Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XIV

Смерть в Монтайю

273

Силы добра и зла у постели

одного больного. 1495.

Гравюра

* Материалы о Гилабере

рассеяны по нескольким

показаниям: от I, 390 до I,

430.

* I, 429. Отметим, что

связи Форе — Гилаберов из

Монтайю с семьей Клеман

из Жебеца были двойными,

поскольку дочь Клеманов

была одновременно супру-

гой одного из Форе (импо-

тента), близкого родствен-

ника Гилаберов (гл. IX).

— Отныне не давай дочери ни есть, ни пить, даже если

будет требовать,— наставляет Раймон Бело мать больной (III,

364).

— Если дочь попросит, я не откажу ей ни в еде, ни в

питье,— отрезает Гозья Клерг, будучи прежде всего матерью.

— Коли так, ты поступишь во вред душе Эсклармон-

ды,— огорченно заключает сын Бело.

Вопрос о пище, к счастью для согласия между монтайонца-

ми, так и не будет поднят. Эсклармонда Клерг умрет на следую-

щий день, в субботу, в третьем часу. За все время она не попро-

сила ни пить, ни есть. Это воздержание имело причиной волевое

усилие или слабость? Мы не знаем. Но молодая крестьянка смогла

продемонстрировать перед consolamentum и перед смертью тро-

гательную заботу о душе, о ее спасении.

Аналогичную потребность в небесном спасении (тоже не-

сколько умеренную любящим материнским сердцем) обнаружи-

вает с еще более отчетливой непосредственностью поведение Гий-

ома Гилабера, пастушка из Монтайю*.

В пятнадцать лет, в возрасте, когда молодые пастухи, более

проворные, чем их отцы, карабкаются по крутым горам, отыски-

вая в скалах овец, Гийому Гилаберу пришлось оставить своих ба-

ранов. Открылось кровохарканье (туберкулез?). Он слег. Стар-

шие друзья, Гийом Бело и Раймон Бене, оба катары, имели боль-

шое влияние на прикованного к постели подростка. Кроме того,—

и это еще более усиливало зависимость — многое связывало Гий-

ома Бело, убежденного альбигойского активиста, и domus Гила-

беров. Этот domus в выгодном положении, он благодарно прини-

мает иноверческий свет, исходящий от сильной личности Гийома

Бело и, шире, от дома Бело. Связи Бело—Гилабер подкрепля-

ются, как обычно в Монтайю, кумовством и, косвенно, конкуби-

натом. Гийом Бело приходится кумом Арно Форе, недавно же-

нившемуся на Алазайсе Гилабер, сестре нашего туберкулезника

(I, 429). А эта Алазайса в своей бурной молодости, незадолго до

брака с Арно, была любовницей башмачника Арно Виталя, боль-

шого друга и сотрапезника братьев Бело. Значит, и Арно Виталь

тоже будет выступать мостиком между Бело и Гилаберами в идео-

логическом плане, а не только благодаря конкубинату (I, 413).

Все способствует еретикации Гийома Гилабера, уже сильно

ослабленного болезнью. (Болезнью, которая, отметим попутно,

рыскает вокруг да около его дома. Гийеметта, сестра нашего Гий-

ома и жена Клемана из деревни Жебец, тоже слегла в постель в

отцовском domus, вдали от осталя своего супруга, который по-

кинула на время нездоровья. Она лежит в кухне Гилаберов на со-

седней кровати рядом с умирающим братом Гийомом

. И вместе

с ней спит ее ребенок!) Юный Гийом — это главное беспо-

койство Гийома Бело; последний изо всех сил подталкивает его

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

274

к утешению. Алазайса, супруга Арно Форе, тоже склонна к

такому исходу для своего юного брата. В этом она опирается

на свои еретические взгляды, одновременно убивая двух зай-

цев. Она видит в этом способ положить конец семейной ссо-

ре, возникшей между ее отцом Жаном Гилабером и мужем

Арно Форе со времени свадьбы. Жан задолжал Арно прида-

ное Алазайсы! Арно Форе позволит провести себя жене, теще

Аллеманде Гилабер и куму Гийому Бело. Игра сыграна: Ала-

зайса воспользуется еретикацией юного Гийома, чтобы прими-

рить мужа, отца и брата. Трогательная сцена: два свояка, Гий-

ом и Арно, один из которых у порога смерти, прощают друг

другу обиды.

Внезапно все оборачивается настоящей трагедией. Прекрас-

ный, достойный античности диалог противопоставляет юного Гий-

ома и его друга Гийома Бело матери, Аллеманде Гилабер. Мать

любит сына всем сердцем, но думает и о будущем своего domus,

которое будет поставлено под угрозу, если инквизиторы получат

донос о consolamentum мальчика.

— Товарищ (socie),— обращается Гийом Бело к Гийому Ги-

лаберу, который уже слабел на глазах,— хочешь, я схожу за вра-

чом, который спасет и душу твою, и тело?

— Да,— отвечает Гийом,— очень хочу. Сходи за добрым

христианином, пусть примет меня в свою веру и в секту

свою, пусть приведет меня к доброй кончине (I, 422—423).

Аллеманда, мать Гийома, заслышав такие речи, сразу при-

ходит в беспокойство, раздираемая противоречивыми страхами:

— Сын,— говорит она больному,— не делай этого. Хва-

тит и того, что я тебя теряю, ибо нет у меня другого

сына. Упаси меня Боже еще и от того, чтобы из-за тебя я

потеряла все добро (по причине доноса).

— О, матушка! — отвечает Гийом, который почтительно

обращается к матери на «вы»,— Умоляю вас, позвольте прий-

ти доброму христианину, который спасет мою душу.

— Сын, не делай этого!

— Матушка, молю вас, выполните мою просьбу. Не ме-

шайте.

В конечном счете Алазайса, сестра Гийома, в страстной речи

убеждает мать Аллеманду позвать «доброго человека»: он спасет

душу юноши. Побежденная, убежденная и все-таки обеспокоен-

ная, Аллеманда уступает. Решающий аргумент вставляет Гийом

Бело: благодаря мощной защите кюре Пьера Клерга, тайного ка-

тара, инквизиторы, говорит он, не причинят вреда виновникам

проведения еретикации в деревне (I, 414).

Утешение Гийома Гилабера, осуществленное «совершенным»

Прадом Тавернье, имело место в присутствии всей родни юного

умирающего: сестер, матери, свояка. Вскоре мальчик умер. Кув-

Гл а в а XIV

Смерть в Монтайю

275

шин масла да несколько рун шерсти компенсировали труды «со-

вершенного». Щедрое жалование.

На Рока, Гийом Гилабер и им подобные раздвигают пред-

ставления о границах мужества. Но это создает проблемы и по-

рождает напряженность. В Монтайю, как уже отмечалось, обла-

дающие умом и сердцем женщины потихоньку, правда, без ви-

димых результатов, восстают против такого рода благодеяний, а

фактически злодеяний: Неужели я позволю моему ребенку поме-

реть от голода через enduraP Стоит ли рисковать утратой

всего добра, если еретикация сына раскроется? * Вне деревни

желтых крестов, получившей иммунитет от сомнений благодаря

героическому конформизму одной группы людей, упадничество

проявляется еще более отчетливо. Катарский дух в таких дерев-

нях как Кие, Арк, Жюнак и даже Прад, исчезает. Отдельные лич-

ности, временно поддавшись соблазну предсмертного утешения,

восстают затем против строгостей endura. В частности, требует сво-

его материнская любовь: мы уже видели, как в Арке Сибилла

Пьер, жена овцевода, отказывается после еретикации (впрочем,

сомнительной) отнять своего ребенка от груди (II, 414—415). Она

не одинока. В одном лье от Монтайю, в деревне Прад, тяжело

заболел двух- или трехмесячный ребенок Мангарды Бюскай. Гий-

ом Бюскай, деверь Мангарды, предлагает ей — ересь из ере-

сей! — устроить ребенку перед смертью утешение с последую-

щей endura, «чтобы он сделался ангелом» (I, 499, 219; III, 144).

Мангарда дает достойный ответ:

— Я не стану лишать ребенка титьки, пусть живет

(I, 499).

В Акс-ле-Терме мать овцевода Гийома Эсконье, утешенная

и обреченная на endura без мяса, негодует на детей, которые умыс-

лили против нее такое решение (II, 15 — 16). Любовь к мясу у ста-

рой овцеводки проявляется сильнее, чем любовь к небу (III, 143).

Гайарда требует пищи, она бранит дочь, которая из благих побуж-

дений лишает ее оной. В Жюнаке тяжело больной Бернар Марти

был утешен Гийомом Отье. Два дня и две ночи он не принимал

пищу, пробавляясь чистой водой. На третий день, взроптав от го-

лода, он капитулировал и отступился от endura. Братья и сестра,

следившие за его голоданием, уступили, дали ему хлеба, вина, мяса

(III, 264—266). Даже обладая сильнейшей в мире волей и буду-

чи каким угодно катаром, удовольствия от суицида не получишь.

Когда слишком требовательная еретическая вера подобным об-

разом поколеблена, смерть по католическому обряду предлагает аль-

тернативу душе, желающей спасения, но при меньших усилиях. Ман-

* См. гл.

XIII.

гарда Бюскай в какой-то момент задумывается о подобном решении

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

276

* См.

выступление

Алазай-

для

своего ребенка,

Раймонда, свекровь Мангарды, имела личный

сы

Форе.

422-423.

опыт альтернативы:

в ее

последние минуты «добрый человек»

кюре

по очереди вели осаду ее смертного одра (I, 494—507).

Завершая эту главу, вернемся, однако, в деревню, о которой

идет речь, в саму Монтайю.

Все известные случаи еретикации вызывают у наших крес-

тьянок и крестьян, молодых и старых, сходные заботы и одну и

ту же позицию в отношении смерти. Главной, беспокоящей про-

блемой, глубоко выраженной пастушком Гилабером, остается про-

блема спасения души. Страх перед небытием, как таковой, не пред-

ставляется действительной причиной. Забота о спасении души мо-

жет быть социализирована, как в случае с Гийомом Гилабером:

его еретикация переживается коллективно всей семьей, близки-

ми, друзьями, кумом и любовником родственницы и т. д. И та

же забота может проявиться, напротив, индивидуально: вспом-

ните пример На Роки. Неукротимая в своей голодовке, она пе-

реживает агонию в явном одиночестве. Фактически такая забота

о спасении, как самое главное дело перед лицом смерти, феномен

культурный: она исходит из domus. Под нажимом деревенского ква-

зиколлектива Праду Тавернье приходится нарушить формальное

правило своей катарской веры. Он вынужден давать consolamentum

людям, которые уже без сознания или ради альбигойского спасения

души даже — скандал! — младенцам!..

Итак, забота культурная и коллективная. Но, в конечном

счете, христианская, даже католическая, в традиционном смысле

этого термина. И это несмотря на радикальную разницу взгля-

дов. Наши мужики (а кто бы сомневался) не гугеноты, которые

в одиночку ведут диалог с Богом

. Им, чтобы попасть на небо,

нужен посредник. Посредник-кюре для тех, кто остается в като-

лической ортодоксии. Посредник-«добрый человек» для тех, кто,

как На Рока и люди Монтайю, не питает доверия ни к приходс-

ким священникам, ни к братьям-миноритам, считая их вконец

испорченными *. Между Богом и его творением должен быть, та-

ким образом, третий. Священник для одних, «совершенный» для

других. Умирают, по возможности, в окружении своих по domus

и родни. Но прежде и раньше всего при их поддержке выбирают

посредника (в соответствии с символом веры, исповедуемым в

данном месте и в это время), еретика или ортодокса, «доброго че-

ловека» или священника. Идеал постоянен — не умереть в оди-

ночку и спасти душу.

Культурные связи и структуры социальности:

книга и посиделки

После domus и пастушьих хижин, после рассмотрения быто-

вых жестов, супружества, рождаемости, возрастных категорий

и смерти я хотел бы перейти к проблемам культуры и кресть-

янского менталитета Монтайю. Культура и менталитет, иначе

говоря, прежде всего передача культуры, посредством книги

или без нее, через многообразие форм общения. А также кре-

стьянское понимание времени, пространства, природы. Коро-

че говоря, я представлю далее, насколько возможно, краткий

курс философии Монтайю. В связи с исследованием такого

рода появится также объемистое досье по крестьянской рели-

гиозности и антирелигиозности в их вариациях: языческий

фольклор, католицизм, катарство, антиклерикализм и натура-

лизм и даже деревенский материализм (при этом само собой

разумеется, что в отношении катарской страты у меня нет на-

мерения давать исчерпывающее изложение альбигойской тео-

логии; хотелось бы только попутно показать, как эта теология

обретает плоть в толще социального, в сердце конкретной де-

ревни). Другие направления: все, что касается индивидуаль-

ной или коллективной этики и системы ценностей, норм. Это,

впрочем, подведет нас к некоторым политическим и религиоз-

ным проблемам общественной жизни. Кроме того, придется

вернуться — но с несколько иной точки зрения, чем в

предыдущей главе — к рассмотрению великого вопроса

Щ об отношении крестьян к смерти. Или, точнее, к тому,

что находится по ту сторону смерти. Вопрос, рассмот-

ренный в этом ракурсе, охватывает значительную часть

того, что обычно обозначается родовым именем «колдов-

ство» или суеверие, и то и другое в Монтайю касается

важных отношений, которые в фольклорном или мест-

ном менталитете поддерживают между собой деревня

живых и деревня мертвых.

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

278

* В своих «истоках» эта

ересь в Лангедоке зачастую

имела городские корни

(P. Wolff, in Le Coff J.

Hérésies..., p. 23).

' Vourzay B. (in fine, p. 46).

* Vourzay В., ibid., in fine,

p. 46—47; и особенно ниже,

глава XXII.

I, 339. См. также III, 187:

единственный ткач, которого

Белибаст удостаивает своим

присутствием... и который

как раз не является еретиком.

Для начала два слова о нашем основном источнике как зер-

кале менталитета. Без сомнения, Регистр Жака Фурнье пред-

ставляет собой свидетельство, которое не является всеобъемлю-

щим, но имеет исключительную ценность для изучения кресть-

янской «культуры». Первый довод в пользу столь высокой оценки

в пристальном взгляде документа: показания, зафиксированные

епископом Памье, ярко освещают целую деревню, они же броса-

ют дополнительный свет на ментальный пейзаж соседних прихо-

дов. Второй довод чисто социологический: катарская ересь, став-

шая одним из предлогов дознания Жака Фурнье, в 1300—1320

годах перестала быть феноменом городским, дворянским *. Она

ушла в деревенский мир, к горцам и крестьянам

. Она устро-

ила там себе заповедник благодаря «странноприимным убежищам

и укромным сеновалам». Она получила подпитку крестьянского

антиклерикализма, стимулированного растущей тяжестью деся-

тины. Она пережила зимнюю спячку в неизменности способа пе-

редачи культуры, которая воспитывала детей в духе патерналис-

тской идеологии. Так ересь смогла выиграть четверть века и со-

вершить скромное деревенское возрождение, немыслимое в

городе, ибо города были прочесаны, колонизированы нищенству-

ющими орденами, братьями-францисканцами, агентами инквизи-

ции и tutti quanti Окрестьянившись подобным образом, аль-

бигойская ересь дает возможность изучить отнюдь не катарство

как таковое, что не является предметом моего рассмотрения, но

сам деревенский менталитет. «Крестьянизация» иноверия в на-

чале XIV века весьма заметна: до такой степени, что некрестья-

не, в частности ремесленники, которых историография часто рас-

сматривала как первых носителей и хранителей новаторских идей,

лишь эпизодически исполняют эту роль в Монтайю и деревнях

графства Фуа. Сапожник Арно Сикр, который из одного куска

сработает лучшие в мире башмаки (II, 184), только прики-

дывается катаром... на самом деле он доносчик. Что касается

ткача Прада Тавернье, сделавшегося «совершенным», то он

выбрал свой опасный путь кроме прочих причин именно пото-

му, что ему надоело ткачество, fatigatus de texendo

\ В 1300 —

1320 годах в верхней Арьежи ересь уже почти не является

дочерью шерсти, пряжи, ткачества. Она стала, подобно сыру,

продуктом земли и овчарни, она сильна и в кузницах (взглянем

на семьи альбигойских кузнецов, в частности, Севель и Марти в

Тарасконе и Жюнаке). Белибаст вполне может не без чванства

именовать gavets (чужаками) наивных или полагаемых таковы-

ми горцев и пришлых с Севера, которые веруют в идолов и чуде-

са римской веры. Как бы то ни было, функции лидеров, за ис-

ключением нескольких деревенских ремесленников, берут на себя

Гл а в а XV Культурные связи и структуры социальности 279

* См. карту: Vourzay В. I,

р. 94.

Le Со fi J. La France et les

Français. P., 1972.

потомственные крестьяне, такие как сам Белибаст, пастухи, по-

добные Пьеру Мори, крупные крестьянские domus, крепкие и

корнями и ветвями, как Бене, Бело, Форы, Клерги — которые,

все и каждый, создали социальную почву, на которой ересь смог-

ла расцвести последний раз, и при этом послужили нам свидете-

лями менталитета сельского населения.

Показатель этот тем более убедителен, что ересью в Мон-

тайю в 1300—1320 годах, можно быть уверенным, заразилось

большинство населения. В других «инфицированных» деревнях,

в Сабартесе, в Капсире, в Южном Нарбонне, они были всего лишь

миноритарной группой, и даже группкой... которая иногда сво-

дится к более или менее яркой личности *. Между тем даже в этом

случае им случалось вызвать обострение антиклерикального не-

довольства, что выявляло элементы сознания, общие для боль-

шинства местного населения, молчаливого в иные времена, и даже

потрясти общество в целом.

Эта-то «крестьянская» культура и преломляется, а в иных

случаях отражается нашим Регистром. Конечно, обычное пре-

небрежение могло бы нас привести к ее недооценке. Слишком

многие сегодня — как и в 1300 году — считают крестьян «ту-

пой скотиной». Они путают крестьянскую молчаливость, ро-

бость, замкнутость и стыдливость человека полей с бескуль-

турьем. Если давать этим «скотам» самую низкую социальную

оценку, то сведения, которые можно получить об их ментали-

тете, не будут представлять большого интереса с высокомер-

ной точки зрения. Презрение к почитаемой за грязную дере-

венщине постепенно проникнет за пределы эпохи, рассматри-

ваемой в этой книге, если поверить суждениям элиты о

ценности или отсутствии ценности*. Подобное пренебреже-

ние можно встретить в какой-то степени и у наших людей Мон-

тайю, в том числе среди богатых крестьян 1300 — 1320 годов:

один человек в агонии называет священника подлым и воню-

чим крестьянином (I, 231). Беатриса, разбуженная среди ночи

необыкновенным появлением собственного управителя под ее

одеялом, в негодовании срывается на брань, обзывая последне-

го крестьянином. Пьер Клерг хочет отомстить тем, кого вы-

сокомерно именует мужичьем из Монтайю (хотя это подоб-

ные ему, братья его, свойственники его семьи, просто не так

высоко, как он, взобравшиеся по уступам монтайонской гор-

дыни [I, 222, 239]).

В конечном счете, во всем этом нет ничего серьезного. Не-

сколько гневных выкриков того или другой не могут перевесить

множество текстов, извлеченных из нашего источника. За шесть

столетий до исхода, который лишит деревню ее крестьянской эли-

ты, они являют нам землепашцев и овчаров — Мори, Моров,

Кортилей,— отнюдь не тупых, имеющих вкус к абстрактной мыс-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

280

Vourzay В., in fine,

. 109-111.

* Об отсутствии или, по

меньшей мере, незначитель-

ности социальных дистанций:

благородная госпожа обнима-

ет крестьянку (I, 300); жена

шателена посещает деревенс-

ких, не задумываясь об этом

и не создавая у нас впечатле-

ния, что она совершает что-то

«патерналистское» или «со-

циальное»; жена ловца форе-

ли ходит в подружках у

дамуазо из Жюнака (II, 61);

Белибасты, богатые, но

простые землепашцы-овчары,

без особого пиетета принима-

ют за своим столом прокурора

нарбоннского архиепископа;

Бернар Клерг, с одной сторо-

ны, поддерживает повседнев-

ные и семейные отношения с

простым крестьянством

Монтайю, с другой — с

самыми высокими инстанция-

ми графства Фуа. Именно

эта незначительность соци-

альной дистанции в Монтайю

и графстве Фуа придает

особый драматизм и слож-

ность социо-религиозным

конфликтам, которые почти

всегда развиваются в среде

знакомства-свойства: в ин-

тимном, можно сказать,

круге.

* Несмотря на то, что в

верхней Арьежи считается

престижным не работать

физически, поразительно

наблюдать, как дети «из

хороших семей», по причине

(или без оной) превратностей

фортуны, делаются ремеслен-

никами, не считая себя столь

уж опозоренными (даже

мысль о том, что таким обра-

зом можно опозориться,

отнюдь не посещает их).

Отметим случай башмачника

Арно Сикра, сына нотариуса,

а также случай братьев Отье:

будучи из семейства нотариу-

са, они без комплексов, не

считая, что так уж пали,

занимаются портняжным

ремеслом. Столь здравая

позиция, которую и сегодня

можно встретить в среде

американской молодежи, в

картезианской и посткартези-

анской Франции, которой

ли и даже к философии или метафизике *. Они показывают их

без всяких затруднений ведущими разговор с еретиками-мис-

сионерами и городскими законниками: такой разговор превра-

щает во благо деревенское соседство и выразительную скоро-

говорку окситанского наречия. Он вписывается в мир, в кото-

ром, несмотря на имущественные различия, социальная

дистанция между крестьянами и пастухами, с одной стороны,

и знатью, духовенством, купечеством, мастерами-ремесленни-

ками, с другой, остается незначительной

, в мир, где физичес-

кий труд, особенно если это ремесло, не презирается *. (Ремес-

ленники выполняют роль культурных посредников, промежу-

точного звена в диалоге между крестьянством и более высокими

социальными группами, включающими знать, «судейских

крючков», купцов *.-) Добавим, наконец, что между собой де-

ревенские беспрерывно ведут дебаты и в поле, и за столом, осо-

бенно когда засиживаются до первых петухов.. .** В целом до-

вольно замкнутая эндогамия и весьма откровенная внутренняя

связь (несмотря на свои секреты у каждого) благоприятству-

ют местному обмену идеями, между людьми одного круга и од-

ной крови.

И, наконец, последнее, чтобы завершить общие рассуж-

дения о культуре Монтайю, взятой в целом: речь идет, повто-

рюсь, о культуре весьма живой, несмотря (или даже по при-

чине...) на удары, потрясения, облавы и «чистки» со стороны

инквизиции. Напротив, эта ментальная конструкция оказыва-

ется под большой угрозой с момента ее эмиграции в городки

Каталонии вместе с самими носителями. Фактически там ее

подстерегает, хуже всякой привычной напасти, угроза разло-

жения, порождаемая удалением, одиночеством и рассеянием

носителей, которые впредь рискуют стареть и прозябать там,

где оказались, без детей, а то и без средств к существованию.

В этом случае опасность утраты своей культуры для каталон-

ской диаспоры исходит, прежде всего, от притворной ласки ок-

ружающей среды. По капле, через все поры вливает она рим-

ский католицизм в его испанской, проникнутой духом Рекон-

кисты, разновидности, эффективность которой известна...

Молодое поколение эмигрантов, рожденное в прежних краях,

но воспитанное в Каталонии, не равнодушно к его чарам, мо-

лодежи случается восставать против родителей, вплоть до на-

несения последним нещадных побоев в результате сурового

конфликта поколений, немыслимого в крестьянской верхней

Арьежи

. Крестьянское катарство в Каталонии ускоренно

размывается под воздействием радикально иной среды и го-

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

281

угодно будет трансформиро-

вать человека, и особенно

буржуа, в чистое Cogito,

будет восприниматься с

трудом

Аналогичную мысль в ином

контексте отстаивает Морис

Агюлон, см.: Agulhon M.

La Republique au village. P.,

1970.

** I, 223. III, 296.

« III, 173; гл. XII и XIII

(Жанна Бефай против своей

матери).

** Г-жа Б. Вурзе, изучившая

по Регистру Жака Фурнье

проблемы каталонской эмиг-

рации, выделила давление

урбанизации, модернизации и

католицизма на бежавших в

Каталонию, а также отчужде-

ние и рассеяние, которые

поджидают изгнанников:

р. 103 (отношения с торгов-

цами); р. 80—81, 127 (нище-

та и деклассированность

одиноких женщин в эмигра-

ции); р. 104, 117-118 (тен-

денции к женской эмансипа-

ции, разрушающие замкну-

тый domus, импортированный

из верхней Арьежи и Мон-

тайю); р. 100, 123 (численное

сокращение группы эмигран-

тов, которые при высокой

смертности почти не воспро-

изводятся); р. 81 (конфликт

поколений под воздействием

эмансипации бывшей арьежс-

кой молодежи в каталонской

среде).

§§

Duvernoy J. Le

Registre..., t. II, p. 404, note

366; p. 197, note 311; 1.1. p.

375, note 159.

*** Couron A., 1958;

Cramain M. Thèse...

II, 196. Об относитель-

ном увеличении числа книг, в

частности Библий на обиход-

ном языке в XIV в. по срав-

нению с несколько более

«пергаментным» XIII в., см.:

Mollat. С. D. U.,fasc. 1,

1962.

родского образа жизни эмигрантов **. Именно в Монтайю, даже

в большей степени, чем в высокогорных кабанах, можно уловить

в подлинной первозданности коллективное сознание наших гор-

цев.

Осуществляется ли культурная трансмиссия, передается ли

культурный импульс в Монтайю и деревнях подобного типа че-

рез книгу? И шире — через письменность? В начальный момент

проповеднической деятельности братьев Отье, сыгравшей реша-

ющую роль для нашей деревни, значение книги бесценно: Пьер и

Гийом Отье,— рассказывает крестьянка Сибилла Пьер,— были

люди грамотные, знали закон (в качестве нотариусов). У них

были жены и дети. Они были богаты. Однажды Пьер у себя

дома прочел в книге одно место. И говорит брату Гийому,

который оказался рядом, чтобы тот прочел за ним то же

самое место.

По прошествии какого-то времени Пьер спрашивает

Гийома:

— Что ты об этом думаешь, брат мой?

А Гийом отвечает:

— Думается мне, пропали наши души.

И Пьер заключил:

— Пора, брат, туда, где спасение души.

И тогда избавились они от всего своего добра и отпра-

вились в Ломбардию, где сделались добрыми христианами. Там

обрели они способность спасать души других, и потом воз-

вратились в Акс-ле-Терм... (II, 403).

Что касается книги, ставшей исходной точкой катарского при-

звания братьев Отье, то можно лишь высказывать предполо-

жения^. Одно достоверно: группа нотариусов, которая обес-

печила экономическое и юридическое возрождение XII —

XIII веков не была лишена книг и даже небольших библиотек,

где и пустила ростки ересь. Начало широкого распространения бу-

маги и обиходное использование в письме окситанского языка

могли лишь благоприятствовать этим опасным тенденциям, одно-

временно стимулируя профессиональную активность нотариусов,

среди которых видное место занимал клан Отье, столь влиятель-

ный в Монтайю. Четырнадцать лет тому назад,— расска-

зывает в 1320 году Пьер де Гайак, уроженец Тараскона-на-Арь-

ежи, который был младшим письмоводителем нотариуса Арно

Тессейра (он же лекарь в Лорда, зять Пьера Отье

Ttt

),—

я про-

вел полгода в доме Арно Тессейра, переписывая грамоты, сбо-

ром которых он занимался. Однажды, перерывая его бумаги,

чтобы пополнить регистрационные книги, я обнаружил бу-

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

282

* II, 201. Впрочем, южные

соборы XIII в. распространя-

ли неприязнь на большинство

книг, включая Библию: обла-

дание ими было запрещено

под страхом подозрения в

ереси (Hefele. Vol. 5—2,

p. 1498).

* II, 45 — 46. В общем крес-

тьянин, несмотря на негра-

мотность, рассматривает

Писание (в различных смыс-

лах этого слова) как главное

руководство к действию.

Отметим беспокойный воп-

рос, который ставит Раймон

из Лабюра, овцевод и като-

лик, но отлученный от церкви

за отказ платить десятину,

перед священником:

А что,

насчет отлучения есть ли

(указание) в каком-нибудь

писании?

(II,

318-319).

Точно так же (I, 152, слова

одного мельника) «воскреше-

ние — дело верное, ежели,

как сказывают кюре, это

записано в заветах и книгах».

Об авторитарной роли Писа-

ния см.: Lévi-Strauss С.

Tristes Tropiques. Ed. 1962,

chap. XXVIII, p. 264 (рус.

перев.:

Леви-Стросс К.

Печальные тропики. М.,

1999. С. 384-385). Книги в

верхней Арьежи 1300—1320

гг. были бесконечно большей

редкостью, чем в наши дни.

Но их престиж и действен-

ность были бесконечно выше!

Одно частично компенсирует

другое.

мажныи томик в переплете из старого пергамента с тек-

стом на народном языке. Я взял его почитать на какое-то

время и обнаружил там рассуждения и споры, изложенные

на народном языке, о воззрениях еретиков-манихеев

и ка-

толиков. Книга то поддерживала мнение манихеев, не одоб-

ряя католиков, то наоборот. Когда я читал книгу, явился

патрон, метр Арно Тессейр; неожиданно взъярившись, он

вырвал книгу у меня из рук и спрятал. Ночью я слышал, как

он бил жену и своего побочного сына Гийома за то, что мне

удалось откопать эту книгу. Красный от стыда, я немед-

ленно возвратился в свой Тараскон-на-Арьежи. На третий

день метр Арно явился за мной и вернул на место. Текст

отражает опасность, исходящую от книг. С другой стороны, ан-

тикатарская паранойя у некоторых крестьян доходит до того, что

они начинают отождествлять любой письменный текст с прояв-

лением ереси. Однажды,— рассказывает погонщик быков Ми-

шель Сердан,— в летнюю ночь накануне полнолуния поднялся

я до зари, чтобы отогнать быков на выпас, и заметил лю-

дей, которые при свете луны что-то читали на лугу за домом

Арно Тессейра. Уверен, что это были еретики*.

В одско-арьежском регионе даже в сельской местности су-

ществует некоторая «социально-экономическая база» для изго-

товления книг. Не будем говорить о Памье, настоящем интеллек-

туальном центре. Даже в средней руки деревнях наподобие Бель-

пеша (совр. Од) или Мервьеля (Арьеж) можно найти где

пергаментщика, где переписчика книг (I, 256; II, 91). И с этими

ресурсами можно производить на свет в минимальных, но впол-

не достаточных дозах книги, способные через посредство «доб-

рого человека» «инфицировать» Сабартес и Айонский край. Пер-

вые поставки бумаги в дополнение к редкому пергаменту могли

лишь усилить этот поверхностный процесс. Между культурой уче-

ной и культурой народной, таким образом, есть прямая и обрат-

ная связь, подкрепляемая распространением, хотя бы и весьма

скромным, некоторых книг. Просто эта связь действует гораздо

медленнее и неувереннее, чем в наши дни.

Несмотря на эту ограниченную роль далекого истока, книга

остается драгоценностью. Уважение к ней со стороны неграмот-

ных поселян есть непременное следствие трогательного и трепет-

ного почтения их к наукам и образованным людям. Гийеметта

Мори из Монтайю, бежавшая в Каталонию, млеет от восхище-

ния перед «совершенным» Раймоном Иссора де Ларка: Умеет он

наставить на путь истинный, весьма сведущ в вере нашей

(II, 63). Превыше этого Раймона Иссора сама катарская книга

(составленная Святым Отцом на небесах), которую хозяйка, на-

ученная Гийомом Белибастом, подчеркнуто обожает

. И «добрый

человек» без книги — все равно что солдат без ружья. «Совер-