Для того чтобы любовь могла проникнуть в мир, который есть Спасение; для того чтобы
Время прошло в Вечность, нужно, чтобы любовь не осталась индивидуальным
начинанием. Нужно, чтобы она стала делом общины, временем общины. Нужно, чтобы
отныне можно было сказать: «Мы». Христианство и иудаизм (христианство —
единственная позитивная религия, которая, согласно Розенцвейгу, наряду с иудаизмом
конкретно осуществляет религию в описанном нами онтологическом смысле слова.
Розенцвейг суров к исламу — религии, имевшей основания), — христианство и иудаизм
возникают в истории не как случайные события, но как само вхождение Вечности во
Время. Иудаизм переживается отныне и впредь как сущая вечная жизнь. Вечность
христианства переживается как поступь, как путь. Христианская Церковь по самой сути
имеет миссионерский характер. От Воплощения до Парусин христианство идет по миру,
чтобы превратить языческое общество в общество христианское. Этот путь вечен, ибо и
он — не от мира сего. Он длится между пришествием Христа и Его возвращением по ту
сторону конкретных событий, которые Церковь может без различия вместить в себя и
пронизать собой. То есть она стоит вне истории, но может объять всю историю. Мир
проницаем для нее.
Христианин несет свою христианскую сущность поверх сущности природной. Он всегда
— новообращенный, борющийся с собственным естеством. И постоянный характер такого
наложения христианства на природу получает выражение в догмате первородного греха.
487
Иудейская община, напротив, — это община, которая несет вечность в самой своей
природе. Ее бытие — не от земли, не от языка, не от законодательства, подвластного
обновлениям и переделкам. Ее земля — «святая» и ностальгическая земля; ее язык —
священный, а не разговорный. Ее Закон — священный закон, а не временное
законодательство, устанавливаемое для обуздания времени политикой. Но иудей
рождается иудеем и верит в вечную жизнь, чью достоверность он переживает через
плотские узы, соединяющие его с предками и потомками. Розенцвейг употребляет
опасное слово — «вечность крови». Но не нужно понимать его в расистском смысле, ибо
этот термин означает никоим образом не натуралистическое понятие, которое
оправдывало бы расовую дискриминацию или расовое превосходство, но, напротив,
чуждость ходу истории, укорененность в самих себе.
Иудеи, пожалуй, чужды истории, которая не может их подчинить. Они также равнодушны
к ней. Иудейская община отныне и впредь уже обладает Вечностью. Иудей отныне и
впредь уже у цели. Он не испытывает нужды в государстве. Ему не нужна земля, не
нужны законы, чтобы обеспечить свое пребывание в бытии. К нему ничто не приходит
извне. Государство, каким его знают открытые христианству народы, овладевает
становящимися народами, силой навязывает им свой закон. Оно живет только войнами и
потрясениями, в противоположность подлинной вечности иудейского народа,
переживающего эту вечность в своем неизменном законе и в опыте циклического
времени, который и есть тот способ, каким вечность проявляется во времени. Этот опыт
порождается посредством ритуальной жизни, принимающей таким образом
онтологическое значение. Опыт иудейского годового цикла не «субъективен», но есть как
бы очередное сжатие времени, охваченного вечностью, — само предвосхищение
вечности. В разнообразных праздниках иудейского года повторяются различные моменты
Космического Дня: его утро, полдень, вечер — Творение, Откровение, Спасение. Это
опыт времени, которое, с точки зрения Розенцвейга, так же фундаментально, как и время
башенных часов или политической истории, и которое нельзя истолковывать, исходя из
вот этого времени. Нужно сослаться на прекраснейший и проницательнейший анализ,