Лакуны в языке и речи: Сборник научных трудов. Выпуск 2

Подождите немного. Документ загружается.

понимание, то есть понятие, предполагающее неформальное,

более тонкое и эмоциональное отношение к предмету разговора.

Что касается понятийного аппарата языковой личности,

то на основе проведённого нами анализа был выделен целый

список французских слов, оказывающихся «трудно

интерпретируемыми»: message, défi, nation, engagement, échange,

prestigieux, espace, effort, identité и т.д. Всё это очень ёмкие,

компактные слова, которые, как правило, требуют

расширенного толкования

при переводе. Часто одна и та же

лексическая форма служит для обозначения нескольких

явлений, причём зафиксированные в словах значения не

отражают весь комплекс понятий, которыми владеет

иноязычный рецептор. Много примеров такого рода

зафиксировано нами в тексте перевода выступления президента

Франции Ж. Ширака в МГУ летом 2001 года, например: «Вот

почему я несказанно

рад этому обмену мнениями в таком

престижном месте, в этом Московском университете,

имеющем своё лицо, свою напыщенную историю».

– «C'est

pourquoi je suis profondement heureux de cet échange dans ce lieu

prestigieux, cette Université de Moscou qui a une identité, une

histoire forte».

Текст перевода оказывается перегруженным

неоправданно употребляемыми словами иностранного

происхождения «обмен мнениями», «престижное место»,

выбираются контекстуальные синонимы, непрозрачные для

аудитории, вследствие чего инокультурный убеждающий

дискурс представляется реципиенту менее убедительным, чем

свой. И это притом, что сами политики стараются максимально

чётко формулировать свои мысли и заинтересованы в том,

чтобы быть однозначно понятыми аудиторией

, к которой они

обращаются.

Если же говорить о текстах про политиков, создаваемых

журналистами, то при описании поведения политиков,

французские журналисты традиционно используют больше

разговорной, экспрессивно-окрашенной лексики, чем

российские, несмотря на то, что в последнее время различия

русского и французского политических дискурсов постепенно

нивелируется. И именно этот пласт лексики, нередко

содержащий неоднозначные характеристики политиков,

вызывает, как правило, сложности при переводе на русский

язык. Переводчик старается переводить данные элементы на

уровне предметной ситуации через нейтральный эквивалент.

Например: «M. Poutine avait pris le parti de mettre un terme à la

boudérie envers Paris…»

– «Российский президент решил

положить конец своим размолвкам с Парижем…»

. Если

проанализировать семный состав слова исходного текста –

«boudérie», то мы видим, что оно происходит от французского

глагола «bouder» (дуться, капризничать) и детерминируется

признаками «mauvaise humeur», «attitude refrognee»,

«mécontentement», «fâcherie», «brouille», «boycottage», то есть

«плохое настроение», «нахмуренный вид», «насупленный вид»,

«недовольство», «досада», «ссора», «бойкот». Это французское

слово ситуативно реализуется, как правило, при описании

отношений детей, влюблённых, друзей. В

контексте

вышеприведённой фразы оно подразумевает «нежелание

поддерживать отношения по причине капризного нрава».

Семантика русского слова «размолвка» включает значения

«непонимание», «ссора», «разлад отношений». Таким образом,

семантика французского слова «boudérie» предполагает более

личностный и односторонний характер причин прекращения

отношений в отличие от семантики русского слова «размолвка».

В то же время некоторые характеристики-оценки

поведения той

или иной политической персоны переводятся буквально,

средствами, принятыми в иноязычной культуре и, как

следствие, выглядят «странными» в русском тексте. Например,

французское стремление нравиться не может не отразиться в

языке. Французы чрезвычайно любят слова «подкупить»,

«приручить», «привязать», «поймать», «очаровать»,

«понравиться», «чары», «магнетизм», «привлекательность»,

«интерес», «очарование». Эти понятия реализуются

во

французском дискурсе (в том числе, и политическом) в самых

разных контекстах. И вот в статье о поездке Владимира Путина

во Францию, опубликованной в «Известиях», мы находим

следующую цитату из отзывов, появившихся во французской

прессе: «российский президент «до некоторой степени

соблазнил ведущих французских бизнесменов во время

парижской встречи… можно сделать вывод: степень

очарованности российским президентом оказалась достаточно

высокой».

А в переводе на сайте InoPressa.ru мы находим

следующий пример: «A propos des atteintes à la liberté de la presse

– avec la liquidation recente du dernier media audiovisual

indépendant du Kremlin, TV-6, il s’est voulu charmeur»

«Президент был само очарование, когда отвечал на вопросы о

нападках на свободу прессы в связи с недавней ликвидацией

последнего независимого от Кремля телеканала ТВ-6».

По-

видимому, в этом случае, мы имеем дело с речевыми лакунами:

вышеприведённые слова в русском языке имеются, но их

употребление отличается от их реализации во французском

дискурсе и в частотном, и в ситуативном отношении.

В завершение, вероятно, имеет смысл отметить, что

характеризующееся лакунарностью пространство

политического портрета не является чем-то

единым: оно

воспринимается фрагментарно, и каждый из фрагментов

переосмысливается и изменяется, проходя сквозь

стереотипические представления участников коммуникации.

Образ той или иной политической персоны формируется

одновременно в реальном и мифическом измерениях, которые,

накладываясь друг на друга, очень часто отождествляются в

сознании аудитории в процессе межкультурной и

межцивилизационной адаптации.

____________________________________________

Интервью Жака Ширака радиостанции «Эхо Москвы»

от 03/07/01.

Перевод интервью, опубликованный на сайте

EchoMsk.ru

Официальный перевод обращения господина Жака

Ширака, президента Французской республики, к молодёжи

России, МГУ, понедельник, 2-го июля 2001 года http: //

www.elysee.fr

Discours de Monsieur Jacques Chirac, Président de la

République à la jeunesse de la Russie, Université de Moscou, lundi

2 juillet 2001/ http: // www.elysee.fr

LeMonde.fr 31/10/2000

InoPressa.ru 01/11/2000

Время новостей, 01.11.2000

Le Monde.fr du 16/01/2002

InoPressa.ru du 17/01/2002

Использованная литература

1. Замятин Л.Н. Метaгеография: Пространство образов и

образы пространства. – М.: Аграф, 2004. – 512 с.

2. Новикова-Грунд М.В. «Cвои» и «чужие»: маркеры

референтной группы в политическом дискурсе //Полис.

Политические исследования. – 2000. – № 4. – С. 82-93.

3. Почепцов Г.Г. Имиджеология. – К.: Ваклер, 2001. –

704 с.

5. Сорокин Ю.А. Психолингвистические аспекты

изучения текста. – М.: Изд. «Наука

», 1995-168 с.

4. Сорокин Ю.А. Переводоведение: статус переводчика и

психогерменевтические процедуры. – М.: ИТДГК «Гнозис»,

2003. – 160 с.

Е.В. Бизунова

г. Благовещенск

БЕЗЭКВИВАЛЕНТНАЯ ЛЕКСИКА И МЕТОДИКА

ОБУЧЕНИЯ ИНОСТРАННЫМ ЯЗЫКАМ

Каждая эпоха характеризуется количественным и

качественным изменением лексического состава языка:

появляются новые реалии, возникают новые понятия. В

результате усложнения понятийных и

словесных взаимосвязей

усложняются и синонимические связи безэквивалентной

лексики. Поэтому изучение безэквивалентной лексики остается

актуальным и сложным для исследователей.

Неодноплановость самого объекта исследования,

трудности в трактовке понятий «близости» и «тождества»

закономерно приводят к возникновению разных точек зрения на

многие вопросы, касающиеся явлений безэквивалентной

лексики. Как в отечественном, так и в зарубежном языкознании

нет единства мнений относительно структуры и

границ ее рядов.

Научные исследования показывают, что объективная

близость значения слов не всегда совпадает с субъективной

близостью значения в сознании индивида. Этот связано в

первую очередь с особенностями функционирования слова как

единицы речевой способности человека, со спецификой

процесса идентификации слова, с тем фактом, что носитель

языка исходит из совокупности своих

языковых и

энциклопедических знаний, а также из социального опыта

[Залевская, 1996, С.41-53].

Близость значения слов у носителя языка зависит от

динамического потенциала индивидуального сознания и

является результатом его развития в социуме. Признанное в

лингвистике понятие «безэквивалентной лексики» составляет

лишь часть той обширной системы связей по близости значения,

которая существует в индивидуальном

сознании. В основе

определения близости или тождества значения слова лежит

индивидуальный и социальный, языковой и энциклопедический

опыт человека, но можно предположить, что сравниваются и

дифференцируются не слова сами по себе, а объекты, которые

стоят за ними в сознании индивида.

Возможности системной организации иноязычного

лексического материала и, в частности, системной

организации

семантизации и запоминания структуры

полисемантического слова английского языка связаны с

постановкой следующих вопросов: являются ли английские

слова полисемантичными и не совпадают ли по объему

выражаемых ими значений с корреспондирующими словами

родного языка? Каковы наиболее рациональные способы

семантизации иноязычных слов при условии их

полисемантичности? Если большинство английских слов не

являются многозначными, то отпадает необходимость в

исследовании лексики по семантическим параметрам и,

поскольку данные параметры составляют неотъемлемый компо-

нент абсолютных количественных параметров, то изучение

последних является также несостоятельным.

И, наконец, если изолированные иноязычные слова

идентифицируются как единицы лексического

компонента

речевой деятельности, то, естественно, неправомерна

организация семантизации и запоминания полисемантических

слов английского языка по "семантическим параметрам".

Для того, чтобы разобраться в этом, необходимо

выяснить, в каких отношениях между собой находятся слова

соответствующей пары языков.

Общепризнанным является тот факт, что слова одного

языка в большинстве случаев не соответствуют по смыслу

словам другого языка ввиду того, что системы понятий,

которые выражаются отдельными словами корреспондирующей

пары языков, оказываются далеко не идентичными [Верещагин,

Костомаров, 1999, C.16-19].

Рассматривая смысловую сторону слова, следует

сказать, что она обусловливается непосредственной связью

слова с соответствующим ему понятием как обобщенным

отражением действительности. Однако основными формами

отражения объективной действительности являются не только

понятия, но и суждения. Понятия объединяются со словом

или словосочетанием, а суждение – с предложением, которое

может быть понято во всеобщей связи всех элементов в рамках

целого текста. Поэтому необходимо стремиться вскрыть

объективную семантическую системность в процессе

знаковой/речевой деятельности. Рассматривая реальный знак

как элемент конкретной знаковой операции, целесообразно,

ввиду присущей

ему иерархически организованной

полифункциональности, изображать его в виде "многоэтажной"

модели, согласно фундаментально аргументированному

мнению А.А. Леонтьева и высказыванию Л.С. Выготского о

том, что "значение не есть сумма всех тех психологических

операции, которые стоят за словом, значение есть нечто

значительно более определенное - это внутренняя структура

знаковой операции, это то, что лежит между мыслью и

словом" [Выготский,1958, С.107-119; Леонтьев, 1971, С.58-63].

Продолжая анализировать специфические

особенности

понятия, необходимо сказать, что понятия всегда находятся в

определенных взаимоотношениях друг с другом. Существует

всего четыре основных вида взаимоотношений между

понятиями (подчинение, полное совпадение, пересечение,

исключение). Так как понятиями определяется смысловая

сторона слов, то становится ясным, что существующие

взаимоотношения между понятиями оказываются в то же время

и видами взаимоотношений между

словами. Анализ смысловых

взаимоотношений между словами разных языков показывает,

что при сопоставлении слов русского языка со словами

иностранного наблюдаются отношения подчинения (оно

превалирует), полного совпадения и пересечения. Возникает

вопрос: какой же именно способ семантизации иноязычных слов

является более эффективным?

Защитники переводной и наглядной семантизации

иноязычных слов считают так: чтобы образовалась

двучленная

связь «иноязычное слово – предмет», нужно создать

трехчленную связь – «иноязычное слово - слово родного языка -

предмет». После некоторого числа повторений трехчленная

связь должна превратиться в двучленную, что и характерно для

беспереводного владения иностранным языком и мышления на

нем. Многие зарубежные методисты придерживаются

аналогичного мнения о необходимости предварительного

образования трехчленной ассоциативной связи, которая позднее

замещается двучленной связью.

По этому поводу следует сказать следующее: во-первых,

слово должно ассоциироваться с понятием, а не с предметом

(виртуальным знаком). Во-вторых, в физиологии высшей

нервной деятельности не обнаружено такой закономерности,

что ассоциация устанавливается только через посредствующее

звено. Для образования условного рефлекса требуется только

два раздражителя. И, в-третьих, трехчленная связь может

оставаться неизменной подобно тому, как зрительный образ

слова ассоциируется с его слуховым образом (короткая связь у

него не устанавливается, несмотря на то, что трехчленная связь

повторяется многократно).

Относительно сложившегося

мнения о том, что

изолированное иноязычное слово идентифицируется как

единица лексического компонента речевой деятельности,

необходимо заметить следующее. При практическом

использовании иноязычного слова (в живом потоке речи),

семантика иноязычного слова усваивается преимущественно

интуитивно, т.е. без осознания соответствующего понятия, что

находится в явном противоречии с дидактическим принципом

сознательности обучения. Обучающиеся усваивают в

этом

случае лишь лексические значения слов, а соответствующие по-

нятия не образуются, вследствие чего затрудняется требуемое

практическое использование слов в иноязычной речи, на что

справедливо указывает А.А. Леонтьев, анализируя возможности

применения суггестопедии в практике преподавания

иностранного языка. Очевидно, что для реализации идеи

оптимизации учебного процесса необходимо формировать у

обучающихся

такие связи слов, которые свойственны этим

иноязычным словам. Это может быть осуществлено одним из

наиболее рациональных способов доведения до сознания

обучающихся основного значения иноязычного слова -

структурированным способом истолкования генерализирующих

понятий, который способствует образованию в сознании

испытуемых соответствующего понятия с симультанной

реализацией значения в речевой деятельности.

В предпринятых автором статьи экспериментах,

оптимизации учебных

возможностей обучающихся изучались

возможности узнавания при непосредственном и отсроченном

восприятии и осмыслении обучающимися лексики в

изолированном виде, в контекстуальном, в комбинированном, в

плане вписывания в общую структуру занятия. Отсроченная

проверка проводилась через 6 дней, до очередного

подкрепления объясненных слов в соответствующих текстах.

Рассмотрим приемы системного использования

увеличенных одноразовых объемов лексики и организации ее

расширенного запоминания и укажем в связи с этим, что

изучение возможностей запоминания при обучении

возрастающему объему лексики осуществлялось и с

оценкой

состояния работоспособности студентов в условиях объяснения

иноязычных слов, семантизируемых изолированно и

контекстуально,

Первоначально испытуемым раздавались карточки, на

которых были написаны английские слова с соответствующим

их объяснением, а также экземпляры таблицы.

Общая схема методики экспериментальной подачи

английских слов заключалась в следующем: слова зачитывались

вслух, испытуемые повторяли чтение и записывали

форму

иноязычного слова на своей карточке (без перевода),

орфография слов запоминалась непроизвольно. Выписанное

слово перечитывалось повторно, проговаривалось не менее

двух раз про себя и тем самым запоминалось.

Поэтапно предъявлялись карточки, содержащие

контрольные задания. Это тестирование слов было рассчитано

на проверку памяти (узнавание), и заключалось оно в

дополнительном двукратном повторении и

проверке

объясненного количества слов, разбросанных хаотически на

фоне такого же количества необъясненных английских слов.

Номера объясненных слов, узнанных посредством

одновременных и последовательных сличений, фиксировались в

листках испытуемых с последующим их переводом.

Завершающим этапом проведения опытов явилась повторная

обработка корректурной таблицы. Замерялось время обработки

каждым студентом и проверка считалась законченной.

Суммарные результаты

полученных опытов по проверке

возможностей запоминания и состояния работоспособности

обрабатывались статистически с их математической

корреляцией на ЭВМ.

Следующий шаг: многословное толкование значения

иноязычного слова как структурированный способ семантизации

иноязычных слов и расширенного запоминания обучающимися

лексики по "обобщенным вариантам перевода".

Этот способ использован, в частности, в первой и

четвертой серии опытов при описании предельно увеличенных

лексических доз в 48 и 60 английских

слов.

Как показала обработка экспериментальных данных

первой серии эксперемента, студенты, используя способ

многословного толкования, правильно распознавали

неизвестные варианты перевода, а количество допущенных

ошибок в упражнениях было незначительным.

Связь операций распознавания с процессом развития

памяти в условиях первичного и отсроченного восприятия,

узнавания и воспроизведения лексики проверялась в четвертой

серии опытов.

Психологический анализ полученных

экспериментальных данных первой и четвертой серии опытов

убеждает в том, что многословное толкование способствует не

только более быстрому распознанию студентами неизвестных

значении иноязычного слова, но является также эффективным

способом развития памяти.

Однако уровень эмпирического в указанных

взаимообусловленных компонентах в процессе

интенсификации обучения иностранному языку значительно

выше обычного

значения-комплекса и его нельзя

отождествлять с эмпирическим мышлением; обобщение

строится не путем формального сравнения, а "посредством

установления связей, исходного общего".

Поскольку преобразования, связанные с адекватным

отражением содержания, осуществляются в заданной системе

не только «per se» а преимущественно с опорой на восприятие

эмпирического материала текстов иностранного языка,