Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XXIII

Вероотступник и «добрый человек» 421

* II, 126. Возможно, речь

идет о пережитках (привя-

занных к дьяволу самим

обвиняемым или доносчи-

ком?) вспомогательной

магической техники, исполь-

зуемой при дрессировке

пахотных животных.

II, 122. О всех данных,

относящихся к Раймону

Делеру и к Тиньяку, см.: II,

121-122, 126, 130, 132.

* «Душа тела в крови»

(Левит, 17:11; о той же идее

«кровяной души» во време-

на Тертуллиана и Оригена:

Spanneut, 1957, р. 181-182;

Origène. Entretien avec

Héraclide, de 9-20 à 12-14,

éd. J. Schérer, P., 1960,

p. 77 — 82); смертная душа,

даже состоящая из крови, в

лангедокских ересях

Х-ХШ вв. (Alain de Lille.

Contra haereticos. I, 27 //

Migne. Patrologie latine.

T. 210, col. 328; D'Achery.

Specilegium..., P., 1666.

Vol. 7, p. 341).

Монтайю), вместе с которым он был на покосе, Раймон долгое

время верил, что Бог и Дева Мария суть лишь видимый и

слышимый мир (I, 129).

Что касается этики, у Раймона нет сознания греха, будь то

убийство или «инцест» с близкой свойственницей. Впрочем, сей

муж был любовником свояченицы, сестры своей жены Сибиллы

(II, 132). Лишь забота о репутации, а не пресловутое ощущение

возможной греховности, не дает ему совершать некоторые счита-

ющиеся дурными действия.

Даже в его приходе, повидавшем и не такое, от Раймона по-

пахивает серой. Его сторонятся, считают бывшим душевноболь-

ным и немного колдуном. Как-то Раймон вспахивал находивше-

еся ниже деревни поле своей хозяйки по имени Родьера. Он имел

неосторожность запрячь в свой плуг еще толком не укрощенных

бычков; они разошлись, и ярмо чуть не соскочило. Раймону дос-

таточно было сказать: Черт, верни ярмо на место,— и упряжь

тут же пришла в порядок *. В юности этот дьявольский пахарь

два месяца страдал от приступов безумия. Но уже двадцать лет,

нас уверяют, как он в здравом рассудке, поскольку разумно уп-

равляет своим хозяйством.

В Тиньяке случай Делера маргинален по отношению к мест-

ному менталитету, однако он не изолирован, поскольку эта деревня

любит инакомыслие и антиклерикализм: один из тиньякских ина-

комыслящих, Жан Жофре, родственник нашего Раймона, верит

в рамках весьма вульгарного «катарства», что именно дьявол со-

здал всех вредных тварей (И, 121). Арно Лофр якшался с ката-

рами: он сравнивает душу одной местной женщины с душой при-

надлежащей Раймону Делеру свиноматки (II, 131). Гийеметта

Вилар не очень-то верит в индульгенции (II, 122). Жак из Аль-

зена и Раймон Филипп хотят скинуться, чтобы заплатить двум

наемникам, которые должны убить епископа: Тогда и не надо

будет платить десятину с ягнят\

Представление о душе из крови, столь дорогое Раймону Де-

леру, обнаруживается и за пределами Тиньяка, в Орнолаке. Там,

под местным вязом, Гийеметта Бене, тезка одной монтайонки и

простая крестьянка, владеет домом, зятем и садом; с некоторыми

вариациями она развивает мысль, согласно которой душа — это

кровь. Доказательства? Когда отрубают голову гусю, оттуда фон-

таном выходит кровь. Вместе с жизнью. Следовательно,

душа = кровь*. Или же, говорит Гийеметта, увлекшись другой

мыслью, душа — это дыхание, то есть... ветер. Всякий ведь знает,

что изо рта умирающего исходит последнее дыхание: что же этот

предсмертный выдох, как не душа, которая будет потом стенать

по ночам, мятущаяся, словно пыль на ветру, и визгливая, как кот

во время случки? И так — пока эта «душа» не найдет «свое ме-

сто», где и упокоится в конце концов...

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

422

* См. ссылки, предостав-

ленные Ж. Дювернуа в I,

260, прим. 99.

Можно отметить анало-

гичную роль ислама, близ-

кое присутствие которого в

Каталонии и в Валенсии

также подрывает католичес-

кую догму в умах горцев.

См.: III, 60 (речи одного

крестьянина из Раба, в

верхней Арьежи).

* I, 283. Но пастух Жан

Мори (II, 461, 482) счита-

ет, что это Бог заставляет

цвести и наливаться:

другая тенденция, склоняю-

щаяся к умеренному дуализ-

му.

III, 346-347; II, 168.

Мнение Арно Когуля,

скотовода, еще более дета-

лизировано. В принципе он

признает роль Бога как

создателя и повелителя

видимого мира, но он отка-

зывается верить, что Бог

создал волков и других

зловредных и дьявольских

животных, пожирающих его

коров и баранов (I, 378).

Гийеметта Бене из Орнолака, как и Раймон Делер, одновре-

менно исходит из двух представлений (I, 260—262), мало в чем

христианских... и не всегда совместимых между собой: представ-

ления о материальности души и представления о великом атмо-

сферном круговороте метемпсихоза тех самых душ после смерти.

Мы сталкиваемся здесь с некоторыми ведущими идеями фольк-

лорного мышления Сабартеса, земли Соль и Монтайю. Фольк-

лорного мышления, которое оказывается не столь уж оторвано от

ученой мысли *.

Для Раймона Сикра, крестьянина из Аску, занимающегося

разведением коров и выращиванием злаков, душа — это не кровь

и не дуновение, душа — это хлеб. Тем она ценнее. Но, к сожале-

нию, она преходяща и не вечна: в то время, когда Сикр развивает

перед мужчинами из своей деревни, собравшимися, как водится,

на площади, эту пшеничную теорию, действительно существует

угроза голода.

Теоретик смертной души, Раймон Сикр поддерживает кон-

такты с катарством (II, 360—370). Подкапываясь под католи-

ческую монополию, ересь открывает дорогу и существовавшим до

нее фольклорным течениям; они могут быть дохристианскими, не-

христианскими или антихристианскими, у них нет ничего общего

с альбигойством (если только не на плодотворном уровне коллек-

тивного бессознательного), но они черпают свою силу и смелость

в той атмосфере критики и сомнения, которую создают почти по-

всюду своими действиями «добрые люди»

. Сельский натурализм,

в частности, противоречит догмам, говорящим о сверхъестествен-

ном творении и о божественном вмешательстве; он находит опо-

ру в изначально катарском, но в той или иной мере перешедшем в

сабартесскую «вульгату» веровании, согласно которому природа

и материя не являются и не могут являться творениями доброго

Бога. Дьявол, а вовсе не Бог, заставляет цвести и наливаться

растения,— утверждает в Акс-ле-Терме своего рода дуалисти-

ческая ортодоксия, живущая в одном из местных жителей Од-

нако многие крестьяне — впрочем, симпатизирующие катар-

ству,— из Бедельяка или из Коссу используют это обесценива-

ние Бога, чтобы дать или вернуть изменчивой природе ее

суверенные права. Деревья происходят от природы земли, а

не от Бога,— говорит Арно из Бедельяка своим согражданам

под вязом на площади своей деревни (III, 51, 60). Время идет

свои чередом и приносит то холод, то цветы и зерно; Бог

тут ничего не может,— заявляет Айкар Боре из Коссу не-

скольким друзьям, собравшимся в полуденный час у очага в доме

одного из них, чтобы укрыться от снегопада. Молотильщик Арно

Тессейр исповедует выраженный в более простых словах скепти-

цизм по отношению к метеорологическим божественным способ-

ностям в том, что касается дождя

Глава XXIII Вероотступник и «добрый человек» 423

Оставаясь весьма чувствительным пунктом, сомнение или

инакомыслие по поводу евхаристии может превратиться в безо-

бидную детскую шутку. Некоторые очень молодые наемные ра-

ботники, собравшись на полевые работы, поднимают ломтики

репы, изображающей гостию, пародируя мессу. Эти вольные

шутки, с которыми мы уже сталкивались, могут показаться не-

винными кому угодно — кроме инквизитора. Однако они не дол-

жны отвлекать нашего внимания от настоящих проблем: когда чув-

ствительная крестьянка с тонкой душевной организацией, такая

как Од Форе, теряет веру в реальное присутствие тела Господня,

на индивидуально-психологическом уровне последствия могут

быть катастрофическими. Речь уже не идет о ребячестве.

Од Форе живет в Мервьеле, сельском приходе, находящемся

в графстве Фуа, к северу от Лабаррского ущелья, но совсем ря-

дом с северной границей Сабартеса. Это богатая крестьянка, суп-

руга Гийома Форе. Она нанимает двух служанок, а также домаш-

нюю кормилицу. В Мервьеле ее называют госпожой, но она ос-

тается очень близка крестьянской среде: приятельски беседует со

своими служанками, которые также работают в качестве поден-

щиц на ее земле — они заходят к ней, когда возвращаются с

работы (II, 98). Она известна своими благодеяниями, подавая

милостыню всем беднякам округи (II, 85), опустошая собствен-

ный дом.

Од родом с севера, из Лафажа, в современном департаменте

Од, где находится ее отчий осталь (II, 92). Евхаристия стала для

нее настоящей проблемой на жизненном пути. Как и многие юно-

ши и девушки ее родной деревни, Од достаточно поздно получи-

ла свое первое причастие: она впервые причастилась, уже будучи

замужем, в восемнадцать-девятнадцать лет или чуть раньше, спу-

стя год после свадьбы.

У совестливой, нервной, рано (в семнадцать лет) вышедшей

замуж Од Форе случались конвульсии, при которых она рвала

свою одежду. Мучаясь приступами чувства вины — настоящей

или выдуманной, связанной с недавними или давними события-

ми,— крестьянка из Мервьеля связывает воспоминания о своем

грехе или мнимом грехе с воспоминаниями об одном пасхальном

причастии. Оно произошло вскоре после совершения ею тяжкого

греха, в котором она не призналась исповеднику. Быть может,

просто способ свыкнуться с каким-то давним проступком...

Во всяком случае, угрызения по поводу этого греха терзают Од,

которую, вдобавок, преследует навязчивая идея грязи. Женщи-

ны мне говорили,— рассказывает она,— будто одна женщина

разродилась девочкой прямо на улице нашей деревни, в Мер-

вьеле, так что у нее не было даже времени вернуться в свой

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

424

* II, 94 (два текста). От-

мстим, что Од употребляет,

по крайней мере время от

времени, слово «Христос»

или «Иисус Христос», а не

просто обобщенное «Бог»

или «Господь». Это при-

знак, как я это указываю в

разных местах моей книги,

некоторой христианской

культуры, более характер-

ной для деревенской элиты,

чем для простых крестьян.

* II, 101. Отметим, что в

случае навязчивой идеи

грязи и нечистоты речь идет

об одном из общих мест

чувственности, рассматрива-

емой под углом зрения

большой временной дли-

тельности (см. о De

Misereria Иннокентия III:

Martineau C/ir. Le Thème

de la mort... I part.,

chap. IV).

* II, 83, 85 (два текста и

диалог с мужем).

II, 83, 86 (два текста).

дом. И я все время думала о той грязи, что извергает жен-

ское тело во время родов; и всякий раз, как священник под-

нимал над алтарем гостию, я думала о том, что тело Хри-

стово замарано этой грязью... И потом я подумала, что это

не тело Христово *.

В этой фантазии Од происходит, таким образом, любопыт-

ный переход от «оральной» пищи (гостия) к генитальным нечи-

стотам (плацента и т. д.).

Как бы то ни было, под влиянием своего пресловутого греха,

навязчивого и несмытого, в душу Од вкрадывается и ее терзает

сомнение. Молодой женщине в это время двадцать два года. Она

по-прежнему верит в Бога небесного. Но уже не в того Бога, ко-

торый, по словам кюре, присутствует в опресноках. Порой на меня

такое безумие находит,— говорит она

,— что я не в силах

молиться Богу и Блаженной Марии!

Лишившись всякой надежды, Од решается признаться в

своем несчастье супругу, Гийому Форе, которого она величает

«господином».

— Sancta Maria, господин! Как такое может быть, что

я перестала верить в Господа нашего?.. Что происходит? Когда

в церкви поднимают над алтарем тело Христово, я просто

не могу ни смотреть на него, ни молиться... А когда я хочу

посмотреть на него, вдруг мне на глаза как пелена какая-то

падает *.

«Истерическая слепота»? Муж, в добрых традициях окси-

танского супружества, ничуть не проявляет понимания. Его жена,

еще глубже погрузившись в пучину безнадежности, признается

ему как на исповеди:

— Бог не может ни простить мне мой грех, ни поддер-

жать меня (II, 86).

На что Гийом Форе отвечает оскорблениями, перемешивая

«ты» и «вы»:

— Ты что, проклятая! Ты в здравом уме, когда такое

говоришь?.. Вы человек пропащий; черти уволокут и тело

ваше, и душу. А уж я-то вас прогоню, коли и правда то,

что про себя говорите. Если только вы немедленно не пой-

дете к исповеди..J

Од Форе — склонная к самобичеванию мазохистка, ее ду-

шит добровольный стыд; она будет умолять епсикопа наложить

на нее публичную епитимью, чтобы все могли покрыть ее позо-

ром и поношением (II, 95). Она, таким образом, ничуть не до-

вольствуется тем, что навлекла на себя брань мужа. Она с наслаж-

дением добивается и женской брани, которую на нее обрушивает

ее тетка, Эрмангарда Гароди, наставляя племянницу в подходя-

щей молитве. Вот так так! Злодейская порода! Вы замара-

ете ересью осталь и деревню, где до того ереси и близко не

Глава XXIII

Вероотступник и «добрый человек»

425

* II, 88 et passim, по свиде-

тельству Од Форе.

' О «безмерной жажде

божественного» см.:

Febvre L. Au coeur

religieux..., p. 37; cf. Rapp,

p. 162. Люсьен Февр

(Rabelais... 1968), a также

ряд известных медиевистов

(напр.: Mollat, С. D. U.,

1962, fasc. I, p. 10, 32, 37;

1965, fasc. I, p. 80-81;

Perroy, C. D. U.. I, p. 25)

считают, что «проблема

неверия» в Средние века и в

XVI в. должна формулиро-

ваться или, точнее, не должна

формулироваться с учетом

преимущественно религиоз-

ного, склонного к сверхъесте-

ственному, магического и

доверчивого менталитета

большей части людей. Люсь-

ен Февр (Rabelais... р. 407)

утверждает, что лишь с

1641 г. (когда Сирано

де Бержерак

заявляет: в

отношении человека можно

верить только в человечес-

кое) приобретает смысл

невозможное и, следователь-

но, рациональное — и, сле-

довательно, неверие. Увы,

высказывание Сирано при-

надлежит на самом деле

Монтеню

(в главе о хромых,

кн. III, гл. 11). Но на Монте-

ня так мало ссылок (лишь две

и по пустячным поводам) в

большой книге Л. Февра о

Рабле... Конечно, более

полное использование Мон-

теня, возможно, привело бы

замечательного историка,

каким был Л. Февр, к необ-

ходимости переосмыслить

свой XVI в., который книга о

Рабле, безусловно, слишком

уж толкает к иррационализму.

Вопреки тем, кто полагает,

что простые и интеллектуаль-

но небогатые люди Старого

порядка, начиная, разумеется,

с крестьян, были неспособны

к «неверию», я напомню

проницательные, несмотря на

окружающее их незаслужен-

ное презрение, слова, произ-

несенные Бенинем Боссюэ

более справедливым в этом

отношении, чем Л. Февр, по

поводу сомнений в евхарис-

тии: Даже если Бог делает

было! Вы пропали, если тут же не исповедуетесь! Вон от-

сюда! В огонь! Людей позову!*

Все происходит так, как если бы бедная Од добровольно

воссоздала и восстановила против себя родителей: муж Гийом и

тетка Эрмангарда играют роль репрессивных отца и матери, объе-

динившихся против дочери.

История с Форе разворачивается в болезненной истеричес-

кой атмосфере, заразившей как героиню, так и ее окружение, со-

стоящее из родителей, кормилиц и служанок. После неудачной

попытки исповедника Од получит исцеление лишь благодаря

вмешательству Девы Марии, которую будут умолять женщины

из дома Форе; таким образом вновь демонстрируется роль Бого-

матери как спасительницы и защитницы в специфическом женс-

ком религиозном чувстве...

Дело крестьянки из Мервьеля ярко выделяется в докумен-

тах, которые посвящены преимущественно мужскому инакомыс-

лию. Люсьен Февр выявил в народном докартезианском ментали-

тете безмерную жажду божественного. Наши тексты, однако,

свидетельствуют о существовании редкой «анорексии»

по отно-

шению к религиозному чувству; на неформальных деревенских

сборищах она встречает порой сочувствующую, порой негодую-

щую аудиторию. Крестьяне-мужчины переживают свое неве-

рие — достаточно распространенное, но чаще частичное, чем пол-

ное,— как ненависть, как насмешку или как сексуальный, психо-

логический или социальный нонконформизм. Од Форе, напротив,

является исключением, одной из редких женщин в этой выборке

инакомыслящих крестьян: она воспринимает потерю веры в пре-

существление как безграничное горе, которое было бы почти паска-

левским, если бы не было обусловлено восприятием истерички

После всех этих отклонений необходимо, наконец, упомянуть

и о сердцевине ставшего крестьянским инакомыслия, об альби-

гойской ереси \ В Монтайю и других местах. Больше в Монтайю,

чем в других местах. Упоминание будет кратким: катарские дог-

маты как таковые нисколько не являются темой моей книги. Равно

как и католические догматы... Моей целью по-прежнему явля-

ется освещение, через призму той или иной этики или системы

верований, менталитета и социальных отношений жителей дерев-

ни. Не будем также забывать, что между сторонниками катар-

ства и верующими в римские догмы граница остается расплывча-

той, ее легко переходят в разных направлениях одни и те же люди,

которые не колеблясь ловят рыбу сразу на двух берегах. Мно-

гое в этом отношении зависит от системы дружеских и профес-

сиональных отношений, поддерживаемых тем или иным индиви-

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

426

высшие, непонятные вещи

(такие, как тайна пресуще-

ствления в евхаристии), в

этом нет ничего, что

превосходило бы его; если

мир отвергает и сопротив-

ляется столь высокому

откровению, то это есте-

ственно для животного

человека (см.: Bossuel В.

Le Jeudi saint, méditation sur

l'Évangile, éd. 10-18, P.,

1963, p. 149). Ошибка Лю-

сьена Февра, несомненно,

заключалась в том, что он

изменил своему собственному

методу и стал судить о неве-

рии в эпоху Средневековья и

Ренессанса, опираясь на наше

просвещенческое неверие,

рационалистское и совре-

менное.

* Я многократно ссылался на

данные (хорошо известные) о

повторном привнесении

катарства в Сабартес, в

частности в Монтайю, брать-

ями Отье, начиная с 1300 г.

Однако некоторые тексты

(напр.: I, 357, 219: пропаган-

да ереси в Монтайю, начиная

с 1294 г.) подчеркивают, что

ересь никогда полностью не

прекращала наведываться в

этот регион в течение XIII в.

II, 209. См. также: II, 420;

III, 185, 136 (Пьер Мори на

мессе в Арке); III, 360—361.

Многие жители Монтайю и

Сабартеса также имеют

религиозную и политическую

привычку играть за обе

стороны, или, как говорит

крестьянин А. Лофр из

Тиньяка, ловить рыбу сразу

на двух берегах (II, 109).

См. также суждение П. Мори

о двойной вере: III, 234.

** Наиболее специальными,

притом великолепными,

работами, посвященными

катарской доктрине в верхней

Арьежи и в Монтайю между

1300 и 1324 гг., являются

оставшаяся неопубликованной

диссертация г-жи Аннетт

Пале-Гобийяр, написанная

около 1970 г. под руковод-

ством г-жи К. Тузелье

(Palès-Cobillard A. Le

Compté de Foix...), и старые,

полные пристрастности, но

замечательно информативные

статьи Ж. М. Видаля.

дом. С тех доходов, что я получаю от моей работы,— гово-

рит Пьер Мори,— я хочу одарить и тех, и других (подразу-

мевается: людей обоих верований, и католиков, и катаров). По-

тому как по сути я не знаю, какая из двух вер надежней.

Хотя и примыкаю больше к еретической вере, так это лишь

потому, что мои разговоры с еретиками чаще и отношения

крепче, чем с другими

В Монтайю и Сабартесе альбигойская доктрина, как и поло-

жено, находится в радикальном русле некоторого обесценивания

мира, который считается дурным, низким, подлым. С этой точки

зрения, какими бы ни были доктринальные основания, которые

могут расходиться (в частности, по поводу воплощения Христа),

не существует абсолютной противоположности между этими не-

гативными установками и почти столь же радикальным настроем

против этого мира, демонстрируемым некоторыми экстремиста-

ми, которые, однако, ни в коей мере не являются «катарами» и

остаются «христианами» в узко знаковом значении слова. Меж-

ду теми и другими существует, как мне кажется, скорее некото-

рая напряженность, чем противоречие.

Наши монтайонские крестьяне оказываются, во главе с кюре,

под влиянием «добрых людей»; следовательно, когда они в аль-

бигойском умонастроении, они упирают на существование Бога,

создателя добрых духов, и существование дьявола, создателя этого

мира и грешной и смертной плоти. Вот почему, в рамках этой ло-

гики, Христос в принципе не может иметь земного тела: действи-

тельно, в этом случае Иисус сатанизировался бы самим фактом

своего воплощения.

Пастухи из Монтайю охотно спорят на теологические темы,

точь-в-точь как на юге Франции XIX и XX веков сельские жи-

тели при всяком случае будут спорить о политике. И, однако, на-

ходящиеся под влиянием катарства пастухи иногда сомневаются

(не всегда это осознавая) в том или ином аспекте доктрины. На-

пример, по вопросу о том, сосуществовал ли Сатана с Богом от

века (как утверждают так называемые «радикальные дуалисты»,

чье влияние становится столь сильным в Лангедоке) или же, что

ближе к «истинному» христианству, Бог сам создал дьявола, а тот,

в свою очередь, создал зло и мир — в последнем случае мы име-

ем дело с умеренным дуализмом. В речах братьев Мори и их со-

граждан мы встречаем цитаты, которые можно толковать как в

том, так и в другом смысле. Ввиду физической невозможности

созвать совет монтайонцев 1300-х годов, чтобы выяснить «истин-

ный» смысл доктрины, которую они интерпретировали сами или

получили из уст братьев Отье, я не буду делать по этому вопросу

более подробных комментариев **. Кроме того, можем ли мы ожи-

дать от крестьян доктринальной строгости, которую вправе тре-

бовать от профессионального теолога?

Гл а в а XXIII

Вероотступник и «добрый человек»

427

* I, 203, 228, 283, 472; II,

408 (в этом тексте подчер-

кивается, что вселение душ

в тела животных является

их епитимьей за грех, совер-

шенный ими первоначально

«на небе», во время их

падения).

Катарство в Монтайю — это также (и прежде всего) мифо-

логическое историческое повествование. Его без запинки, но с

многочисленными вариантами, рассказывают друг другу во вре-

мя деревенских посиделок. В начале — падение. Дьяволу неког-

да удалось соблазнить часть духов, окружавших доброго Бога в

раю: они упали с небес и были заперты их коварным соблазните-

лем в земных оковах, или в телах из плоти, слепленных из глины

забвения (III, 132). От смерти одного тела к смерти другого. Эти

духи носятся как шальные, из одного вместилища в другое; такая

душа может последовательно вселяться и в животных, и в лю-

дей, и так,— говорит Пьер Мори,— пока не сумеет попасть

в то тело, где будет спасена, потому как тогда, будучи

обращена, она приходит в состояние праведности и истины.

Как только она покидает последнее вместилище (= после

смерти этого тела), та душа разом возвращается на небо. Но

до обращения духи обречены бродить от вместилища к вме-

стилищу (III, 220). Метемпсихоз, таким образом, оказывается

в центре катарства вообще и монтайонской мифологии в частно-

сти; он является для павших и страждущих духов на протяжении

их долгого пребывания на земле эквивалентом чистилища римс-

кой веры *

Вырисовывается, таким образом, относящийся к духам ми-

фический цикл: первоначальное падение, долгий и неприятный

период метемпсихоза в этом низшем мире и, наконец, возвраще-

ние на небо после еретикации, следующее за последней смертью.

От мифа логично совершается переход к ритуалу, один является

основанием для другого. Жители Монтайю осуществляют ерети-

ческие ритуалы в упрощенной форме: они пожертвовали второ-

степенным, но лишь для того, чтобы надежнее сохранить основ-

ное и сильнее выделить главные действия. Я подразумеваю прежде

всего consolamentum, церемонию из церемоний: для простых «уве-

ровавших» из нашей деревни она собственно и является ерети-

кацией, которой они удостаиваются в случае смертельной бо-

лезни, перед самым концом их земной жизни. Consolamentum

в верхней Арьежи 1300-х годов, и в частности в Монтайю,

увенчан endura, самоубийством путем голодной смерти (фак-

тически, если не теоретически). Оно является высшим испыта-

нием, которому сам себя подвергает еретикованный или утешен-

ный верующий при поддержке своих близких и «добрых людей».

Этот последний и зачастую смертельный подвиг (неизвестный или

едва известный ранее, в Лангедоке XIII века) выражает радикаль-

ное отвержение плотского мира и, по-видимому, характеризует

катарство братьев Отье, которое станет после 1300 года расхо-

жей монетой монтайонской религиозности.

Consolamentum и endura являются крайними решениями. На

уровне более обычной практики в Монтайю, как и в других мес-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

428

* См. изложение спора

Морген—Донден (Cahiers

de Fanjeaux, n°3, p. 31 sq.)

Э. Деларюелем.

* См.: Duby C.

Bouvines..., p. 171 — 172;

Vauchez A. Spiritualité du

Moyen Age... P., 1975,

p. 122; Musy, Rev. hist.,

1975 janvier, p. 52-53.

тах, отмечается melioramentum: речь идет о благословении, дава-

емом «добрыми людьми» верным, которые им «поклоняются».

Участвовать в этой игре поклонения-благословения означает пол-

ностью заслужить статус верующего, а потому удостоиться,

в случае смертельной опасности, финального получения

consolamentum. К melioramentum добавляется использование

поцелуев мира, а также благословение хлеба, которое осуществ-

ляют «добрые люди» по случаю той или иной трапезы, принима-

емой в компании верующих. Как мы видим, между ними и Бо-

гом постоянно оказывается «добрый человек» как неизбежный по-

средник. Его слово является наркотиком, без которого женщины

не могут обходиться, даже когда считают себя добрыми католич-

ками (I, 238). В любом случае, простые уверовавшие в ересь не

имеют никакого права на личную молитву; они не могут регуляр-

но произносить Pater Noster — даже если, что нередко, знают

слова. Использование Pater остается прерогативой добрых людей

или добрых христиан, а также тех из верных, кто был незадолго

до их вероятной смерти очищен и «еретикован» путем получения

consolamentum: они, в свою очередь, становятся таким образом

добрыми христианами. В целом, каковы бы ни были различные

интерпретации лучших специалистов в отношении основных по-

ложений этого умершего учения *, мне представляется очевидным,

что в самом Монтайю катарство приживается как крайний и ге-

роический вариант христианства, а не как нехристианская рели-

гия. Если уж идти до конца, то для аборигенов Монтайю их ка-

тарство — просто истинное христианство. В противоположность

псевдокатолицизму фарисеев, как их именует Гийом Бело (I, 473).

Тот факт, что с доктринальной точки зрения аборигены по этому

вопросу заблуждались, не мешает им внутренне быть уверенны-

ми в своей правоте. А для историка их деревни именно это убеж-

дение и важно

Будучи одержима небесными проблемами, Монтайю остается

тем не менее деревней приземленной: в данном случае священное

является замаскированным выражением социального, тем более

экспрессивным, чем более оно хочет явно отличаться от своего

скрытого содержания. В Сабартесе «добрые люди» — не только

чистые существа, берущиеся спасти души крестьян, провожая их

непосредственно в рай. Пьер Отье, Прад Тавернье и tutti quanti

вовсе не являются невинными агнцами, лунными Пьеро добрых

принципов, которых можно было бы сравнить с князем Мышки-

ным из «Идиота» Достоевского. На самом деле «добрые хрис-

тиане», добродетели которых неустанно прославляются в Мон-

тайю, выполняют также социальную функцию, направленную на

Глава XXIII Веооотст упник и «добрый человек»

429

Добрый и дурной пастыри:

Христос с овцами и монах с

козлами.

Французская миниатюра

первой половины XII в.

* И, 75-76 (клятвы); II, 385

(уважение собственности).

интеграцию противоречивых элементов среди людей, на которых

они оказывают влияние. Эти благочестивые персонажи трудятся

в недостаточно управляемом, сегментированном обществе, где

риск раздробленности, domus против domus и клан против клана,

довольно значителен. Отье опираются на сеть своих дружеских

или клиентелистских связей и на свою престижную генеалогию,

одновременно еретическую и городскую, чуть ли не знатную. Вме-

сте со своими коллегами не такого высокого рождения, такими

как Белибаст или Прад Тавернье, горные святые выполняют фун-

кцию контроля за соблюдением социальных ценностей; они ус-

миряют насилие без опасного (с их стороны) использования по-

давляющего контрнасилия. Они принимают клятвы. Они демон-

стративно, почти напоказ, чтут чужие посевы, виноградники и

жен, и они также уважительно относятся к деревенскому праву

собственности, которое в тот период отнюдь не было столь не-

развитым, как это утверждают традиционные исследования, опи-

рающиеся на историю права *. Написанные Эрнестом Геллнером

монографии, посвященные другим горным обществам в средизем-

номорских странах, необычайно актуальны с этой точки зрения

для нашего сюжета. Действительно, в округе Монтайю мы име-

ем дело с крестьянами, которые однозначно хотят быть христиа-

нами и считаться таковыми (а кем же еще?); но для них христи-

анство, или «доброе христианство», как они говорят, доведенное

до ереси, в гораздо большей степени является делом формальной

причастности и самоидентификации (в свете грядущего спасения),

чем углубленной духовной практикой, которая структурировала

бы благочестивое поведение человека в каждый момент его зем-

ной жизни. С одной стороны, аборигены Монтайю признают не-

обходимость загробной жизни, христианской этики и доктрины,

которые доходят у них до альбигойского парадокса; это призна-

ние искреннее, даже эмоционально наполненное. Но оно слетает

скорее с краешков губ, если можно так сказать, чем идет от сер-

дца, которое было бы непосредственно вовлечено в гипотетичес-

кую повседневную практику благочестия. Другой недостаток: в

своей деревенской массе эти крестьяне неграмотны. Книга, по

определению религиозная (в Сабартесе не встречаются нерели-

гиозные манускрипты), является для них священным предметом,

который кладут на голову умирающего во время consolamentum и

на котором дают клятвы. Но этот «предмет» они не могут исполь-

зовать для чтения и индивидуальной медитации. Следовательно,

заботу расшифровать для них содержание они доверяют какой-

нибудь святой личности, более образованной, чем они. И, как

следствие, мораль и поведение монтайонцев, как мы видели и еще

увидим, отличаются необычайной терпимостью. Они требуют

уважения к горским обычаям и вольностям. Их сексуальные нра-

вы, не будучи развратными и разнузданными, все же гораздо более

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу 430

свободны, чем это допускает в теории строгое христианское уче-

ние. Их кюре живут в конкубинате. Все в Сабартесе активно со-

глашаются с заповедями христианской морали, но сохраняют за

собой право преступать их, чтобы лишь под конец привести все в

порядок, как раз перед положением в гроб. Иными словами, все

эти люди хотят стать чистыми, но не прямо сейчас*. От-

сюда гениальное изобретение consolamentum: он позволяет людям

жить не в аномии , конечно, но в свободе, ограниченной обыча-

ем в большей степени, чем этикой. Благодаря ему всегда можно

позволить себе надеяться, без особых хлопот, на великое отмы-

вание грехов в «еретикации» накануне путешествия в вечность.

Отсюда же хитроумный образ «доброго человека»: он чист, он

не лжет, он не ест ни мяса, ни сыра, он не спит с женщи-

нами, он не берет чужое золото и серебро, как говорят десят-

ки текстов... Следовательно, среднему крестьянину достаточно

почитать «добрых людей» в обусловленных формах и проявлять

по отношению к «доброму христианству» (то есть к ереси) не-

жную привязанность: тем самым будут расставлены вешки, ко-

торые приведут его к завершающему consolamentum, предназна-

ченному настежь распахнуть перед заинтересованным лицом двери

в рай. Есть сильное искушение сказать, что Монтайю нашла соб-

ственный ответ на классический вопрос: Как получить небесное

спасение, не особенно себя утруждая? Но сделанный в этом

отношении деревней желтых крестов выбор настолько чреват ин-

квизиторскими репрессиями, мужественно принимаемыми жер-

твами, что было бы недостойно представлять проблему в этих иро-

нических выражениях.

Как бы то ни было, чем менее тот или иной край чист, мора-

лен, нравственно возвышен, тем больше потребность в святых,

которые всем этим обладали бы в избытке; и чтобы они были не

нарисованными, а живыми, из крови и плоти; и чтобы они в дей-

ствительности (Пьер Отье) или внешне (Гийом Белибаст) были

как можно ближе к принятому идеалу святости. Одно лечит дру-

гое. Благочестивый образ жизни немногих компенсирует привыч-

ное, но слегка вызывающее чувство вины вольное поведение ос-

новной массы. Достаточно двух или трех праведников, чтобы

спасти in extremis членов сообщества, которые в противном слу-

чае остались бы полупроклятыми, обреченными после смерти на

бесславное переселение их душ в тела животных в этом низком и

сатанинском мире. Следовательно, простому верующему нет не-

обходимости вести примерную жизнь, достаточно поручить свя-

тость другому! Достаточно иметь под рукой доброго святого, на-

стоящего «доброго человека», какого-нибудь Отье, Тавернье, Бе-

либаста: его будут осыпать подарками, в обмен на которые он

* Cellner Е 1969 р 298- удостоит своих «верных» заступнических молитв, снискает им бо-

1970, passim. жьи милости и даже сделает их земли плодородными. Он может