Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

экипирована, чем в петровское время, а артиллерия не уступала никакой другой в Европе и легко

воспринимала новшества в вооружении и тактике. В екатерининских войнах российские генералы

смогли наконец освоить науку передвижения боль-

424

Часть третья. Россия

ших европейских армий по бескрайним и пустынным степям. Это позволило впервые занять и

удерживать Крым, черноморское побережье, а также устья Днепра и Днестра. Хотя в 1762 году

более 40 процентов из 402 старших офицеров российской армии составляли нерусские офицеры

(из них три четверти были балтийскими немцами), главными военными героями екатерининского

правления были русские. Российские войска под руководством Суворова превзошли

революционные французские армии в Италии в 1799 году, но в 1805-1807 годах российское

высшее военное командование уже не смогло на равных соперничать с Наполеоном. С другой

стороны, российская армия была, несомненно, главным фактором в победе союзников над ар-

миями французского императора в 1812-1814 годах, что принесло ей и России вообще огромный

авторитет в Европе.

Флот исторически всегда оставался для России на второстепенных ролях. Но когда Петр I

построил свою новую столицу, Санкт-Петербург, на берегу моря, необходимость иметь сильный

флот стала совершенно очевидной. В Балтийском море Россия соперничала главным образом с

двумя соседними морскими державами - сначала со шведами, потом с немцами. Приходилось

также держать в уме не слишком, впрочем, большую вероятность появления на Балтике и

могучего британского флота. Когда в девятнадцатом веке Россия завоевала северное побережье

Черного моря, нужда во флоте существенно возросла. Вся российская береговая линия была

прекрасной мишенью для любого флота, появившегося в Черном море, а османский султан в

любой момент мог открыть проливы для британского и французского флотов. По мере того как

российская экономик;

ii финансы станиз:шись все более зависимыми от экспорта зерна через

проливы, увеличивалась и опасность для империи со стороны любой морской державы. Для

русских проливы стали играть почти ту же самую роль, какую Ла-Манш и бельгийские порты уже

давно играли для Англии.

Российскому флоту приходилось вести операции одновременно в нескольких акваториях -

Балтийском и Черном морях, Северном Ледовитом и Тихом океанах, и представлялось весьма

маловероятным, что ему удалось бы сконцентрировать свои силы в одном месте. Даже в эпоху

парусов, не говоря уже о времени броненосных пароходов, флот был на переднем крае развития

технологий и инженерной мысли. Набор и подготовка

425

Царская империя: могущество.

опытных матросов всегда были большой проблемой в крестьянской России. Не менее серьезными

и долговременными проблемами оставались балтийские порты, скованные льдом большую часть

года, и подверженная гниению деревянная обшивка кораблей. Однако со времени своего создания

Петром I в течение Северной войны со шведами российский флот вполне овладел тактикой

патрульных и десантных операций и сумел сохранить эти навыки в эпоху мин и торпед.

Создание настоящего океанского флота, который мог бы защищать интересы России далеко от ее

берегов, было значительно более сложной задачей. Содержание такого флота стоило огромных

денег, и в последние годы как царского, так и советского режимов это буквально опустошало

государственные ресурсы. В обоих случаях России приходилось прилагать сверхъестественные

усилия, чтобы соперничать на равных с флотами ведущих морских держав. Причем этой

конкуренции мешали не только финансовые, технологические и кадровые проблемы. Россия

испытывала острый недостаток океанских военно-морских баз и, особенно в царское время, была

вынуждена прибегать к помощи иностранных союзников, чтобы развернуть большие морские

силы далеко от своих берегов. Во время правления Екатерины II российские океанские эскадры

совершили переход из Балтийского моря в Восточное Средиземноморье, где уничтожили

османский флот и разорили вражеские морские коммуникации. Но они никогда не могли бы

сделать этого без материально-технической поддержки британского флота. Тем не менее,

пожалуй, именно на екатерининское правление приходится пик относитетьной военной мощи

российского флота. В 1780 году он даже сыграл решающую роль в принуждении британцев

признать права нейтрального судоходства во время американской Войны за независимость. В

девятнадцатом веке России ни разу не удалось подняться на такую высоту. Когда в 1905 году

Балтийский флот был отправлен вокруг света только затем, чтобы быть уничтоженным при

Цусиме, слабость России как морской державы стала очевидной. Корабли не могли дойти до

Дальнего Востока без германской и французской помощи. Отсутствие соответствующих морских

баз на маршруте было одной из причин, по которым флот прибыл на место сражения в таком

жалком состоянии. В любом случае к тому времени как флот прибыл на Дальний Восток, исчезла

основная стратегиче-

426

Часть третья. Россия

екая причина, по которой он был туда отправлен. Японцы уже уничтожили Тихоокеанский флот,

который должен был быть усилен Балтийским.

За вооруженными силами в восемнадцатом веке уже стояли практически самодостаточная

оборонная промышленность и крупнейшая в Европе металлообрабатывающая промышленность.

Экспансия в плодородные черноземные зоны резко подняла объемы сельскохозяйственной

продукции и благосостояние села. И без того обладая почти самым многочисленным населением в

Европе и будучи самой большой страной по территории, Россия к 1800 году оказалась перед

лицом бурного роста населения в девятнадцатом веке, которое должно было заполнить пустоты на

завоеванных землях. Если Екатерина II за 34 года своего правления призвала в армию один

миллион человек (чего не мог позволить себе ни один европейский монарх), то вынужденный

непрерывно воевать с Наполеоном Александр I поставил под ружье два миллиона человек всего за

24 года [19].

В условиях того времени государство, способное набрать, экипировать и обучить офицеров для

армии такого масштаба, само по себе выглядело угрожающим, хотя зачастую оно было довольно

скудно обеспеченным и справлялось только с узким диапазоном функций. В первой половине

восемнадцатого века армия практически сама занималась комплектованием личного состава и

сбором подушного налога, но после усиления провинциального гражданского управления во

время губернской реформы 1775 года эти обязанности перешли к гражданским институтам. Сто

лет спустя после правления Петра свыше 80 процентов налоговых поступлений приходило из

четырех источников: на.к: ^/; :^а соль и алкоголь, подушный налог и налоги с государственны::

крестьян [20]. Впоследствии соляной налог постепенно потерял свое значение, а налоги с

государственных крестьян становились все более и более существенной статьей государственного

дохода. В 1750-х годах доходы России составляли только одну пятую от французских [21], хотя

прямое сравнение здесь не совсем корректно. Набор русских солдат и содержание полков в

значительной степени строились на принципах самоокупаемости или реквизиции продовольствия.

Достаточно привести только один пример: в эпоху Наполеоновских войн полная экипировка

кавалериста стоила в России гораздо дешевле, чем где-нибудь в Европе.

427

Царская империя: могущество.

На протяжении первых двух столетий правления Романовых самодержавная система управления

государством и внешней политикой, по крайней мере на высших этажах власти, функционировала

сравнительно неплохо. Ценой жестокой эксплуатации населения союз самодержца и

крепостников-помещиков успешно поддерживал политическую стабильность, эффективное

использование человеческих и фискальных ресурсов для обеспечения военных нужд, а также

относительно адекватное и координированное ведение государственной политики на высшем

уровне. В восемнадцатом веке система пережила несколько дворцовых переворотов и несколько

неэффективных монархов. Когда внешняя политика того или иного самодержца становилась

неуправляемой и непредсказуемой с точки зрения главных фигур дворцовой аристократии, его

трон и жизнь оказывались в опасности. Чему примером служат дворцовые перевороты, приведшие

к свержению и гибели Петра III и Павла I. В целом же можно сказать, что координирующие

институты высшего уровня лучше функционировали в восемнадцатом веке, чем в девятнадцатом,

когда управление страной было поделено между соперничающими, постоянно растущими и тех-

нически усложняющимися министерскими империями. Кроме того, провидение наградило Россию

восемнадцатого века двумя самыми способными монархами в современной европейской истории -

Петром I и Екатериной П. По различиям в стилях и методах их правления можно судить не только

о разнице их характеров и полов, но и о значительно более изощренной и европеизированной

природе российской элиты при Екатерине. Она смогла даже использовать на благо государства

выдающиеся способности своих любовников - и прежде всего Потемкина и Орлова. До

восемнадцатого века русские цари предусмотрительно женились на женщинах, принадлежащих не

к самым высшим кругам дворцовой аристократии. При этом они использовали родственников

жены в качестве надежных и зависимых союзников в управлении и при дворе. После того как в

восемнадцатом веке цари начали жениться на иностранных принцессах, этот метод построения

монархической партии и маневрирования между дворцовыми фракциями сошел на нет, но два

великих любовника Екатерины и их родственники и сторонники сыграли похожую и весьма

важную роль в русской политике.

428

Часть третья. Россия

Проблема Польши

К 1780-М ГОДАМ РОССИЯ УЖЕ, БЕССПОРНО, была великой державой. Этому

благоприятствовали и ее геополитическое положение европейской окраины, и современная

международная обстановка. Между 1688 и 1815 годами Британия и Франция были

непримиримыми врагами: их соперничество означало, что они не только едва ли смогут

объединиться против России (как случилось позже во время Крымской войны, имевшей

печальные последствия для безопасности российской береговой линии), но и, наоборот, будут

наперебой добиваться ее благосклонности. Традиционные соперники России в Восточной Европе -

османы, шведы и поляки - пребывали в стадии упадка. В состоянии относительного упадка, в

общем, находилась и Франция, но даже когда после 1789 года ее силы восстановились, Россия

была отделена от нее целым континентом. Тогда как Австрия и Пруссия не только пребывали в

опасной близости от Франции, но большую часть времени между 1740 и 1854 годами состояли

либо ее злейшими врагами, либо весьма сомнительными союзниками, что в свою очередь

заставляло их постоянно искать дружбы России. За годы екатерининского правления и Пруссия, и

Австрия крайне нуждались в русской поддержке, причем Санкт-Петербург, бесспорно, получал

более крупные дивиденды от союза с Веной. Казалось, что огромные завоевания Екатерины и

неиссякаемые ресурсы захваченных территорий открывают широчайшие перспективы даль-

нейшего роста российской мощи. Кроме того, режим вполне эффективно сщ. зч.нлся со сложной

задачей колонизации вновь завоеванных регионов (часто при помощи беглых крепостных),

сочетая ее с неукоснительным сохранением в Центральной России консервативного социального

строя, основанного на крепостничестве. Ко времени смерти Екатерины в 1796 году была

практически сведена на нет давняя угроза внутренней российской стабильности - анархические

восстания на слабо контролируемых пограничных территориях юго-востока. Казаки, к примеру,

находились теперь под жестким контролем и обеспечивали имперскую армию превосходной

легкой кавалерией. В начале 1780-х годов Екатерина была одновременно арбитром между

Габсбургами и Гогенцоллернами в Цен-

429

Царская империя: могущество.

тральной Европе и мощной поборницей международного морского права. Ни одному из российских

монархов никогда не удалось и близко подойти к подобному положению.

Если продолжить в будущее линию восхождения России, начавшегося со времени вступления на

престол Петра I, до времени смерти Екатерины, то в 1796 году можно было, не слишком рискуя

ошибиться, предсказать, чем будет Россия в девятнадцатом веке. И такое предсказание казалось

сбывшимся, когда наполеоновская Великая армия была уничтожена на необъятных и негостеприимных

российских просторах, а российская армия некоторое время спустя закончила свой поход в Париже.

Однако в действительности девятнадцатый век оказался для России гораздо более трудным, чем

восемнадцатый.

Первой главной проблемой, с которой столкнулся Санкт-Петербург после 1815 года, была Польша,

присужденная Александру I Венским конгрессом. Польша всегда оставалась бельмом на глазу

Российской империи, так же как впоследствии она стала одной из важнейших причин уязвимости

послесталинской советской империи в Восточной Европе. Польская проблема заключалась отчасти в

том, что Польша была слишком велика, чтобы легко поглотить ее, а ее элиты - слишком многочислен-

ны, самоуверенны и слишком привязаны к героическим воспоминаниям о старом независимом

Польском содружестве, которое окончательно распалось только в 1795 году и на короткое время

возродилось при Наполеоне в качестве Великого герцогства Варшавского. Положение осложнялось

еще и тем, что польские и русские церковь и государство с давних пор непримиримо враждовали

между собой. Главный предмет соперничества между Польшей и Великой Русью составляли лежащие

между ними земли, основная масса крестьянского населения которых была украинской или

белорусской, а аристократия -польской. В последние десятилетия царскому режиму пришлось

прикладывать значительные усилия, чтобы уменьшить польское влияние в этих пограничных регионах

и утвердить их российскую идентичность.

Начиная с победы Петра I над шведами под Полтавой в 1709 году и до конца 1760-х годов Россия в

значительной степени осуществляла непрямой контроль над Польшей: Россия была способна

содействовать восхождению на престол дружественных ей претендентов, добиваться того, чтобы

польская

430

Часть третья. Россия

внешняя политика была пророссийской, беспрепятственно проводить российские армии через

польскую территорию для участия в германских кампаниях и блокировать любые попытки,

направленные на усиление польского государства и армии. Однако поддержание неформальной

Российской империи в Польше оказалось непростым делом, поскольку та граничила с двумя другими

великими державами, Пруссией и Австрией, и была к тому же традиционным союзником и сателлитом

Франции. Пруссаки давно с вожделением присматривались к польским землям, а любое усиление

Франции в Европе неизбежно приводило к попыткам восстановления польской независимости.

Манипулировать в российских интересах польскими шляхетскими фракциями также представлялось

непростым делом и всегда было сопряжено с риском вызвать обратную реакцию роста патриотических

настроений. Цель России в разделе Польши состояла в том, чтобы избежать проблем с немецкими

державами и попытаться остановить возрождение мощного реформированного польского государства -

не говоря уже о профранцузских и проякобинских настроениях в Польше, которые начали поднимать

голову в 1793-1795 годах. Кроме того, в продвижении российских границ на запад были стратеги-

ческие преимущества, а в приобретении новых налогоплательщиков - фискальные.

В 1815 году в соответствии с традиционной стратегией русских самодержцев Александр I попытался

укрепить российское правление в Польше союзом с местной аристократией. Отчасти для того, чтобы

поднять российский престиж в Европе и поддержать свой собственный образ царя-благодетеля, Алек-

сандр даровал по.н.;ам широкую автономию, сильный выборный парламент и гарантированные

гражданские права. Подобным же образом он поощрял отмену крепостного права в балтийских

провинциях. Казалось, Александр I считал Польшу более цивилизованной и развитой страной, где

можно опробовать те реформы, которые он в дальнейшем планировал провести в России. Но после

1820 года, все больше и больше опасаясь революционных движений, Александр I постепенно

переходил на более консервативную и авторитарную позицию. Его преемник Николай I,

столкнувшийся при наследовании трона в 1825 году с неудавшейся попыткой дворцового переворота,

совершенной радикально настроенными офицерами, инстинк-

431

Царская империя: могущество.

тивно придерживался еще более консервативных и авторитарных воззрений. Modus vivendi между

Николаем I и националистическим, буйным и порой радикальным польским парламентом едва ли

представлялся возможным. Первое польское восстание было подавлено в 1831 году, и за ним

последовало несколько десятилетий сугубо авторитарного правления. А когда Александр II в 1856-

1863 годах попытался восстановить modus vivendi с польским обществом, произошло второе польское

восстание, гораздо более опасное для России, чем первое, поскольку поражение в Крымской войне

обнажило перед всем миром ее слабость. В 1863 году временами казалось вполне вероятным, что

Наполеон III решится оказать Польше военную поддержку, и это породило в России вполне

обоснованные опасения по поводу неудовлетворительного состояния ее границ и границ ее

иностранных союзников. Два этих восстания, по сути дела, уничтожили перспективы для новых

попыток разрядки напряженности между царским режимом и польской элитой [22]. Вместо этого была

предпринята попытка завоевать доверие польского крестьянства, предложив польским крепостным

существенно более выгодные условия выхода из крепостной зависимости, чем те, что были

предложены российским. Однако настоящий союз между царизмом и польским крестьянством

выглядел едва ли осуществимым, учитывая силу и влияние националистического польского

духовенства. Кроме того, по мере передвижения крестьян в города и роста их образованности они

начинали разделять общенациональное возмущение российскими притеснениями польского языка,

культуры и свободы. С 1863 по 1914 год российское правление в Польше держалось только на

устрашающих воспоминаниях о последствиях жестокого подавления неудавшихся восстаний, а также

на продолжающейся репрессивной политике российских властей. Поскольку огромная русская армия

по стратегическим соображениям так или иначе стояла в Польше, удержание страны в узде первое

время не представляло большой проблемы. Но такое положение вещей недвусмысленно означало, что

любое ослабление санкт-петербургской хватки -например, военное поражение от Австрии или

Германии -мгновенно сделает этот регион неподконтрольным.

Попытки восстановить свои позиции на пограничных между Польшей и Россией землях привели в

1839 году к запреще-

432

Часть третья. Россия

нию униатской церкви, то есть распространенной в Польше компромиссной разновидности

православия, при которой сохранялись православные службы и обряды, но признавалась верховная

власть папы. Накануне 1914 года были предприняты попытки повысить эффективность крестьянских

хозяйств и предоставить православному, а следовательно, предположительно русскому и лояльному

крестьянству больше голосов в местных выборных органах. Однако самые большие усилия и денежные

вложения были направлены на вытеснение с этих территорий польских помещиков и на передачу их

владений представителям русской землевладельческой элиты. Аналогичная политика проводилась

англичанами в семнадцатом и восемнадцатом веках, когда они старались закрепиться в Ирландии. В

восемнадцатом веке, например, английские власти были убеждены, что почти полная экспроприация

католического землевладельческого класса лишает потенциальное ирландское восстание его

руководителей и вообще делает восстание невозможным, если только в Ирландию не вторгнется значи-

тельная французская армия [23].

Но по сравнению с английской политикой в Ирландии российская политика по отношению к польским

землевладельцам на западных пограничных землях была менее жестокой и последовательной.

Разумеется, после 1863 года количество польских землевладельцев и размеры их поместий значительно

уменьшились, но поляки на рубеже двадцатого века по-прежнему составляли большинство всех

землевладельцев Литвы и Белоруссии. Даже на Украине, к западу от Днепра, где количество мелких

польских землевладельцев после 1863 года уменьшилось весьма гу^ственно, пилякам все-таки удалось

сохранить большую часть средних и крупных хозяйств [24]. По контрасту в Ирландии в 1776 году

католики владели только пятью процентами земли [25]. Надо сказать, что английская политика

оказалось более эффективной: английское элитное общество и культура надежно обосновались в

Ирландии и доминировали в этой стране на протяжении многих поколений. Несмотря на огромные

суммы, потраченные на субсидирование русского землевладения, царскому правительству так и не

удалось создать значительную группу землевладельцев, желающих жить на пограничных западных

территориях и противостоять польскому экономическому и культурному господству. Воз-

433

Царская империя: могущество.

можно, во второй половине девятнадцатого века такие огромные затраты и усилия по созданию

землевладельческой элиты были уже несвоевременными. В условиях приближающейся массовой

грамотности и урбанизации даже на относительно отсталых западных пограничных землях

представлялась, пожалуй, куда более перспективной идеологическая работа с детьми богатых

крестьян и другими элементами нарождающегося среднего класса. В этом регионе, так же как и

почти во всей Восточной и Центральной Европе, именно эти социальные группы оказали

наибольшее воздействие на создание массовой национальной идентичности.

Проблемы империи: 1850-1917 годы

ИСТОРИЯ ПОЛЬШИ И ЗАПАДНЫХ ПОГРАНИЧНЫХ ЗЕМЕЛЬ в девятнадцатом веке показала,

что старая царская политика создания империи на базе союза с местной аристократией уже была

не слишком эффективной, зачастую становилась нежелательной, а в некоторых случаях

представлялась попросту невозможной. И своевременно осознать эти изменения было для России

жизненно важно. Однако этого не произошло - царский режим так и не смог выдвинуть никакой

вразумительной альтернативы для поддержания империи в современную эпоху.

Отчасти так случилось потому, что некоторые царские государственные деятели [26] никогда не

отказывались от старой стратегии альянса с местной аристократией и религиозными лидерами,

полагая эту стратегию более надежной гарантией порядка и лояльности, чем умасливание

крестьянства и русификацию пограничных территорий [27]. Кроме того, правительственным

структурам царизма в девятнадцатом веке была свойственна крайняя непоследовательность.

Политика различных министерств зачастую проводилась без должной коорди-нированности,

поскольку каждое министерство по-своему представляло себе, как следует управлять нерусскими

провинциями империи. Министерство финансов было прежде всего озабочено бюджетом и

экономическим развитием, поддержание порядка и политическая стабильность проходили уже со-

434

Часть третья. Россия

вершенно по другому ведомству - министерству внутренних дел. Вопросы языка, культуры и

национальной идентичности, которые в долгосрочной перспективе оказались решающими для

будущего империи, находились в ведении административно гораздо более слабого министерства

образования. Более того, в большинстве нерусских пограничных земель власть была в руках

генерал-губернаторов, которые только формально подчинялись министерствам и могли

обращаться напрямую к царю. Эти могущественные наместники - на Кавказе они были

настоящими вице-королями - порой оказывали решающее влияние на политику в отдельных

регионах. Впрочем, русскому царизму в этом вопросе можно и посочувствовать. Следует принять

во внимание, что Российская империя состояла из огромного количества самых разнообразных

народов и национальностей с очень разной культурой и уровнем социально-экономического

развития. Любая попытка применить ко всем единую «гармоничную» политику была немыслима и

могла иметь катастрофические последствия. Более того, сейчас уже нет никаких сомнений в том,

что для имперских проблем в современную эпоху нельзя было найти простых и однозначных

решений. И если русский царизм запутался в этих проблемах, то ничуть не лучше выглядели и все

его имперские соперники. В главе 2 этой книги был рассмотрен ряд возможных ответов, которые

имперские режимы могли дать на проблемы современной империи. Из них самым дерзким можно

считать попытку создания новой, всемирной - или по крайней мере наднациональной - идеологии,

на которую будет опираться имперское правление. Эть стратегия, к которой ближе всех подошел

советский коммунизм, '">ыла немыслима для любого монархического и аристократического

режима, включая царскую Россию. Более возможным представлялось утверждение традиционной

наднациональной религии, но в этом отношении православие сослужило царям плохую службу,

поскольку по своей сути оно было национальной, а не универсальной религией. Ислам мог связы-

вать турок, арабов, курдов и боснийцев общей преданностью османскому султану. И хотя

национализм в 1900 году в большей части империи Габсбургов был гораздо сильнее, чем в

арабских или курдских владениях султана, тем не менее даже католичество могло играть более

заметную роль в объединении национальностей в Австрии, чем православие в России.

435

Царская империя: могущество.

Можно было в принципе усилить привлекательность империи причастностью к великой

цивилизации, с которой отождествлялся тот или иной имперский режим. Наряду с экономиче-

скими и военными преимуществами империи это могло по крайней мере обеспечить некоторую

защиту от националистической угрозы. Однако, несмотря на то что некоторые из империй,

рассмотренных в этой книге, были в лучшем, чем Россия, положении, ни одна из них [28] не

сумела воспользоваться привлекательностью своей великой цивилизации для поддержания

имперского режима. Столетие, предшествующее 1914 году, было временем небывалого расцвета

русской литературы и музыки. Российская интеллигенция не только создала высочайшие образцы

высокой культуры, она также была открыта для людей разных рас и религий и имела чисто

космополитические симпатии и воззрения. Культура российской интеллигенции, черпавшей

вдохновение из всех источников европейской культуры и разговаривавшей на различных языках,

во многих отношениях была значительно шире, чем национальные перспективы, общие для

отдельных культур Западной Европы. Хотя польские и немецкие подданные русского царя

никогда, по-видимому, не смогли бы принять российскую культуру, образованные классы

Украины, Белоруссии и других небольших христианских народов вполне могли сделать это,

особенно если бы они имели возможность развивать собственные языки и культуры параллельно с

русскими. Даже мусульманские реформаторы конца девятнадцатого - начала двадцатого века, так

называемые джадиды

, часто испытывали значительное уважение к российской интеллигенции и

склонялись к союзу с ней, чтобы модернизировать свое собственное общество [29]. Однако,

учитывая глубокий антагонизм между царским режимом и большей частью российской

интеллигенции, воздействие по-

Джадидизм (от арабского «джадид» - новый) - культурно-реформаторское и общественно-политическое движение мусульман

Поволжья, Крыма и Средней Азии в конце XIX - начале XX века. Джадиды выступали за введение в мусульманских школах

ряда светских предметов, развитие национальной культуры, равноправие женщин, реорганизацию деятельности духовенства,

преподавание в школах на национальных языках.

436

Часть третья. Россия

следней на нерусское население было слабым подспорьем имперским правителям. Слабым

утешением царскому правительству было то, что украинские или еврейские социалисты, к при-

меру, зачастую тяготели не к национальным, а к общеимперским революционным партиям, хотя

впоследствии это могло привести к образованию социалистической империи на руинах царской.

Альтернативным экстремальным решением имперских национальных проблем был геноцид или

по крайней мере этнические чистки большого масштаба. Как мы уже видели, царский режим

«поощрял» эмиграцию за границу некоторых малых кавказских народов, которые рассматривал

как угрозу российской безопасности. Но правители царской России - как Романовы, так и

аристократия - к девятнадцатому веку были однозначно европейскими по своим ценностям и

взглядам. Им также была далеко не безразлична их репутация в Европе. Попытки решить про-

блемы империи при помощи систематического геноцида или этнических чисток попросту не

представлялись возможными в свете моральных критериев российского правящего класса, быв-

шего по своей сути викторианским. И здесь не могло быть места аморализму режимов Гитлера

или Сталина, когда тоталитарные светские идеологии могли оправдывать и даже требовать унич-

тожения народов, «стоящих на пути истории».

Впрочем, к 1900 году российская правящая элита была отнюдь не чужда антисемитизму. Не

подлежит сомнению, что бедственное положение российских евреев - периодические погромы,

ограничения в правах, массовая нищета - побуждало значительную часть еврейского населения

западных пограничных земе.',). •' ..-миграции в Западную Европу и Соединенные Штаты. Но когда

речь заходит о политических преследованиях и насилии, очень важна лингвистическая точность.

Безусловно, погромы были ужасны, но их все-таки нельзя назвать систематическими этническими

чистками, не говоря уже о геноциде целых народов, которые были стратегией предположительно

более цивилизованных народов Европы по отношению к евреям. Более того, все недавние

исследования подтверждают, что царское правительство само никогда не организовывало и не

провоцировало погромов, хотя местные власти порой смотрели на них сквозь пальцы и часто

медлили, когда надо было их пресекать. Царские министры не потворствовали

437

Царская империя: могущество.

убийствам и в любом случае были глубоко обеспокоены вспышками массовой жестокости, а также

весьма опасались, как бы неконтролируемая склонность простонародья к анархическому сведению

счетов не обернулась против них самих [30]. Но с другой стороны, порой неприкрытая антипатия

высшего начальства к евреям могла внушить младшим чиновникам надежду на то, что их

неспособность остановить погромы пройдет безнаказанно или даже будет поощрена. Не следует

также забывать про то, как во время Первой мировой войны сотни тысяч евреев были с крайней

жестокостью и без каких бы то ни было военных причин изгнаны российской армией из западных

пограничных земель.

Третьей возможной стратегией, направленной на решение проблем империи, могла быть попытка

пойти по австрийскому пути к некоей версии многонациональной федерации. Однако российская

политическая традиция делала такую стратегию менее вероятной, чем в Австрии. Самодержавная

централизация никогда не позволяла империи развиться в мозаику коронных земель в

австрийском стиле, где каждая земля сохраняла свою собственную политическую идентичность.

Более того, хотя император Франц Иосиф не был националистом, он был по своей природной

склонности сторонником централизации и абсолютного правления. В первые годы своего

императорства он попробовал управлять страной в этом стиле и потерпел неудачу. Внутренняя

оппозиция и поражения сначала от Франции, а потом от Пруссии заставили его отказаться от

авторитарного и централизованного правления и ступить на дорогу либерализации и передачи

власти коронным землям. Ступив однажды на эту дорогу, Австрия уже была не в состоянии оста-

новить своего движения в сторону многонационального федерализма - во всяком случае это уже

значительно меньше зависело от желаний императора, чем от тех сил в обществе, которые он

больше не мог контролировать.

Ни один из членов российской элиты не рассматривал австрийский вариант решения проблемы

многонациональной империи как образец, достойный подражания. Напротив, с российской точки

зрения он представлялся источником политической нестабильности и, что еще хуже, проявлением

военной слабости, которой в России старались избежать любыми средствами. Комментируя итоги

войн 1859 и 1866 годов, россий-

438

Часть третья. Россия

ские военные [31] особо отмечали тот факт, что многонациональный состав габсбургской армии

отрицательно воздействовал на ее моральную стойкость и боеспособность. В противоположность

этому высоко ценилось значение национальной однородности в прусской, итальянской и прежде

всего в российской армии. Этим военным не представлялось возможным, что Российская империя

может в каком-то смысле быть сравнима с многоязычной Австрией. С военной точки зрения эти

российские офицеры были правы. В это время лишь некоторые мусульманские подданные

русского царя были военнообязанными. В 1870 году, например, 90 процентов призывников со-

ставляли русские, белорусы и украинцы. И здесь наиболее существенным было то, что в глазах

царской элиты белорусы и украинцы вне всяких сомнений являлись русскими, пусть и го-

ворившими на странных диалектах и имевшими свои особые, хотя ни в коем случае не

нежелательные или политически опасные традиции [32]. В самом деле, не только царская элита,

но буквально вся Европа в 1870-х годах принимала как данность, что украинцы и белорусы в

своей национальной идентичности и политической лояльности были русскими в гораздо большей

степени, чем баварцы - немцами.

В том, что Габсбурги и Романовы избрали различные подходы к решению проблем империи,

большую роль сыграли демографические факторы. Австрийские немцы на рубеже двадцатого века

ни в каком смысле не являлись нацией и, кроме того, составляли значительно меньше четверти

населения империи. В этих обстоятельствах было совершенно немыслимо превратить империю

Габсбургов в национальное немецкое госуд^;;•: то. Р России дело обстояло совсем по-другому.

Все русские - в противоположность немцам - были подданными царя и традиционно обладали

гораздо более сильным чувством национального единства, чем различные немецкие общины,

разбросанные по габсбургской империи. Более того, в 1897 году русские составляли 44 процента

населения империи. Если добавить сюда украинцев и белорусов, то две трети подданных царя

происходили из основной нации империи. Политическая мысль того времени легко сбрасывала со

счетов мусульманских подданных в азиатских районах империи, поскольку они воспринимались

слишком отсталыми для того, чтобы играть политическую роль. Что касается

439

Царская империя: могущество.

малых христианских народов, их судьба считалась неразрывно связанной с Россией, поскольку

они никак не могли желать попасть под владычество германского кайзера или османского султана.

В эпоху империализма считалось, что малым народам на пограничных землях между империями

небезопасно, да и невозможно быть независимыми. Более того, весьма распространено было

мнение о том, что население и ресурсы этих народов недостаточны для развития настоящей

высокой культуры, основанной на их собственных языках. И угроза, которую представляли

поляки, была главным образом связана именно с их многочисленностью, высокой культурой, еще

свежими воспоминаниями о собственной государственности и с их непоколебимой

враждебностью к России. Но считалось, что две трети русского населения и девять десятых ло-

яльных или аполитичных подданных русского царя легко могут найти ресурсы и желание

обуздывать поляков до тех пор, пока последние не согласятся с неизбежностью и преимуществами

лояльности российскому правлению.

Многое, конечно, зависело от того, оыли ли украинцы в действительности русскими, или, если

ставить вопрос более реалистично, как расценивал себя сам народ, которому в процессе развития

предстояло стать более образованным и менее сельским: русским народом, совершенно

самостоятельным украинским народом или некой комбинацией восточнославянской,

православной, украинской и русской идентичности и лояльности. В целом в девятнадцатом веке

российская элита мало беспокоилась об опасности украинского национализма. Считалось, что

большую угрозу позициям России на западных пограничных землях представляют враждебные

элиты, а также высокоразвитая польская и немецкая культура, которую они поддерживали.

Широко было распространено мнение (по крайней мере до революции 1905 года), что

крестьянство никогда не сможет создать собственную культуру или политические идеи,

способные угрожать России.

Тем не менее некоторые царские государственные деятели девятнадцатого века представляли себе

потенциальную опасность украинского сепаратизма и были полны решимости подавить его в

зародыше. Они уделяли особое внимание появлению лингвистической и культурной базы для

национальной идентичности и, следовательно, политического национализма.

440

Часть третья. Россия

В 1863 году киевский генерал-губернатор Анненков

решительно воспротивился публикации

Библии на украинском языке, утверждая, что этой публикацией украинские националисты

«добьются, так сказать, признания независимости малороссийского языка, после чего, конечно,

станут требовать автономии Малороссии» [33]. Тринадцатью годами позже правительственный

меморандум предупреждал об опасностях «различных теорий, не имеющих внешне ничего

политического и представляющих интерес якобы только с чисто академической или ху-

дожественной точки зрения». Опасность таких теорий в конечном итоге могла быть очень высока.

«Ничто так сильно не разделяет народы, как различия в речи и письме. Разрешать создание

специальной литературы для простого народа на украинском диалекте - значит содействовать

отчуждению Украины от всей России». В меморандуме подчеркивалось огромное значение

украинцев для российской нации и государства: «Позволить отделение... тринадцати миллионов

малороссов было бы крайней политической беспечностью, особенно в свете того объединяющего

движения, которое происходит рядом с нами внутри германского племени»

[34]. В соответствии с

этими взглядами царский режим начиная с 1876 года делал все от него зависящее, чтобы

остановить развитие письменного украинского языка и национальной культуры. Практически все

публикации на украинском языке были запрещены до периода 1905-1914 годов, когда революция,

половинчатая конституция 1906 года и частичная либерализация политики предоставили

украинскому языку большую свободу для развития. Однако даже в так называемую

конституционную эпоху не только правительство, но и iiJvi ;--рсккй парламент отказывались

рассматривать возможность преподавания украинского языка или преподавания на украинском

языке в школах, занимая, таким образом, гораздо более жесткую позицию по отношению к

украинскому языку в сравнении с другими языками [35].

В глазах любого украинского националиста и большинства демократов царская политика по

отношению к Украине не

"Анненков Николай Николаевич (1799-1865) - генерал-губернатор

Одессы (1854-1855) и Киева (1862-1865). " См. сноску 13 к главе 6.

441

Царская империя: могущество.

имеет оправдания. Однако наша задача в данном случае - установить, насколько успешно

послужила эта политика делу сохранения империи. В конечном итоге лучшим доказательством

слабости подобной политики стало то, что она завершилась неудачей и привела к отдалению

украинской интеллигенции от России. Пятая часть всех украинцев были подданными не русского

царя, а габсбургского императора. В австрийской Галиции в отличие от России украинцам

беспрепятственно позволялось развивать национальную культуру, а также создавать политические

объединения для поддержания статуса украинской нации. И в насыщенном националистическими

настроениями политическом климате Европы начала двадцатого века ничто не могло удержать

влияния Галиции на менталитет и устремления российских украинцев. Санкт-Петербург, таким

образом, должен был признать возникновение самостоятельной украинской идентичности,

безопасной, впрочем, для России в том смысле, что большинство украинских националистов-

интеллектуалов в качестве злейшего врага видели Польшу, а не Россию [36], а большинство

украинцев чувствовали близость к русской, а не германской культуре. И действительно, в 1914

году нашлось бы очень небольшое число российских украинцев, которые захотели бы променять

жизнь в России на единственно возможную геополитическую альтернативу - существование под

протекторатом Берлина или Вены.

Лишенными необходимости и контрпродуктивными выглядят попытки Санкт-Петербурга

подавить нарождающееся украинское чувство национальной идентичности в сравнении с по-

литикой Лондона по отношению к Шотландии [37]. Культурная дистанция между Лондоном и

Эдинбургом в восемнадцатом веке была примерно такой же. как между Санкт-Петербургом и Ки-

евом, хотя политические институты Шотландского королевства были гораздо более древними, чем

институты украинского гетманства, которое появилось на свет только после свержения польского

правления в Центральной Украине в 1640-х годах. Более того, Шотландия имела долгую историю

вражды с Англией, чего не было в отношениях России и Украины. И шотландская, и украинская

элиты много получили от включения в состав империй и, в свою очередь, вносили большой вклад

в их управление и культуру [38]. Однако в 1840-х годах, как раз в то время, когда шотландцы были

наиболее полно удовлетворены союзом с Анг-

442

Часть третья. Россия

лией, на Украине впервые возникло современное националистическое движение, основанное на

концепции самостоятельного языка (что едва ли было больным вопросом для Шотландии) и

этнического происхождения. И трудно предполагать, что радикальный и заведомо антицарский

характер этого движения никак не был связан с навязчивым бюрократическим деспотизмом

режима Николая I. Тогда как шотландцы, в отличие от украинцев, не только пользовались всеми

гражданскими правами, но и имели свои собственные церковь, законы и школы.

Тем не менее, исходя из чисто имперских интересов и предпосылок, стратегия царского режима по

отношению к Украине в его последние десятилетия была не такой уж бессмысленной. Европа

девятнадцатого века предлагала много примеров изначально аполитичных культурных движений,

которые со временем превратились в националистические и в конечном итоге сепаратистские

кампании. Действительно, некоторые специалисты по национализму считают переход от

культурного к политическому, а затем и к сепаратистскому национализму практически

непреложным законом политической науки [39]. Самым надежным путем спасения империи, без

сомнения, было превращение как можно большей части ее населения в единую нацию, если

только это было реально достижимо. Более того, даже в современной Европе найдется много

наций, которые со временем ассимилировали народы, в культурном и этническом отношении

несравненно более далекие, чем украинцы и русские. Хотя трансформация царистской империи в

некую разновидность федеральной, социалистической республики в начале двадцатого века,

возможно, и была наилучшим способом заставить больше г:

-«о украинских интеллектуалов

смириться с российским правлением, вряд ли имеет смысл порицать Николая II за то, что он не

смог вести такую политику. Активное сопротивление царизма возникновению самостоятельной

украинской идентичности, а также репрессивная политика по отношению к украинским

националистическим лидерам и организациям впоследствии сыграли важную роль в неудачах

украинских националистов при попытке создания независимого государства в 1918-1921 годах

[40] и в их неспособности противостоять советскому давлению. У украинских национали-

стических лидеров отсутствовал опыт политической борьбы, в деревнях практически не было

националистических организа-

443

Царская империя: могущество.

ций, а чувство национальной идентичности среди крестьянства оставалось довольно слабым, если

только существовало вообще. Таким образом, стало возможным сохранение некоей разновидности

империи, что со временем в некоторой степени примирило отдельных представителей русской

белой эмиграции с существованием советского режима.

Имелись веские причины, по которым последние четыре царя находили все более важным для

себя отождествлять свой режим с русскими национальными интересами, культурой и ценностями.

В девятнадцатом веке европейский национализм постепенно смещался от левого края

политического спектра к правому. Во многом это происходило потому, что консервативным

элитам требовалась популярная идея для легитимизации собственной власти и борьбы с

либеральными и социалистическими оппонентами. У национализма имелся также потенциал для

объединения общества, испытавшего сильную встряску вследствие массовой грамотности,

миграции в города и работы на фабриках. Дизраэли и Бисмарк дают образцы того, как

национализм может послужить консервативным лидерам. Россия была менее современным и

развитым обществом, чем Британия и Германия. В ней не проводились выборы и отсутствовало

соперничество между партиями за голоса избирателей. Тем не менее лидеры режима сохраняли

убеждение в том, что некоторая поддержка общественного мнения необходима. Даже Александр

III -- личность, в высшей степени воплощавшая самодержавную власть и кажущееся презрение к

общественному мнению, - говорил своему министру иностранных дел, что общественная

поддержка внешней политики режима имеет огромное значение в политическом аспекте [41].

Даже при самодержавном, по всеобщему мнению, режиме существовало определенное давление

снизу - другими словами, давление российского общественного мнения. Небольшую, но яркую