Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

293

domus. Процесс обращения осуществляется на молекулярном

уровне, между равными, и принцип подчиненности сына отцу, мо-

лодых старшим остается в целости и с той, и с другой стороны.

* Agulhon M. Pénitents et

francs-macons...

Wolff P. Commerce...,

1954, p. 607-609; a также,

p. 545 sq (для сравнения со

светскими ремесленными

объединениями). Намек на

слово братства, правда

самый общий и метафоричес-

кий, обнаруживается и в

нашем Регистре (II, 32).

Г-жа Грамен (Thèse, Introd.)

отмечает редкий характер

братств, иногда даже запре-

щаемых, в городах Лангедока

XIII — нач. XIV вв. Зато

г-жа Лорсен (Les campagnes

lyonnaises aux XIV

et XV

siècles, p. 161) обнаруживает

множество чисто крестьянс-

ких братств в деревнях своего

региона в ту эпоху.

* См. ниже, гл. XXII.

Таким образом, монтайонская культура производится и вос-

производится через местные иерархические структуры социаль-

ности

без значительного вмешательства книги и письменнос-

ти. В серии ставших классическими работ Морис Агюлон описал

формы, в которых протекает жизнь в обществе Юга, которые

представляют собой первый фактор религиозной и фольклорной

трансмиссии, а также политизации окситано-провансальской де-

ревни XVII—XIX веков*. Братства кающихся грешников, ко-

торыми долгое время занимались историки из Экса, уже были

предвосхищены подобными объединениями эпохи Ренессанса,

продолжающими свое существование между 1550 и 1700 годами

в обширной зоне барочных психологических комплексов от Ту-

лона до Тулузы. Они специализируются на погребении бедных,

на покаянных или сиротских процессиях ad hoc, сопровождаемых

в городах колокольным трезвоном на весь свет. В XVIII веке на

менее мрачном фоне цивилизации рококо, когда смерть несколь-

ко ослабляет свои грозные объятия, братства кающихся грешни-

ков превращаются на какое-то время в гастрономические и пир-

шественные союзы, они переориентируются даже на масонские

ложи и атеизм

Без слов ясно, что южные формы общественной жизни, или

просто общественная жизнь, оказывается очень живучей в Мон-

тайю 1300-х годов, но отнюдь не принимает тех наводящих тос-

ку или смеховых форм, которые она легко приобретает в более по-

здней Окситании в эпоху «расцвета капюшонов»

. В Тулузе и

крупных городах окситанского мира с XIV века существовали

многочисленные братства, специализировавшиеся на благотвори-

тельности, создаваемые по профессиональной принадлежности

или для почитания святых

. Городская активность нищенствую-

щих орденов внесла свой вклад в такую социализацию через брат-

ства. Но в Монтайю влияние братьев-миноритов было почти не-

заметно. Оно ограничивалось севером, понизовьем, далеким от

деревни желтых крестов, или более южными городками Катало-

нии, такими как Пучсерда*. В наш регион оно проникало лишь

случайно. Конечно, кюре Клерг в общем довольно добросовест-

но исполнял свои обязанности. Держал торговлю освященным то-

варом. Но он был слишком увлечен своей неописуемой активно-

стью в отношениях с прекрасными прихожанками, чтобы нахо-

дить время или, скорее, желание насаждать в родных краях формы

общественной жизни религиозных братств. Ничто не указывает

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

294

* II, 365—366. Еще один

пример посиделок с теологи-

ческой дискуссией между

поселянами: I, 191.

и на то, что кюре соседних приходов в других деревнях верхней

Арьежи, будучи более дисциплинированными и менее живопис-

ными, чем Клерг, были одушевлены благоговением перед брат-

ствами. Впрочем, кюре меньше смыслили в этом роде деятельно-

сти, чем нищенствующие братья, которых в наших горах вообще

не было. И снова, в силу организационной пустоты, которую стре-

милось заполнить альбигойство, главной (но не единственной)

структурой общественной жизни должен был стать domus.

А в суточном его распорядке — вечерние посиделки.

Для начала приведем конкретный пример посиделок этого

рода, имевших место в Аску близ Акс-ле-Терма. Чисто кресть-

янское и тайное катарское окружение делает их в точности похо-

жими на аналогичные — не так хорошо нам известные — поси-

делки, имевшие место в самой Монтайю. Однажды вечером Рай-

мон Сикр из деревни Аску с отменным успехом устроил семейную

сцену жене*. Ни с того, ни с сего обозвал ее «старой свиньей»

(или truiassa). Потом угомонился и пошел взглянуть на скотину.

Проходил мимо дома Жан-Пьера Амьеля: тот (глава domus?) жил

вместе с матерью, Риксандой Амьель. (Эта Риксанда шестью го-

дами раньше покинула деревню в сопровождении мужа, Пьера

Амьеля. Злые языки объясняли отъезд заболеванием Пьера про-

казой. Если же верить другим, причиной была приверженность

этой пары ереси. Как бы то ни было, через некоторое время Рик-

санда вернулась одна и стала жить без мужа в сыновнем доме.

Пьер Амьель исчез. Никто не знал, где и при каких обстоя-

тельствах.)

Итак, Раймон Сикр, проходя мимо дома Амьеля, замечает огни:

это освещение и оповещение о посиделках. Он, вероятно, не был на

них приглашен. Движимый любопытством, Сикр открывает дверь,

но гостей Амьеля ему разглядеть не удается из-за bourrasse (занаве-

са из грубой ткани), свисающего от потолка до порога. Тем не менее

Сикр входит. Не проявляя себя, бессовестно подслушивает, что го-

ворят. Разговор как раз касается еды, в частности хлеба.

— Боюсь,— с напускной скромностью говорит гостям Рик-

санда Амьель,— что хлеб моей выпечки вам не по вкусу. У нас,

горных женщин, все не так, нет у нас тонкого сита. И даже

доброго хлеба замесить не умеем!

— Что вы,— возражает неизвестный гость,— хлеб ваш

был мил да хорош.

— Я так рада, что мой хлеб вам понравился,— заклю-

чает польщенная Риксанда.

Заинтригованный, Раймон Сикр хочет узнать, что за люди

ходят на посиделки к Амьелям. То, что он затем предпринимает,

лучше долгого описания продемонстрирует нам хлипкость крес-

тьянской лачуги, в которой проходят посиделки. Я подошел,—

рассказывает Сикр,— к тому углу дома, который был по-

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

295

* II, 366. О ловле форели,

важном занятии в долинах

верхней Арьежи, и об Арно

Пикье, рыбаке, см.: III, 497,

253—195. См. также:

Bonnassie, II, р. 109.

ближе к входной двери, и головой приподнял край крыши дома.

При этом я постарался не повредить кровлю. И тогда уви-

дел (в кухне) двух мужчин на скамье. Они сидели лицом к

огню, спиной ко мне. На голове у них были капюшоны, и лиц

я рассмотреть не мог.

— И сыр у вас мил да хорош,— говорит один из них (зна-

чит, тем временем разговор перешел с хлеба на сыр).

— У нас в горах делают отменные сыры,— осмелел Жан-

Пьер Амьель.

— Нет,— несколько нелюбезно отозвался его собесед-

ник,— лучшие сыры в горах Орлю и Мерана.

Тему сыра невозможно было обсуждать бесконечно, и дру-

гой неизвестный в синем капюшоне, переходя к «рыбному» сю-

жету, продолжает беседу:

— Рыба, которой вы нас угостили, под стать вашему

доброму сыру! Воистину добрая рыба!

— Да уж,— подхватывает первый синий капюшон, ловя

мяч на лету.— Эта рыба будет получше и подобрее, чем та,

что обычно попадалась мне в долине Аску и в долине Орлю *.

— Благое дело совершил тот, кто прислал мне эту

рыбу,— вступает Риксанда, искусная кухарка, наготовившая всех

этих яств для вечерних гостей.— И Гайарда из Аску тоже была

такая любезная. Она приготовила мне масло к этой рыбе.

Масло она готовила тайком, в большом страхе! Она была

бы лучшей и самой твердой духом из деревенских женщин,

если бы не так боялась своего мужа.

— Славная женщина эта Гайарда,— поддакивает один

из синих капюшонов,— да вот муж у нее дрянной крестья-

нишка, паршивый святоша, рваные уши.

Смущенная Риксанда при поддержке сына пытается засту-

питься за мужа соседки, которого сама между тем чуть раньше

назвала пугалом для супруги.

— Муж Гайарды славный человек,— говорит Риксанда,—

в разговорах всегда почтительный. И сосед хороший, чужих

посевов никогда не потравит, но не потерпит, чтобы и ему

устроили потраву.

Ангел пролетел. Чтобы ему лучше летелось, хозяйкино вино

пьется чашами. Беседа сразу повышает градус. Она переходит на

местные церковно-приходские проблемы. Тут синие капюшоны

монополизируют разговор и потихоньку ориентируют его на свою

пропаганду.

Первый капюшон:

— Добро бы людям Аску и Соржа обзавестись совмест-

ной церковью. Тогда не было бы нужды спускаться в церковь

Акс-ле-Терма.

Второй капюшон:

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

296

* II, 33, 184: застолье на

двенадцать—пятнадцать

персон. О приглашениях на

обед и просто закусить между

горожанами и деревенскими

жителями см., напр.: III, 150,

360-361.

— Нет, не согласен я. Лучше, чтобы у людей Аску не

было другой церкви, кроме той, что в Аксе. Иначе- расходов

не оберешься. Хотя акские и любые другие священники не

наставят жителей Аску, как подобало бы. Они заставляют

их есть траву, как пастух своих овец, когда соберет их сво-

им посохом.

Первый капюшон:

— Кюре совсем мало наставляют народ. И половины на-

рода (деревни) не бывает на их проповеди, а половина тех,

что бывает, ничего не понимает из того, что они говорят...

Мы не знаем, о чем после этого говорилось между Амьеля -

ми и двумя капюшонами. Через пятнадцать лет Раймону Сикру

больше ничего не вспомнится, и, во всяком случае, он быстро по-

кинет свой наблюдательный пункт под углом крыши... чтобы

вернуться к своим баранам (II, 367). Тем не менее я решил почти

целиком привести диалоги одного вечера, поскольку они очень

хорошо показывают нам, что могло быть в Монтайю или Аску на

обыкновенных крестьянских посиделках. Оценили меню. Хоро-

шо отозвались о соседке и, осторожно, о недостатках соседей.

Помянули отсутствие храма поблизости и потихоньку начали ху-

лить священников ближнего прихода. Два капюшона, гости се-

мьи Амьель, явно, как и можно было предположить, катарские

миссионеры. Один из них не кто иной, как Пьер Отье: нотариус

из Акс-ле Терма прекрасно знал людей, нравы, обычаи. Он и сам

немного крестьянин, поскольку у него, точнее — в его хозяйстве,

есть стадо быков: скотоводу нетрудно поддержать простонарод-

ный разговор и потом направить его на антиклерикальные темы.

В его сознании это необходимая прелюдия к катарской проповеди.

Проповеди такого рода, включая церемониальную часть,

нередки на посиделках в Монтайю и в среде монтайонских из-

гнанников. В самом деле, маленькая катарская колония в Ката-

лонии представляет собой метастазу Монтайю и Кюбьера за

южными склонами пиренейского хребта. Формы общения, свой-

ственные крестьянам и ремесленникам, процветают в этой «ко-

лонии» в разные моменты дневного цикла.

Завтраки или семейные застолья по утрам и в полдень, пир-

шества на двенадцать—пятнадцать персон могут дать случай для

диалогов с идеологическим оттенком. Ради единственного «да»

или «нет», люди снимают с крюка окорок и отправляются на

рынок, чтобы раздобыть рыбы для неплотоядного «совершенно-

го». После, обзаведясь искомым, женщина принимается чистить

эту рыбу, а гости обращаются к Белибасту *, требуя:

— Речь! Добрую речь!

«Совершенному» остается только исполнять, обращаясь к

слушателям, в «.. .надцатый» раз внимающим пересказу, катаре-

кий миф о грехопадении.

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

297

* См. гл. XXIV.

' Все это по материалам

Б. Вурзе, которая опирается

на показания Сикра, Г. Мора

и братьев Мори.

* Vourzay В., р. 86,90.

Несмотря на полиморфизм этой формы общения, г-жа Б. Вурзе

в своей неопубликованной работе, посвященной нашим арьежа-

нам в Каталонии, особо подчеркнула еще и неоценимое значение

вечерних застолий и посиделок как элемента перманентного фор-

мирования человека общественного. Вечернее застолье — это

важнейший эпизод, для которого приберегают лучшие кусочки.

По примеру Христа, сотворившего доброе вино под конец свадьбы

в Кане Галилейской. Мы поели самых мелких рыбешек из того,

что было.— рассказывает Арно Сикр (II, 37).— И еретик

(Белибаст) говорит Пьеру и Гийеметте Мори:

— Самую крупную рыбу сохраните на ужин, когда к

нам присоединятся Арно и Жан Мори, сыновья Гийеметты,

и другой Пьер Мори, брат ее...

В другой вечер Жан Мори*, брат доброго пастыря, принес

на плече тушу барана, которую украл, готовясь к встрече за ужи-

ном у Гийеметты Мори...

После вечернего застолья (в остале хозяйки, бывшей мон-

тайонки) в Сан Матео начинаются долгие крестьянские посиделки

у огня. Присутствуют, если не пасут стадо, два взрослых сына хо-

зяйки, а также друзья и родственники, в том числе Пьер Мори.

Присоединяется и ватажка прохожих «совершенных», подвыпив-

ший кюре со своей женщиной, побирушки, чесальщики шерсти

из мастерской, которой обзавелась Гийеметта. Вновь прибыв-

шие приходят для солидности со своим вином (II, 24).

В этом вечернем собрании с переменным составом беседы

проходят по-разному. О ереси говорят, если собрание доверитель-

ное. Совершенно иное дело, если нет единодушия или когда ре-

чам внимает чужое ухо. На посиделках вперемешку следуют вос-

поминания «ветеранов» катарского движения; удачные штуки,

учиненные над инквизицией более хитрыми, чем ее сбиры, веру-

ющими; проекты устранения какого-нибудь предателя или злой

дочери, наподобие Жанны Бефай; наконец, просто проблемы же-

нитьбы сына, здоровья, снятия порчи со скота ит. д/ Посиделки

продолжаются до того момента, когда прикрывают жар. Для са-

мых горячих спорщиков они могут затянуться до петухов (III,

208). Но менее доблестные участники предвидят необходимость

вставать до зари и заниматься стадом. Они-то и уходят спать вов-

ремя, по двое или по трое на каждую из имеющихся в доме кро-

ватей *.

Между тем в родных местах, в самой Монтайю и других де-

ревнях Ода и верхней Арьежи, можно поближе познакомиться с

местным обычаем посиделок. В domus Бело (I, 319) Отье, бы-

вающие там то подолгу, то заглядывающие мимоходом, оживили

своим превосходным красноречием не один вечер, сидя среди го-

стей на разных скамейках вокруг очага. И еще веселые посидел-

ки у родителей Пьера Мори: в окружении многочисленных де-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

298

тей они устраивают праздник по случаю Рождества в 1304 или в

1305 году (III, 147 и прим. 451). У Раймона Пьера в Арке, одс-

ком конечном пункте монтайонских сезонных перегонов, Пьер

Мори присутствует на торжественном ужине в хозяйской кухне,

после чего начинаются посиделки при участии одного «совершен-

ного» (III, 122, 124). У Белибаста в Кюбьере на ужин к богатым

землепашцам, не чинясь, заходит метр Пьер Жирар, прокурор

нарбоннского архиепископа (III, 139); точнее, наоборот, он захо-

дит по чину совершенно нормальному в мире, где все малые и ве-

ликие в одном и том же этническом регионе говорят на одном ди-

алекте, где социальная дистанция между городом и деревней, по-

вторяю, менее значительна, чем в наши дни. Тот ужин у

Белибастов перейдет в посиделки с еретиком. Между тем на вкус

гостей в метре Жираре недостаточно ереси, стало быть, пригла-

шали его с оговоркой: после ужина — в постель.

Лучшее описание крестьянских посиделок в Монтайю оста-

вил Жан Мори, брат доброго пастыря*. Эти вечерние встречи

почтил назидательным присутствием один «добрый человек», что

повлекло дознание инквизиции. Впрочем, они отличались отно-

сительно банальными, а значит типичными обстоятельствами.

Большой помпы при этом не было. В 1323 году Жану Мори при-

шлось рассказать о двух перешедших в посиделки ужинах, имев-

ших место в 1307—1308 годах в его доме в деревне желтых кре-

стов. На первой встрече были отец и мать Жана, его четверо бра-

тьев — Пьер, Арно, Бернар и Гийом (все они, как и сам Жан,

рано или поздно отведают тюрьмы). Были еще и две сестры Жана

Мори, Гийеметта и Раймонда, совсем юные, одной предстояло

выйти замуж в Ларок д'Ольмесе, другой — в Монтайю. Кроме

того присутствовали двое «совершенных», Филипп из Алей-

рака и Раймон Фор из Руссильона. Они явились к самому на-

чалу вечеринки (таков стиль работы «добрых людей», осуще-

ствлявших свою пропаганду в узком кругу, «внутри domus», в

присутствии самое большее одной-двух семей).

Самому Жану Мори было тогда двенадцать лет. Он пас от-

цовских баранов. На кухне он появился, когда остальные уже со-

брались. За ужином из всей семьи только взрослые мужского по-

ла — иначе говоря, отец и старший сын Гийом — сидели за одним

столом с «совершенными». Мать и дочери подавали. Младшие

сыновья, сидя у очага, почтительно вкушали хлеб (вероятно, бла-

гословленный еретиками), который отец семейства время от вре-

мени передавал им. «Совершенных», скорее заурядных, чем ка-

ких-то особенных, угощали лепешками и капустой в масле. Пос-

ле ужина мужчины сели на скамейку, мать семейства (существо

* И, 469 sq. Ср. с

посидел- нечистое, поскольку женщина) устроилась

на

другой

скамейке,

ками у Робена Шеве: ^ д

Du F ail N

Propos дабы

не

осквернить «совершенных». Дети пораньше отправились

rustiques... спать, оставив взрослым

их

серьезные разговоры

на

посиделках.

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

299

См. также: II, 471-472; I,

203

т.

д.

' См. выше о подношениях

Б. Клерга теще.

(Отметим попутно один из недостатков монтайонского воспита-

ния, уступающего в этом воздействию, которое станут потом ока-

зывать на детство и отрочество коллежи иезуитов. Как только про-

исходит переход к вечерним дискуссиям, оно оставляет в стороне

детей. Совсем как современные наши университеты, монтайонс-

кое воспитание обращает внимание только на старших юношей и,

разумеется, на взрослых, которым дозволяется продолжить ве-

черинку вместе с хозяином и хозяйкой дома и всеми приглашен-

ными.) Что же касается перехода к посиделкам, насколько при

этом присутствовал Жан Мори, прежде чем пойти спать, то по-

началу разговор монополизировал отец Жана, потом «совершен-

ный» Филипп из Алейрака. «Совершенный» — это всегда «стар-

ший брат». Он больше дает наставление, нежели слушает свою

крестьянскую аудиторию.

Рано отправленный в постель, задолго до критического мо-

мента разговора посиделок, юный Жан Мори должен был и вста-

вать чуть свет. На другой день ему надлежало с раннего утра быть

на ногах, чтобы снова пасти своих баранов.

Другая

вечеринка, снова

старших Мори

Монтайю, но-

сила характер, подобный только что описанному (II, 469—471).

Она происходила в январе, весьма снежном в тот год. Состав по-

чти не отличается: снова, мимоходом, заглянул Филипп из Алей-

рака, присутствует и наш Жан Мори, вернувшийся, как всегда, с

дневного выпаса своих баранов. Дискриминация с размещением

повторяется полностью. «Совершенный» Филипп, Мори-отец,

Мори-сын (старший) с соседом Гийомом Бело, сопровождавшим

еретика по снегам до дома, ужинают за столом. В то же время

младшие сыновья, мать и дочери едят и греются у очага. Куски

хлеба, благословленные заботами Филиппа, переходят от стола к

молодежи, устроившейся у очага.

Такие вечера у огня с их безобидной сегрегацией (мужчины/

женщины, старшие/младшие) — обычное дело в Монтайю*.

Проблемы освещения при этом не возникает, ибо свет идет от

очага. Только прочие комнаты нуждаются, возможно, в свете

луны, факела или свечи при ночной еретикации (I, 436—437). Что

касается отопления, то его едва хватает на центральную комнату;

кухонному очагу приходится порой до самой Троицы обогревать

самых болтливых участников посиделок (III, 99).

У огня да без вина? За этим дело не стоит, по крайней мере

в тех горных деревнях, которые не слишком удалены от вино-

градников равнины. Монтайю с этой точки зрения представляет

собой пограничный случай. Деревня высокогорная. Здешние оби-

татели — водохлебы. Однако и им знаком вкус вина благодаря

кабатчице Фабриссе Рив. Стало быть, на посиделках можно не-

много себе позволить \ за столом пьют, но без излишеств, по осо-

бым случаям. Для монтайонца не стоит вопрос о том, чтобы при-

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

300

* См. выше (посиделки у

Амьелей) и гл. XII

(Ж. Бефай).

* Псевдопьянство Арно

Сикра (III, 209,); случай

опьянения из «исповедей»

Памье (III, 14-50).

* II, 28. Зато, как отметил

M. Andrieu, р. 51, Регистр

нять свой «литр красного» каждый день,— норму, в которой со

времен Ренессанса не будет ничего исключительного для кресть-

ян виноградных краев равнины. Во всяком случае, вино остается

напитком скорее мужским. Женщины, особенно девушки, жема-

нятся, прежде чем выпьют кружечку*. Впрочем, зачастую даже

вопроса, не предложить ли им винца, не поднималось... Между

тем в городе и в каталонской диаспоре, в усеянных виноградни-

ками районах все было гораздо проще. Можно было запросто,

обыкновенно в мужской компании, пойти в таверну, взять винца

и «пропустить стаканчик» (II, 29, 33), если надо поговорить или

что-то отметить по-товарищески. Горные посиделки никогда не

опускаются до попоек: это не Нормандия. И не Фландрия.

Несколько случаев опьянения, отмеченных в нашем регистре,

имеют характер индивидуальный, городской. Или просто при-

творный t.

Вино служит всего лишь дополнением. Посиделки — это,

главным образом, культ Слова. Не каждый, кто захочет, говорит

на посиделках без ограничений. Арьежские крестьяне тех времен

в высшей степени обладают чувством южного красноречия. Они

скорее оценивают его как знатоки, чем упражняются в нем как

практики. Когда люди, собравшиеся вокруг очага, требуют: Речь!

Добрую речь! (II, 33; III, 180),— Белибаст всегда тут, по край-

ней мере в Каталонии, чтобы вставить авторитетное словцо или

разъяснить тот или иной миф. И все-таки Пьер Мори не без яз-

вительности замечает, что сей святой муж лишь весьма посред-

ственный оратор рядом с Пьером и Жаком Отье. Послушать на-

ставления сеньоров Пьера и Жака Отье, вот это было слав-

но! — говорит пастух *.— Но сеньор из Морельи (Белибаст)

проповедовать не умеет. Таким образом, Пьер Мори отдает

Отье пальму красноречия на домашних посиделках. Гийома Бе-

либаста он помещает далеко позади них на втором плане. С при-

сущей ему скромностью себя он помещает на последнее место, в

сущности — вне игры. Отведав доброй рыбы на ужин, Гийемет-

та Мори и ее приглашенные, за отсутствием «совершенного», что-

бы сказать речь, не без горячности обращаются к монтайонскому

пастырю: Давайте, Пьер, речь, добрую речь! (III, 180). Но

Мори, как всегда, пытается взять самоотвод, поскольку не счи-

тает себя уполномоченным министерства Фразы:

— Вы же знаете, я не речист. Не мастер я красиво

проповедовать,— говорит он вместо начала торжественной речи.

Культурное воздействие, осуществляемое в мелких, не обя-

зательно семейных группах от пяти до двенадцати челоек, не яв-

ляется привилегией ремесленной или крестьянской среды. На де-

Гл а в а XV

Культурные связи и структуры социальности

301

* III, 9; 1,152-153.

Разве

ревне кюре тоже проводят свои посиделки в

кругу

лиц духовного

мольеровские служанки

будут

звания, чтобы разобраться в суровых идейных баталиях. У Амь-

другими?

еля из кие, постоянного жюнакского викария, на вечер у камель-

ка собираются миряне и священники из разных деревень. Гово-

рят обо всем и ни о чем. Они заходят поспорить. Например, о

том, что сказано в книге «проповедей» о телесном воскресении.

В кругу священников спорят, кто за, кто против, о продолжении

телесной жизни после Страшного суда. Алазайса, служанка жю-

накского кюре, без церемоний присутствует при этих словесных

поединках, социальная дистанция между хозяином и слугой на по-

сиделках становится короче, сколь бы очевидной не была разни-

ца в экономическом и социальном статусе в обычное время *. Не

будем забывать, что мы в том мире, где одна и та же комната слу-

жит и кухней, и столовой, и гостиной, и залом для посиделок.

Глава XVI

* II, 316; III, 33. См. также

о «бегинке»

, у которой в

Кастельнодари временно

укрывается Бланш Марти

из Жюнака (III, 285).

Деревенские танцы.

Миниатюра из часослова

Карла Ангулемского. XV в.

Национальная библиотека,

Париж

Структуры социальности:

женщины, мужчины, молодежь

Осталь (дом или domus) представляет собой поистине главную

ячейку социальности, культурной трансмиссии, и не только бла-

годаря посиделкам. Через дом проявляют себя и другие формы

социальности. Более общие и действенные. Они охватывают,

прежде всего, женскую и мужскую половины деревенского насе-

ления, на пересечении которых возникает каждый domus.

Женщины. Как таковые они, можно предположить, не орга-

низованы. (Даже на весьма специфическом уровне обще-

признанно-женских организаций. Я нахожу послушниц или мо-

нахинь с колокольчиками лишь гораздо ниже Айонского края, а

именно в Тарасконе, при слиянии Арьежи и Викдессоса. Там при

церкви Девы Марии Саварской есть монахини Брюна де Мон-

тель и Мария. Славные девушки привечают и священнослужи-

телей, и прохожих самозванцев, угощают их сабартесскими гаст-

рономическими изысками. К крестьянам, отлученным от церкви

за отказ от уплаты десятины, они суровы: запирают перед ними

дверь храма Девы Марии. Нельзя сказать, что одна пара таких

приветливых монахинь составила бы «монастырь»*.)

Реальный или мнимый недостаток «женской социальности»

затянется надолго: даже в провансальских деревнях XVIII и

XIX веков, которые будут заполняться палатами, клубами, кафе,

вся эта система кровеносных сосудов социального организма бу-

дет создаваться почти исключительно на

потребу сильного пола. Женщины оста-

нутся, если можно сказать, «в естествен-

ном состоянии» или, по крайней мере,

состоянии неформализованном: эта «не-

формальность» не является синонимом

чистой изоляции. В Верхней Арьежи

XIV века даже на уровне деревни суще-

ствует смутное чувство женской общно-