Ланцов С.А. Политическая история России

Подождите немного. Документ загружается.

320

Глава XI. Итоги пост коммунистической трансформаuии России

С точки зрения другой американской исследовательницы, В. Барнс,

в Восточной Европе, в отличие, например, от Латинской Америки, речь

шла не о возвращении к демократии. На Востоке правовое государство

другие демократические институты не восстанавливаются, как это был

других странах, а создаются практически заново. Аналогичная ситуа

ция и в сфере экономики, где рождается новая система, а не модифици

руется уже существовавшая.

Первона�альные представления о сроках и этапах переходного про-

• цесса в посткоммунистических странах базировались на опыте пред

шествующих поставторитарных переходов таких относительно раз

витых в промышленном отношении стран, какими были государства

Восточной Европы и СССР; предсказывалась возможность достаточ

но быстрого перехода к рыночной экономике, к стабильной демокра

тии. С позиций прежних транзитологических концепций, этот переход

должен был состоять из двух основных этапов - перехода к демокра

тии и консолидации демократии. На основе накопленного практиче

ского опыта экономических и политических реформ в бывших социа

листических странах прежние выводы в последнее время уточняются.

Американский политолог Л. Шин перечислил этапы трансформации

посткоммунистического общества: разрушение тоталитарной систе

мы; переход к демократической системе; утверждение демократиче

ской системы; окончательное совершенствование демократических

институтов.

Проблемы соотношения экономики и политики в процессе транс

формации постсоциалистического общества привлекают внимание

многих западных транзитологов. Дискуссии ведутся вокруг отмечен

ного выше противоречия �двойного перехода» - и к рыночной эко

номике, и к демократии. Ряд исследователей отмечали, что основная

масса людей, отвергая коммунистические режимы, руководствовалась

мотивами социально-экономического, а не идейного или политиче

ского характера. Поэтому падение жизненного уровня, нестабиль

ность материального положения широких слоев населения вызвало

в посткоммунистических обществах разочарование в демократии как

политической системе. Это разочарование опасно, во-первых, резким

усилением оппозиции правого и левого толка; во-вторых, ограничени

ем демократических свобод со стороны правящего режима из-за

воз

можности массовых народных выступлений; в-третьих, приходом

власти нового авторитарного режима. Чтобы избежать этого, предлага

лось либо использовать метод шоковой терапии для ускорения перио

да экономических неурядиц, либо, наоборот, отложить экономически

1 .

Совменная политическая наука  ших закономерностях

321

реформы до того момента, когда производство достигнет низшей точки

падения. Другая модель преобразований вообще не рекомендует одно

временно про водить политические и экономические реформы. Сделать

это можно, выбрав один из следующих сценариев:

1) экономические реформы предшествуют демократизации;

2) сначала предпринимаются комплексные политические реформы и

только

после их институционального закрепления начинаются ры

ночные преобразования .

Приверженцы первого сценария исходили из того, что экономиче

ские реформы требуют последовательных, решительных и непопуляр

ных действий сильной авторитарной власти. Подобный тезис отражает

представления консервативного направления теории политической мо

дернизации 70-х гr. ХХ в. Но сегодня он подвергается серьезной научной

критике. Основные возражения против стратегии либерализации эконо

мики авторитарными методами сводятся к следующему: во-первых, мно

гие авторитарные правительства на практике не способны осуществить

либерализацию экономики; во-вторых, способные к проведению либе

рализации правительства утрачивают, по крайней мере в краткосрочной

перспективе, импульсы к демократизации.

Сравнительные исследования опыта различных стран Европы, Ла

тинской Америки и Азии не дают однозначного ответа на вопрос о том,

эффективен ли авторитарный путь экономической модернизации. Нель

зя исключать возможности успешного последовательного проведения

рьпючных преобразований при авторитарном режиме, а затем либерали

зации и демократизации этого режима. Некоторые авторитетные ученые

полагают, что в долгосрочной перспективе коммунистический Китай, де

монстрирующий успехи в создании рыночной экономики, имеет не мень

шие, а большие шансы создать демократическую политическую систему,

чем государства, отвергнувшие коммунистический режим, но не сумев

шие на начальном этапе добиться серьезных экономических успехов. На

этом фоне деятельность М. Горбачева, инициировавшего либерализацию

коммунистического режима в условиях начавшегося спада в экономиче

ской сфере и в отсутствие сколько-нибудь продуманного плана рыноч

ных реформ, выглядит недостаточно обоснованной.

Транзитология, в отличие от прежних концепций политической

модернизации, не рассматривает демократизацию как процесс с од

нолинейной направленностью, а предусматривает самые различные,

в том числе и пессимистические, сценарии ее осуществления. Перед

странами, находящимися на этапе поставторитарного перехода, кроме

11  К. 1128

322

г лава XI. Итоги пткоммунистической трансформации Рсии

альтернативы автократии или демократии существует и еще одна

либо

возникновение гибридных режимов, сочетающих в себе элементы ав

тократии и демократии, либо существование �стойких, но не утвердив

шихся демократиЙ�.

После крушения коммунизма бывшие социалистические страны

развивались по-разному, и сегодня их уже нельзя рассматривать как

некую недифференцированную группу. По мнению американского

политолога Ч. Гати, лишь в небольшой группе бывших коммунисти

ческих государств Центральной

вропы и постсоветских республиках

Балтии были условия для успешного завершения демократических

преобразований и экономических реформ. Гати отмечал возможность

существования гибридных режимов на посткоммунистическом этапе.

Все, восточноевропейские государства, не вошедшие в вышенаэван

ную группу, а также Россию, Украину, Белоруссию и Молдавию аме

риканский политолог причислял к группе стран с полуавторитарными

режимами. В этих странах, по его мнению, проводились умеренные

рыночные реформы, власти допускали свободу прессы, проводили

внешне свободные выборы. Для некоторых государств данной группы

подходит утвердившееся в транзитологии понятие �делегированная

демократия�, или, иначе говоря, демократическая система, в которой

реальная власть сосредоточена в единственном центре, например, в ру

ках президента.

К третьей группе относятся восемь бывших советских республик

Закавказья и Центральной Азии. Эти страны Ч. Гати наэывал �про

игравшими�, считая, что в них на смену тоталитаризму пришли авто

ритарные режимы, а шансов на формирование демократической сис

темы и на создание современной рыночной экономики в обозримой

перспективе нет.

Следует отметить, что классификации подобного рода в значитель

ной степени субъективны. Этим можно объяснить причисление к груп

пе наиболее преуспевших в демократизации стран государств Балтии,

которые даже после вступления в ЕС и НАТО не решили проблему

прав некоренного населения. Субъективизм оценок западных поли

тологов в анализе политических процессов, идущих в постсоветских

государствах, проявляется и в их отношении к результатам так назы

ваемых �ЦBeTHЫX революций� в Грузии и на Украине. Хотя никакого

реального прогресса в области прав и свобод человека, эффективно

сти функционирования государственных институтов, соблюдения де

мократических норм политической жизни в этих странах в последние

годы не наблюдалось, западные эксперты стали наэывать их обраэ-

§ 2.

Осенни и зультаты посткоммунистического транзита

323

цами демократии

для других государств СНГ.

Реально политическое

развитие Грузии

при М. Саакашвили демонстрирует

гораздо большие

авторитарные

тенденции, чем во времена Э. Шеварнадзе. Украина же

после �оранжевой революции� остается расколотой по социокультур

ному, цивилизационному признаку, что воспроизводит перманентный

политический кризис в этой стране. Пришедшие к власти на Украине в

результате �оранжевой революции силы пытаются вопреки воле зна

чительной части населения вытеснить русский язык и русскую куль

туру, насаждают антироссийские оценки исторического прошлого,

реабилитируют националистов-бандеровцев, запятнавших себя много

численными преступлениями в период Великой Отечественной войны

и в первые послевоенные годы.

Подобный курс не имеет ничего общего с ценностями либерализма и

демократии. Но он находит понимание и поержку на Западе, посколь

ку и Грузия, и Украина после �ЦBeTHЫX революций� внесли существен

ные коррективы в свою внешнюю политику, усилив в ней прозападные

и одновременно антироссийские тенденции. Можно заключить, что в

оценке уровня демократизации Грузии и Украины в западной политиче

ской науке преобладает геополитический фактор.

Геополитический аспект влияет и на оценки западными экспертами

результатов посткоммунистического транзита в России. Характерно, что

негативные оценки политической и экономической ситуации в Россий

ской Федерации усиливались по мере укрепления ее позиций на между

народной арене и повышения независимости и самостоятельности внеш

неполитического курса.

2. Ос

нно

ти и

ул

тат

ос



ун

истичес

ого

тран

зи

та

оссийски

слови

ях

Субъективизм оценок - одно из наиболее слабых мест большинства

транзитологических концепций. Особенно это стало заметно на рубеже

веков, когда пришло время подводить итоги посткоммунистического

раэвития стран Центральной и Восточной Европы, а также бывших рес

публик СССР. В отношении России такая субъективность характерна

как для западных, так и для отечественных исследователей. Если в на

чале 1990-х ГГ. в оценках перспектив раэвития России в экономической

и политической сферах можно было увидеть чрезмерный оптимизм, то

к концу десятилетия пессимистические прогнозы стали преобладаю

щими. Даже Дж. Сакс - американский экономист, бывший долгое вре-

324

а XI. Ит

стк

ммун

ст

ич

ской трансформац

ии

Росс

ии

мя советником российского правительства, весьма негативно высказы

вался не только по поводу результатов реформ, но и относительно их

стратегии, к выработке которой он сам имел непосредственное отноше

ние.

Начиная с середины 90-х н. ХХ в. в работах зарубежных и отече

ственных политологов стало преобладать мнение, что Россия не сумела

воспользоваться существовавшими шансами и совершить демократи

зацию, что в целом ее экономическая и политическая трансформация

завершилась неудачей.

Подобного рода суждения навеяны наивными представлениями о

существовании некой идеальной модели демократии, неразрывно свя

занной с эффективно функционирующей рыночной экономикой. Если

это было бы так, то не только об опыте России, но и об опыте большин

ства других поставторитарных и посткоммунистических стран можно

было бы говорить как о неудачном. В противоположность идеализи

рованным представления м об эталонной либеральной демократии в

политической науке всегда присутствовали и присутствуют и иные

подходы. Так, Р. Даль предлагал разделить понятия демократии как

нормативного идеала и nолиари как реальной формы реализации по

добного идеала. Современный американский политолог Дж. Мюллер

прямо признает, что характерное для многих авторов идеализирован

ное представление о демократии является своеобразной политологи

ческой проблемой, определяемой им как �проблема образа. демо

кратии. Как отмечает Дж. Мюллер, ряд авторов, оценивая характер

политического порядка, складывающегося в поставторитарных стра

нах вообще и в посткоммунистических в частности, склонны руково

дствоваться в своих суждениях не «реалистическими стандартами.,

а неким �

YMaHHЫM идеалом.. И это несоответствие между образом

демократии и демократической реальностью становится, по мнению

политолога, фактором, порождающим существенные аналитические

трудности [1, с. 102, 104].

Разочарование результатами �демократического транзита. во мно

гом обусловлено представлениями о нем как о линейном процессе, ве

дущем ко всеобщей политической унификации мира на основе общих

демократических ценностей и институтов. Сегодня такое понимание

устарело. Переход к демократии порождает множество моделей поли

тического устройства, поэтому, учитывая реальные тенденции соци

ально-политических трансформаций последнего десятилетия, вполне

уместно согласиться с выводами такого авторитетного исследователя

проблем политической модернизации и транзитологии, как С. Хан

тинон, который констатировал, что по мере усвоения формальных

2. Ос

об

ннт

и и

�



коммун

ст

ичког

анз

та

325

демократичес

ких ин

тутов все большим

числом

разнородных об

ществ �caMa

демокр

ИЯ

становится все

более

дифференцирован

ной. [2, с. 10].

самой

России сло

ившийся

в начале ХХI в.

политический

режим

определяют

также нео

днозначно.

Одно время

широкое

распростране

ние

получил

термин

�

правляемая

демократия

•. Имелось

в виду, что,

в отличие

от

1990-х гг

характеризовавши

хся

высокой

степенью

поли



тической

нестабил

ьн

СТИ'

избранием

на пост

Презид

ента РФ В. Пу

тина

верховна

я власт

стала

предпринимать

меры для

стабилизации

ситуации,

целе

направ

нно влиять

на развитие

политическ

их процес

сов в

стране.

Однак

то

т термин

неудачен

хотя бы

потому,

что весьма

похож

на

термин

�на

авляемая

демократия.,

который

использови

для

обозначе

ния aBTop



apHOro

режима П

резидента

Индонезии

Сукар

но в 60-е jT.

ХХ

в. ТакаЯ

аналогия

могла бы

дополнительно

подкрепить

аргументы

тех,

кто ук

зЫВал на

авторитарные

тенденции

в политиче

ском

развитии

постко



унистическоЙ

России.

Постепенно

определе

ние

�управл

яемая

де

мо

ратия.

выходит

из

употребления,

и его место

занимает

новое

опре

де

ление -

�суверенная

демократия..

В данном

случае

речь

идет о це

лО

Й концепции,

которая

должна, с одной

сторо

ны,

отклонит

ь обвине

Я

нынешней власти

в отходе от

демократиче

ских

принципо

в, а с

ругой

- обосновать

самобытност

ь российского

пути

экономич

еского



политического

развития,

самостоятельны

й и

независим

ый курс

сийской

Федерации

на

международной

арене.

Посколь

ку �OT

ЦOM.

ко



цепции

�суверенной

демократии.

считается

заместител

ь руковод

ит

еля Администрации

Президента РФ

В. Сурков,

близкие

Кремлю жу

р

алисты и

политологи

стали

активно

ссылаться

на

нее в

своих

выступ

ниях и

публикациях.

Между

тем идея �с

веренной демократии. в том виде, как она интер

претиров

ась в после

Д

ее время,

некорректна с

теоретико-методоло

ги

ческой точки

зрения

фе

омены

демократии и

суверенитета

имеют отно

шение к

различным

фе

рам политической

жизни.

Демократия - один из

типов

политическ

ого

реж

има, а суверенитет

означает

самостоятельность

независимост

ь госу

да

рственной власти

безотносительно

характера по

литического

режима,

ра

мках которого такая

власть

осуществляется. На

это

обстоятел

ьство об

ащ

ал внимание

Дмитрий

Медведев, занимавший

в тот

момент

пост пер

ГО

вице-премьера

в Правительстве

РФ. В интер

вью

журналу �Эксп

рт

. Д.

Медведев

говорил, что

.суверенная де

ратия - далеко не идеальный термин, впрочем, как

и любой

другой

раздо более правильно говорить о подлинной демо-

326

Глава XI. Итоги поcrкоммунистической трансформаuии России

кратии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государ

ственного суверенитета. Если же к слову �демократия� приставляются

какие-то определения, это создает странный привкус. Это наводит на

мысль, что все-таки речь идет о какой-то иной, нетрадиционной демо

кратии� [3, с. 217].

Развивая эту мысль, он отмечал, что

�eCTЬ триада признаков государства: форма государственного устройства,

форма правления и политический режим. Это три кита, на которых стоит

государство. Но если говорить о политическом режиме, форме государ

ства, форме государственного устройства, то, конечно, демократия - аб

солютно фундаментальная вещь. И ее можно противопоставлять только

диктаторским и тоталитарным режимам. Что касается суверенитета, то

не следует забывать, что он означает верховенство государственной вла

сти внутри страны и ее независимость вне пределов государства. Поэтому

когда говорится о таком признаке государства, как суверенитет, имеют

ся в виду именно эти качественные категории. Они не в меньшей степе

ни важны, чем сама демократия. Но это все-таки понятия, находящиеся

в разных плоскостях� [3, с. 218].

Для политических систем многих поставторитарных и посттотали

тарных стран, включая Россию, подходят такие категории, как .элек

торальная демократия», <шроцедурная демократия». Эти категории

выражают степень реализации нормативных идеалов в политической

действительности (вполне в соответствии с методологией Р. Даля),

но было бы неверно полагать, что достигнутые политические формы

являются лишь переходными и временными. Сегодня распростране

но мнение, что �демократический транзит» в основном уже завершен,

если иметь в виду переход от одной системы к другой, что не означает

ни полного соответствия сформировавшихся режимов нормативным

демократическим принципам, ни невозможности их дальнейшей эво

люции. Вот что по этому поводу пишет российский политолог Г. Вайн

штейн:

�B большинстве случаев мы являемся свидетелями не более или менее

продолжительного затягивания переходных процессов, а их завершения:

оно, однако, не знаменуется достижением результатов, которые принято

считать признаком окончания "транзита". Подавляющее большинство

поставторитарных стран находится не на некой промежуточной станции

§ 2

. Осннrи И зультаты пrкоммуниичкого транзита

327

своего пути трансформации, а в конечном пункте того развития, на кото

рое они оказались способны ... Это отнюдь не исключает возможности их

дальнейших изменений. Но это уже будет не "транзит", если понимать

его как радикальную перестройку институциональных конструкций по

литического устройства, а обычная, свойственная любому обществу эво

люция. [4, с. 86].

Посмотрим с этой точки зрения на сложившуюся в современной

России политическую систему. Она, отличаясь от западных образцов

демократии, вполне соответствует ряду при сущих отечественной по

литической культуре традиций. Внешне современная политическая

система России и многие ее институты похожи (с некоторыми отли

чиями) на систему и институты Российской империи начала ХХ в.

Так, вместо императора, получающего свою власть по наследству, мы

сегодня имеем всенародно избранного президента с весьма широкими

полномочиями. Государственная дума очень напоминает и по назва

нию, и по функциям свою предшественницу из дореволюционной Рос

сии, хотя и формируется на более демократических началах. Верхняя

палата парламента теперь называется (в отличие от прошлого) Сове

том Федерации, но так же, как и дореволюционный Государственный

совет, не избирается (воссоздан и Госсовет, правда в ином качестве).

Правительство в Российской Федерации почти в той же степени за

висит от президента, в какой в Российской империи оно находилось

под контролем монарха. Подобные сравнения дают основания неко

торым публицистам делать вывод об авторитарности (и даже тотали

тарности) существующего политического режима. Однако зададим

ся вопросом: не объясняется ли такое сходство наличием глубинной

традиции, имеющей многовековую историю? На протяжении многих

столетий государственная власть в России имела самодержавный ха

рактер. Хотя сам термин .самодержавие» применялся и к последнему

русскому императору Николаю 11 (он любил себя считать самодер

жавным хозяином земли русской), де-факто он уже был почти консти

туционным монархом.

Утвердившиеся у власти большевики очень скоро фактически рес

таврировали институт самодержавной власти. Новым �цapeM» стано

вился партийный лидер, реальные полномочия и возможности которо

го были больше, чем у последних императоров династии Романовых.

Недаром Сталина сравнивали с Иваном Грозным, в наибольшей степе

ни олицетворявшим автократическую традицию. Возникший в процес

се крушения советской политической системы институт президентства

328

Глава XI. Итоги пткоммунистической трансформации России

также стал новой формой существования верховной власти в России.

По диалектическому закону отрицания отрицания произошло возвра

щение к той модели самодержавия, которая стала формироваться в на

чале прошлого века. Сталин, как Иван Грозный, мог делать что угодно,

Президент современной России ограничен в своих возможностях, как

и Николай 11, правовыми нормами, а также некоторыми институцио

нальными противовесами в виде возможности импичмента.

Существующая модель президентской республики и вызывает наи

большие опасения у тех, кто видит главную угрозу современной России

в авторитаризме. Но сильная президентская власть не равнозначна авто

ритаризму, хотя и может при определенных обстоятельствах открыть ему

дорогу. Вероятно, правильнее было бы говорить об особом российском

типе президентской республики, как, например, это делает российский

политолог А. Кынев [5, с. 131]. Данный тип присущ сегодня не только

России, но и целому ряду других государств.

Действительно, российский тип президентской республики отчасти

напоминает самодержавную монархию и свидетельствует о том, что за

столетия процесс модернизации верховной власти в России, пройдя

по спирали, вернулся почти в ту же самую точку. Но как раз опыт до

революционной России предостерегает нас от поспешных изменений.

Ведь реализация Временным правительством требования оппозиции

об «ответственном министерстве. привела на практике к дестабили

зации, хаосу и, в итоге, к большевистской революции. Исходя из это

го следует пони мать, что серьезные конституционные реформы могут

быть осуществлены только тогда, когда для этого возникнут все необ

ходимые условия.

Современная форма президентской власти определяется множе

ством факторов. В их числе и геополитические, сложные по своей

внутренней структуре (огромная территория), и военно-политиче

ские (наличие огромного потенциала стратегических ядерных сил и,

как следствие, необходимость стабильного и пред сказуемого контро

ля над ними), наконец, это особенности национальной политической

культуры.

Российский политолог Ю. С. Пивоваров вообще считает, что поли

тическая система современной России принципиально ничем не отлича

ется от политической системы, существовавшей в нашей стране послед

ние пятьсот лет. В основе этой системы - специфические черты русской

политической культуры, которую он называет самодержавной. И для

Московского государства, и для Российской империи, и для Советского

Союза, и для посткоммунистической России характерны один и тот же

2. Осннти и



зультаты пткоммунистичкого транзита

329

тип верховной государственной власти, схожие принципы функциони

рования основных органов государственного управления. Центральным

звеном русской политической системы, полагает Ю. Пивоваров, является

самодержавная власть, персонально представленная в лице царя, импе

ратора, генерального секретаря или президента. Самодержавная власть

ничем не ограничена и распространяется на все сферы жизнедеятельно

сти государства и общества.

.Таким образом, - утверждает Ю. Пивоваров, - Россия в полном объеме

управляется персонифицированной властью. Однако реальные админист

ративные задачи требуют, "предполагают" наличия "посредствующих вла

стей", "подчиненных властей", "средних проток ... через которые действует

власть ударства". То есть суверенитет находится в руках у Власти, а "по

средствующие власти" имеют "свою компетенцию" и определенные полно

мочия. Здесь действует принцип разделения властей. Самодержавная же

Власть правит вне системы разделения властей; она не просто не вписана

туда, она существует в иных измерениях, в иных координатах. Она - суб

станция и субстанциьна, "посредствующие власти" - функции и функ

циональны. [6, с. 19].

Органы государственного управления, судебные и законодатель

ные учреждения традиционно, за исключением коротких переходных

периодов, находятся в полном подчинении верховной самодержавной

власти.

В системе высшего административного управления России в течение

последних пятисот лет, по мнению Ю. Пивоварова, четко выделяются

два типа органов. К первому типу относятся приказы XVI -ХУII ВВ.,

коллегии XVIII в., министерства XIX-XX ВВ., ко второму - Госуда

рев двор ХУI - начала XVIII в., Императорский двор XVIII в., Собст

венная его Императорского Величества канцелярия XIX в., ЦК КПСС

ХХ в., Администрация Президента Рф ХХ в. Ю. Пивоваров пишет:

.Приказы, коллеи, министерства - это суть функциональные и "испол

нительные" органы, "посредствующие", "подчиненные власти". К тому же

они специизированы, т. е. точно определена сфера их деятельнти (на

пример: Министерство иностранных дел). Что касается Государева двора,

Собственной Е. И. В. канцелярии, ЦК КПСС, Администрации Президента

РФ, то они (через них) осуществляется связь между Самодержавной Вла

стью и "посредствующими властями", руководят этими властями, направ

ляют их. При этом Двор-Канцелярия-ЦК-Адмннистрация занимаются

330

Глава XI. Итоги пткоммунистической трансформаuии Рсии

всем: сфера их деятельности и полномочий не ограничена, поскольку они

действуют от имени и по поручению неограниченной Власти. В этом ко

ренная специфика русской административной системы. [6, с. 21-22].

Наряду с институтами в системе политико-административного управ

ления России издавна, по мнению Ю. Пивоварова, возникали различные

чрезвычайные органы.

.Одно из важнейших свойств русской системы управления, - утверждает

политолог, - ее нeuнcmumуцuональносmь. Основным элементом, "актором"

администрации является не "институт", а всякого рода "чрезвычайные ко

миссии" (ЧК). Разница между институтом и ЧК состоит в том, что пер

вый - орган конституционный, его существование закреплено в осново

полагающих нормативных актах; он действует в границах правового поля,

его функционирование не оаничено во времени, полномочия четко оп

ределены и известны обществу. Это - "nраьный" (с формальной точки

зрения) способ управлен (для современного общества).

Вторые ("чрезвычайные комиссии") создаются тогда, когда задачи управ

ления не решаются посредством институтов. Существование ЧК не закре

плено в фундаментальных нормативных актах. Для этих органов возможен

выход за пределы права; их действия нередко нят полусекретный (или

даже секретный) характер, во всяком случае, общество знает о деятельно

сти ЧК далеко не все. Это - "нenраьный" способ управления. [6, с. 23].

С точки зрения Ю. Поварова, русская административная система име

ет три измерения. Политолог перечисляет  по степени близости к власти:

1. Государев двор - Канцелярия - ЦК - Администрация.

2. Чрезвычайные комиссии.

3. Приказы - Коллегии - Министерства.

О последнем звене автор концепции отзывается как о традиционно

наиболее слабом в России. Он отмечает: �Дo 1906 г. у нас не было прави

тельства вообще; министерства и министры были напрямую подчинены

императору и "выходили" на него каждый сам по себе. [6, с. 24].

Но и позднее Совет министров и его председатель часто оказывались

не в состоянии противостоять тем кругам, которые имели непосредст

венный доступ к носителю верховной власти, самодержцу. Даже тогда,

когда во главе правительства стоял крупный и самостоятельный государ

ственный деятель, например П. Столыпин, он не всегда мог полностью

претворять в жизнь задуманные планы и принимать решения, которые

2. Осннти и результаты пткоммунистического транзита

331

сам считал наиболее целесообразными (см. главу 111). Слабостью пра

вительства как института в системе традиционных российских органов

административного управления можно объяснить и проигрыш Г. Мален

ковым борьбы за власть в 50-е гг. ХХ в., и неудачи А. Косыгина в про веде

нии задуманной им экономической реформы в 1960-е . (см. главу VIII).

В какой-то мере можно согласиться с мнением Ю. Пивоварова, что и в

современной России �самостоятельного правительства тоже нет. "Сило

вые" министерства (и МИД) напрямую подчинены президенту, осталь

ные - под контролем администрации. Вновь правительство - функцио

нально, а не "субстанциально". [6, с. 27].

Однако в политической истории России были периоды, когда реаль

ная роль правительства, и особенно его главы, резко возрастала. Это

случал ось тогда, когда или сам носитель самодержавной власти брал

на себя функции главы правительства, или тогда, когда глава прави

тельства де-факто становился главой государства и тем самым - но

сителем верховной самодержавной власти. Так было в 1917 г. после

Февральской революции, когда председатель Временного правитель

ства А. Керенский пытался позиционировать себя в качестве главы

нового Российского государства. Так было и в первые годы Советской

власти, когда пост председателя Совнаркома занимал вождь большеви

ков В. Ленин. Подобная ситуация возникла в 1941 г., когда И. Сталин

решил возложить на себя формальные обязанности главы правитель

ства, хотя он уже обладал всей полнотой власти в СССР. После смерти

И. Сталина, в 1957-1964 ГГ., Н. Хрущев, одержавший победу во внут

рипартийной борьбе за власть, совмещал должности первого секретаря

ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР. Поскольку нельзя

исключить возможности повторения подобных ситуаций в будущем,

вряд ли можно говорить об извечной слабости правительства как ин

ститута. В современных условиях с утверждением на пост премьер-ми

нистра В. В. Путина роль правительства и его председателя в полити

ческой жизни России может возрасти. Но станет ли это результатом

реального процесса модернизации воспроизводящейся уже не одно

столетие административной системы или будет лишь очередным вре

менным переделом полномочий и ролей внутри нее? Вопрос этот пока

оста�тся открытым.

Одной из аксиом политической науки в целом и транзитологии в ча

стности является положение о том, что демократизация тесно связана с

процессом становления и развития гражданского общества. Проблеме

формирования гражданского общества в России посвящено большое

количество научных и публицистических работ. Однако, как известно,

332

Глава XI. Итоги пткоммунистической трансформаuии Рсии

практические результаты строительства гражданского общества остава

лись скромными. Дело дошло до того, что сама исполнительная власть

стала предпринимать усилия по строительству гражданского общества

«CBepxy�. Это вызвало скептические усмешки у некоторых публицистов.

Между тем здесь проявилась еще одна давняя российская традиция при

мата государства над обществом. Можно напомнить об особенностях

возникновения русской государственности вообще, причем именно на

территории Российской Федерации. Ее центральные области - ядро

Московского государства - сравнительно поздно были заселены вос

точными славянами. И заселение этих земель проходило, по мнению ис

ториков, при активной роли князей и княжеской власти. Таким образом,

в отличие от Киевской Руси, где общество предшествовало государству,

на территории Московской Руси государство в некотором смысле пред

шествовало обществу, формировало его .сверху •. Этим была заложена

этатистская традиция, прослеживающаяся на всех этапах позднейшей

русской истории. Но пока гражданское общество и его институты, ни

самостоятельно ни с помощью государства не заняли подобающего им

места (см. главы 1 и 11).

Среди спорных и не до конца решенных политических проблем со

временной России часто называют и проблему совершенствования ее

административно-территориального федеративного устройства. К со

временному российскому федерализму предъявляется множество пре

тензий, и они небеспочвенны. Однако и здесь мы можем увидеть ряд

традиций, существовавших в истории как дореволюционной России,

так и Советского Союза. В Российской империи (и в Московском госу

дарстве) можно было наблюдать одновременно такие противоположные

тенденции, как стремление к всеобщей унификации и централизации,

с одной стороны, и сохранение за различными территориями особых

статусов и особых систем управления - с другой. Спутанность этих ад

министративных статусов часто мешала четко выделить, где кончается

собственно российская территория.

Характеризуя рубеж XIX и ХХ вв., А. Горянин отмечал:

.Россия делится не только на губернии, но и на области, округа, гене

рал-губернаторства и наместничества ... в ее состав то ли входят, то ли не

входят вассьные государства Бухара и Хива и протекторат с неясным

статусом - Урянхайский край, а также Царство Польское и Великое кня

жество Финляндское, все эти разнообразия (которые на самом деле надо

описывать очень долго) - в ясной или неясной форме - присутствови

в сознании жителей Российской империи. Каждый зн, что даже в соб-

2. ннти и результаты пткоммунистичкого транзита

333

ственно России, не �оворя уже об империи в целом, нет общей мерки 

всякого места. [7, с. 25].

А. Салмин добавляет к этому:

.Накануне русско-японской войны на некоторых отечественных гео

графических картах �анчжурия обозначалась как часть Российской

империи, а на других - нет, и это отражо не столько то или иное от

ношение составителей и издателей карт к империализму (чего также

нельзя исключать), сколь то простое обстоятельство, что с юридиче

ской точки зрения статус этой международно признанной в тот период

.сферы влияния. России, непосредственно прилегавшей к ее границам,

действительно был весьма расплывчатым. (Характерный пример неяс

ности статусов подвластных в тот или иной момент России территорий:

А. с. Пушкин, последовавший за русскими войсками в Эрзурум, полагал,

вероятно, искренне, что находится на русской территории, при том, что

граф А. Х. Бенкеидорф, имея свои реЗ0НЫ, придержився противопо

ложного мнения.) Нельзя забывать и о том, что русскому православному

народу, собственно и бывшему культурным субъектом Руси, России, как

референтной общности, был свойственен, если можно так выразиться,

.врожденныЙ геополитический астигматизм.. Государство (Великие

княжества - Киевское, Владимирское, �OCKOBCKoe, с оговорками - Ли

товское, Русское царство, Российская империя) сосуществовало в нем

со Святой Русью и с Православным миром: землями, где православный

русский человек был в разной степени, но своим, независимо от государ

ственных границ и политических режимов - в том числе и в этноконфес

сиональном смысле. [8, с. 25].

Данная традиция нашла свое продолжение и при коммунистиче

ском режиме. В этот период мы тоже наблюдаем стремление к цен

трализации и унификации всего и всех. Одновременно существует и

статусный плюрализм различных территорий. В СССР, как известно,

наряду с областями и краями были союзные и автономные республи

ки, автономные области, национальные округа. Помимо собственной

страны политическое руководство Советского Союза в той или иной

степени контролировало и территории за ее пределами. Это было при

чиной расплывчатости массового сознания в представлениях о гра

ницах СССР и входящих в него территорий: с одной стороны, стави

лась под сомнение .советская идентичность. некоторых из союзных

республик (в частности, прибалтийских), с другой - некоторые су-

ЗЗ4

Глава XI. Итоги посткоммунистической трансформаuии России

веренные де-юре государства рассматривались как непосредственное

продолжение СССР (Монголию молва называла �шестнадцатой рес

публикой�, Болгария также в широких массах ассоциировалась с по

нятием �He заграница� ).

В посткоммунистической России мы вновь видим схожую картину.

Вслед за ельцинским призыв ом насыщаться суверенитетом последова

ло возвращение к практике унификации и централизации. Но при про

возглашении формального равенства сохраняется различие статусов от

дельных субъектов Федерации. Сегодня их насчитывается шесть типов:

области, края, республики, автономная область, национальные округа и

города федерального значения (Москва и Санкт-Петербург). Словом,

традиция при некоторых новациях сохранена. Так, отдельные терри

тории, будучи субъектами Российской Федерации в целом, являются

также и частью других ее субъектов. Этого не было ни в Российской им

перии, ни в Советском Союзе. В последнее время стали предпринимать

ся меры по изменению такой ситуации. В ряде мест произошло объе

динение формально самостоятельных, но исторически и экономически

связанных между собой субъектов Федерации. Например, в результате

объединения Пермской области и Коми-Пермяцкого национального

округа возник новый укрупненный субъект Федерации - Пермский

край.

Конечно, российская политическая система будет меняться и далее.

Хотя полной, стопроцентной реализации демократического идеала

нет ни в одной наиболее развитой стране мира, стремиться к реализа

ции такого идеала необходимо. Однако решение этой задачи требует

больших исторических сроков, и поэтому она остается, скорее, задачей

будущего, а не сегодняшнего дня. На протяжении последних десятиле

тий наиболее актуальным вопросом политического развития России

оставался, на наш взгляд, вопрос стабильности. Это связано с уже рас

сматривавшимся ранее противоречием двойного перехода к демокра

тии и к рынку.

Отсутствие политических условий для китайского или восточноев

ропейского варианта перехода к рыночной экономике привело к тому,

что в России был реализован собственный, специфический вариант

такого перехода. Хотя посткоммунистическая Россия на рубеже ХХ

и ХХI вв. с трудом добивалась от иностранных государств и междуна

родных организаций признания за собой статуса �cтpaHЫ с рыночной

экономикой�, де-факто таковой она, несомненно, уже была. Но это

весьма своеобразная рыночная экономика, которая отличается от эко

номики ведущих стран Запада, как российская политическая система

2. Осннти и



зультаты пткоммуниического транзита

З5

отличается от политических систем западных государств. Точно так

же,

как советская экономика стала реальным результатом попытки осуще

ствления марксистской утопии в российских условиях, современный

российский капитализм - плод реализации либеральной экономиче

ской доктрины на постсоветской российской почве. Как отмечал рос

сийский экономист л. Косалс,

4В России реализовался свой, особый путь перехода к рынку, которы

представлял гибрид "рецептов Международного валютного фонда"

других либеральных рецептов, с одной стороны, с сохранением некото

рых "советских институтов хозяйствования", с другой. Экономически

этот путь весьма неэффективен, он был чреват очень большим и дОлгим

спадом производства, резким снижением его эффективности, при мити

визацией экономической жизни и "вымиранием" высокотехнологичны

отраслей,

падением уровня жизни огромной части населения, ухудше

нием' демографической ситуации, ростом преступности, развитием

те

невой экономики и другими серьезнейшими негативными последствия

ми. [8, с

16].

Сложившуюся

концу 90-х п. ХХ в. экономическую систему России

часто определяют как 40лигархический капитализм�. л. Косалс пред

ла

 именовать ее клановым капитализмом. Основные черты такой систе

мы, по его мнению, таковы:

1. Гл авные бьекты ожuвшeU систеы - это социьно-эконои

ческие аны, а не частные предприниматели, свободно конкуриру

ю

щие между собой. Кланы - сращенные с государством и криминал

ом

группировки деловых людей, монопольно контролирующие самые

выгодные рынки и не допускающие туда тех, кто мог бы производи

ть

продукцию лучшего качества и дешевле.

2. Omнocumeльно высокий уровень эконоической свободы при отсутстви

ее жесткой и четкой правовой регламентации, что позволяет осуще

ствлять многие виды хозяйственной активности не только мощным

деловым кланам, но и многим внеклановым субъектам в тех сфера

х,

которые не представляют интереса  кланов. Это позволяет

выжи

вать многим социальным группам - �челнокам�, уличным торговцам

и другим, хотя и не может обеспечить условий для инвестиций и осу

ществления инноваций.

3. Постсоветский оноnоли, который имеет в основном нерыноч

ный характер. Он возникает как результат функционирован

ия

336

Глава XI. Итоги посткоммунистической трансформаuии России

клановой структуры, а не в ходе рыночной конкуренции. Главные

его источники - государство и криминальные группы. Основные

методы его реализации: а) создание государственными органами и

отдельными чиновниками различных «уполномоченных� структур

и «дружественных� фирм, возглавляемых людьми в той или иной

степени связанных с органами власти и/или чиновниками, созда

ние для них благоприятных условий (выдача подрядов, государст

венных заказов и др.); б) ограничение числа субъектов-участников

рынка правовыми, административными и силовыми способами (за

крытие рынков от «сторонних производителей�, разорение фирм

конкурентов с помощью налоговых органов и т. д.); в) создание раз

личного рода «крыш� для частных фирм, вынужденных платить за

силой навязываемые услуги. Во всех этих и других формах реали

зации постсоветского монополизма государство выступает не как

собственно орган управления, а как субъект рынка с чрезвычайны

ми полномочиями.

4. Номенатур ное пр едпринимательство - нет жесткого разделения

между ролью бизнесмена и чиновника. В условиях начала рыночных

реформ номенклатурное предпринимательство было той мздой, ко

торую пришлось платить обществу за согласие номенклатуры про

водить реформы. В противном случае в российских условиях они

вообще не были бы начаты. В настоящее время оно институциона

лизировалось, сформировались механизмы его защиты и воспроиз

водства. Экономически это является злом (так как номенклатурные

предприниматели имеют незаслуженные преимущества перед «про

стыми� предпринимателями, а их риски при этом перекладываются

на госбюджет), однако в условиях кланового капитализма оно неис

коренимо.

5. Огромные масштабы теневой экономики. Если в целом в странах с

переходной экономикой теневая часть составляет приблизительно

25 %

то в Р?ссии она достигала 40-50 % , что отвечает уровню разви

вающихся стран (в развитых странах ОЭСР она в среднем всего лишь

около 15 %). Теневая деятельность - это «сквозная черта� российской

экономической системы, она присутствует в работе практически всех

организаций, включая государственные [8, с. 17-18].

Эта система отличалась определенной стабильностью, но не эф

фективностью. Объективно она находилась в противоречии с потреб

ностями дальнейшего поступательного развития России. Она обусло

вила разделение российского общества на две неравные части. Одна

часть выиграла от реформ и вполне вписалась в возникшую систему,

2. Особенности и результаты посткоммунистического транзита

337

а другая часть продолжала де-факто жить в социализме, но при по

стоянном свертывании присущих ему социальных гарантий. Сохра

нялась зависимость российского народно-хозяйственного комплекса

от экспорта энергоносителей и, следовательно, от конъюнктуры ми

ровых цен на них. Малый и средний бизнес сталкивался с серьезными

трудностями.

Для того чтобы решить все проблемы в экономической, социальной

других сферах, обеспечить внешнюю и внутреннюю безопасность го

сударства и общества, России был необходим длительный период ста

бильного экономического роста с более высокими темпами. А для этого,

в свою очередь, были нужны соответствующие социально-политические

условия: продуманная стратегия дальнейшего развития России и нали

чие политической воли для осуществления этой стратегии.

Некоторые из этих условий были созданы в тот период, когда Пре

зидентом Российской Федерации был В. Путин. За годы его пребыва

ния на этом посту удалось остановить длившийся все 1990-е п. эко

номический спад. Возобновился рост экономики, и хотя темпы этого

роста были ниже, чем, например, в Китае, они значительно превышают

темпы экономического роста США, стран Западной Европы и Япо

нии. На этой основе удалось несколько смягчить остроту накопивших

ся за 1990-е п. проблем. Правда, сам экономический рост во многом

был обусловлен благоприятной для России конъюнктурой на миро

вом энергетическом рынке, и лишь в последние годы ситуация стала

меняться. Но задачи технологической модернизации, наращивания

экономического потенциала, преодоления социального расслоения в

обществе по-прежнему остаются актуальными. Удалось ослабить роль

олигархических структур, сформировавшихся в 1990-е П., в экономи

ке и практически пере крыть каналы влияния олигархов на политику,

средства массовой информации и другие сферы жизни российского

общества. Однако все пороки сложившейся на предшествующем эта

пе развития системы олигархического «кланового� капитализма пока

преодолеть не удалось.

Существенные сдвиги произошли в годы президентства В. Путина в

политической жизни Российской Федерации. Значительно обновилась

правящая элита. Как отмечает известный исследователь современной

российской элиты О. Крыштановская,

.при Ельцине возникла рночинн по своему происхождению элита,

рекру

тированная из самых экзотических социальных групп и не имею

щая серьезного управленческого опыта: там были доценты, спортсмены,

ЗЗ8

Глава XI. Итоги посткоммунистической трансформаuии Росtии

священники, отставные унтер-офицеры, циркачи, экстрасенсы, врачи и

проч., и проч. Хотя выходцы из старой номенклатуры по-прежнему со

ставляли костяк элиты, они, как правило, не претендови на первые

роли. [9, с. 268).

Поскольку такой состав элиты не соответствовал цели и задачам, ко

торые ставил В. Путин,

.для нового президента особенно важен был вопрос о формировании

группы поержки. Вполне логично, что первым призывом были затро

нуты те, кого Путин знал и кому он доверял: его сослуживцы и земляки.

Социальной опорой презндента сразу стал офицерский корпус, сотруд

ники всех типов силовых и правоохранительных структур, специисты

военно-промышленного комплекса. Постепенно вокруг Путина форми

руется коиция сторонников, состоящая из его прежних сослуживцев и

старых знакомцев, которые вслед за своим патроном совершают "б ольшой

о". [9, с. 268].

В начале ХХI в. верхние эшелоны российской политической эли

ты заметно пополнились выходцами из силовых структур, а также из

Санкт-Петербурга. Состав правящей элиты начинал все более соот

ветствовать тому курсу, который избрал В. Путин при вступлении на

пост Президента РФ. В тот момент весьма серьезной проблемой для

страны была проблема сохранения ее территориальной целостности.

В результате контртеррористической операции в Чеченской Респуб

лике степень угрозы сепаратизма и терроризма на Северном Кавказе

была снижена, хотя полностью не устранена. Так или иначе, опасность

территориального распада Российской Федерации сегодня уже не яв

ляется актуальной.

Другой задачей, которую в целом удалось решить, стало восста

новление нарушенной в 1990-е п. управляемости происходящими в

стране процессами, или .укрепление властной вертикали.. Некото

рые реформы, предпринятые для решения этой задачи, вызвали неод

нозначную реакцию как внутри страны, так и за рубежом. В частности,

это касается изменения порядка избрания глав субъектов Федерации.

Губернаторы, президенты и другие руководители исполнительной

власти субъектов Федерации избирались в соответствии с нормами,

действовавшими в этих субъектах, всеобщим голосованием населения.

Теперь процедура стала иной: главы субъектов Федерации, наделяют

ся полномочиями решением региональных органов законодательной

2. Оснности и результаты посткоммуниического транзита

ЗЗ9

власти по представлению Президента РФ. Хотя некоторый элемент

выборности при этой процедуре сохраняется, по сути, речь идет о на

значении глав местной исполнительной власти непосредственно гла

вой

Российского государства. В целом это соответствует российской

традиции. Так было практически на всех этапах отечественной поли

ической истории, но сегодня возвращение к такому порядку форми

рования исполнительной власти на местах стало толковаться как отход

от демократических принципов. Как уже было отмечено, по вопросу о

характере современного политического режима в России существуют

различные мнения и оценки. Но в данном случае речь идет не о нем.

Введенный в 2004 г. порядок избрания губернаторов, а особенно пре

зидентов республик в составе Российской Федерации, входит в проти

воречие не столько с принципами демократии, сколько с принципами

федеративного устройства Российского государства. Следовательно,

проблемы развития и совершенствования федерализма в России по

прежнему требуют дальнейшего изучения и практического решения.

Неоднозначные последствия в будущем может иметь еще одна по

литическая реформа - реформа избирательной системы, касающая

ся порядка избрания депутатов нижней палаты российского парла

мента - Государственной думы. В 1993 г. одновременно с принятием

Конституции Российской Федерации был осуществлен переход к сме

шанной избирательной системе, при которой половина депутатско

го корпуса избиралась по мажоритарному принципу, половина - по

пропорциональному. С точки зрения сравнительной политологии нет

идеальных избирательных систем. При мажоритарной системе изби

ратели голосуют за конкретного кандидата, у них есть возможность в

какой-то мере влиять на избранных депутатов и контролировать их

деятельность. Таким образом удается обеспечить определенную взаи

мосвязь между электоратом и «народными избранниками.. Однако

мажоритарная система не стимулирует партийного строительства и

не позволяет отразить в составе избранного законодательного органа

власти весь спектр политико-идеологических ориентаций, которые су

ществуют в обществе.

Пропорциональная система стимулирует партийное строительст

во. Пропорциональный принцип избрания депутатов позволяет более

полно представить в парламенте интересы различных слоев населения

и политических сил, отражающих интересы этих слоев. Но при про

порциональной системе теряется непосредственная связь между изби

рателями и депутатами. Избрание в парламент конкретного кандидата

зависит не от того, какими достоинствами или недостатками облада-