Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь 303

* III, 67-68, 71. Гийемет-

та «Морина» — это не кто

иная, как наша Гийеметта

Мори до бегства в Катало-

нию. Приводимые здесь и в

I, 229 тексты наводят на

мысль о существовании двух

слоев женской социальности

в деревне, оба из которых

иноверческие и крестьянс-

кие: они соответствуют

grosso modo в плане пред-

почтений в общении, двум

экономическим уровням

(высший и ниже среднего)

социальной стратификации.

М. Клерг, Г. Бело и На

Рока относятся к сливкам

местного деревенского

общества. Вторая группа,

или «четверка», исходит

скорее из местного «основ-

ного» крестьянства. Отме-

тим также (не входя в

противоречие с вышеизло-

женным) важность для

женской социальности

связей родства или свойства

(мать—дочь, тетка—пле-

мянница, кузины, кумы).

* II, 224: Мангарда Клерг,

например, кума Гийеметты

Бело. Отметим также, что

Беатриса де Планиссоль —

кума кюре Клерга, сына

Мангарды Клерг. Отсюда

двойная связь между вдовой

шателена и кланом катарс-

ких «матриархов» (I, 253).

сти, возможно, окрашенное антимаскулинизмом. Гайарда из Аску

была бы лучшей и самой твердой духом из деревенских жен-

щин,— говорит Риксанда Амьель из Аску,— если бы не так

боялась своего мужа (II, 366—367). Однако важнее смутного

ощущения общности те дружеские связи в рамках самой деревен-

ской среды, которые объединяют влиятельных женщин в несколь-

ко тесных групп. Я уже отмечал большую близость или кресть-

янскую сплоченность, существующую в Монтайю между тремя

«матриархами», каковыми фактически или юридически являют-

ся Мангарда Клерг, Гийеметта «Белота» и На Рока (I, 326, 328).

Как представительницы высшей, доминирующей в деревне груп-

пы, эти зажиточные дамы наносят друг другу визиты; греются

вместе на солнышке, сидя перед дверью в подвал domus Клер-

гов; посылают передачи той из трех, которая на какое-то время

попадает в застенки инквизиции (I, 229). Активистки ереси и при-

том подруги, они образуют самое твердое ядро женского альби-

гойства в Монтайю. Что касается других, затронутых влиянием

иноверия женщин деревни (мы знаем всего десяток таких), то они

становились таковыми вследствие социального «хвостизма». Их

увлекала не то чтобы большая личная вера, но «эмоциональное

воздействие» родни или дружественных, уже тронутых еретичес-

кой заразой domus.

Упомянутое трио, однако, не одиноко в деле формирования в

Монтайю ячеек пылких сторонниц ереси. Аналогичного свойства

четверку, разве что менее стойкую в своих убеждениях, образуют

Гозья Клерг, Гийеметта «Морина», Гийеметта «Бенета» и Сибилла

Фор. Это жены монтайонских землепашцев, представительницы

«среднего» или «нижнего среднего» класса, образующего скелет

деревни. Между собой они в большой дружбе *. Эта вторая жен-

ская группа проявляет, впрочем, много меньшую твердость в своих

еретических убеждениях, чем три «матриарха». Наконец, к дру-

жеским связям добавляются узы кумовства: смычка деревенских

кумушек была фактом уже в XIV веке

Эти неоднородные и неформальные женские связи существо-

вали до начала катарского миссионерства и были им достаточно

широко использованы. Пьер Отье, например, без всяких задних

мыслей, для пользы дела заводит целую сеть подруг и симпати-

зирующих в верхней Арьежи. Среди них, судя по показаниям Си-

биллы Пьер,— и это не полный список — некая мужняя жена и

некая девушка из Акс-ле-Терма (II, 425). Гийом Отье специали-

зируется на произнесении проповедей на тайных встречах, орга-

низуемых той или иной группой женщин в Монтайю и Жюнаке

(I, 477; III, 68-69, 273).

Женская социальность оказывается выше классовой струк-

туры, особенно в деревенских приходах. В самом деле, чтобы не

попасть в полную изоляцию, вдова шателена должна общаться с

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

304

* I, 214, 215. К этим сведе-

ниям следует добавить, post

mortem

, факты специфи-

ческих форм общественной

жизни женщин, отмеченной

среди призраков, точнее,

среди женщин-призраков

(см. гл. XXVII).

* I. 222, 256; III, 286. См.

также о Сибилле Тессейр из

Монтайю, служанке и пове-

ренной, полудуэньи, полу-

сводни при Беатрисе де

Планиссоль. См. также об

Оде Форе, богатой поселян-

ке, окруженной служанками

и кормилицами, которые

присутствуют при ее молит-

вах и случающихся у нее

судорогах... и работают на

жатве в ее хозяйстве (II,

95).

* III, 496. Впрочем, Рик-

санда Паларес в свою оче-

редь общается в Акс-ле

Терме с группой катарству-

ющих женщин: все они

относятся к более высокому

социальному слою (I, 281).

местными женщинами, и для этого ей отнюдь не надо преодоле-

вать себя. В Далу у Беатрисы де Планиссоль, экс-шателенки из

нашей деревни желтых крестов, есть, по меньшей мере, пять близ-

ких подруг, которым она может доверить свои секреты*.

Кажется, почти все они замужние крестьянки, простолюдинки и

даже служанки. (Служанки, которые могут спать в одной ком-

нате с хозяйкой, бывают поверенными в любовных делах после-

дней. Полудуэньи, полусводни, они знают много больше того, что

положено знать мужу. Тому, кто им по душе, они легко поверяют

секреты нанявшего их дома. Они выступают одним из важней-

ших элементов информационной системы и одним из каналов нис-

ходящей передачи культуры на деревне

Проживая в Монтайю, а потом в Праде, Беатриса отнюдь

не опасалась пускаться в относительно дальний путь до Коссу и

Жюнака, наносила визит сестре по случаю родов, встречалась с

Раймондой де Люзенак, которая прижала ее к груди и расце-

ловала, поскольку они состояли в родстве (I, 237—238). Но

в той же Монтайю круг общения Беатрисы включает и самых

обыкновенных крестьянок. Немало времени провела дама у оча-

га в простом деревенском остале с Раймондой Мори и Алазай-

сой Азема, которые пересказывали ей катарские и вообще все

слухи, ходившие в округе (I, 234—237, 308). Под влиянием бе-

сед такого рода, зачастую еретических, прекрасная дама была

растрогана речами крестьянок — элиту иной раз трогают аргу-

менты, исходящие из низших классов,— и пожертвовала мешок

муки для «добрых людей».

Благородные арьежанки привычны к подобным отношени-

ям между женщинами, как в городе, в среде католической, так и

в деревне, среди катаров (III, 26). В Памье жена сеньора Гийома

де Вуазена слушает мессу в церкви Сен-Жан-Мартир в компа-

нии других женщин, составляющих часть ее общества, являющих-

ся ее приятельницами или всегдашними спутницами. Кроме того,

от деревни до деревни простирается специфическая цепь сердеч-

ного патронажа, связывающая сеньоресс с поселянками. Монтай-

онская торговка Алазайса Азема покупает сыры у Риксанды Па-

ларес, хозяйки сыроварни в Люзенаке и любовницы небогатого

местного дамуазо *. Потом, несколько позже, она встретится с дру-

гой клиенткой Риксанды. Речь идет об уже упоминавшейся бла-

городной даме Раймонде де Люзенак, которая управляет мест-

ной сеньорией. Встретив Алазайсу, та обнимет и расцелует ее во

имя общей привязанности к сыну торговки, вставшему на путь

еретического «совершенства» (I, 313, 300).

В различных сферах деятельности, в разных местах процве-

тают формы общественной жизни женщин, прежде всего кресть-

янок. Некоторые несколько поспешно именуют ее болтовней. Тор-

говля сырами, например, позволяет скромным горным дамам пе-

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь

305

редавать важнейшую информацию. Риксанда Паларес из Люзе-

нака занимается торговлей сыром; она же работает вестницей; бес-

престанно курсирует она от Лиму до Лорда, от Акс-ле-Терма до

Тараскона. Из своих разъездов она возвращается с разного рода

идеями, не всегда ортодоксальными. То же самое относится к Ала-

зайсе Азема, вдове, занимающейся разведением свиней и торгов-

лей сырами в Монтайю. Однажды,— рассказывает она,— на-

правлялась я в Соржа, чтобы прикупить там сыров. Вижу,

сидит у дверей своего дома Гайарда, жена Раймона Эсконье.

Мы с этой Гайардой двоюродные сестры, я и подсела к ней.

А она говорит мне:

— Слышь, сестра, Отье-то воротились.

Я ей в ответ:

— И где же это их носило?

— Да в Ломбардии,— говорит она.— Они все свое добро

потратили и сделались еретиками.

— И как они, эти еретики? — спросила я.

— Добрые и святые люди.

— Слава тебе, Господи,— заключила я,— может, это

и к добру!

И отправилась своим путем (I, 318).

Можно не сомневаться, что новость о возвращении Отье не

замедлила обойти Айонский край со скоростью сыроторговли

Алазайсы. «Арабский телефон»

изобретен не в XX веке.

Еще одно преимущественно женское место сбора и разгово-

ров — мельница. В самом деле, обычное разделение труда в вер-

хней Арьежи предписывает женщине доставлять на муле зерно

на мельницу. Потом они привозят обратно домой муку*. В Акс-

ле-Терме в 1319 году толпа окрестных жительниц спешила на

местную мельницу, принадлежавшую сеньории графства Фуа (I,

151—153). Единственный мужчина, мельник Гийом Коссу, вы-

делялся в этом гинекее. Ему достался сильный противник. В этой

по преимуществу женской компании споры бывают отчаянные.

В самом деле, едва только был убит Валантен Барра из Акса, близ-

кий к местному прокатарскому дворянству, как ночные вопли

сверхъестественного происхождения на кладбище, где похорони-

ли этого Барра, сделались такими громкими, что кюре местной

церкви не смели даже остаться ночевать в своей церкви! Одна из

женщин, Жакетта ден Каро, использует дискуссию, вспыхнув-

шую по этому поводу среди клиентов мельника, чтобы перед ли-

цом всех дам отрицать телесное воскрешение! Святая Мария! —

говорит она,— После смерти да снова встретиться с от-

цом-матерью!.. Возвернуться от смерти к жизни!.. Воскрес-

нуть при тех же костях и той же плоти, что и сейчас!

* I, 151. См. также о Гийе- гт I ЛЛ *&С г «

метте Мори

(II 21) и

ГЬзье

Полноте! И такетта клянется на отборной, только что из-под

Клерг.

сита муке, что не верит ни единому слову о телесном воскреше-

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

306

* Другой случай доноса со

стороны девчонки: I, 488.

I, 254. См. также гл. II:

погребальный обряд Понса

Клерга и женские разговоры

при агонии Гийеметты Бело.

См. также I, 314 — 315:

брюзжание монтайонских

женщин после похорон

Мангарды Клерг. Женская

болтовня по возвращении от

постели умирающего: I, 240.

О «взаимопомощи» см.: I,

386.

* I, 310: Алазайса Азема

разносит «монтайонский

слух» (sic) о сомнительных

амурах Беатрисы де Пла-

ниссоль с Пато и Пьером

Клергом. О деревенских

слухах и пересудах см.

также: II, 92. Ср. с нынеш-

ними городскими: Morin Е.

La Rumeur d'Orléans.

нии. Мельник в смятении: он заявляет, что воскрешение — до-

подлинная истина, поскольку братья-минориты и кюре нашли

о том запись в книгах и грамотах. И далее, будучи не в силах

возражать, Гийом Коссу оставляет Жакетту и всю толпу женщин,

возвратившись к помолу. Бедная девчонка двенадцати лет *, при-

слуга кюре, оказавшаяся именно в тот день на мельнице, в итоге

донесет на Жакетту ден Каро как на крепкую глоткой богохуль-

ницу.

Другое специфически женское занятие, способствующее об-

мену идеями,— забота о воде. Забота эта приводит обычно с

кувшином на голове к источнику, расположенному на отшибе от

деревни. Лет пятнадцать назад,— рассказывает Раймонда

Марти из Монтайю,— пошла я по воду в компании Гийемет-

ты Лржелье из Монтайю. Гийеметта мне и говорит:

— Ты видала добрых людей (еретиков, если по-другому

сказать) в отцовском доме?

— Да,— отвечаю я.

— Эти добрые люди,— говорит мне тогда Гийемет-

та,— добрые христиане. Они держатся той римской веры,

что и апостолы Петр, Павел и Иоанн... (III, 103).

Формы общественной жизни женщин берут свое во многих

других местах: на кухне в вечерний час перед приходом мужчин с

работы; в постели, если их по трое на одну кровать, крестьянок и

дам благородных (III, 67; II, 291, 366); при выискивании другу

друга вшей (I, 462—463; III, 288); на деревенской площади (I,

335—337, 316) — впрочем, это в большей степени место поли-

тического и мужского общения; при покойниках, которые — пока

их обмывают, обихаживают, хоронят, поминают — вновь на ка-

кое-то время от агонии до погребения возвращаются в ведение

женщин, как это было во младенчестве. Или просто в повседнев-

ной взаимопомощи: женщина у женщины, domus у domus, бед-

ность у менее бедного хозяйства заимствует то сито, то возмож-

ность воспользоваться печью; вместе прядут шерсть; и болтают,

болтают: обратите внимание с этой точки зрения на поведение

Алазайсы Рив и Брюны Пурсель в Монтайю

Как урчание в животе великана, женское бормотание слы-

шится в любой деревне. Оно не оставит без внимания, при мно-

жестве других тем, ни ересь такого-то, ни беременность такой-

то *. Чтобы оценить истинный и отнюдь не пустяковый вес тако-

го рода пересудов и болтовни, надо, прежде всего, подчеркнуть,

что крестьянки этой эпохи, как правило, ни более, ни менее обра-

зованы, чем их партнеры-мужчины. Длительной дискриминации,

которая наступит позднее, с появлением приходской школы, пред-

назначенной преимущественно для мальчиков, не существует или

практически не существует. Поэтому женская речь этого перио-

да настолько же исполнена смысла и серьезности, что и речь муж-

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь 307

* См. II, 415: замечатель-

ный текст о быстром, мол-

ниеносном зарождении

дружбы между двумя крес-

тьянками против мужей

(см. также I, 338: аналогич-

ный феномен).

* III, 107. Раймонда Мар-

ти, супруга Гийома Марти и

сестра Пьера Мори.

* Не путать с Бернаром

Марти из Жюнака.

екая. Ибо первая еще не обесценена школьной наукой, которая

превознесет вторую. В ту эпоху неполноценность женщин была

неоспорима, но связывалась с их физической слабостью или спе-

циализацией на работах, считавшихся второстепенными (кухня,

огород, доставка воды, материнство, уход за детьми). В женской

речи было не меньше смысла, чем в ее мужском эквиваленте.

В полуденный час речь эта пользуется на деревне чем-то вроде

монополии: когда Гийеметта Клерг приходит к родителям поза-

имствовать мула для поездки за зерном в Тараскон, чтобы покрыть

недород, она обнаруживает дверь закрытой. Это вполне нормаль-

но: мужчины вместе с мулом в поле на уборке репы. Зато жен-

щины, иначе говоря, соседки присутствуют, снуют на улице и стоят

в проемах дверей своих домов (I, 340). Иногда и отдельный муж-

чина пройдет, скажет несколько шутливых или озорных слов со-

бравшимся дамам или даже, «заигрывая», сделает вид, будто со-

бирается забраться на какую-нибудь сверху. Следует более-

менее наигранный испуг жертв, женщин большей частью

замужних:

— Безобразничаешь!

— Да не хуже, чем епископ в Памье! — отвечает псевдо-

сатир, гордый своей выходкой (II, 368, 258).

Интенсивной дневной женской общественной жизни присущ,

кроме того, характер повторяемости, даже регулярности. В Мон-

тайю,— рассказывает Алазайса Форе,— Гийеметта «Вене-

та», Гийеметта Аржелье, Гозья «Белота» и Мангарда, мать

кюре, почти каждый день собирались в доме (еретическом)

Раймона Бело (I, 416).

Окситанские крестьянки в своем кругу испытывают неодо-

лимую потребность оставить последнее слово за собой. В некото-

рой степени речь для них идет о том, чтобы отнять у мужчин то-

лику власти и богатства *: самые дерзкие не упускают случая при-

звать к этому самых забитых, которые, впрочем, совершают такое

только в мыслях... и остаются преданными своим супругам. Че-

тырнадцать лет тому назад,— рассказывает Раймонда Марти

из Монтайю\— я направлялась в дом моего деверя Бернара

Марти из Монтайю*. Вижу, сидят на пороге его дома Гийе-

метта «Бенета» и Алазайса Рив (жена Бернара Рива). Они

говорят мне:

— Племяшка, присядь-ка с нами на минутку.

Но я осталась стоять! Тут мне женщины объявляют:

— Вам следовало бы сделать пожертвование еретикам.

Когда в ваших руках блага мира сего, иначе говоря, шерсть и

всякое богатство, принадлежащее мужу, отделываться по-

дарками — это нехорошо! Ибо еретики — это добрые люди.

— Не видать еретикам моего добра,— отвечаю я жен-

щинам...

Археология Монтайю: от жеста к мифу

308

* Céline L.-F. D'un château

l'autre. P., 1973, p. 10.

I, 459—460. О достовер-

ности этого эпизода см.: I,

465, 467, 469.

— Злая ты! И сердце у тебя ледяное! — говорят

они мне.

Но я повернулась к ним спиной.

Однако формы женской общественной жизни как таковые

лишь косвенно имеют в виду присвоение власти и имущества. Как

бы то ни было, и то и другое должно оставаться в основном в руках

мужчин и особенно мужей. Общественная жизнь женщин осу-

ществляется скорее на уровне информации и коммуникации, чем

на уровне вопроса о влияния, собственно говоря. ..Дамский ще-

бет суверенен! — писал Луи-Фердинан Селин*

.— ...Муж-

чины на скорую руку шлепают законы, дамы же заняты делом

серьезным: Общественное мнение! <...> У вас нет своих?..

Утопитесь!.. Ваши дамы слабоумные, крикливые дуры?.. Тем

лучше! Чем они ограниченнее, упрямее, неисправимее, безум-

нее, тем они сувереннее!.. Оценка автора «Путешествия на край

ночи», очевидно, чрезмерно обща, несправедлива и отмечена гру-

бым антифеминизмом. Впрочем, в Монтайю тоже можно приве-

сти пример чего-то близкого тому, что говорит грубиян Селин. От-

метим, что в деревне желтых крестов основные структуры власти

в руках мужчин, тогда как формы общественной жизни женщин

берут на себя изрядную часть информационных функций. С этой

точки зрения любопытство монтайонок ко всему, что делают муж-

чины, представляет собой важный факт. Естественный порядок

вещей? Во всяком случае, их любопытство заслуживает того, что-

бы войти в легенду.

Когда я жила в доме Раймона Бело и его братьев,— рас-

сказывает Раймонда Тестаньер\—эти Бело надстроили но-

вую светлицу над своей кухней... Подозреваю, что спать в

эту светлицу ходили еретики. И вот однажды, в час вечер-

ни, сходив по воду, услыхала я доносящийся из светлицы тихий

разговор. Я сразу оставила братьев Бернара и Раймона Бело,

которые вместе с матерью Гийеметтой грелись у очага в кухне.

Вышла во двор, где как раз была высоченная куча навоза, с

которой через щель в стене можно было посмотреть, что

делается в светлице. Забралась я на ту навозную кучу,

обвела глазом через щель ту самую светлицу, и вижу в

углу комнаты Гийома Бело, Бернара Клерга и еще еретика

Гийома Отье, он-то и говорил вполголоса. Тут вдруг выхо-

дит Гийом Клерг. Испугалась я. Скатилась со своей навоз-

ной кучи.

— Что тебе во дворе надо? — спрашивает меня тот

Гийом.

— Подушечку потеряла, я ее на голову кладу под кув-

шин с водой,— отвечаю я.

— Поди прочь. Иди к себе. Пора уже,— прервал меня

Гийом.

Глава XVI Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь 309

Можно до бесконечности приводить примеры такого актив-

ного и умножающего слухи любопытства, которое характерно для

«слабого пола» Айонского края. В Праде Раймонда Капбланк на

весь свет,— и, в частности, Эмерсанде Гарсен,— рассказывает:

Здесь, в Праде я видела через дырку в дверях, как Пьер или

Гийом Отье еретикуют больного (I, 278). Гордая своим под-

вигом, Раймонда настолько болтлива, что возникает опасение, как

бы инквизиция однажды не явилась разгромить осталь ее отца

и матери. В той же Монтайю Гийеметта Клерг, проходя улицей с

кувшином воды на голове, замечает двух мужчин в зеленой одежде

в доме Бело. Она поворачивает обратно, чтобы разглядеть их

получше. Они сразу прячутся: еретики, конечно (I, 347). Ала-

зайса Азема еще менее щепетильна. Крадучись, входит она в дом

тех же Бело, выслеживая какого-то «доброго человека» (I, 311).

Напрасно раздаются громкие крики встревоженной Гийеметты

«Белоты». И еще в Праде Мангарду Савиньян и Алазайсу Ро-

мье настойчиво отправляет в постель — общую для них двоих —

Гайарда Отье, жена «совершенного» Гийома Отье: действитель-

но, та хочет окружить максимальной секретностью ночную цере-

монию, в ходе которой «добрый человек» Гийом должен ерети-

ковать Арно Савиньяна, свекра Мангарды, сраженного тяжелой

болезнью. Но хитрая бестия Мангарда, сгорая от любопытства,

оставляет чуть приоткрытой дверь, отделяющую ее спальню от

кухни, где умирает старый Савиньян. И таким манером, прило-

жив глаз к дверной щели, она может непосредственно наблюдать

весь порядок и детали еретикации, проходящей в неверном свете

углей, пробивающемся сквозь пепел кухонного очага (II, 149).

В Монтайю оба женских клана — кумушки-папистки и кумушки-

катарки — шпионят друг за другом и перешептываются, обсуждая

противника в час погребения Гийеметты «Белоты» (I, 462).

Любопытство, иной раз нездоровое, какого-нибудь мужчи-

ны в верхней Арьежи обсуждению не подлежит. Оно ничтожно

по сравнению с женским, образующим одну из структур души

окситанского второго пола. Потребуется появление в нашу эпоху

более буржуазной цивилизации, приверженной частной жизни,

чтобы женский шпионаж прекратился или, во всяком случае, не-

сколько уменьшился.

Итак, активный шпионаж. Но еще и мания задавать вопро-

сы. Любопытствуя, женщины Монтайю, особенно те, что помо-

ложе, в своем кругу сыплют градом вопросов. Их бесконечность,

в конце концов, может показаться надоедливой, даже ребячли-

вой. Обратите внимание на вопросы Раймонды Гийу к Раймонде

Лизье, когда они идут по воду в сезон жатвы в Монтайю:

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

310

— И что вы сделали для Гийеметты Бело?

— А что, эти люди честные («добрые люди»)?

— И откуда они могут взяться среди людей крещеных?

(И, 222-223.)

Или одна (Раймонда Гийу), выбирая вшей у другой, спра-

шивает свою «пациентку» (Мангарду Клерг):

— А вы знаете, что мне в тот раз сказала Раймонда

Лизье? (Ответ: И что она тебе сказала?) <...> А что, эти

люди честные?.. И как это может быть?.. Может, люди

скорее спасутся с помощью кюре, у которых в руках тело

христово, чем с помощью добрых людей?.. (II, 223)

Гийеметта Клерг в своих отношениях с золовкой Алазайсой

Руссель и с четой Тавернье использует, как и собеседники, ту же

манеру задавать вопросы:

— Что стряслось, уж не муж ли тебя побил?.. И куда

это направился мой дядя (Прад Тавернье)Р.. И где это он

будет спать нынче ночью?.. И где это мэтр Прад Тавер-

нье?.. И почему это не пришла ваша мать Алазайса?..

И почему это Прад Тавернье перестал ткать полотно? (I,

337-339).

Вопросы могут начаться с самого земного, прозаического,

чтобы подняться затем до великих проблем философии и рели-

гии. Обратите внимание, как та же Гийеметта Клерг, убирая с ма-

терью урожай, перемежает жатву градом вопросов:

— А где мой брат Понс? (Ответ: Ушел с дядей, Прадом

Тавернье.)

— А что делает наш дядя Прад Тавернье с дамой Сте-

фанией де Шатоверден? Зачем покинул он свой дом и свое

ремесло, продал свое добро? (Ответ: Они со Стефанией от-

правились в Барселону.)

— А что им делать в Барселоне, Праду и Стефании?

(Ответ: Они хотят повидать добрых людей.)

— А кто такие эти добрые люди? (Ответ: Которые не

касаются ни женщин, ни мяса; их зовут еретиками.)

— А как они могут быть добрыми людьми, если их зо-

вут еретиками? (Ответ матери Алазайсы Рив: Дура ты бес-

толковая. Это добрые люди, раз они отправляют души людей

в рай.)

— А как это еретики могут отправлять души в рай,

когда священники слушают исповеди и распоряжаются те-

лом господним, чтобы, как говорят, души были спасены? (Пос-

ледний ответ обескураженной матери: Все ясно, молода ты еще

и бестолкова [I, 334—335].)

Гл а в а XVI

Структуры социальности: женщины, мужчины, молодежь

311

Тут диалог пресекается, и женщины принимаются жать пше-

ницу на семейном поле, на так называемом Алакоте, территории

Монтайю ниже жилых домов.

* Женской социальности

придает особую значимость

демографическое неравнове-

сие: в самом деле, женщины

в Монтайю, вероятно, име-

ют численное превосход-

ство, что является следстви-

ем исхода за пределы дерев-

ни пастухов, которые все,

как один, мужчины.

Именно это доказывал

Picrry (op. cit, p. 77 — 80)

по поводу Алазайсы Азема,

Раймонды Арсан, Брюны

Пурсель, Алазайсы Форе,

Аллеманды Гилабер, Гийе-

метты Аржелье, Гийеметты

Мори и Гозьи Клерг (все из

Монтайю): готовность

принять и даже «обожать»

«совершенного» возникает у

них далеко не спонтанно (I,

311, 373-375, 386, 415,

423; III, 68, 99, 363).

* I, 238, и еще о «сердце»

Беатрисы: II, 296.

О понятии «сердце» в

позднесредневековой и

ренессансной мысли см.

примечания Д. Жюлиа к

кн.: Le Со// /., Nora Р.

Faire de l'histoire. T. II, p.

156. С другой стороны,

следует заметить, что «сер-

дце» в Монтайю и Сабарте-

се все-таки не является

женской монополией (II,

328).

Кроме любопытства и структур общественной жизни второ-

го пола * существует ли в Монтайю и вообще в горной деревенс-

кой верхней Арьежи специфическая женская система ценностей?

Столь амбициозная постановка вопроса, очевидно, не требует

однозначного ответа. Тем не менее есть некоторые признаки, ко-

торые склоняют к положительному ответу. Известно, что монтай-

онки, несмотря на некоторые бросающиеся в глаза исключения,

были в целом скорее объектами, чем субъектами катарской про-

паганды

. Большинство из них — в отличие от деревенских муж-

чин — не переживали обращение в ересь как обретение закален-

ного в огне убеждения. Они воспринимали катарство пассивно,

как дар, явленный с неба или откуда-то извне, потому что мужья,

отцы, братья, любовники, друзья, хозяева, кузены, соседи при-

влекали их (иногда обманом) к участию в местных альбигойских

церемониях. Зачастую, если отвлечься от особого случая уже упо-

мянутых «матриархов», монтайонки лишь на время присоединя-

лись к новому символу веры. Они исключали для себя перспек-

тиву отправиться, если надо, на костер за убеждения. На самом

деле они ощущали чужеродность скорлупы новой еретической

идентичности. Эта упрямая чужеродность ощущалась, если ве-

рить женским свидетельствам, как идущая от сердца: странного

органа, слепленного, в данном случае, из традиционных понятий

и неизжитой чувствительности. Незаконнорожденная беднячка

Брюна Пурсель, например, ненадолго поддается аргументам Ала-

зайсы Рив, которая ни с того ни с сего заявляет ей, что только

«добрые люди», находящиеся в подполье, могут спасать души (I,

383). Но очень скоро маленькая Пурсель, пропитанное фольк-

лором сознание которой остается чуждым альбигойским измыш-

лениям, одумывается. Я даже на двор из дома Алазайсы не

успела выйти,— рассказывает она,— как сердце мне подска-

зало, что ответить собеседнице:

— И как же эти добрые люди, которые все прячутся,

могут взаправду спасать души?

В верхнем слое Беатриса де Планиссоль, тоже обработанная

иноверческой пропагандой, убеждающей ее встретиться с «доб-

рыми людьми», в конце концов заявляет четко:

— Нет, не встречала я «добрых людей» и отнюдь не

дошла до того, чтобы в сердце моем обнаружилось желание,

побуждающее встретиться с ними*.

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

312

* Мы не собираемся отри-

цать ссоры между дамами,

они в нашем приходе проис-

ходят. И все-таки то, что

Анаис Нин

говорит о

любви между женщинами,

кажется, в некоторой степе-

ни касается и форм женской

социальности в Монтайю,

деревне, где, по-видимому,

не приемлют лесбийства как

такового: «Любовь между

женщинами есть спасение,

бегство к гармонии и нар-

циссизму вместо конфликта.

В любви между мужчиной и

женщиной присутствует

сопротивление и конфликт.

Две женщины не судят одна

другую. Они образуют

союз. В известном смысле

это любовь к самой себе»

(Anais Nin. Journal, 1931 —

1934. P., Stock, 1969, notes

du 30.12.1931).

Более конкретно и больше в

политическом смысле я

спрашиваю себя, а не сопро-

вождался ли некоторым

откатом женского влияния

подъем форм мужской

социальности, институцио-

нализированной встречами в

публичных местах, который

сопровождал развитие

консульских учреждений в

XIII —XIV вв. (см. диссер-

тацию г-жи Грамен)?

Не было ли это ценой кон-

сульской «демократиза-

ции»? Во всяком случае

обратим внимание на случай

Бернара Клерга, типичного

(в качестве байля) предста-

вителя власти, исходящей от

сеньории, не консульской,

предконсульской: Бернар

буквально стелется перед

женщинами тещиного

domus.

' I, 315, 311; также см.

выше (посиделки).

Идет ли речь о том, чтобы пошпионить за соседями-мужчи-

нами или о том, чтобы сохранить приверженность старой вере,

женщины Монтайю чаще, чем следовало бы, чувствуют эмоцио-

нальные побуждения: сильнее всего в них говорит сердце. В сущ-

ности, женская дружба не бывает взаимно соревновательной. Она

ориентируется больше «на гармонию и даже нарциссизм». Зо-

вется это сообщничеством *.

Формы мужской социальной жизни более всеобщи, чем их

женские аналоги. Политически они тоже имеют большее значе-

ние на уровне деревни в целом. Они могут проявляться, как мы

видели, во время посиделок: катарство, испытывая аллергию к

женской нечистоте, усиливает древнюю тенденцию располагать

мужчин отдельно, за столом или на скамейке у огня. Женщины

же собраны на корточках подле очага

. С другой стороны, муж-

чины оказываются в своем кругу во время полевых работ, в час-

тности, в сезон пахоты или уборки урожая (I, 400). Они могут,

наконец, найти особые формы общения в игре и песне: в Айонс-

ком Праде, неподалеку от Монтайю, семь-восемь поселян, все

мужчины, регулярно собираются у Пьера Мишеля, именуемого

также Красным, чтобы поиграть в кости и шахматы. Эти люди

всецело погружены в свое занятие: если верить Раймонде из Пу-

жола (дочери Мишеля), они не побеспокоятся даже, чтобы

повидать совершенного Прада Тавернье, который прячется в

отцовском подвале (II, 401). Несомненно, здесь речь идет о

принятых на посиделках настольных играх, в которые забавля-

ются только мужчины. С другой стороны, мужские собрания име-

ют иной раз «музыкальное сопровождение»: свирель является не-

пременным элементом экипировки пастуха любого возраста (со-

всем обеднели, ничего кроме свирели] — говорят в Монтайю

про неимущих пастухов [II, 182]). На мужских пирушках впол-

не допустимы песенки. В чисто мужском застолье в доме Юга

[Hugues] из Сурниа в день Успения присутствуют восемь персо-

нажей. Один из них, нищенствующий монашек, из милости до-

пускается к краю стола (II, 123). Перед трапезой мальчика зас-

тавляют петь Ave Maria, но скорее из эстетических, чем из рели-

гиозных соображений: как только он придает своему пению

религиозный смысл, сотрапезники тут же грубо обрывают его. То

же и в Памье, именно на церковных хорах (зарезервированных

для мужчин?) вполголоса напевают антиклерикальную кобла тру-

бадура Пьера Карденаля (III, 328).

Еще более показательна квазимуниципальная общественная

жизнь, собирающая местных мужчин на улице, и прежде всего

на деревенской площади под общинным вязом. Например, по слу-