Кожинов В.В. Происхождение романа

Подождите немного. Документ загружается.

стях «широко применялись некоторые наиболее действенные приемы

сценического действия»

. В «Эфиопике» Гелиодора повсеместно

встречается «произносимый монолог, понятный при театральной

технике, но плохо обоснованный в романе»

. Характерна в этом

отношении и специальная работа И. И. Толстого «Трагедия Еврипида

«Елена» и начала греческого романа»

Все это раскрывает своеобразие самого генезиса античной прозы,

которая возникает на базе драмы, неизбежно отмирающей в период

распада античного мира, когда театр перестает быть общенародным

делом. Эта прозаическая трансформация трагедии (или комедии)

свидетельствует об упадке, ибо пространные прозаические

повествования в условиях отсутствия книгопечатания неизбежно

обращены к крайне узкому кружку привилегированных ценителей. Мы

как бы присутствуем при умирании литературы — ее жизненная почва

сокращается до мельчайшего клочка. Разительный контраст в этом

отношении представляет проза эпохи Возрождения, обращенная к

самому широкому читателю.

Все это вовсе не означает, что античная проза не имеет никакого

отношения к позднейшему развитию романа. Напротив, определенные

тенденции в литературе поздней античности (в особенности жанр так

называемой менипповой сатиры) в свое время сыграют громадную

роль в становлении европейского романа. И об этом мы еще будем

подробно говорить в дальнейшем. Однако необходимо строго и

последовательно различать две вещи: вопрос о возникновении жанра

романа и вопрос о воздействии предшествующих литературных форм

на позднейшие.

Античная проза, без сомнения, оказала влияние на творчество

многих романистов (особенно в XVII —

А. В. Болдырев. Ахилл Татий и его роман. В кн.: «Ахилл Татий. Левкиппа и

Клитофонт». Л., 1925, стр. 13.

А. Егунов. Греческий роман и Гелиодор. В кн.: «Гелиодор. Эфиопика». М. — Л.,

1932, стр. 54.

См. «Ученые записки Ленингр. ун-та». Серия филол. наук, 1938, № 20.

XVIII веках). Но из этого еще не следует, что повествования поздней

античности представляют собою романы в современном значении этого

слова. У них принципиально иная художественная природа. Роман —

этот развивающийся и теперь жанр — рождается самостоятельно

лишь в конце эпохи Возрождения. И, как я попытаюсь показать ниже,

роман возникает вначале в устном творчестве народа как

непосредственное освоение новых человеческих отношений, нового,

небывалого взаимодействия человека и общества — взаимодействия,

сложившегося лишь в преддверии буржуазной эпохи.

Поэтому первоначально роман формируется, по сути дела, вне

воздействия каких-либо устойчивых литературных традиций — в

известном смысле «на пустом месте». Новая форма словесного

искусства вырастает непосредственно на почве самой жизни — на

почве ее новых, ранее небывалых отношений и форм. И лишь потом

уже зародившийся жанр подключается к многовековой традиции

словесного искусства, отбирая в ней то, что ему так или иначе близко и

родственно.

Но к этому мы еще вернемся. Сейчас важно лишь защитить «тылы»

нашего теоретического наступления и показать шаткость весьма

распространенного воззрения, которое относит возникновение романа

к античности, игнорируя глубокое историческое своеобразие двух

столь отдаленных эпох развития культуры.

Впрочем, проблема соотношения романа и античной прозы не так

уж остра, ибо между этими явлениями лежит тысячелетний

исторический водораздел и само название «роман» фактически

присваивается античной прозе лишь исследователями XIX века

. Мы

имеем право даже чисто декларативно обвинить подобное

словоупотребление в недопустимой модернизации, в субъективной

проекции современных понятий в отделенную от нас двумя

тысячелетиями литературную реальность.

Правда, еще гораздо ранее говорит об «античном романе» автор трактата «О

происхождении романов» (1670) французский епископ Юэ. Но, как увидим

впоследствии, здесь речь идет совсем о другом понятии «роман».

Однако имеется другой ряд литературных явлений, которые гораздо

естественнее и прямее связаны с современным романом, — это

«рыцарские», или «средневековые», романы XII — XV веков, от

которых, собственно, и идет сам термин «роман» и которые

непосредственно сменяются в истории крупной эпической формы

современным типом романа. Поэтому и теоретики, которые в античной

прозе находят лишь предвестие романа, его вскоре обрывающееся

ростки, рассматривают рыцарские повествования уже как подлинное

начало истории жанра, продолжающейся далее непрерывно.

Конечно, были и есть теоретики, которые вовсе не склонны

выводить роман из рыцарского эпоса или, во всяком случае,

принципиально разделяют эти явления. Мы найдем такое решение

вопроса и в «Лекциях по эстетике» Гегеля, и в работе «Происхождение

современного романа» русского философа и литературоведа конца

прошлого века В. В. Лесевича

, и в знаменитой книге Ралфа Фокса

«Роман и народ», и в труде современного английского литературоведа

Арнольда Кеттла «Введение в английский роман»

. Последовательно

отстаивает идею самостоятельности романа Г. Н. Поспелов. В одной из

работ он справедливо заметил: «Многие из рыцарских эпопей

бытовали, а потом записывались на романских языках и получали в

свое время название роман. Под этикеткой «средневековые романы»

они нередко трактуются и до сих пор в истории литературы. Но такое

их обозначение совершенно неправомерно. Исторически сложившееся

и принятое по традиции название в данном случае затемняет

перспективу»

Это суждение намечает своеобразный и интересный путь

исследования. В пределах сжатой работы невозможно рассмотреть

историю рыцарского эпоса в ее со-

См. журнал «Русская мысль» за 1898 г., кн. IX и за 1901 г., кн. IV.

Arnold Kettle. An introduction to the English Novel. London, 1951, v. 1.

Г. Поспелов. Роман. «Литературная энциклопедия», т. 9, 1935, стлб. 776.

отношении с историей романа. Но нам вполне доступна история самого

слова, самого термина «роман». Такой подход к делу может показаться

странным и несерьезным: как можно подменять историю вещи

историей ее названия? Однако при ближайшем рассмотрении

обнаруживается глубокая содержательность истории слова «роман».

Слово — не пустой звук. На каждом этапе развития оно вбирает в себя

богатый и определенный смысл. Путь слова — это, в сущности, путь

теории явления, история целостного отражения вещи в сознании

людей. Прослеживая сложную и даже подчас увлекательную историю

слова «роман», можно разрешить целый ряд загадок и неясностей.

Итак, мы попытаемся проследить историю европейского эпоса в XII —

XVIII веках через призму истории слова «роман».

Перипетии истории этого интернационального слова можно

проследить на основе специальных филологических работ и показаний

словарей. Начальный ее период обстоятельно освещен в опирающейся

на громадный материал работе немецкого филолога П. Фёлькера

«Развитие значения слова «роман». Ученый доказывает, что вначале это

слово было только названием ряда европейских языков: «Романскими

назывались все те языки, за исключением итальянского, которые

сложились в результате развития видоизмененного местными

условиями народного языка Рима. Уже в ранний период... эти языки

больших масс народа вступили в осознанную противоположность с

латинским как языком законодательства, церкви и науки». Позднее эти

языки приобретают свои современные названия. Так, например,

«название «французский» преобладает над названием «романский»

(roman) уже в XIV веке, а в ходе XV века становится единственно

господствующим»

P. Voelker. Die Bedeutungsentwickelung des Wortes Roman. Zeitschr. für romanische

Philologie. 1886, X Band, Heft 4, S. 523.

Однако еще значительно ранее этой смены названий языков слово

«роман» начинает применяться не только к языкам, но и к написанным

на них произведениям. «Первый толчок этому, — показывает Фёлькер,

— дали переводы с латинского, появляющиеся в середине XII века... А

вслед за тем и другие произведения на народном языке — уже не

основанные на латинских текстах — получают то же название «роман»

(roman)». (Цит. изд., S. 523 — 524).

Вначале, таким образом, слово «роман» имеет очень общий смысл:

«книга, написанная на романском языке». Но уже к XV веку, как

свидетельствуют языковые данные, слово сужает свое значение и

прилагается исключительно к повествованиям на романских языках (S.

496 — 497). Фёлькер разграничивает три типа «романов»: а) переводы

и обработки исторических повестей античности, подобные «Роману о

Трое», «Роману об Энее», «Роману об Александре» (эти переводы с

латинского и являются первыми, наиболее ранними «романами», ибо

они впервые получили это название, будучи переведены на

«романские» языки; б) обширные аллегорические повествования

различных видов — «Роман о Лисе», «Роман о Розе» (точнее, они

имели даже названия «Роман Розы» и «Роман Лиса») и т. п.; наконец, в)

повествования о приключениях рыцарей, подобные «Роману о

Ланселоте», «Роману о Тристане», «Роману об Амадисе» и т. д.

Повествования последнего типа преобладают количественно и,

кроме того, в течение долгого времени остаются живым,

развивающимся явлением (переводы с латинского, естественно, вообще

не являются живым фактом литературы, а обширные средневековые

аллегории заканчивают свою историю уже после эпопеи Данте, которая

представляет собою как бы их завершение). Поэтому, резюмирует

Фёлькер, «вплоть до нового времени под «романами» имеют в виду

главным образом рыцарские истории» (S.524).

Именно с этим значением рыцарской истории слово «роман», как

показывает Фёлькер, в XIV веке появляется в английском языке

(romance у Чосера), а к

XVII веку — в немецком (der Roman). В русский язык слово «роман» в

том же значении входит в XVIII веке (например, у Тредиаковского).

Итак, возникнув в качестве обозначения «книги на романском

языке», слово «роман» к XV веку становится названием основного

эпического жанра средневековой литературы — рыцарской повести.

Естественно, что термин наполняется теперь конкретным содержанием.

Он применяется «исключительно к повествованиям с вымышленным

содержанием», причем к повествованиям, которые слагаются «из

необыкновенных, выделяющихся из происшествий повседневной

жизни событий и положений» (S. 516 — 517). С этой точки зрения

«роман» противопоставляется теперь другим жанровым названиям.

Основываясь на материале ряда средневековых текстов, Фёлькер

показывает, что термины «roman» и «geste» «взаимно

противопоставлены...; последнее равнозначно летописи, доподлинному

рассказу» (S. 515). «Geste» буквально значит «деяние», и во Франции

имя «chanson de geste» (то есть «песня о деяниях») носили старые

народные эпосы, подобные «Песне о Роланде».

Это противопоставление вымышленного и необыкновенного

«романа» и исторической «песни» очень важно для уяснения

интересующих нас вопросов. «Roman» и «geste» противопоставляются

по той логике, которая выразилась в научно точной русской пословице:

«Сказка — складка, песня — быль». Заглянув в историю скитаний

слова «роман» в целиком внятном нам русском языке, мы обнаружим

весьма интересные факты.

«Рыцарский роман» начиная с XIII века получает необычайно

широкое распространение во всей Европе. Лишь в XVII веке этот жанр

постепенно отмирает. Однако в России он достаточно популярен и в

XVIII веке. Характерной чертой жанра являются его свободные

странствия из страны в страну. Многие французские «романы»

переходят в Англию, Германию, Италию. В России также с XVI —

XVII веков широко распространены французские по происхождению

«романы» о

Бове-королевиче и о Петре Златых Ключей и прекрасной Магилене.

Следует подчеркнуть, что компаративисты напрасно рассматривали

эти произведения в аспекте теории бродячих фабул. В данном случае

речь должна идти совсем о другом — не о сложном и таинственном

странствии фабулы, но о простом переводе произведений. Конечно,

переводческая практика того времени еще не задавалась проблемой

точности и адекватности перевода и допускала самую вольную

переработку. Кстати, обработка допускается и позднее, хотя и

становится менее вольной. Но, во всяком случае, русские переводы

«Дон Кихота», «Жиль Бласа», «Манон Леско», сделанные в XVIII веке,

едва ли можно именовать «переводами» с современной точки зрения. А

в XVII веке, когда появляются переводы «Бовы» и романа о Пьере и

прекрасной Магеллоне (которым зачитывался несколько ранее по-

испански дон Кихот, даже летавший вместе с Санчо на «волшебном

коне» Магеллоны), переводческие «принципы» еще совершенно

неопределенны.

Итак, повествование о Бове-королевиче и другие подобные явления,

популярные в определенный период в России, представляют собою

«рыцарские романы». В XVIII веке жанр этот и в России уже отмирает

и противостоит эстетически передовой литературе. В 1760 году

русский литератор Порошин с горечью говорит о засилье «нелепых

романов», утешаясь лишь тем, что «не у одних нас есть Бовы-

королевичи, Ерусланы Лазаревичи, Петры Златые Ключи. Везде их

много...»

. Для писателя XVIII века «Повесть о Бове-королевиче» —

«роман». Под тем же названием эта повесть, дошедшая до нас более

чем в трехстах русских изданиях и списках, фигурирует и в ряде работ

историков литературы.

Но, кроме того, история о Бове существует и в уст-

Цит по кн.: В В. Сиповский. Из истории русского романа и повести (Материалы по

библиографии, истории и теории русского романа), ч I, XVIII в. СПб, 1903, сгр. 162.

В этом издании собран ценнейший свод фактов. В дальнейшем при цитировании

указывается: Сиповский, стр.

ной традиции, как волшебная сказка. Любой фольклорист назовет ее

именно так. Мы сталкиваемся с явлением «двойного счета» в

терминологии: «Повесть о Бове-королевиче» — это и «рыцарский

роман» и волшебная «сказка». Однако этот двойной счет образуется

лишь впоследствии: в XVIII веке никакой путаницы нет, ибо «роман» и

«сказка» выступают в русском языке как синонимы.

Выдающийся прозаик М. Д. Чулков говорит: «Помещенные в

Парижской Всеобщей Вифлиофике Романов повести о Рыцарях не что

иное, как наши сказки Богатырские» (Сиповский, стр. 220), имея в виду

русские сказки типа сказки об Иване-царевиче или том же Бове. Другой

известный писатель XVIII века, М. В. Попов, в предисловии к

сочиненной им на материале русской истории рыцарской повести

«Славенские древности, или приключения славенских князей»

заявляет: «Намерение мое услужить обществу посильным трудом было

мне побуждением написать сию сказку или так называемый роман»

(Сиповский, стр. 217). В том же значении употребляет слово «роман» и

Н. И. Новиков, который отмечает в «Живописце», что «печатаются

одни только романы и сказки... Тысяча одной ночи продано гораздо

больше сочинений г. Сумарокова»

. Через двадцать лет И. А. Крылов

сообщает о том же в своем «Зрителе»: «Ни один роман еще не

залежался, то и знай, что их подпечатывают, — «Тысячу одну ночь» то

и дело, что раскупают»

Итак, роман и волшебная сказка выступают как синонимы; различие,

пожалуй, состоит лишь в объеме произведений: роман — обширное

повествование, сказка — короткий рассказ (примерно таково же

различие «романа» в собственном, современном смысле и «новеллы»)

В. В. Сиповский, который как бы присоединяется к терминологическим

воззрениям писателей XVIII века (о причинах этой архаической

позиции ученого XX века мы еще будем говорить ниже), именно

«Русские сатирические журналы XVIII века». Избранные статьи и заметки. М.,

Учпедгиз, 1940, стр. 173. — Курсив мой. — В. К.

Там же, стр. 289.

так и решает вопрос: «Я не вижу существенного различия между

романом и сказкой, особенно в качественном отношении. Уловимее

различие в отношении количественном: роман захватывает огромное

содержание, целую сеть событий и множество лиц — сказка, чаще

всего, изображает один или несколько эпизодов и выдвигает немногое

число действующих лиц...» Но сказка «по существу своему ничем не

отличается от романа»

Сиповский, безусловно, прав, если мы остаемся в рамках

словоупотребления XVIII века (а двухтомное исследование ученого

посвящено как раз русской повествовательной литературе XVIII века);

волшебная сказка и роман — это синонимические термины,

противопоставляемые исторической поэме (или песне), которая есть

«быль», а не «складка».

Но, быть может, это только особенности русского

словоупотребления, а в западноевропейских языках «роман» не

сближается со «сказкой»? Та же работа Фёлькера обнаруживает, что и в

романских языках дело обстоит совершенно аналогично. Фёлькер

приводит высказывание французского филолога XVII века Фоше из

трактата «Сочинение о происхождении французского языка и поэзии»

(Париж, 1610): «Итальянцы, испанцы, немцы и другие были

вынуждены строить свои романы и сказки на выдумках наших

труверов» (Фёлькер, цит. изд., S. 516).

Действительно, большинство европейских «рыцарских романов»

представляет переработки французских первоисточников,

повествований труверов (то есть средневековых певцов рыцарства).

Фоше объединяет роман в одну категорию со сказками (contes). Слово

«conte» в это время обозначает именно фантастическое повествование

(в отличие от «nouvelle»). «Contes» называет свои волшебные повести

Перро; французский перевод «Тысяча и одной ночи», изданный в

начале XVIII века, получает название «Contes Arabes».

В. В. Сиповский. Очерки из истории русского романа, т. I, вып. 2. СПб., 1910,

стр. 60.

Один из персонажей мольеровского «Мнимого больного»

иронизирует над врачами в следующих выражениях: «Это все

выдумки... Когда врач обещает помочь вашему организму... когда он

уверяет, что знает секрет продления жизни на долгие годы, он

рассказывает вам медицинский роман. А как дойдет до проверки на

опыте... вы словно пробуждаетесь от волшебного сна»

Итак, к XVIII веку слово «роман» обозначает волшебное,

фантастическое, сказочное повествование, рассказ о невероятных

приключениях. Это значение как бы вбирает в себя длительную и

сложную историю жанра — историю, в которой, правда, следует видеть

три принципиально различных этапа.

Во-первых, собственно рыцарский эпос, который развивается в XI

— XV веках и представляет собой вполне определенное, имеющее

четкие границы явление. Эта эпическая форма приходит на смену

народным эпопеям, подобным историческим «песням» о Роланде, о

Нибелунгах, о Сиде. «Романы» — это уже всецело вымышленные

произведения о подвигах какого-либо рыцаря, принадлежащие перу

индивидуального автора. В XII веке во Франции создаются «Роман о

Тристане» Томаса, романы об Эреке, Ланселоте, Ивене, Персевале

знаменитого Кретьена де Труа; в Германии XIII века — роман о

Парцифале и Лоэнгрине Вольфрама фон Эшенбаха; в Англии XIV —

XV веков — роман о Говэне и «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Во

многих случаях имеют место вольные переводы иностранных повестей

(так, Парцифаль — это немецкий Персеваль; переходят из страны в

страну истории Ланселота, Эрека, Говэна и т. д.).

Вначале эти «романы» создаются в стихах; с XIII века появляются и

прозаические повествования. Авторы используют в качестве

фабульного материала

Ж.-Б. Мольер. Собрание сочинений, т. 2. М.. Гослитиздат, 1957, стр. 665 — 666.