Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь

313

* I, 208: Раймон де ла

Кот — вальденс, проживав-

ший в Памье. Мужские

разговоры о женщинах: III,

301. Об уличной обществен-

ной жизни: I, 475.

* I. 202. Мужские (и муни-

ципальные) формы обще-

ственной жизни в деревенс-

ких публичных местах также

обнаруживаются в нижнем

Лангедоке в тот же период

(Gramain, thèse, p. 5).

чаю воскресенья. Это вечная агора

средиземноморских обществ,

христианизированная мессой. Здесь говорят о женщинах и осо-

бенно о религии. В том же году,— рассказывает в 1320 году

Гийом Остац, крестьянин-байль из Орнолака,— когда в Памье

сожгли еретика Раймона де ла Кот *, шестеро орнолакских

мужчин как-то в воскресенье сошлись на деревенской площа-

ди под вязом. Говорили о сожжении еретика. Едва явившись,

я сказал им:

— А я вам скажу так. Человек, которого сожгли, был

добрым пастырем... И т. д.

В другой раз

в том же Орнолаке семеро мужчин (из них

четверо-пятеро участвовали и в предшествующих дебатах) снова

собрались на том же месте. На сей раз спор зашел о судьбе души

после смерти. О солидных размерах, которые должны быть у рая,

чтобы он был в состоянии принять души бесчисленных людей,

умирающих ежедневно. (Возможно, это было во время эпиде-

мии.) Все тот же байль Гийом Остац расталкивает спорщиков...

и успокаивает всех. Он сообщает семерке слушающих его муж-

чин, что рай будет побольше, чем мог бы быть просторный дом

размером, скажем, от Тулузы до Меранского перевала в Пирене-

ях. А потому в ближайшем будущем можно не бояться никакого

жилищного кризиса на небесах.

В Бедельяке деревенский кюре Бернар Жан в 1323 году ри-

сует сценку мужского собрания. В тот год,— рассказывает

он,— в праздник, в воскресенье под Иванов день, по-моему,

после обеда, между ноной и вечерней

, я, Арно из Бедельяка

и другие мужчины деревни, из которых я запомнил только

троих (следуют имена), собрались под вязом, что подле цер-

ковного кладбища в Бедельяке. Сидел один я, остальные

стояли. Говорили о пшенице:

— Страху мы за нее натерпелись (говорит один участ-

ник), да, слава Богу, хорошо уродилась (III, 51).

Один из участников, Арно из Бедельяка, тут и заявляет, что

не Бог растит злаки. Хлеб родит одна лишь природа! Кюре из-

дает вопль негодования! Это прямая угроза Арно, который, учи-

нив скандал, в конце концов на цыпочках покидает митинг...

В Бедельяке летние, неформальные мужские собрания тако-

го рода нередки. Через несколько дней после только что упомя-

нутого имело место и другое, не только бурное, но еще и фольк-

лорное. В том же году,— рассказывает Адемар из Беделья-

ка,— я, Арно из Бедельяка, кюре Бернар Жан и другие

мужчины, имен которых не помню, собрались под вязом пе-

ред бедельякской церковью и завели меж собой разговор об

одном источнике в кусеранской епархии. Рассказывают, что

когда-то, в незапамятные времена, подле него жарили рыбу

на сковородке. Но рыбы с той сковородки попрыгали в ис-

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

314

точник. И до сих пор их там видят, поджаренных с одного

бока! (III, 52).

— В те времена Бог в самом деле совершал множество

чудес! — писклявым голосом, вмешиваясь в разговор, подал

реплику наш твердый духом Арно из Бедельяка!.. Снова кюре

Бернар Жан, которого ничего не стоило завести, мечет громы и

молнии в Арно, закосневшего в своем богохульном натурализме...

Деревенская площадь, таким образом, функционально (разуме-

ется, в известных масштабах!) играет роль, которую в XIX веке

подхватит непринужденно-свободное кафе. В Гулье (викдессос-

ский приход) дела зашли гораздо дальше: местная агора, с пере-

рывами на уборку проса, сделалась ареной мужских дискуссий

между земледельцами-грамотеями и простыми безграмотными

крестьянами, временами к ним присоединялись несколько жен-

щин. По ходу дебатов они обменивались не тумаками, а прокатар-

скими аргументами о существовании «двух Богов» (I, 350—369).

Лишь иногда мужчины, собираясь в общественных местах,

напрямую заводят разговоры того же рода, который характерен

для отношений между родителями и детьми дома и во время сель-

скохозяйственных работ (I, 350). В то же время общественная

жизнь мужчин, кажется, может проявляться и вне семьи. Ком-

пания местных мужчин определяет, таким образом, свою ориги-

нальность по отношению к архипелагу domus, по отношению к

миру женскому и женско-мужскому. Вот показания Раймона

Делера (II, 132), тиньякского крестьянина и весьма дерзкого воль-

нодумца (случалось, он разом отрицал и воскресение, и распятие,

и воплощение!). Однажды в общественном месте своей деревни,

беседуя с тремя-четырьмя, а то и более, односельчанами, Раймон,

не моргнув глазом, заявляет собеседникам, что душа — это не что

иное, как плоть и кровь, что душа смертна, что иного мира или

«света», кроме нашего, не существует и т. д. До сих пор все вполне

банально, по крайней мере, в сравнении с протестной позицией

тех персонажей, которые будут позднее допрошены в Памье. Но

дознание Жака Фурнье с этого момента делается по отношению

к Раймону Делеру более дотошным:

— Говорили ли вы об этих заблуждениях со своей женой

Сибиллой?

— Нет,— отрицает Раймон, который отнюдь не смущает-

ся признаваться епископу (без стыда) в более серьезных преступ-

лениях, нежели простая супружеская откровенность.

— Говорили ли вы об этом со свояченицей Раймондой

Рей, ходившей какое-то время у вас в любовницах, несмотря

на то, что она все-таки свояченица?

И снова отрицательный ответ.

— Ас сыном Раймоном?

— Тоже нет.

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь

315

* II, 319, 323, 326. Пока-

зания Раймона из Лабюра:

II, 309 — 328. Только одно

из этих собраний отмечено

присутствием женщин.

Кроме идейных споров, мужское общество доходит до сло-

весного осуждения определенных институтов, в частности церков-

ных, о которых люди в тех краях спорят много больше, чем о свет-

ских структурах. В мужской компании сурово критикуются лич-

ности, воглавляющие упомянутые институты: скотовладельцы

бранят самого прелата, взимающего десятину скотом. В Лорда

в 1320 году под вязом на площади пятеро местных мужчин об-

суждают надвигающуюся уплату десятины с приплода, так назы-

ваемого «карнеляжа»:

— Придется платить карнеляж... — говорит один из

них.

— Ничего не будем платить,— отзывается другой,— луч-

ше найдем сто ливров монетой, чтобы нанять пару человек,

которые убьют епископа.

— Свою долю я внесу охотно,— заключает третий.—

Деньги будут вложены как никогда лучше... (II, 122).

В деревне Кие, не очень отличающейся от Монтайю и рас-

положенной ниже по течению Арьежи, лучше видна такая муж-

ская компания, характеризующаяся одновременно и спорами, и

общностью. Раймон из Лабюра, овцевод и виноградарь (II, 325),

дает детальное свидетельство о множестве неформальных и бо-

лее-менее многочисленных мужских ассамблей, которые имели ме-

сто на Пасху, на Вербное Воскресение в социальных рамках де-

ревни*. Я говорю в «социальных рамках», а не в «рамках гео-

графических», поскольку, по крайней мере, какая-то часть

собраний мужчин Кие территориально оказываются тарасконс-

кими. Участники собираются в «городе» Тараскон-на-Арьежи, на

паперти Саварской церкви, жителям Кие она служит приходским

храмом. На той же площади местный рынок. В Саваре их можно

встретить и подле кабесской сукновальни (сукновальня собирает

мужчин, как мельница — женщин [II, 323, 326—327]). Отме-

тим особую роль, которую играет городская церковь по отноше-

нию к сельскому мужскому населению Кие: мужское общество в

данном случае проявляется в союзе города и деревни. (Быть мо-

жет, речь здесь идет о ситуации, аналогичной той, что имела ме-

сто в прошлом, в первые века христианства в Галлии: в те прото-

христианские времена желание участвовать в отправлении куль-

та заставляло крестьян совершать долгие переходы к городским

храмам...)

Как бы то ни было, даже если все происходит вне террито-

рии деревни, церковь, площадь перед церковью, месса и особен-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

316

но время перед или после мессы фигурируют в качестве привиле-

гированных зон общественной жизни мужчин. А может, у муж-

чин верхней Арьежи было особое место в приходском храме

(хоры)? Тогда как жены их были отделены в нефе? Мы этого не

знаем. Достоверно, во всяком случае, что мужская половина на-

селения считает церковь деревни своим имуществом, своей соб-

ственностью, зданием, которое местные труженики, в порядке по-

винности или добровольно, построили своими мозолистыми ру-

ками... Иерархия епископов и кюре, с этой точки зрения,

располагает по отношению к культовому сооружению лишь чем-

то вроде права пользования. И церковь и колокола ее — наши.

Мы построили ее, купили и изготовили для нее все необхо-

димое. Мы же и поддерживаем ее. Горе епископу и священни-

кам, которые изгоняют нас из нашей епархиальной церкви,

которые не дают нам слушать мессу, которые и в дождь не

пускают нас на порог,— заявляет перед группой поселян муж-

ского пола, отлученных от церкви, Раймон из Лабюра. Он был

отлучен за неуплату десятины *. В конечном счете он выражает

желание отслужить дикую мессу прямо в поле, вместо мессы ри-

туальной, закрытой для отлученных, изгнанных из святого мес-

та, которое, однако, принадлежит-то им (II, 311, 320).

За этими громогласными апелляциями на мужской агоре про-

сматривается протест крестьянской общины с доминирующей ро-

лью мужчин. Общину сплачивает общий дом, иначе говоря, цер-

ковь, участие в мессе, во встречах и собраниях перед и после мес-

сы. Эти мужские встречи и собрания фактически образуют

общину: она обретает свою плоть и кровь и от этого, возможно,

ведет начало община официальная, с ее сторожами, глашатаем

(II, 453) и консулами. Все они, вероятно, избирались или кооп-

тировались главами семейств...

Сказать «община» — значит сказать «обычай». Неформаль-

ная мужская группа отстаивает обычное право (II, 322, 324) гор-

цев против вводимой десятины, навязываемой прелатами. Она

склонна даже противопоставить грубое крестьянское, корпоратив-

ное насилие, исходящее от тружеников, иерархическим и даже па-

разитарным правам, которыми якобы обладают по отношению к

мужланам епархиальные власти и церковники. Если бы только

можно было отправить всех грамотеев и кюре рыть землю и

пахать ее... Что касается епископа, ему я назначаю встречу

на перевале. Сразимся за эту карнеляжную десятину. Вот

уж погляжу я, что у того епископа в пузе! — горланит все

тот же Раймон из Лабюра перед мужской ассамблеей из дюжи-

ны крестьян, к которым агенты епископа и консулы приступили

с требованием пресловутой десятины скотом (II, 315).

* II, 310-311, 313, 316 р • - Л- /

/ о самой Монтайю, в Аионском крае мужская общественная

(я свел несколько высказы- ' r J ^>

ваний

Раймона воедино). жизнь, несомненно, носит более латентный характер, меньше бро-

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь 317

* См. об ожесточенных

стычках в мужском кругу, в

ходе которых кюре Клерг

нападает на мужчин семей-

ства Мор. См. также о

позднейшей подготовке

опять же в мужском кругу

Моров вендетты против

кюре (гл. II).

* III, 148-151, 378: диало-

ги мужчин при случайных

встречах по пути на рынок

или ярмарку. См. также

гл. IV—VII, биографию

П. Мори и др. пастухов.

Можно также задаться

вопросом: что, если некото-

рые характерные черты

Монтайю (развитые формы

женской социальности;

отсутствие до 1320 г. кон-

сульских институций; нераз-

витость мужской и офици-

альной общественной жизни

в публичных местах; сила

традиционного сеньориаль-

ного института байлей) не

образуют вполне последова-

тельную структуру?

И сравнить их с более

современными деревенскими

структурами, в которых есть

консулат, мужская обще-

ственная жизнь в публич-

ных местах и т. д.?

* II, 237-239, 255-256

(sanior pars мужчин); II,

239, 256; III, 504 (топони-

мические имена в Праде);

см. также I, 339, note 153;

II, 366 (то же самое в де-

ревне Аску). Жители Са-

бартеса используют слова

valeur, valeureux (valens)

для передачи принадлежно-

сти персоны к элитарной

группе деревни, края.

С этой точки зрения

общественная жизнь

(спортивная и др.) молодых

людей проявляется в бре-

тонской деревне, описанной

у Ноэля дю Фая (см. биб-

лиографию), в более разви-

тых формах. Также и в

деревне Н. Ретифа (см.

библиограсрию) молодежное

сознание кажется выражен-

ным с большей силой, чем в

Монтайю. Без сомнения,

большое количество наших

молодых людей слишком

рано отправляют для заня-

сается в глаза, чем в Кие или Лорда. Великий раскол, свирепству-

ющий в нашей наполовину еретической деревне, страх перед до-

носительством, некоторое обесценивание церковных институ-

тов — не объясняют ли они частичное отступление мужчин с об-

щественных мест? * Следует также добавить, что в Монтайю, на

родине странствующих пастухов, истинно мужские встречи зача-

стую имеют место... далеко от деревни: на пиренейских перева-

лах, в пастушеских хижинах, на стрижке или на перегонах и, ко-

нечно же, на городских шерстяных и овечьих рынках,— чаще,

чем под общественным вязом перед церковью

. Однако, это не ли-

шает общины маленького Айонского края мужчин. В Праде и

Монтайю официальные послания епископа относительно приход-

ской ереси читались в присутствии нотариуса и группы мужчин и

именитых лиц, среди которых известные нам Бене, Клерги, Ар-

желье и др. Эта группа образует, вероятно, «наиболее разумную

часть» — в данном случае мужскую — жителей деревни. Стало

быть, здесь тоже есть независимая от официальных консульских

институтов общность влиятельных мужчин, которые образуют по-

литический скелет местного общества. Добавлю, что привилеги-

рованная принадлежность последних к коммуне подчеркивается

ономастически: на подходе к Монтайю, в Айонском Праде, по

меньшей мере семеро мужчин, носят топонимическое имя «Прад»

(Прад Тавернье, Прад Бюскай и т. д.), что подчеркивает важ-

нейшие связи и квазиплеменную сущность, которые соединяют

местное название и местный дух с мужской частью населения*.

Вслед за формами общественной жизни мужчин и женщин

остается коснуться форм общественной жизни молодежи на ис-

ходе детства и отрочества. Мы уже отмечали, что в Монтайю

структуры общественной жизни оказываются в меньшей степени

поглощены фрагментацией [системы] domus, внутри которой каж-

дая фратрия находится «под колпаком», под контролем старшего

поколения, в лице вдовца, вдовы или пары отца и матери; а стало

быть, в деревне желтых крестов нет «молодежного аббата». Кроме

того, разумеется, среди неграмотных и не милитаризованных

юношей монтайонского XIV века не было тех «обособлений», ко-

торые создадут в среде крестьянской молодежи наших последних

веков общинная школа и призывные комиссии. Несмотря на та-

кой пробел, некоторая доза проявления молодежной и даже дет-

ской общественной жизни, кажется, все-таки присутствует, хотя

и достаточно сдержанно, в наших текстах по крестьянской верх-

ней Арьежи

. В Ла-Бастид-де-Серу, в Жюнаке дети пасут бы-

ков и свиней; играют между собой, поедая репу и брюкву; режут

репу ломтиками, потом один из участников игры поднимает ее ха-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

318

тия отгонным овцевод-

ством... Разница брачных

возрастов (девушки, выда-

ваемые замуж в подростко-

вом возрасте; молодые

люди, вступающие в закон-

ный брак в возрасте далеко

за двадцать пять лет и

старше) могла повредить

образованию выраженных

молодежных объединений, в

которых две половины,

мужская и женская, находи-

лись бы grosso modo в

равновесии. В общем, деле-

ние на женщин и мужчин в

Монтайю является если не

более важным, то, по край-

ней мере, более ощутимым,

чем деление на молодых и

немолодых.

* См. также гл. XIII, текст

Пьера Отье о важном зна-

чении восемнадцатилетнего

возраста, понимаемого как

культурная граница.

рактерным жестом священника с облаткой (возношение репы-

облатки позднее встретится в пиренейском колдовстве XVI века).

В другой раз молодые подсобники на уборке проса пускаются на

всякого рода шутки (озорство) в амбаре, который служит им

спальней. Хозяин набил их туда вповалку. Веселенький вечерок

быстро минует ту стадию, которая в наше время была бы простым

боем подушками. Один из юных работников, Пьер Асес, совер-

шает в этом импровизированном дортуаре глумливое возношение

репы-облатки. Вместо дароносицы он использует стеклянную

чашу. Для других пареньков это уже слишком. Они вдруг пуга-

ются. Хозяин в ближайшие дни спровадит этого юного батрака с

репутацией опасного озорника и болтуна. Донос, на который од-

ного из свидетелей вынудят под угрозой ножа, позволит отпра-

вить шутника в трибунал Жака Фурнье (III, 455—456).

Игры, смех и шутки подростков, как видим, не чужды ни

серьезному, ни культурному контексту. Служат ли они в арьеж-

ских и одских землях также и опознанию возрастной категории и

некоторой специфической деятельности игрового порядка, прак-

тикуемой в группе молодежи? Вполне вероятно. Ода Форе, вы-

шедшая замуж в Мюрвьель (Арьеж), но уроженка Лафажа (Од),

после свадьбы, в возрасте семнадцати-восемнадцати лет, никог-

да не подходила к причастию (II, 82—83). Почему уклоняешь-

ся? — ворчливо спрашивает муж. Потому что в Лафаже, от-

куда я родом,— отвечает она,— у юношей и девушек не при-

нято причащаться тела Христова. Стало быть, в тех местах

существовала молодежная возрастная группа, распадающаяся на

две подгруппы (мужскую и женскую). Из группы этой выходи-

ли (в восемнадцать-девятнадцать лет?) лишь после «первого при-

частия», воспринимаемого как ритуал перехода во взрослость (за-

частую это совпадало с замужеством) *. Даже в тех местах, где

упомянутого ритуала в такой форме не существовало, молодеж-

ная группа и две ее подгруппы (мальчики—девочки), вероятно,

считались особыми образованиями. И это задолго до возникно-

вения мысли формализовать их, как это будет позднее в Прован-

се, утверждением молодежного аббата. Те, кому меньше 20—

25-ти лет, любят петь (я имею в виду застольную песню, которая

сопутствует флирту, когда Пьер Мори, едва повзрослев, «выво-

дит девушку» в акс-ле-термскую таверну). Впрочем, эта возрас-

тная группа специализируется на играх и танцах, которых не чу-

раются и молодые, недавно поженившиеся пары. В день святых

Петра и Павла,— рассказывает Гийеметта Клерг, родившаяся

и вышедшая замуж в Монтайю,— после мессы и обеда пошла

я поиграть и потанцевать с парнями и девушками из Пра-

да. Вечером я вернулась в дом дяди в Праде, чтобы поужи-

нать (I, 338).

Глава XVI Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь 319

Так и мальчишки, которых соблазняет гомосексуалист Арно

де Верниоль, прежде чем удовлетворить похоть, играют и танцу-

ют (III, 42). Однако танец не является привилегией только не-

жного возраста. В 1296 году на свадьбе Беатрисы де Планиссоль

Гийом Отье, будучи уже зрелым мужчиной, выступает в качестве

«плясуна». Позднее он приобретает популярность в Монтайю

благодаря своему искусству в танцах (I, 218).

Итак, в деревне, если отвлечься от вопросов профессиональ-

ной деятельности, женские формы общественной жизни специа-

лизируются на информации и внутреннем оповещении. Мужс-

кие — на политических решениях и противостоянии внешнему

обществу. Молодежные, насколько они проявляются, как тако-

вые меньше связаны с обучением, воспитанием или какой-либо

деятельностью, больше — с эмоционально-развлекательной сто-

роной, воплощенной в игре и танце. Преимущественно музыкаль-

ное (пение, танцы) обучение девочек долгое время, целые века,

будет отражать это состояние умов. Для мальчиков, напротив,

мало-помалу утвердится более репрессивное и более интеллекту-

альное образование.

Глава XVII

Таверна, месса, кланы

* См. характерную гравюру

первой половины XVII в.,

изображающую «смешан-

ную» таверну, возведенную

по случаю гибрайской яр-

марки. В общем, в таверне и

тем более дома мужчина

(прохожий) и женщина

(хозяйка дома) по случаю

встречи пьют вместе,

чтобы поскорее развязать

язык (III, 197).

Кабатчик.

Фрагмент средневекового

эскиза шахматной фигуры

Абстракция, скажут мне, отделять друг от друга три формы об-

щественной жизни (каждая, сама по себе, делима далее): мужс-

кую, женскую и детско-подростково-юношескую... В ответ я со-

слался бы на суверенные права исследователя и подчеркнул бы

существование густой сети общих очагов социальной жизни. Не-

которые сами собой разумеются: мужчины, женщины, дети ока-

зываются вместе, выбирая вшей или на полевых работах, на ули-

це или в domus. Другие «общие очаги» имеют более четкую при-

вязку: таверна, приходская месса, в особенности...

Таверну, в ее наиболее развитой форме, держит женщина или

супружеская чета. Посещают ее в большинстве своем мужчины,

но не чуждаются и женщины. Лубочное представление, со-

гласно которому таверна, на манер бистро 1900—1950 годов,—

это заповедная территория мужской общественной жизни, не ка-

жется вполне адекватным для верхней Арьежи XIV века и вооб-

ще для французского Старого порядка *.

В самой Монтайю и вообще в районах, импортирующих вино,

таверна существует лишь в зародышевой форме. Фабрисса Рив,

например, «держит таверну» в приходе желтых крестов (I, 325 —

326). Коли так, принимает ли она любителей выпить в лавке? Воз-

можно, но отнюдь не обязательно. Занятие этой кабатчицы со-

стоит прежде всего в том, чтобы «завезти винца» по заказу на дом

тому или иному из более-менее богатых односельчан: Клергам,

Бене и т. д. Фабрисса, как мы уже отмечали, весьма слабо осна-

щена для работы по своей профессии...

Настоящие таверны с общим залом для любителей выпить

можно найти только в городах, больших селениях и торговых

центрах. Здесь крестьяне и крестьянки могут по случаю увидеться

или установить контакт с мужчинами, женщинами, девушками,

священниками или мирянами из иных краев. В Фуа одну знаме-

нитую таверну держит Пьер Кайра с женой Гайардой, которой

Та верна, месса, кланы

321

доверяется разливать вино. Прохожие, горожане, поселяне граф-

ства Фуа — по преимуществу мужчины и несколько женщин —

обсуждают здесь сожжение на костре одного вальденса. Отме-

чаются чудесные детали: Осужденный воздел руки к небу, едва

только огонь пережег веревки. Некоторые персонажи в Фуа,

наподобие Беранже Эскулана, совершают обход городских таверн

(I, 174). Так они собирают и передают разные слухи. Вот способ

превращения кабачков в ретрансляторы устных новостей (I, 169—

176). Разговоры за выпивкой или под хмельком затем разносят-

ся посредниками вплоть до горных деревень. Отсюда в кресть-

янскую среду может попасть искра протеста против сожжения ере-

тиков и десятины *. Впрочем, иные таверны — настоящее место

встреч еретиков. Направляясь в Акс-ле-Терм через Кустосу \—

рассказывает Гийом Эсконье,— зашел я в таверну выпить.

Кое-кто из бывших там пьяниц знал, что я верующий (из

еретиков). Они меня спросили:

— Куда собрался?

— В Акс, отвечаю. Иду к одному еретику. Пусть даст

утешение матери моей, помирает она.

Тут один молодой человек, случившийся там (по-моему,

Пьер Монтанье), говорит мне:

— Одному тебе не найти. Я провожу.

И мы пошли в Акс вдвоем... (II, 14).

И все-таки таверна вторична. Большое событие обществен-

ной жизни, собирающее, как некая воскресная диастола , от до-

мов и пастбищ массу поселян — это месса. Даже посещаемые кре-

стьянами, таверны — это скорее городское, чем сельское явле-

ние. Месса же повсеместна, она поется, произносится (I, 145) в

каждом приходе (с единственным ограничением: некоторые, не

имеющие церкви деревни посылают своих верующих в храм бли-

жайшего селения).

Если ты неверующий? Катар? И тогда месса приносит свою

пользу. В самом деле, она служит местом встречи, например, для

сговора с целью умыкнуть кого-нибудь (III, 151). Если ты като-

лик? И того проще: этот культурный акт представляет собой цен-

тральный момент исполнения обязанностей верующего. Все наше

спасение в мессе,— заявляет все та же Гайарда Кайра, содержа-

тельница таверны в Фуа (I, 169). Что касается Монтайю, уста-

новлено, что люди, симпатизирующие катарской ереси, как в эмиг-

рации, так и в родных краях, подобно Пьеру Мори и Беатрисе де

Планиссоль, достаточно регулярно или с перерывами ходят к мессе

(III, 136). Им случается отличиться при случае, не терзаясь про-

тиворечиями, католическим рвением в вере (такая «жизнь на два

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

322

дома» по тем временам не имеет никакого оттенка скандальнос-

ти). Беатриса ставит цветные свечки Деве Марии. Пьер Мори

жертвует шерсть св. Антонию.

С этой точки зрения для этнографа нет естественного отли-

чия воскресной мессы в Айонском крае от какой-нибудь религи-

озной церемонии в языческом стиле, которая периодически в ка-

ких-нибудь индейских пуэбло

собирает вместе членов одного

племени. Месса в большей степени, чем таверна, сводит поселян

вместе: мужчин и женщин. Конечно, мы уже подчеркивали при-

вилегированные отношения, объединяющие в приходской церк-

ви деревенских мужчин. Они или их предки ее некогда построи-

ли, мужскими руками, мужскими трудами. (Зато в наши дни эта

связь с храмом приобретает скорее женский характер, поскольку

женщины начиная с XIX века станут более твердыми прихожа-

нами, каковыми перестают быть их мужья.) В любом случае, мес-

са — церемония общая: каковы бы ни были отдельные исключе-

ния, вероятно, многочисленные в Монтайю, она собирает населе-

ние обоего пола и любого возраста.

Отсюда ее значение в деле распространения в деревне пагуб-

ных идей. Ересь растекается не только вопреки мессе, но и по-

средством мессы. Еретические идеи, которые кюре-полуинтеллек-

туал мог откопать в какой-нибудь книге, затем посредством про-

поведи просачиваются к неграмотным прихожанам. Пример: в

присутствии пятидесяти поселян, собравшихся ради воскресной

службы, Амьель из Рие, постоянный викарий жюнакской церк-

ви, отрицает будущее телесное воскрешение. Ты должен знать,—

обращается к своей пастве на «ты» Амьель, как если бы имел дело

с единственным слушателем,— что на Страшный Суд ты вос-

станешь во плоти и крови. Приговор свой ты услышишь ду-

шой и телом. Но после Суда душа твоя отправится либо в

рай, либо в ад. Тогда как тело твое возвратится во гроб и

вновь обратится во прах... Вот что,— заключает Амьель,

делая последний залп в сторону аудитории, не способной ни

шелохнуться, ни глазом моргнуть,— прочел я в одной книге!

(Ш, 9).

Ошеломленные этаким заключением, пятьдесят прихожан,

явившихся к мессе, безропотно проглатывают иноверческое вну-

шение местного викария.

Конечно, находятся умы неподатливые, которые в моменты

сомнения утверждают, что вся месса, с ее словами и распевами,—

это тот же трюфель

(I, 145, 148). Тем не менее, какая бы ни

была, воскресная месса остается даже в Монтайю, которая в нее

почти не верит и не считает обязательным постоянное присутствие

на ней, одним из привилегированных мест общения. И с внешним

миром, и между собой.