безнадежную ситуацию и предпочитала политическое маневрирование

жесткому репрессивному авторитаризму. Британцы считают свой девятнадцатый век героическим

примером мирных реформ со сбалансированным переходом от прежнего порядка к новшествам и

переменами.

В Индии, а позднее в других небелых колониях, британские правители всегда понимали

необходимость существования туземных коллаборационистов и обычно бывали в состоянии

оценить важность нового образованного европеизированного класса, чтобы пытаться использовать

его - по крайней мере его самых покладистых и «умеренных» представителей. В определенной

степени они даже злоупотребляли виговской интерпретацией британской истории девятнадцатого

века и порой неверно трактовали колониальную реальность. «Оглядываясь назад, можно заметить,

что люди, определявшие в первые три десятилетия двадцатого века британскую политику по

отноше-

Лукас Чарльз Прествуд (1853-1931) - английский историк, специализировавшийся на колониальной истории.

208

Часть вторая. Империи

нию к Индии, руководствовались ложным убеждением, что реформы могут принести туда

окончательный и длительный политический мир» [39].

Даже если бы британцы осознавали, что политика вигов приведет к их изгнанию из Индии,

британцам все равно ничего другого не оставалось, кроме как следовать этой политике. Как бы то

ни было, но в двадцатом веке их все более незаконное владычество в Индии, которое чем дальше,

тем больше было вынуждено опираться на полицию и другие силовые структуры, начинало

выглядеть уж совсем неприлично - почти как царская Россия. Но имидж британского либерала

требовал оправданий и заверений в том, что британское владычество в Индии существует «на

неизмеримо более высоком моральном уровне, чем Российская империя». Во всяком случае,

царизм, чтобы поддержать авторитарное правление, был готов ввести в дело такие ресурсы, до

которых британцам в колониях было еще далеко. Даже в 1881 году вице-король лорд Дафферин

был решительно настроен «управлять, все больше используя растущий по всей стране авторитет

общественного мнения и по возможности сообразуясь с ним» [40].

Не исключено, что самым важным шагом в реализации такой политики были реформы Морли-

Минто 1911 года

, которые «необычайно раздвинули границы участия индийцев в управлении

своей страной» [41] и, что еще более важно, установили, что индийцы в принципе не являются

неспособны-

'' Дафферин Фредерик Темпл Гамильтон-Те мпл-Блэквуд (1826-1902) -британский .;*-

(

1"|ЛОМ'Тг и государственный деятель. В

1872 году был генерал-губернатором Канады. В 1879 году был назначен послом в Россию. В 1882 году - во Францию. Занимал

пост генерал-губернатора и вице-короля Индии в 1884-1888 годах, а не в 1881 году, как указывает автор.

Реформа «Морлк - Минто» - закон, принятый британским парламентом в 1909 году и предусматривавший изменения в

составе и функциях так называемых законодательных советов (центрального и провинциальных) Индии. Был разработан

министром по делам Индии Дж. Морли и генерал-губернатором Индии Г. Дж. Минто. Реформа расширила за счет индийцев

законодательные советы и увеличила число выборных членов.

209

Британская империя

ми к такому участию. Авторы реформ 1911 года не ожидали (если только вообще могли

предположить), что они так быстро приведут к полномасштабной демократии и независимости.

Однако и политики из партии вигов, которые провели в Британии реформу избирательного права в

1832 году

:!(>

, не ожидали (да и не имели ни малейшего желания), что он приведет ко всеобщему

избирательному праву. В обоих случаях, как только принцип реформ и расширенного участия в

выборах был принят, его дальнейшее развитие получало собственную инерцию и логику. Ни в

Британии девятнадцатого века, ни в Британской империи двадцатого века никакое изменение не

могло произойти само по себе. Давление снизу было очень существенным. Причем в обоих

случаях оно также было неизбежным.

К 1900 году расовые проблемы стали преобладать в Британской империи. Большинство

подданных королевы были небелыми. В Индии и особенно в Бенгалии британцы создали местную

интеллигенцию, которая говорила на английском языке и порой довольно далеко зашла в

понимании европейской цивилизации и ее идей. Такие люди неизбежно испытывали фрустрацию,

получив отказ в доступе к власти и управлению своей страной. Их унижало оскорбительное

расистское высокомерие белых в Индии, не говоря уже о британских самоуправляющихся белых

доминионах - события в британской Африке, например, послужили фактором, отвратившим Ганди

от империи. В Канаде, Австралии и Новой Зеландии власть белого человека и его процветание

были основаны на экспроприации земли у коренного населения и на жесткой дискриминации

труда азиатских иммигрантов. Популистская и эгалитарная белая колониальная культура была

расистской от начала до конца. Самоуправление оставляло вопросы земли, иммиграции и отноше-

ния к аборигенам в руках местного начальства. Лондон имел

Реформа 1832 года была первой реформой избирательного права в Англии. Она положила начало переходу от средневекового

избирательного принципа равного представительства от корпоративных единиц к новому демократическому принципу

представительства от количества населения.

210

Часть вторая. Империи

мало желания и возможностей для вмешательства. Консолидация белой империи рассматривалась

в качестве основополагающей для будущего Британии как великой державы, и этого можно было

достичь, только пожертвовав «туземцами» и культивируя британское имперское белое сознание и

солидарность, которые были расистскими по самой своей сути. Тем не менее некоторые

представители правящего класса Британии чувствовали себя некомфортно в этих обстоятельствах.

Не только вице-короли, но и премьер-министры и монархи приходили в смятение от

оскорбительного обращения с индийцами и предрассудков, выказываемых в отношении местного

населения в Индии и колониях. В самой Британии, где небелые были тогда достаточно редки и не

могли составлять конкуренции в борьбе за рабочие места, белое население проявляло гораздо

большую толерантность, хотя оставалось ничуть не меньше убеждено в собственном

превосходстве над всеми другими народами, не говоря уже о цветных. Однако, как понимали

некоторые более чувствительные представители британской элиты, колониальное обращение с

небелыми было, по сути дела, публичным оскорблением для британских претензий на моральное и

экономическое первенство в мире. В 1908 году Альфред Литтелтон, бывший секретарь по делам

колоний, признал опасное лицемерие британской позиции по вопросам международной торговли и

миграции труда. «"Свободная конкуренция в вашей стране, монополия в нашей" - такой была

доктрина, и он вполне соглашался... что такой принцип мог быть введен и поддерживаем только

силой» [42]. В 1885 году лорд Блэтчфорд пытался выпустить пар из грандиозной риторики о

всемирном цивилизующем влиянии британской имперской федерации, осуществляющей мировую

гегемонию в альянсе с Соединенными Штатами. «Идея англосаксонского альянса выродится в

малоуспешный инструмент для запугивания всего мира. Выдвигаемая в пользу такого альянса

теория о том, что англосаксы - величайшие истребители аборигенов в умеренной зоне, - будучи

объединены в конфедерацию, дадут новый исключительный пример справедливости и

гуманности, кажется мне каким-то уж очень абстрактным объяснением» [43]. Такие взгляды были

относительно редкими в Британии, но гораздо чаще они встречались в общественном мнении

континентальной Европы.

211

Британская империя

Единственная империя, с которой британцы любили себя сравнивать, была империя Древнего

Рима. Они понимали, конечно, что в расовых вопросах и в вопросах ассимиляции эти две империи

сильно отличались друг от друга. Как заметил Чарльз Лукас [44], римляне в основном не

обращали внимания на цвет кожи. Они постигли истинный смысл универсального имперского

гражданства, чего британцам никогда не удавалось сделать. Но даже если бы британцы были бы

равнодушными к цвету кожи сторонниками ассимиляции, они никогда бы не преуспели в

насаждении своей культуры и ценностей среди большинства своих подданных. И соотношение

сил, и время были против них. Подавляющее большинство подданных империи были крестьянами

из культур, настолько далеких от культуры элиты британской метрополии, насколько это только

можно представить. Для культурных заимствований потребовались бы века, которых по

геополитическим соображениям у Британской империи не было в распоряжении. Китайским

ценностям и высокой культуре для покорения материковой Восточной Азии понадобились не

только тысячелетия, но и то обстоятельство, что эта высокая культура доминировала в огромном,

но практически изолированном регионе. Британия не была изолирована от других стран Европы.

Ее культура была ветвью более широкой европейской культуры, и на протяжении почти всей

своей истории определенно не самой важной ветвью. Факторы, которые вызвали эффектный рост

британской мощи в восемнадцатом и девятнадцатом веках, были общими для всей Западной

Европы и могли легко быть перенесены из государства в государство. Природа европейской

экономики Нового времени была такова, что идеи и технологии легко пересекали государственные

границы. Острое соперничество между европейскими странами гарантировало, что правительства

будут быстро перенимать у своих соперников все, что привело бы к увеличению их могущества.

Недвусмысленное первенство Британии в Европе длилось с 1815 по 1890-е годы. Но даже в это

время у нее не было армии, достаточного населения и желания превратить первенство в

господство. Пример культурного воздействия Китая на огромный регион в течение тысячелетия не

мог быть повторен в течение нескольких десятилетий даже при всех преимуществах новых

технологий и коммуникаций.

212

Часть вторая. Империи

Сравнение Британской и Российской империй

ОДНИМ ИЗ НЕМНОГИХ ПОЛОЖЕНИЙ, с которым согласилось бы большинство историков

Британской империи, является факт ее существенного отличия от Российской империи. Некоторые

будут здесь выделять контраст между автократией и либерализмом, другие подчеркнут различие

между финансовой и индустриальной сверхдержавой в центре мировой экономической системы и

менее развитым аграрным обществом на ее периферии. Для прочих ученых основным покажется

различие между империей, четко разграничивавшей метрополию и колонии, и империей,

растворяющей завоеванные и зависимые территории внутри централизованного, гомогенного

имперского государства. Этот последний аспект хорошо рассматривать с позиций геополитики,

для которой контраст между морской и континентальной державой представляется наиболее

важным. Так как сопоставление России с другими империями является основной задачей этой

книги, стоит завершить главу несколькими комментариями по поводу вышеуказанных различий в

той мере, в какой они касаются Британской империи. Мало что можно добавить к тому, что уже

было сказано в этой главе о Британии как о либеральной империи, хотя важно отметить, что до

1914 года либерализм имел гораздо больше общего с идеями Рейгана и Тэтчер, чем с культурным

плюрализмом, моральным релятивизмом и робкой политикой социального обеспечения, с

которыми обычно ассоциируется этот термин в современной Северной Америке. В целом

Британская империя была лиО-ральяой в традиционном значении слова, хотя ее продвижение ь

этом направлении было менее однонаправленным, неизбежным и телеологичным, чем утверждают

британские мифы.

Британские американские и вест-индские колонии никогда не имели над собой такого близкого

бюрократического контроля, как тот, который Габсбурги ввели в Латинской Америке в ше-

стнадцатом и семнадцатом веках. Английские колонии, где не было золота и серебра,

рассматривались как менее заслуживающие внимания короны и изначально имели гораздо меньше

возможностей оплачивать имперскую бюрократическую машину. Различия между системами

управления в самих метрополи-

213

Британская империя

ях также были очень важны. В средние века и Испанское, и Английское королевства были

феодальными государствами, в которых королевская власть была относительно слабой. Однако в

шестнадцатом и семнадцатом веках, когда испанские короли создали «абсолютную» монархию,

английские не смогли этого сделать. Если бы Стюарты

преуспели в своей борьбе с парламентом,

они, без сомнения, попытались бы консолидировать королевскую власть и в колониях. В 1680-х

годах Джеймс II даже начал предпринимать определенные шаги в этом направлении, но этот

процесс был остановлен «Славной революцией». А когда в 1760-х годах в манере, типичной для

империй эпохи упадка, имперский центр попробовал восстановить ускользнувшую от него в

предыдущем столетии в руки колоний власть, это вызвало американское восстание. В ответ на

американскую независимость Лондон усилил административный и финансовый контроль над

остальными колониями. Но даже при этом в 1791 году Верхней и Нижней Канаде было

предоставлено право иметь представительские ассамблеи. Большим уважением по-прежнему

пользовались избранные законодательные учреждения вест-индских колоний. Насаждение в

больших британских сообществах чисто авторитарного военного или бюрократического

правления предполагалось неприемлемым. Эта позиция была значительным шагом к полному

колониальному самоуправлению, установившемуся в 1840-х годах, но едва ли полным переходом

к нему Но в конце концов право белых мужчин протестантского вероисповедания на

самоуправление было распространено на все владения короны.

Контраст между отсталой и периферийной Россией и могущественной Британией, находившейся в

центре современной экономической жизни, действительно имел место. История Британской

империи была одновременно и больше, и меньше, чем история британской индустриальной и

финансовой мощи, но как бы то ни было обе империи тесно связаны между собой, и расцвет и

упадок Британской империи должен рассматриваться в контексте возникновения современной

мировой капиталистической экономики. И акцентировать в этом контексте недораз-

Стюарты - королевская династия в Шотландии (1371-1714) и Англии (1603-1649, 1660-1714).

214

Часть вторая. Империи

витость и периферийность России было бы явным преувеличением. Сильнейшие различия,

появившиеся после 1945 года между первым и третьим мирами, следует с большими предосторож-

ностями прикладывать к Европе до 1914 года. В викторианскую эпоху большая часть

европейского континента лучше всего описывается понятием «второй мир». Сюда входили не

только Южная, Восточная и Центральная Европа, но также Ирландия и Скандинавия. Россия была

одним из беднейших (население) и мощнейших (государство) членов этой группы.

Тем не менее, хотя Россия во многих секторах экономики была развита сильнее, чем, например,

британская Индия, во многих аспектах ее уместней сравнивать именно с британской Индией, чем

с самой Британией. В обоих случаях европейская элита правила массой крестьян, чья культура

была для нее чуждой и местами абсолютно непостижимой, а «варварство» и постоянная

готовность к возмущению внушали элитам страх. Жесткие полицейские режимы, не всегда

озабоченные соблюдением прекраснодушных законов, были одним из следствий этого. Но таким

же следствием зачастую оказывалась романтизация и идеализация простого крестьянина.

Западный человек, имея под рукой все блага современной цивилизации, всегда испытывал

некоторые сомнения по поводу правильности созданного им мира и прежде всего - своего в нем

положения. Эти сомнения порой находили выход в идиллических представлениях о благородном

дикаре, а это вовсе не обязательно означает, что они были слабо обоснованы или что восхищение

простым крестьянином или воином и его взглядом на мир не было искренним и гуманным.

Однако Б этом ••) многих других отношениях британская Индия была бледным подобием царской

России. Восхищение, которое британский офицер мог испытывать по отношению к своим

индийским войскам, было гораздо менее глубоким и сложным, чем идеализированное

представление русского дворянина о крестьянах одной с ним этнической и религиозной группы.

Его восхищение «простым народом» соединяло в себе глубокие чувства консерватизма, русского

национализма, неуверенности в собственном положении и оскорбленной гордости. В любом

случае русская элита неизбежно была более тесно связана со своей страной, чем британцы с

Индией. Даже британского администратора или армейского офицера в конце

215

Британская империя

службы ожидала пенсия или пансион где-нибудь в Челтенхэме. Большую часть своего пребывания

в Индии британцы содержали там относительно небольшую профессиональную армию,

набранную среди «воинственных народностей» и идеально подходящую для проведения

внутренних репрессий (хотя во время обеих мировых войн британцы провели массовые допол-

нительные наборы в Индии). Тогда как русским царям, вынужденным мобилизовать все местные

ресурсы для ответа на вызовы, брошенные мировыми лидирующими державами, пришлось после

1874 года ввести обязательную воинскую повинность со всеми вытекающими отсюда угрозами

внутреннему порядку. Прежде всего разные уровни обязательств перед страной отражались в

экономической политике. Британцы построили железные дороги и впечатляющую систему

каналов и ирригации, но их вклад в развитие индийской тяжелой промышленности не был

впечатляющим даже по стандартам царской России восемнадцатого века. В 1930-х годах

Магараджа Мисо-ра

эе

делал гораздо больше для развития индийского самолетостроения, чем

британцы. «Япония за десять лет инвестировала больше капитала в Манчуко'

, чем Британия в

Индию за два столетия» [45], хотя не ясно, понравилась бы индийским националистам,

критикующим Британию за отсутствие индустриальной политики, та цена, которую им пришлось

бы заплатить за японский способ колониального развития.

Контраст между Российской империей, где метрополия и колония были слиты воедино, и

Британской империей, где они были сильно разделены, кажется очевидным и неоспоримым.

Океаны и (в небелых колониях) очевидные различия рас и культур отделяли Британию от ее

заморских владений. На протяжении почти всей истории империи британские конституционные

законы также проводили отчетливую границу между Соединенным Королевством и заморскими

владениями короны. С самых первых дней империи англичане были в курсе римских прецедентов:

слияние самоуправляемой метрополии с завое-

'" Мисор {или Майсур) - в прошлом княжество, а ныне штат в составе современной Индии.

Государство во внутренней Маньчжурии, образованное Японией после ее захвата этой территории.

216

Часть вторая. Империи

ванными территориями могло консолидировать империю, но -так безоговорочно считалось в

Англии восемнадцатого века -привело к коррупции среди народа римской метрополии и к потере

свободы. Во избежание искушений империи, деспотизма, восточной роскоши и коррупции в

Англии будет собственное правительство, отдельное от правительств заморских владений. С

другой точки зрения, принадлежащей Сили и его последователям, истории Англии и империи не

могут быть так сильно разделены. Родовое гнездо английской власти находилось в Юго-

Восточной Англии. Оттуда она распространилась сначала по Британским островам, а

впоследствии по всему миру. Англосаксонское королевство объединило Англию, добившись

своей цели отчасти за счет эксплуатации и порабощения крестьян во имя королевской и

аристократической власти и отчасти за счет территориальной экспансии. Такой процесс хорошо

знаком историкам России. Это королевство затем было захвачено франко-нормандской

аристократией, которая сама начала завоевание Ирландии в двенадцатом веке. Большая часть

Ирландии стала частью империи, чьим геополитическим центром было Королевство Англия, а

правителем - английский король. Но она едва ли была частью империи в современном британском

понимании слова, поскольку сами англичане были подданными чужой космополитской

аристократической элиты. Для русских это опять-таки очень знакомые вещи. На протяжении

многих веков геополитическим центром их империи была Великороссия, а ее (империи)

правителем - монарх этой территории. Но сам народ России, большая часть которого были

крепостными, едва ли может рассматриваться как правящая, доминирую;-г 1м или

привилегированная нация. Различие между понятиями «российский» (когда речь идет о

государстве и монархе) и «русский» (когда говорится о человеке или культуре), если заглянуть

подальше в прошлое, имеет свой эквивалент в английской истории.

Только к шестнадцатому веку англичане (элита и массы) сплотились в нацию благодаря общим

протестантским ценностям, общему врагу - католической Испании, широко распространившейся

грамотности и хорошо продуманной пропаганде и политике Тюдоров [46]. В семнадцатом веке

возникла английская империя в современном значении этого слова, и здесь важно запомнить, что

империя в форме американских

217

Британская империя

колоний и Ост-Индской компании появилась на много десятилетий раньше Великобритании - то

есть союза Англии и Шотландии. Союз 1707 года был результатом трезвого расчета английской и

шотландской элит. Присоединяя к себе Шотландию, англичане увеличивали свою относительную

мощь в европейском балансе сил и исключали риск того, что Франция может получить в качестве

сателлита управляемое Стюартами королевство на северной границе Англии. Шотландская элита

со временем получила доступ к доходам и власти не только в Лондоне, но и во всей английской

империи. Как это было принято в те времена, ни английское, ни шотландское население не

спрашивали, хотят ли они этой сделки. Только в середине восемнадцатого века Глазго начал

получать доходы от имперской торговли, а шотландская аристократическая и профессиональная

элита стала собирать богатые урожаи в Вестминстере и колониальных правительствах. Однако со

временем союз доказал свою состоятельность, став богатейшей и сильнейшей страной мира.

Протестантство помогало консолидации союза, а победы и растущее благосостояние усиливали

уверенность английских и шотландских протестантов в том, что Бог на стороне Британии, а ее

конституционные институты - основа человеческого прогресса. Основной жертвой этого

прогресса стал гэльский народ Северной и Западной Шотландии, чье общество и культура были

уничтожены политическим союзом Южной Шотландии с Англией, а еще более - влиянием

индустриальной революции в Южной Шотландии на ее горные районы. Как это бывает в

заморских колониях (особенно в Латинской Америке), уничтожив гэльский мир с его

сепаратистскими наклонностями, новая Шотландия присвоила себе некоторые черты его

внешности как отличительные особенности шотландской идентичности.

В 1801 году еще более хитроумная сделка была заключена между британской и ирландской

элитами. Ирландия вошла в состав Соединенного Королевства. Пока политика ограничивалась

интересами элит, этот проект был вполне жизнеспособен. Но современный массовый национализм

часто определяется религией и противопоставляет себя враждебному соседу или историческому

угнетателю. Поэтому не вызывает удивления, что с всеобщим распространением грамотности и

демократизации политики поднял голову антианглийский по сути

218

Часть вторая. Империи

и пропитанный духом католичества ирландский национализм. В 1914 году ирландцы были

намного богаче, чем в 1801-м, -они находились примерно на одном уровне с испанцами,

итальянцами и финнами и были гораздо богаче греков, португальцев или венгров. Но в

противоположность Шотландии Ирландия не стала одной из богатейших индустриальных держав

мира. Находясь внутри союза, ирландцы сравнивали свое благосостояние с английским, а не с

испанским. В этом свете и в отличие от Шотландии этот союз не был для них привлекательным,

поскольку не принес впечатляющего экономического успеха. Более того, в 1845-1848 годах

Ирландия пережила ужасный голод и последующую эмиграцию. Представляется маловероятным,

что независимое правительство Ирландии смогло бы как-то смягчить эти несчастья, однако в этих

несчастьях все равно обвиняли союз, причем в последующей националистической ретроспективе

даже больше, чем во время самого Великого голода. География также играла свою роль в слабости

союза. Находясь на крайнем западе Европы, отрезанная от континента Королевским флотом,

Ирландия не могла иметь никакого другого угнетателя, кроме английского. Тогда как, например,

польская ненависть к России могла смягчаться страхом перед Германией. Ирландцам в девятнад-

цатом веке некому было противопоставлять себя, кроме как англичанам, еще и потому, что их

имперский сосед обладал также наиболее динамичной мировой экономикой и культурой. То, что

Ирландия в противоположность Польше не стала ареной битвы соперничающих держав, было

одним из преимуществ империи, которое, впрочем, у ирландцев, подобно большинству подданных

современной империи, не вызывало особой благодарности. С другой стороны, реальная оценка ог-

ромной мощи Британии отдаляла в глазах многих ирландцев (и даже тех из них, кто горячо желал

этой независимости) шансы на обретение Ирландией независимости от Лондона вплоть до 1914

года [47].

В 1880-х годах легко было представить себе несколько вариантов границ будущей Британии.

Жалкий пессимист, которых, в сущности, в то время практически не существовало, мог

представить Британию, уменьшенную до Англии и Уэльса. Фактически, в это время подавляющее

большинство англичан было убеждено, что союз с Ирландией является необратимым fait

219

Британская империя

accompli

", хотя меньшинство было готово предоставить ирландцам ограниченную автономию.

Некоторые англичане верили, что будущее их страны - это федерация Большой Британии,

включающая белые заморские колонии. Для съежившейся Англии 2000 года большая часть этих

предположений и перспектив кажется прихотливой игрой воображения, но они в свое время

разделялись многими интеллигентными современниками, и от них нельзя отделаться с

высокомерием исторической ретроспективы. География и расстояния всегда были против

создания Большой Британии, так же как и нежелание англичан не в лучшую сторону изменять

свое внутреннее устройство, чтобы приспособить его к нуждам империи. Но нельзя также

недооценивать дарованное колониям в 1840-х годах право на самоуправление, которое образовало

совершенно самостоятельные правительства и увеличивающуюся идентичность в колониях. Когда

был введен принцип самоуправления, пароходы и телеграф еще не покорили расстояния и не

сделали технически осуществимым некий вариант имперской федерации. Британия в апофеозе

своего политического и экономического господства не слишком нуждалась в колониальной

поддержке. Если бы вопрос о самоуправлении решался ближе к 1880-м годам, когда технологии и

международное положение Британии сильно изменились, трудно представить себе, что

Вестминстер не попытался бы соединить демократию в колониях с некими вариантами

вышестоящих, хотя и ограниченных, общеимперских институтов. Вылились бы эти институты в

двадцатом веке во что-нибудь, отличное от существующего Британского Содружества,

неизвестно. Но если бы они были созданы, они неминуемо оставили бы свой след в позднейшей

истории Британии и ее белых колоний.

Наконец мы подошли к самому главному различию Британской и Российской империй: с одной

стороны островная и морская держава, с другой - огромная материковая империя. Это различие не

требует глубокого осмысления. Нет практически ни одного аспекта истории Англии и Британии,

который не был бы напрямую связан с островным положением страны. Морская держава как в

эпоху паруса, так и в эпоху угля или

Fait accompli (франц.) - свершившийся факт.

220

Часть вторая. Империи

нефти располагает мобильностью и пластичностью, которые одновременно являются и силой, и

слабостью.

В одном ключевом аспекте географии положение Англии и России схоже. Обе они были

приграничными государствами Европы, что привело к многочисленным последствиям в их ис-

тории. В эпоху огромного роста европейской мощи по сравнению с другими континентами именно

пограничные европейские государства легче других могли распространить свое влияние вне

границ Европы. Поэтому нельзя считать простым совпадением тот факт, что в девятнадцатом веке

именно Британия и Россия владели крупнейшими в Европе неевропейскими империями. В

девятнадцатом веке, по мере своего распространения по земному шару, эти две империи стали

основными соперниками. Одним из результатов этого была знаменитая «большая игра» во

внутренней Азии. Но при том, что великие пограничные империи активно соперничали вне

Европы, внутри континента, где располагались их наиболее существенные интересы, они были

естественными союзницами против возможной гегемонии любой континентальной державы. Этот

естественный альянс был определяющим фактором поражения Наполеона. В двадцатом веке этот

альянс возник снова перед лицом возможного господства Германии. Ла-Манш и необъятные

пространства России были непреодолимыми препятствиями на пути любой державы, которая

попыталась бы установить свое господство с позиции франко-германской базы. К тому же и

Россия, и Британия могли мобилизовать против любой державы, угрожающей установить

господство над Европой, ресурсы не только своих геополитически безопасных центральных

регионов, но н к^епропейских имперских периферий. Эти факторы имели решающее значение в

Европе двадцатого века.

Как в России, так и в Британии всегда раздавались влиятельные голоса в поддержку

изоляционизма. Зачастую их привлекала мысль о том, что пока у их главного соперника на другом

краю Европы руки будут связаны европейскими конфликтами, сами они будут процветать в

мирной изоляции. Кутузов считал, что Россия в борьбе с Наполеоном таскает для Англии каштаны

из огня. В 1939 году Сталин сделал то, что некоторые консервативные британские историки

полагали необходимым для Лондона, а именно уклонился от вмешательства в европейский

конфликт в надежде, что Гитлер и его противник на другом

221

Британская империя

конце Европы измотают друг друга годами борьбы. Однако в 1811 и 1940 году Россия понимала,

что господство одной державы на европейском континенте угрожает ее безопасности. В конце

концов британские политики тоже приходили к этому заключению. Конечно, Ла-Манш,

Королевский флот и империя предоставляли пограничной Британии больше возможностей для

маневра, чем у материковой России, но в глазах британских политиков эти преимущества не были

значительными. Иностранное государство, контролирующее порты Ла-Манша и имеющее

возможность мобилизовать против Соединенного Королевства ресурсы всей Европы, всегда

считалось недопустимой угрозой безопасности Британии, независимо от того, декларировало ли

такое государство свои мирные и дружественные намерения в отношении Британии. Это была

основная причина, по которой Британия два раза в двадцатом веке вступала в войну против

Германии.

Глава 4

Османская империя

Геополитика Османской империи

В ПРОИСХОЖДЕНИИ РОССИЙСКОЙ И ОСМАНСКОЙ империй много схожего. И московская,

и османская династии появились на периферии огромных территорий и цивилизаций, над

которыми они впоследствии установили свое господство. Москва была аванпостом Киевской

Руси, а та, в свою очередь, являлась одним из последних и самых удаленных «завоеваний»

византийского христианства. Тюрки Центральной Азии, от которых, собственно, и произошли

османы, были по крайней мере так же далеки от центра ислама. Русские обратились в

христианство, а тюрки - в ислам в том же десятом веке. Наплыв тюрков в Анатолию начался после

поражения Византии при Манзикерте в 1071' году; в это же время славяне п^али заселять Северо-

Восточную Русь - будущее Московское царство. В Средние века религиозные убеждения

обычного османского или московского подданного были далеки от символов веры,

провозглашаемых городскими религиозными лидерами православия или ислама. Кре-

В сражении при Манзикерте (1071) предводитель турок-сельджуков Алп-Арслан наголову разбил византийскую армию, и вся

Малая Азия пала к его ногам. Византийская империя, сократившаяся практически до одного Константинополя, в дальнейшем

так никогда и не возродилась.

223

Османская империя

стьянство Северо-Восточной России до четырнадцатого века было христианским только в

отдельных местах. Религией османского населения в это время был сплав мусульманства,

христианства и язычества, что вполне естественно для региона, только недавно завоеванного

чуждыми тюркскими элементами, но веками до этого принадлежавшего различным культурам,

цивилизациям и правителям.

Осман, основатель Османской империи, женился на дочери влиятельного шейха дервишей. Его

сын женился на дочери христианского феодала. Ранние османские правители, подобно своим

московским коллегам, были жесткими и прагматичными военачальниками. Основой их

легитимности был военный успех, который обеспечивал их сторонников добычей, землей и

престижем, а также приносил чувство выполненного религиозного долга в войнах против

христиан. Краеугольным камнем в деле основания Османской империи стал контроль над стра-

тегическим эмиратом Галлиполи, откуда тюрки делали набеги через Анатолию во Фракию и на

Балканы. Очень важным моментом в расцвете обеих династий г четырнадцатом веке было то

обстоятельство, что родовые земли наследовались одним наследником. Для османов это было

делом принципа, а для москвичей - счастливым стечением биологических обстоятельств. Со

временем представители обеих династий превратились из обычных военачальников в монархов,

управляющих своими государствами. Они создали институты, которые веками поддерживали их

владычество. И здесь начинается различие между империями, поскольку институты османского

государства коренились в ближневосточной и исламской традициях, не имевших никакого

влияния в России. Тем не менее какое-то время сходство сохранялось. Даже в шестнадцатом веке

основной частью османской и русской армий была кавалерия, которая получала от монарха земли

в награду за военную службу. Эти всадники гораздо сильнее контролировались и в большей

степени подчинялись правителю, чем рыцарство феодальной Европы. Неявка на службу в

шестнадцатом веке вела к однозначной и быстрой потере земельных владений. Однако многие

русские дворяне-военные не только имели другие земли в своей частной собственности, но со

временем они более успешно, чем османы, превращали свои наделы, приобретенные на военной

службе, в частную собственность.

224

Часть вторая. Империи

И русские, и османы выросли в тени монголов, в регионах, косвенно контролируемых

государствами - наследниками Великого хана. По мере того как могущество империи монголов

шло на спад, русские и османы занимали оставляемые ею ниши. Османы, например, захватили

Черное море и его северный берег и господствовали там. В середине шестнадцатого века

распространение русских в южные степи вступило в противоречие с интересами османов, и

главным образом с интересами их сателлита - крымского хана. С этого времени отношения между

двумя государствами, и прежде не слишком близкие, но вполне дружелюбные, начали портиться.

В восемнадцатом, девятнадцатом и начале двадцатого века Россия была злейшим врагом и

основным могильщиком Османской империи. В эту эпоху победа России над османами зависела