Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XX

Магия и спасение

381

* I, 145. Эти места палом-

ничества соответствуют уз-

кой зоне на Иберийском

полуострове, которая не

была — либо недолго

была — занята сарацинами.

Старая граница католичес-

кого мира — и новое прояв-

ление решающей роли, кото-

рую играет каталонская и

галисийская Испания для

формирования культурного

и экономического горизонта

наших монтайонцев.

Ср.: Duby С, Duby А.

Les procès de Jeanne d'Arc.

P., N. R. F., «Archives»,

1973, p. 29; Chelini /.

Histoire religieuse de

l'Occident médiéval. P.,

1968, p. 455. По поводу

предшествовавшего периода

(XII —XIII вв.) и повсе-

дневной народной религиоз-

ной практики см.: Fliche,

vol. 9, p. 353 — 354 (пропо-

веди, исповеди, редкое при-

частие, хождение к мессе,

использование свечей и па-

ломничества в Сантьяго-де-

Компостеллу, Шартр и Пюи).

* Как нам кажется, можно

считать установленным, что

крестьяне используют инди-

видуальную молитву, пусть

порой краткую. К ней при-

зывает колокольный звон.

Колокола хороши,— гово-

рит, например, пастух Гийом

Мор из Монтайю,— по-

скольку они побуждают

людей молиться (II, 178).

Существующие в Монтайю

с 1300—1320 гг. колокола,

по-видимому, появляются

там раньше, чем в других

средиземноморских облас-

тях, где в некоторых дерев-

нях первые колокола появ-

ляются лишь во второй тре-

ти XV в. (Fliche, 14-2,

р. 732). В самом Монтайю

и в Сабартесе колокола зво-

нят при освящении даров

(II, 60) и при похоронах

(см. гл. XIV и др.: Гийемет-

та Бело), а также, несом-

ненно, по другим поводам.

Для нераскаявшихся ерети-

ков звон колоколов — что

звук пастушеского рожка.

«О, гудят»,— говорит

Белибаст, когда слышит

колокольный звон (III, 235).

на... или к народному представлению о нем. Я добрый христи-

анин,— заявляет он,— и верный католик; я плачу десятину

и первинки; я подаю Христа рад нищим и как добрый хрис-

тианин совершаю паломничества. В том году я ходил с женой

к Деве Марии Монсерратской, а в этом году, опять же с

женой — к св. Иакову из Компостеллы*.

Таким образом, ткач из Вариле, гораздо менее благочести-

вый в этом вопросе, чем Жанна д'Арк, основывает свое одновре-

менно культурное и личное понимание «доброго христианина» пре-

имущественно на внешних действиях, связанных с классически-

ми «добрыми делами» (пожертвования, десятина, паломничества

и т. д.). Пламенная молитва и переживание христовых страстей,

о которых говорит Гароди, являются для него недоступным, если

не неизвестным, идеалом

Так что же верно по отношению к Монтайю и Сабартесу?

Модель Гароди? Модель Сабатье? Несомненно, ни та ни другая.

Но больше от второй, чем от первой... Гораздо больше добрых

дел (творимых, впрочем, довольно вяло), чем молитв (которые

бормочут еще более вяло). У наших монтайонских или сабар-

тесских крестьян, временно или постоянно остававшихся верны-

ми римской церкви, поклонение Сыну Божьему и его страстям

могло подниматься до уровня декларации принципов, достаточно

плохо переваренных (см. упомянутый пример Раймонды Те-

станьер). Однако, это поклонение не проявлялось в молитвенных

излияниях, подобных тому, за которое ратовала старуха Гароди.

Из адресованных Богу молитв (я оставляю в стороне проблему

поклонения Деве Марии, иными словами, проблему Ave Maria,

к которой вернусь позже) наши крестьяне из деревни желтых

крестов знают преимущественно Pater Noster. Иногда это

единственная молитва, входящая в багаж их знаний и в повсе-

дневную практику*. Но как раз в этой молитве нет ничего от

«религии Христа» [«christique»], поскольку она адресована Отцу

Предвечному...

Связанное с Троицей Credo

, где Сыну отводится важное ме-

сто, проповедуется в Сабартесе местным клиром (в Сабартесе я

излагал Credo на народном языке во время воскресной мессы,

догму за догмой,— говорит Амьель из Рие, викарий Жюнака

[III, 9]). Однако нашим пастухам и землепашцам это краткое из-

ложение веры едва ли знакомо: нужно быть Арно из Савиньяна,

образованным, если не инаковерующим каменщиком в Тарасконе-

на-Арьежи, чтобы одновременно знать Credo, Pater, Ave Maria

и семь псалмов (I, 164).

Во всяком случае, многочисленные упоминания однозначно

доказывают, что люди из Монтайю знают, по крайней мере по-

наслышке, о существовании Pater Noster, а то и (латинский) текст

этой молитвы. Дальше их познания не простираются. Кюре-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

382

* По поводу возвращения к

Отцу, осуществленного

Белибастом в духе орто-

доксального катарства, см.:

II, 53.

исповедники назначают в качестве покаяния крестьянам повто-

рение Pater Noster. Более образованным горожанам — Pater, Ave

Maria и Miserere

(II, 111; III, 36).

Крохотная элита маленькой деревушки, слегка затронутая ла-

тынью, безусловно понимает смысл Pater. А другие? Для основ-

ной массы монтайонцев и жителей Сабартеса Pater — это преж-

де всего молитва, которую произносит в церкви священник, и

которая подходит сторонникам разных верований: истинным рим-

ским католикам, тем, кто симпатизирует ереси, катарским веру-

ющим и «добрым людям». Произносят ли простые «верные» офи-

циальной церкви сами свой Отче наш? Во многих случаях это

вполне вероятно (см. выше пример покаяния после исповеди). Те,

кто берутся за это упражнение, могут таким образом приобщить-

ся к Божественному в качестве «молящихся»; приобщение, од-

нако, остается в большинстве случаев основанным скорее на по-

вторении, чем на медитации.

Не будем забывать, что в Сабартесе влияние нищенствую-

щих орденов гораздо меньше, чем в нижних землях. Таким обра-

зом, привычка к интенсивным, частым и страстным молитвам не

встречается в католических кругах верхнего Фуа. Мы находим

ее скорее у откровенных еретиков из этих земель, особенно —

если не исключительно — у «совершенных». Белибаст в подштан-

никах поднимается шесть раз за ночь, чтобы предаться горячей

молитве; в какой-нибудь битком набитой таверне его соседи по

койке укладывают его на краю подстилки, чтобы он не будил их,

когда будет вставать с постели, чтобы преклонить колени. Одна-

ко они и не думают подражать «святому человеку»: его благоче-

стивые привычки ничуть не заразны. Впрочем, и сам Белибаст

не требует от своих последователей вдохновляться его примером.

Как раз наоборот — он категорически запрещает им молиться!

Их рты, грязные от нечистого образа жизни, замарали бы слова

Pater Noster. Как метко замечает Пьер Мори, никому не долж-

но произносить Отче наш, помимо Господ наших («добрых

людей»), кои стоят на пути истинном. Коли наш брат

читает Отче наш, то он смертно грешит, потому как мы

не на пути истинном: нам ведь случается и мясо есть, и

спать с женщинами (II, 37).

Таким образом, Белибаст монополизирует Отче наш *, со-

всем как государство Нового времени монополизирует соль или

табак. Крестьяне Сабартеса во времена их прежней привержен-

ности наивному католицизму вовсе не имели привычки к долгим,

пламенным и сопровождающимся медитацией молитвам. И уж

тем более такая привычка не появляется, когда они становятся

последователями альбигойства от Белибаста! Сразу они получа-

ют настойчивую рекомендацию не молиться вовсе, во имя «ка-

тарского» перфекционизма, представляющего ангелами некото-

Гл а в а XX Магия и спасение

383

остальных, составляющих боль-

* О Pater см.: II, 13, 27,

33, 37, 123; II, 502, 504;

III, 107. О молитвах Бели-

баста см.: II, 33, 37; III,

196.

II, 181. Другие персона-

жи, из чуть более высоких

социальных слоев, крестят

перед использованием стол

и кровать (III, 57). Не

сделать этого — значит

вызвать подозрения.

* II, 284, 422; см. также:

II, 53. Мухи появляются как

раз летом.

II, 53, 410. См., напр.,

Буанский крест (Буан —

деревня в современном

департаменте Арьеж): II,

121.

** «Списки показаний»,

составленные Ж. Дювернуа

в конце томов I, II и III.

рых людей и тупым скотом

шинство *.

Однако нельзя сказать, что в Монтайю начисто отсутствует

обращение к Христу. Просто оно в меньшей степени прямое, че-

рез молитву в собственном смысле слова, и в гораздо большей сте-

пени — опосредованное, через обмен повседневными знаками и

их узнавание. Речь идет о крестном знамении, конечно. Гийом

Мори, например (брат Пьера Мори), немного катар, как и вся

его семья; в нем нет ничего от ортодоксального католика. Но вот

он задумал важное разоблачение — направленное, в частности,

против кюре Клерга, которого он обвиняет в подкармливании

«добрых людей» зерном... И чтобы лучше подкрепить это ядо-

витое (и правдивое) обвинение, он клянется на кресте (II, 173).

Дело происходит в самой крепости Монтайю, в которую он зак-

лючен вместе с другими жителями деревни 15 августа 1308 года.

Что касается братьев Моров, пастухов из Монтайю, то и они не

вполне стопроцентные католики; однако и речи нет о том, чтобы

они забыли перекрестить пищу, прежде чем на нее наброситься

Сам Пьер Мори погряз в ереси, однако он привычен к крестно-

му знамению, которое творит по полной форме — и жестом, и

словами (In nomine patris et filii etc.). Добрый пастырь крестит-

ся, входя в церковь, так что шокированный Пьер Отье предлага-

ет ему в замену шутливый жест, похожий на крестное знамение

лишь внешне: Пьер, летом вы можете (делая вид, что крести-

тесь) отгонять мух от лица. При этом вы можете так

говорить себе: вот лоб, а вот и борода, вот одно ухо, а вот

и другое*. В самом Монтайю катарский башмачник Арно Ви-

таль вынужден возмутиться уважением, с которым местные от-

носятся к кресту, несмотря на их частичное разочарование в като-

лической вере. Да он не стоит ничего, это знак дурного бога,—

говорит он Вюиссане Тестаньер, которая лишь отчасти соглаша-

ется с его словами (I, 457). Белибаст закипает при виде деревян-

ных крестов, которыми усеян пейзаж. Если б я мог,— говорит

«святой муж»§,— я порубил бы их топором, да зажег бы ко-

стерок, чтобы сварить поесть. Желтые кресты из ткани, про-

стые или двойные, должны напоминать тем монтайонцам, кто при-

коснулся к ереси и кого миновал застенок, с какой стороны нахо-

дится истинная вера: в Регистре Жака Фурнье ** насчитывается

в целом 48 приговоренных к заключению и 25 — к более легко-

му наказанию, ношению желтых крестов (из этих 25-и для сем-

надцати человек речь шла о смягчении наказания после первона-

чального осуждения к заточению). В самом Монтайю я обнару-

жил семерых обладателей или обладательниц желтых крестов,

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

384

* II, 440. Ирония по отно-

шению к желтым крестам

особенно сильна в Испании

(II,

454), где их вид не так

привычен, как в верхней

Арьежи.

» См., напр.: II, 324-325.

* II, 477-478. См. также:

II, 363. О древности по-

клонения кресту см.:

Le Coff J. in: Histoire des

religions. Vol. 2, p. 842.

I, 214 — 216. Отметим, что

простые крестьяне по пово-

ду реального присутствия

Бога-сына в Евхаристии

говорят о «Боге» или о

«теле Господнем», тогда как

Беатриса, женщина благо-

родная и более образован-

ная, говорит о «теле Хрис-

товом». Крестьяне Сабарте-

са часто не различают

Христа как особенное про-

явление и Бога вообще, что

я неоднократно отмечал.

** Арьес Ф. Ребенок и

семейная жизнь... С. 134 —

135. Начиная с янсенистско-

го XVII в. первое причастие

приобретет значение, кото-

рого у него не было в пре-

дыдущие века. Однако

текст Од Форе (II, 83)

показывает, что в изучаемую

нами эпоху оно отнюдь не

являлось в Лангедоке и в

графстве Фуа совсем уж

незаметным событием.

которые избежали тюрьмы лишь для того, чтобы стать объектом

насмешек, а то и публичных оскорблений со стороны идиотов или

католических фанатиков. Ношение желтого креста, как и ноше-

ние желтой звезды позже, может стать для человека психологи-

ческой каторгой, вынуждая его упражняться в маскировке.

В праздничные дни,— говорит Арно из Савиньяна, каменотес-

иноверец в Тарасконе *,— я открыто ношу желтые кресты

на моем плаще. Однако ж в другие дни, особенно когда рабо-

таю, я крестов не ношу, потому как на мне только рубаха

или сорочка. Когда я с работы возвращаюсь, так я надеваю

плащ и стало быть н<><лу кресты; иногда, однако ж, я их

ношу, но закрываю; а еще бывает, что хожу по Тараскону

без крестов, потому как в одной рубахе...

Будь он деревянным или матерчатым, карающим или воодушев-

ляющим, крест в Сабартесе является частью физического и менталь-

ного пейзажа. Конечно, заморские крестовые походы в плебейских

разговорах этих краев служат уже лишь поводом для антицерков-

ных шуток и экстравагантных пророчеств

; однако клятвы верности

(произвольные, при торговле или по принуждению) даются почти

везде на распятии... Наиболее внешняя и наиболее вульгаризован-

ная форма таких присяг уподобляется региональной ярмарке в Акс-

ле-Терме, проходящей на Воздвижение креста*.

Крест символически воздвигается над овечьим рынком, но

слишком часто остается еще как бы пустым орудием, на котором

почти не видишь Иисуса. Крест ждет свою жертву. Мрачные ме-

дитации о крестной муке, принесенные издалека нищенствующи-

ми монахами,— лишь для немногих святош в Сабартесе.

Тем не менее Иисус, чаще всего называемый просто «Богом»,

присутствует в Сабартесе другим, гораздо более уместным образом —

благодаря Евхаристии. «Освящение на алтаре», «тело Господне»,

«тело Христово»§ (как говорят в Монтайю, иногда с иронией, иног-

да с уважением, в зависимости от того, «за» человек или «против» ) —

постоянно присутствует в приходской церкви; в момент освящения

звонят в большой колокол, в это время люди в церкви падают на

колени, снимая капюшоны (III, 60, 235). А также Тело Христово

постоянно попадается на сельской дороге (или на бездорожье...) в

руках священника, несущего последнее причастие умирающему.

В этом отношении благоговение XIII века перед причастием, столь

сильное на Западе, сумело добраться до Айонского края, на высоту

1300 метров над уровнем моря, не всегда доступную другим элемен-

там цивилизации нижних земель. В качестве ритуала — безуслов-

но, более неформального и менее значительного, чем в позднейшие

времена **,— перехода к новому состоянию молодыми людьми граф-

Гл а в а XX Магия и спасение

385

* Возможно, это обвинение

вызвано недоброжелатель-

ностью по отношению к

Гийому Остацу. Алазайса

Мюнье из Орнолака заяв-

ляет, что видела, как Гийом

«принимал тело Господне»

(I, 194).

* Вербное Воскресение: I,

195; II, 311, 313; цикл,

объединяющий Пасху и

Вознесение: III, 7 — 10, и

особенно III, 9; гигантская

пасхальная свеча: II, 312.

* II, 104. Ср. то, что можно

предположить по поводу

монтайонской, сабартесской

или фуаской практики при-

чащения, с теоретическими

предписаниями синодов

диоцеза в Лангедоке

XIII в.: «верные должны

причащаться раз в году»

(диоцез Альби), «дважды в

год — на Пасху и на Пяти-

десятницу» (провинция

Арль). См. об этом:

Forcvillc R. (Cahiers de

Fanjeaux, 6, 1971, p. 141).

С другой стороны, собор в

Альби 1254 г. предписывал

верным получать Евхарис-

тию три раза в год: на Рож-

дество, на Пасху и на Пяти-

десятницу (Mansi. Sacrorum

conciliorum... collectio.

T. 23, p. 830 sq). То же

предписание дано еще за

четверть века до того, па

соборе в Тулузе, совпавшем

с победой над катарами в

1229 г.

(Яе/е/е С. /.

Histoire des conciles. 1913.

Vol. V-2, p. 1498).

Одна женщина пользует-

ся визитом священника к

тяжелобольной, чтобы и

самой также причаститься

(II, 100).

** См. гл. II.

ства Фуа принимается первое причастие, причем задолго до испол-

нения им восемнадцати лет. Напротив, в некоторых других облас-

тях, в частности в Оде, оно происходит лишь в этом относительно

позднем возрасте, отставая в этом вопросе от наших земель (II, 85).

После этого в Сабартесе молодые люди и взрослые причащаются

один или несколько раз в год. Свидетельство Гайарды Роз, живу-

щей в Орнолаке благочестивой доносчицы, достаточно однозначно

говорит о сабартесских привычках в этом вопросе (I, 192). Говоря о

Гийоме Остаце, байле Орнолака, богатом крестьянине, бывшем ро-

стовщике, явном лидере в своей деревне, она заявляет: Я двенад-

цать лет живу в Орнолаке, и однако ж никогда не видела,

чтоб Гийом Остац причащался! Даже во время болезни или во

время праздников. А ведь как раз в такое время люди обычно и

причащаются. И если бы когда Гийом причащался, уж я-то бы

это знала. Ну подумайте: я ведь часто видела, как он входит

в церковь. Да и не забудьте, я ведь сестра его тещи...

Этот донос свойственницы * достаточно ясен. За исключе-

нием нонконформистов (которые, впрочем, весьма многочислен-

ны в проеретических кругах Монтайю), в Сабартесе народ имеет

дело с евхаристией в двух случаях. В первую очередь это прича-

щение один или несколько раз в год во время праздников: разу-

меется, на Пасху (пасхальный «цикл», от Вербного Воскресения

до Вознесения, широко отмечался в верхней Арьежи

), а также,

возможно, по случаю непасхальных или не являющихся в стро-

гом смысле слова пасхальными праздников, связанных с Хрис-

том, Святым Духом, святыми и покойными. В рамках этого типа

обязанность причащаться четырежды в год, возложенная в каче-

стве покаяния на Од Форе с ее «облаточным неврозом» (на Пасху,

на Пятидесятницу, в день Всех святых и на Рождество), можно

считать максимумом *. И речи нет о частом причастии.

Во-вторых — существует «последнее» или «паническое»

причастие, которое принимает ввиду предполагаемой скорой смер-

ти данный человек,— и, по-видимому, целые толпы в период эпи-

демий^. В самом Монтайю наиболее решительная фракция сто-

ронников ереси, судя по всему, не принимала участия в таинстве,

пользуясь в этом отношении сообщничеством кюре (но эта риго-

ристическая фракция представляла собой меньшинство в дерев-

не, даже если в некоторые периоды — около 1300—1307 годов —

большинство можно было считать симпатизирующим «добрым

людям»**). Уверовавшие в ересь, впрочем, не отказывались при

необходимости от вызванного осторожностью «полупричастия».

Как высказывается по этому поводу Белибаст: когда не веришь в

реальное присутствие Бога в освященном хлебе, никому не бу-

дет вреда, если отведаешь лепешечки (II, 55). С другой сто-

роны, различные упрямцы, вольнодумцы, столь многочисленные

среди сабартесских крестьян, а также девиантные личности, ска-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

386

* II, 84. Я сжал из сообра-

жений ограничения объема

издания оригинальный

текст. По поводу значения

Золотой легенды как эле-

мента и даже проявления

религиозного и фольклорно-

го менталитета кон-

ца XIII в. см., напр.: Rapp,

р. 139; Chelini, р. 318;

Duby (Humanisme), p. 107;

Thomas, 1971, p. 26; Fliche.

Vol. 10, p. 397; Mollat,

C. D. U., 1962, fasc. I,

p. 46, 107 et passim.

жем, как считавшиеся таковыми в рассматриваемый период гомо-

сексуалисты, могли и по двенадцать лет оставаться без причастия

(III, 46). Отказ от последнего причастия являлся одним из са-

мых драматичных моментов агонии монтайонского землепашца,

желавшего в своей endura быть спасенным лишь «добрыми людь-

ми». В этом случае умирающий или умирающая стремится изгнать

священника, вдруг явившегося у их изголовья, именуя его дьяво-

лом или, еще хуже, крестьянином и деревенщиной (I, 462). Эти

поводы для проклятий и огонь катарских или просто народных

насмешек (I, 214—215), презрительно именующих евхаристию

«обрезками репы», лишь ярче демонстрируют то важное место,

которое занимает, несмотря на отторжение и неприятие, освяще-

ние хлеба в горских представлениях о священном,— представле-

ниях крайне неподатливых по отношению к многочисленным но-

вациям готики и францисканства, идущим от католической церк-

ви либо от какой-либо из ее составляющих...

Типичной для этого действительно особенного уважения к

телу Христову является установка Раймона из Лабюра, сабартес-

ского крестьянина, столь же антиклерикально, сколь и антидеся-

тинно настроенного: он был бы необычайно рад, если бы все ду-

ховенство, от папы до простых кюре, отправилось в крестовый

поход, где сарацины расправились бы с ними одним ударом. Он

был бы рад еще больше, если бы снесли все церкви до самого

основания. И тогда, добавляет гордый своей идеей Раймон, ког-

да мессу придется служить в чистом поле, отлученные, как он,

крестьяне, изгнанные из официальных святилищ, смогли бы вновь

переживать неизмеримое счастье, причащаясь под открытым не-

бом тела их божественного повелителя (II, 311). При всей его де-

ревенской грубости, нельзя быть большим сторонником евхарис-

тии, чем этот борец с десятиной!

Необходимо отметить, что пропаганда гостии опирается на

все ресурсы местной ментальности, включая производные от не-

давно возникших фольклорных сюжетов. В Мервьеле, на грани-

це Сабартеса, крестьяне рассказывают друг другу поучительные

истории, скомпилированные несколькими десятилетиями ранее ав-

тором «Золотой легенды»*

. Одна женщина,— рассказывает

Эрмангарда Гароди Од Форе,— испекла лепешку, которую кюре

потом освятил на алтаре. Увидав это, женщина принялась

хохотать:

— Как видно, лепешка, что я испекла, стала телом Хри-

стовым. Смех, да и только!

И, однако, пожелала причаститься. Тут кюре попросил

Бога сделать по такому случаю чудо. И вправду, когда кюре

дал женщине причастие, лепешка-гостия казалась пальцем

ребенка, а освященное вино в чаше выглядело как сгустивша-

Гл а в а XX

Магия и спасение

387

яся кровь. То-то страху натерпелась!.. От того только и

причастилась более благоговейно.

* Chomeï, 1957.

* Естественно, поместные

соборы в обязательном

порядке предписывают

присутствие на воскресной

мессе (Mansi, éd. 1779,

t. 23, p. 830, sq., по поводу

собора в Альби в 1254 г.).

* II, 440. См. также по

поводу Гийома Фора: I,

453.

I, 214-215. В целом по

поводу проблемы присут-

ствия на мессе в рассматри-

ваемый нами период см.,

напр.: Mollat, С. D. U.,

1965, fasc. I, р. 65; и осо-

бенно Mansi, op. cit., t. 23,

p. 830 sq.

** III, 9. Один текст (дос-

таточно неясный) позволяет

предположить, что в одном

из сельских приходов Са-

бартеса регулярно ходит к

воскресной мессе около

половины населения («наро-

да»; II, 367).

То, что мы сказали о монтайонской необязательности по от-

ношению к повсеместно присутствующей евхаристии остается

верным, mutatis mutandis, и для мессы, в ходе которой освящает-

ся тело Христово. Сравнение с этой точки зрения напрашивается

при анализе епископального расследования, которое было прове-

дено в 1404 году в Нарбоннском диоцезе *, находящемся рядом

с графством Фуа. К этому времени, в эпоху полной ликвидации

катарства, присутствие на воскресных мессах будет практически

всеобщим (из этого богослужебного единодушия 1404 года мы

должны, однако, сделать исключение для фанатиков охоты, Ним-

вродов

дрозда, фазана и белки: во время сезона они предпочи-

тают расстановку силков выполнению воскресных обязанностей).

Рекордный приток окрестных жителей на церковную службу

будет к 1400 году типичным для освобожденной от катарства ме-

стности. Происходило ли что-то подобное в иноверческой Мон-

тайю 1300-1320 годов?

Заметим прежде всего, что в Сабартесе и даже в нашей де-

ревне месса сохраняет свое важное значение. На нее не допуска-

ли, для устрашения прочих, отлученных за неуплату десятины,

столь многочисленных в верхнеарьежских областях (II, 311).

Возвышенная и очищенная таким образом, месса, как бы то ни

было, была обычной практикой, что позволило придать ей реп-

рессивное значение; и, конечно, как общинное или общественное

собрание (см. выше, гл. XVII). Там, от послания до благовество-

вания

, наставлялись на путь истинный бывшие еретики, на

которых накладывалась епитимья * ; народ ходил к мессе по-праз-

дничному нарядным: женщины в накидках, мужчины в плащах

(II, 440; I, 338).

Несмотря на это, многим случалось забыть пойти к мессе.

По крайней мере — время от времени, в рядовые воскресенья.

Доказательство: свободное отношение к воскресным обязаннос-

тям Беатрисы де Планиссоль, симпатизирующей ереси. Вернув-

шись в нижние земли, где относящиеся к мессе нормы были бес-

конечно более строгими, чем в Монтайю, сабартесская нимфа была

крайне удивлена, когда ее пожурил викарий ее нового прихода:

он настоял на том, чтобы вдова шателена более регулярно посе-

щала церковь и тщательно выполняла свой долг доброй католич-

ки В целом тот факт, что в большой деревне, такой как Жюнак в

Сабартесе, к воскресной мессе собирается не больше пятидесяти че-

ловек, говорит о значительном абсентеизме — что ничуть не смуща-

ет местное население **.

Археология Монтайю: от жеста к мифу

388

* По поводу общих про-

блем христианской любви и

распоряжений в завещаниях

в рассматриваемый период,

см.: Fliche. Vol. 13, p. 137,

vol. 14-2, p. 770; Mollat,

C. D. U., 1965, fasc. I,

p. 156. В центральной

Окситании некоторые воль-

нодумцы, склоняющиеся к

монотеистической ориента-

ции, стремятся, впрочем,

возвеличить Христа-власти-

теля в ущерб его стражду-

щей и любящей Личности

(II, 243-244). Между тем

жители Сабартеса испыты-

вают к Богу некоторые

нежные чувства, но речь

идет в большей степени о

«куртуазном поклонении»

(см. гл. XXI) и о дружес-

ких чувствах (III, 356), чем

о любви. Выражение «из

любви к Богу», однако,

неоднократно встречается

в связи с пожертвованиями

и милостыней, например,

у Гийеметты Мори и Беат-

рисы де Планиссоль (I,

233). Крестьяне-катары

охотно объявляют себя

друзьями Божьими (I, 225;

III, 356), что целиком и

полностью соответствует

одной из центральных

ценностей верхнеарьежской

цивилизации («дружба»,

«Бог — большой друг»),

и в то же время старому

выражению, использованно-

му духовными праотцами

альбигойства (Теофил по-

гречески, Богомил в славян-

ском варианте означает, как

известно, «друг Бога»

* См. гл. XXVII, in fine.

Резюме. Несмотря на привычное славословие, воздавае-

мое во время мессы и напоминания о его святой жертве, не-

смотря на некоторый успех Креста и особенно евхаристии,

Иисус с его страстями не является ни предметом ревностного

культа, ни христианской идентичности в Сабартесе, и тем

более в Монтайю.

Стоит ли удивляться этому прохладному отношению? Ра-

зумеется, нет: благочестие во Христе в эпоху расцвета Сред-

невековья и еще более неистовое в позднее Средневековье

будет всегда принадлежать лишь элите, пусть даже многочис-

ленной, а также массе в периоды паники. Наши горцы никоим

образом не входят ни в эту составляющую меньшинство эли-

ту, ни в сбивающуюся в особых случаях под сенью креста пре-

имущественно городскую толпу. И не будут входить. Мы мо-

жем копнуть глубже. Любовь к божественной личности как та-

ковая малоизвестна и еще меньше распространена в качестве

практики в горных областях графства Фуа. Конечно, и здесь

можно встретить некоторых «любителей», один из них —

Бернар Франка (I, 352). Крестьянин из Сабартеса, но куда

более образованный, чем «агностики» из его деревни... Этот

человек — клирик, почти латинист, тонко чувствующий воль-

нодумец: находясь в церкви, он осмеливается напомнить сво-

им согражданам, что в основе богоугодных дел находится лю-

бовь, и замечает по этому поводу, что ценны лишь те пожерт-

вования и та милостыня, которые даются, как он говорит, из

любви, а не из боязни. А потому, отважно продолжает он,

долой продиктованные страхом приближающейся смерти за-

вещания, отдающие часть имущества бедным! Но Франка яв-

ляется также одним из немногих людей, упоминающим таким

образом, пусть вскользь, христианскую любовь к Божеству,

опирающуюся на пример и на учение Спасителя *. Пьер Отье,

напротив, станет восхвалять взаимную любовь членов своей

секты, которые будут любить друг друга как братья, отцы, ма-

тери и сестры, когда окажутся в раю

. Человеческий идеал спа-

сения снова выходит на первый план.

Глава XXI Приснодева и все святые

* Schnurer. Vol. II, p. 523,

746; Chelini, p. 292, 306,

318, 346; Mollat, C. D. U.,

1962, fasc. I,

. 94-95;

Perroy, C. D. U., I, p. 67;

Fliche et Martin. Vol. IX,

p. 330, 338 sq, 356 et vol.

X, p. 398; Rapp, p. 150;

Jarry, in: La France et les

Français, p. 461; Toussaert,

p. 283.

* Mansi. Sacrorum

conciliorum... collectio,

édition 1779. T. 23,

. 837.

* Noonan ]., 1966, p. 193;

1969, p. 248.

Напротив, вальденсы из

Памье, в отличие от катаров

верхней Арьежи, высоко

ценят Ave Maria (I, 104-

105).

Наряду с Христом Дева Мария также является очень популяр-

ным персонажем в Монтайю, как и во всем Сабартесе. На про-

тяжении всего периода расцвета Средневековья деятели церкви,

начиная со св. Бернара

и св. Доминика, по разным причинам и в

разной степени ревностно культивировали поклонение Богомате-

ри в атмосфере нежности и душевного порыва *. В 1254 году со-

бор в Альби стал для окситанского населения ретранслятором ма-

риальной моды: он возвел Ave Maria в ранг основных молитв, в

один ранг с Credo и Pater, которые, как предполагалось, вдалб-

ливались в головы всех лиц старше семи лет

. (Согласно Нуна-

ну, исследователю birth control, который в этом вопросе скорее

категоричен, чем доказателен, это продвижение Ave Maria име-

ло своей задачей вернуть ценность воспроизводству потомства,

осуждаемому катарством благословен плод чрева Твоего...)

Таковы были официальные предписания. Но как обстоит дело

с реальным почитанием и с мариальной практикой на уровне сабар-

тесской элиты, и в особенности в менее доступных для изучения

Монтайю и «тамошних краях»? Со средними слоями небольших

городков, из которых вышел башмачник Арно Сикр, сын нотариу-

са из Тараскона и дамы из Акса, все ясно: в этой группе Ave Maria

входит в минимальный багаж католической культуры индивида.

— А вы, как вы молитесь Богу? — спрашивает Белибаст

у Сикра.

— Я осеняю себя крестным знамением,— отвечает донос-

чик,— я поручаю себя Богу, который умер за нас на кресте,

и Деве Марии, я читаю Pater Noster и Ave Maria... я пощусь

накануне [праздника] Богоматери.

— Баран блеет, потому что говорить не умеет,— с

иронией отвечает Белибаст.— Знайте, что Ave Maria ничего

не стоит. Ее изобрели кюре...§ Что до вашего поста, так в

нем не больше толку, чем если бы волк постился! (11,37,54).

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

390

Богоматерь с младенцем.

Скульптура XII в.

Музей искусств, Барселона

Ср. II, 111 и III, 36.

Насмешливую досаду Белибаста легко предвидеть, зная его

альбигойские взгляды. И все-таки благочестие Арно Сикра,

доносчика и неприятного типа, но хорошо образованного христи-

анина, может вполне показаться простецким, хотя представляет

собой полный набор: оно включает в себя целый ряд знаков

почтения в виде жестов и молитв, адресованных Отцу, Сыну-

искупителю, Святому Кресту и Деве Марии.

В самом Монтайю крохотная благородная и клерикальная

местная элита поклоняется Марии, по крайней мере проявляет

внешние знаки благочестия: кюре Клерг хоронит свою мать у

посвященного Деве Марии алтаря, за которым он исповедует. Бе-

атриса де Планиссоль забывает иногда прийти к воскресной мес-

се, однако оправившись после родов она отдает долг местной Деве

Марии из Монтайю в виде цветной свечи, называемой перекрас-

кой, которую изготовляет собственными руками (I, 223). В рам-

ках этой социальной группы не только дриада голубых кровей чув-

ствует себя связанной с Матерью Христа: в кругу знати, к кото-

рому она принадлежит, охотно отмечают Успение Богородицы

дружеской пирушкой весьма мирского, конечно, характера, во вре-

мя которой специально приходит какой-нибудь бедный F rater, что-

бы спеть Ave Maria (II, 123).

Как обстоит дело с собственно народными и деревенскими

социальными группами? Арно из Савиньяна, тарасконский камен-

щик, знает Ave Maria, а также Pater, Credo и несколько псалмов.

Но стоит заметить, что этот образованный, урбанизированный

ремесленник-иноверец, кузен нотариуса, явно выделяется среди

vulgum pecus. Что касается крестьян, они скорее знают, хотя бы

понаслышке, Pater Noster, чем Ave Maria *, которая, впрочем, не-

которым из них известна. Само собой разумеется, они полностью

в курсе существования Девы Марии и весьма чувствительны к ее

чарам. Многие из них способны не только назвать ее, но и молить-

ся ей с усердием, если не с пылом. Я много раз говаривал моему

брату Пьеру (поддавшемуся альбигойству), что ему следовало

часто повторять Pater Noster и Ave Maria,— говорит Жан Мори,

монтайонский пастух, остающийся наполовину католиком (И, 446).

Самого Жана обучила Pater и Ave Maria его собственная мать (в

то время как его отец держал в семье сторону еретиков [II, 449]).

Один любопытный текст являет нам крестьянку из Фуа, на-

столько приверженную Деве Марии, насколько это возможно в

той среде и в тот период. Шестнадцать лет назад,— расска-

зывает в 1314 году Риксанда Кортиль, дочь крестьянина из Вей-

ши и жена крестьянина из Аску,— в день праздника я пришла

в церковь в Аксе и преклонила колени перед алтарем Бла-

женной Марии, где и принялась молиться ей. Гийеметта Отье,

жена Амьеля Отье, теперь уж покойного, была неподалеку

от меня. Услыхав мою молитву, она мне сказала: