Клямкин И.М. Европейский выбор или снова особый путь?
Подождите немного. Документ загружается.
В 1923 году Томас Манн писал о немцах как о народе, принципиально
неспособном воспринять идею свободы. Через десять лет его диагноз как буд
то бы подтвердился — бо
’
льшая часть нации предпочла свободе преданность
фюреру. Тогда не только Манн так писал. Тогда почти все немецкие интеллек
туалы соревновались в производстве очередных версий теории «особого пути»
Германии (Sonderveg), рожденной еще в эпоху романтизма XVIII — начала
XIX века. В этом смысле все нынешние российские концептуалисты «особого
пути» России всего лишь эпигоны, производители жалких копий с оригиналь
ных немецких творений. Однако прошло время, и Германия одолела свою
детскую болезнь Sonderveg. Ныне Германия и немцы — это форпост свободо
мыслия и политического либерализма в Европе.
На мой взгляд, Янов использует термин «европейская традиция» как
метафору культурной модернизации, которая предшествовала модерниза
ции политической и действительно началась в Европе, а затем приобрела
глобальный характер, несмотря на сохранение разнообразных форм ло
кальной культуры. Я, разумеется, солидарен с Яновым в том, что модерни
стская, гуманистическая, либеральная традиция европейской культуры су
ществовала в России. Иначе не появилась бы высокая русская культура как
одна из самых европейских. Не было бы Чехова, Кандинского, Рахманино
ва, Ахматовой, Сахарова и множества других русских европейцев. Раз эта
традиция прижилась, то, следовательно, она органична для русской куль
туры.
Была ли модернистская традиция доминирующей в России или, как здесь
говорили, только «компонентой»? Ну, конечно, поначалу компонентой, как
и везде. Внедрение в культуру рациональнолегальных основ, названное Мак
сом Вебером процессом «расколдовывания мира», всегда и везде начиналось
как тонкий ручеек, как дополнение к традиционномифологическим сторо
нам культуры, но затем он становился доминирующим.
Когда началось расколдовывание России — в XV, XVI или XVIII веке?
Для меня это, признаюсь, совсем не важно. Мало интересен мне и подня
тый здесь вопрос о том, чем было обусловлено создание Михаилом Салты
ковым его варианта конституции: в большей мере знакомством с паном
Жолкевским или тем, что Салтыков был родом из Новгорода и знал о Нов
городской республике. Несомненно, все это значимые академические воп
росы, и историки в своем кругу должны их рассматривать. Но это их внут
реннее дело, их внутрисемейные споры. Для меня же, как политолога, важ
но другое.
Для меня важно, что к моменту начала европейской модернизации (XVII—
XVIII века) в России уже были носители идеи рациональнолегальной орга
низации власти. Производители подобных смыслов были заметны и в после
дующие эпохи. Следовательно, в России был некий культурный потенциал
51
Европейская и «холопская» традиции в России
для перехода от патримониальной традиции к рациональнолегальной. При
этом хочу подчеркнуть, что для утверждения в обществе культурноправовой
традиции совсем не обязательно нужны многие века.
Я только что вернулся из Турции, историческая судьба которой, на мой
взгляд, сложилась удачней, чем у России. Но удача пришла лишь сравнитель
но недавно. Не только к XVII, но и к началу XX века Османская империя еще
в меньшей мере, чем Россия, могла быть охарактеризована как правовое госу
дарство. К тому же империя эта оставалась самым теократическим политичес
ким образованием в мире. Сегодня же Турция — светское государство, уро
вень правовой культуры которого не вызывает сомнений даже у европейского
сообщества.
Так, бюрократы из ЕС, всячески сопротивляясь приему Турции в состав
этого Союза, ни разу тем не менее не сделали ей замечаний по поводу несовер
шенства турецкой правовой системы или пороков местного применения пра
ва. Мировые эксперты никогда не подвергали сомнению честность и закон
ность тамошних парламентских и муниципальных выборов. В Турции, как
и в современной России, спорят о соотношении европейской и азиатской тра
диций в национальной культуре, но, в отличие от россиян и к счастью для ту
рок, из таких дискуссий не вырастают доктрины о культурологической или
исторической предопределенности бесправия.
Можно понять страсть к таким теориям официальных кремлевских идео
логов, равно как и их вполне прагматическую зачарованность историей.
Во все времена авторитарная власть искала легитимацию в исторической тра
диции: «С этим народом иначе нельзя. Так было, так и будет». Но почему не
малая часть российской либеральной общественности так же цепко ухвати
лась за идею российского варианта Sonderveg?
Причин тому много. Отчасти они те же, что порождали многократное воз
рождение немецкого первоисточника. Только в Германии идея «особого пу
ти» пользовалась спросом в период поражения национального проекта (после
проигрыша одних войн и в канун подготовки к новым), а в России доктрина
«холопской колеи» возникла после провала социальнополитического проек
та — ельцинского этапа демократических реформ. В обоих случаях эта идея
отражает нарастание пессимизма и самооправдание интеллектуалами своей
политической пассивности. Но в России эта идея еще и продукт догматизма,
весьма характерного для постмарксистского мира.
Российские интеллектуалы, в отличие от подавляющего большинства ин
теллектуалов германских, не преодолели архаичный культурный примордиа
лизм, т.е. представление об «естественной» природе культуры, приросшей
к телу нации. Россия прошла мимо идей социокультурного конструктивизма.
Вот, скажем, в 1983 году вышел в свет сборник «Изобретение традиции», ока
завший большое влияние на мировую антропологию и социологию, но мало
52
Европейский выбор или снова «особый путь»?
замеченный в России. Составитель этого сборника Эрик Хобсбаум выдвинул
необычную для того времени идею о том, что национальные традиции в боль
шинстве своем представляют собой новые изобретения, которым по разным
причинам придается образ давних традиций.
Это доказывалось на английском материале. Например, знаменитый шот
ландский кильт (мужская юбка), равно как и клетчатая ткань, из которой
ее шили («шотландка»), были изобретены лишь в 1720 году, и не в Шотлан
дии, а в Ланкашире. Шотландским же национальным символом они стали
позднее, уже в XIX веке, когда этот наряд стал использоваться в качестве во
енной формы и главного отличительного признака шотландских полков
в британской армии. В той же монографии приводятся статьи, показавшие,
что многие ритуалы английской монархии, считающиеся тысячелетними,
на самом деле были созданы в годы правления королевы Виктории. Да и сам
стереотип англичан как завзятых традиционалистов сложился лишь в викто
рианскую эпоху. С 1980х годов многие идеи этой книги получили многократ
ное подтверждение на материалах разных культур, однако в России она не пе
реведена и не опубликована.
Назову еще одну, наверняка не последнюю причину популярности у части
российских либералов идеи «особого пути». Она внешне похожа на респекта
бельную идею культурного разнообразия, одобренную Советом Европы и ко
дифицированную в «Белой книге» по межкультурному диалогу (Страсбург,
2008). Однако в действительности доктрина «особого пути» ближе к идее тота
литарного универсализма, чем к культурному плюрализму.
Европейская «Белая книга» исходит из идеи свободного выбора пути раз
вития, а доктрина «особого пути» настаивает на его предопределенности.
Присмотритесь к ней, и вы увидите, что речь идет все о том же советском па
ровозе, который якобы «вперед летит» по строго обозначенному маршруту
(«иного нет у нас пути»). Раньше конечная станция называлась «коммунизм»,
а сейчас ее просто переименовали. Одни называют ее «Великая Россия», дру
гие — «Страна рабов». На самом же деле и путито у этого паровоза нет, а есть
лишь запрет на движение.
Игорь КЛЯМКИН:
Идею «особого пути» здесь пока вроде бы никто не отстаивал. Водораздел
между позициями, помоему, не в том, что одни выступают за европейский
путь, а другие — за «особый». Водораздел в том, что одни говорят о возвраще
нии к европейским истокам, а другие — о том, что России предстоит не воз
вращение ее европейскости, которая в лучшем случае была в стране перифе
рийной, а преодоление ее неевропейскости. Это спор людей, у которых общие
ценности, но разные типы исторического сознания.
Следующий — Игорь Борисович Чубайс.
53
Европейская и «холопская» традиции в России
Игорь ЧУБАЙС (директор Центра по изучению России РУДН):
«Как можно всю богатейшую историю страны сводить к маргинальной
личности Ивана Грозного?»
Сначала несколько коротких реплик.
Я услышал здесь, что в России не было частной собственности. Интерес
но, а что большевики национализировали — колхозы, что ли?
Изумило меня и то, что никто не анализирует русскую историю, —
то ли не любят ее, то ли не знают. Вместо этого берутся две точки из нашего
десятивекового прошлого: правление Ивана Грозного и Смута. Не буду рас
пространяться об этом подробно; скажу только, что, когда в Великом Новго
роде ставили памятник тысячелетию Руси, на нем изобразили 150 фигур,
ее олицетворяющих. Ивана Грозного среди них нет, его никто и не вспомнил.
Только больное сталинскодегенеративное мышление выковыривает одну
и ту же маргинальную личность из богатейшей истории Отечества!
Кстати, Иван IV за всю свою жизнь погубил 3000 человек, а Сталин одним
списком отправлял на тот свет тысячи: катыньская катастрофа — это единов
ременное уничтожение более 20 тысяч польских офицеров. Поэтому даже при
таком подходе, акцентирующем внимание на злодеяниях одного из русских
царей, никаких аналогий между советчиной и досоветским российским
прошлым провести невозможно.
Теперь о том, что звучало не фрагментарно, а фундаментально. Было сказа
но, что у нас, кроме Янова, никто не предложил целостную концепцию российс
кой цивилизации. Напротив меня сидит полусонный, время от времени убегаю
щий из аудитории профессор Кантор, который как раз такую теорию разработал.
Могу добавить, дабы он не зазнался, что не он один — таких авторов не меньше
полудюжины. Я тоже занимаюсь этой проблематикой почти 20 лет и изложил
свою концепцию, в частности, в монографии «Разгаданная Россия». Правда,
мне намекнули, что остаток тиража изъят, но это уже другая проблема. Как проб
лема и то, что в либеральном клубе сделать доклад на эту тему невозможно.
Второй тезис, точнее, вопрос, который звучал: Россия — Европа или Ази
опа, Евразия или чтото еще? Ответ очень важен, он затрагивает основы на
шей идентичности. Нас постоянно хотят представить какимито «побочными
мутантами». Есть, мол, Европа, а мы какието дегенераты, причем подобные
доклады, как правило, приветствуются.
Что же такое Европа, какие народы являются европейскими? После паде
ния Великой Римской империи возник вопрос: почему она пала? Было пред
ложено два ответа: изза распада права и изза распада морали. И оба они бы
ли даны европейскими народами. Точнее — разными европейскими народа
ми, каждый из которых имел полное право так называться.
Европа и тогда уже не являлась единой. Была Западная Римская империя
и ее наследники, был Восточный Рим — Византия и его наследники. Народы,
54
Европейский выбор или снова «особый путь»?
считавшие, что причина кризиса — распад права и потому нужно государство
делать правовым, — это запад Европы. Другие европейцы, считавшие, что
Рим пал изза деградации морали, создали Византию. Это восток Европы,
к которому принадлежит и Россия.
Европа и сегодня не едина, и Евросоюз, вообщето, надо было бы называть
Западноевропейским союзом. Возможно, так оно и будет, когда мы преодоле
ем последствия семи с лишним советских десятилетий и еще двадцати постсо
ветских лет деградации права и морали. Когда осознаем, что значит быть вос
током Европы.
В двух словах, конечно, это сложно объяснить, поэтому сошлюсь на всем
знакомый сюжет. У Пушкина в «Пиковой даме» главный герой — немец Гер
ман, который стремится разбогатеть, но в России у него ничего не получается.
Здесь главное не деньги, а мораль и нравственность, здесь — другие ценности.
Поэтому, сделав ставку на богатство, Герман проигрывает и заканчивает
жизнь в психушке. Этим завершается «Пиковая дама». Давайте наконец
и мы определим и восстановим свое место, хватит висеть в воздухе.
Еще один постоянно звучавший здесь тезис, с которым я попробую поспо
рить: Россия — это деспотия, а Европа — это либерализм.
В зале много педагогов, я тоже давно работаю в вузе. Помню, как в конце
1970х рецензировал диссертации, в которых писалось, что вековая мечта та
когото народа — строительство социализма. Потом пришло другое время,
и пошли другие диссертации: вековая мечта такогото народа — суверенитет
и независимость. Или: вековая мечта такогото народа — демократия и рынок.
Но на самом деле все социальные ценности исторически обусловлены, веч
ных ценностей нет. И либерализм тоже обусловлен исторически и, соответ
ственно, исторически преходящ.
На протяжении многих веков европейская цивилизация в целом была
христианской, никакого либерализма во времена Средневековья здесь не бы
ло. Он просто не был востребован и потому не мог и возникнуть, как не могло
возникнуть, скажем, телевидение в деревне XVI века, где все общались лицом
к лицу. Массовая коммуникация возникает тогда, когда возникает массовая
аудитория. Так вот, европейская цивилизация была христианской, и христи
анство органично решало все проблемы.
Кризис христианства в конце ХIХ века («если Бога нет — все дозволено»)
привел к новым явлениям. На место Христа, как высшей фигуры, попытался
вскарабкаться вождь, человекобог. Ктото должен был освящать и трактовать
оставшиеся без фундамента законы, нормы, правила. Этим «ктото» и стал
вождь, причем никакой принципиальной разницы между негодяем в мавзолее
и, скажем, Франко или Гитлером нет. Это явления одного порядка. Вожди го
ворили: я знаю, как надо, и — никакого либерализма! Но эпоха вождизма ока
залась короткой, большинство стран избавилось от нее через дватри десяти
55
Европейская и «холопская» традиции в России
летия. В России же она просуществовала больше 70 лет и до сих пор отчасти
сохраняется.
Ну а когда люди разочаровались и в Боге, и в вожде, они пришли к третьей
модели. Каждый как бы сказал себе: «Я больше никому не верю, я решаю все
сам, и никто мне ничего не навяжет». Значит, либерализм и свобода в рас
сматриваемом контексте — это историческая катастрофа, это потеря всех цен
ностей и правил, утрата доверия, когда остается полагаться только на себя.
Добавлю к сказанному, что после падения христианства все время продол
жались и продолжаются нескончаемые попытки найти человеческую замену
Богу. На пьедестале оказывались Че Гевара и Ганди, Майкл Джексон и Влади
мир Высоцкий, Наоми Кемпбелл и Лех Валенса, Юрий Гагарин и Александр
Дубчек… Но всякий раз получалось, что избранный ориентир «не совсем» ве
дет к Храму или даже совсем к нему не ведет. В этом специфика и драма
постхристианской цивилизации — мы не можем вернуться к Богу, но не мо
жем и обойтись без Бога.
Ну а если либералы уверены, что история человечества — борьба за либе
рализм, то это забавный миф, не более того. Законы морали были и будут вы
ше норм права.
Игорь КЛЯМКИН:
А образцы моральности, как я понял, предлагается искать в Византии.
Но если принять во внимание и мнение о Византии других людей (таких, нап
ример, как Сергей Аверинцев), то поиск не покажется очень уж легким.
И у наследников Византии, ставивших в политике мораль выше права, плохо
вато обстояло дело не только с правом, но и с моралью.
Что касается упрека в чрезмерном внимании к Ивану Грозному, то он мне
справедливым не показался. В основном здесь говорилось не столько о Гроз
ном и его терроре, сколько о том, что было до него. О периоде, который Алек
сандр Янов называет «европейским столетием России». Но именно для этого
мы и собрались, а не для того, чтобы обсуждать всю российскую историю, де
монстрируя к ней свою любовь, и судьбы либерализма в мире.
Андрей Илларионов просит минуту для реплики.
Андрей ИЛЛАРИОНОВ (президент Института экономического анализа):
У меня даже не столько реплика, сколько вопрос. Доклад Янова называет
ся «Европейская и "холопская" традиции в России». Эмиль Паин уже обратил
внимание на то, что противопоставление европейскости и холопства не очень
удачное. И хотелось бы все же услышать, что понимается уважаемыми колле
гами под термином «европейская традиция», под термином «Европа», под
термином «европейская цивилизация». Может быть, ктото знает, что подра
зумевает под этими терминами Александр Янов?
56
Европейский выбор или снова «особый путь»?
Говорят: мы — европейская нация, мы — не европейская нация… Что
конкретно имеется в виду? Есть страны, находящиеся в Европе, которые
большинство участников нашего собрания вряд ли назовут европейскими.
О чем же всетаки идет речь?
Игорь КЛЯМКИН:
Надеюсь, что аудитория откликнется на ваши вопросы. Следующий — Ле
онид Поляков.
Леонид ПОЛЯКОВ (заместитель декана факультета прикладной политоло'
гии ГУ—ВШЭ):
«Русские европейцы, претендующие на политический успех, не могут
относиться к истории своей страны как к истории Азиопы»
Я с Александром Яновым знаком с 1991 года. Он тогда приехал в Россию,
и идеи у него были те же, что и сейчас. Во всяком случае, мысль о том, что рус
ский либеральный проект должен получить какойто исторический бэкгра
унд, Александром Львовичем высказывалась, я это хорошо помню. Что каса
ется европейскости, то он понимает ее прежде всего политически — как дого
ворную природу власти. Для него это самое главное.
Как я отношусь к концепции Александра Львовича? Для меня это вопрос
не отвлеченной науки (в данном отношении Янов точно не историк), а прак
тическополитический. Чтобы российские либералы смогли сформулировать
свои притязания не просто на власть, а на национальное лидерство, т.е. выс
тупить от имени большинства, они должны иметь за собой очень серьезную
политическую традицию. И Александр Львович задает им всем очень больной
вопрос: если вы, российские либералы, хотите эту власть получить демократи
чески, поевропейски, то как совместить это с вашим нежеланием считать
Россию европейской страной?
Ведь если она не Европа, а Азиопа, то вы должны выступать за авторитар
ную модернизацию сверху, за принудительное внесение вируса европейскос
ти в эту азиопскую почву, которая из себя самой не может породить демокра
тию и либерализм. Тогда вы должны быть готовы к тому, что вам скажут: при
таком отношении к стране и ее истории вы можете внедрять свои идеи только
теми же способами, которыми Петр I и Сталин внедряли идеи противополож
ные. И что вы на это возразите?
Возразить нечего. А все потому, что изначальная установка была совер
шенно неправильная. Она несовместима с желанием получить власть демок
ратическим путем и легитимировать ее именно как либеральную и демокра
тическую. Что в такой ситуации было бы выгодно, какое поведение было
бы политически технологичным? Неужели такое, при котором избирателю
постоянно внушается, что он живет в стране с тысячелетней холопской тра
57
Европейская и «холопская» традиции в России
дицией, что его предки — сплошные уроды, которые никогда не могли даже
себя защитить, что их все время грабили, что вся Россия — это некое прокля
тое Богом пространство? Или, наоборот, такое, при котором население убеж
дают в том, что мы такие же европейцы, как и немцы, французы или поляки?
Кстати, в 1991м был выбран именно второй вариант. Пафос был в том, что
мы отказываемся от коммунистического проекта, так как считаем себя таки
ми же европейцами, как и другие, и хотим жить так же «нормально», как
и они. Технология сработала, но мы, похоже, не умеем учиться не только
на своих ошибках, но и на успехах.
А Александр Львович Янов, помоему, просто гениальный политтехно
лог, в своем отечестве не признанный. То, о чем я сейчас говорю, он гово
рил задолго до меня много раз. Дискуссия, похожая на сегодняшнюю, была
в 1990х годах, и Янов тогда в одном из журналов опубликовал статью —
своего рода вызов российским либералам. Что ж вы пилите сук, на котором
сидите? — спрашивал он. Зачем все время внушаете народу, что единствен
ная политическая традиция, которая у нас есть, — это традиция, идущая
от Ивана Грозного, который проделывал со своими боярами то, что проде
лывал?
Вместо этого, призывал Янов, давайте буквально по крупицам раска
пывать нашу либеральную предоснову. Давайте говорить о Судебнике
1550 года и его 98й статье, о Михаиле Салтыкове и «верховниках», давай
те говорить обо всем том, что может свидетельствовать о нашей европейс
кости в прошлом, чтобы исторически легитимировать нашу европейс
кость в настоящем и будущем. Но, судя по сегодняшней дискуссии, и сей
час большинство тех, к кому он обращается, прислушиваться к Янову
не расположено.
Мы отвечаем ему, что судебники были в одном экземпляре и ни на что
влиять не могли. А можно ведь этот факт интерпретировать и иначе. Да, все
го один экземпляр, но он хранился в царской казне, в самом центре, что со
ответствовало его значимости и для царя, и для его бояр, и обе стороны зна
ли, что такой документ существует и что соблюдение его для всех обязатель
но. В одном и том же можно увидеть пустую бумажку, а можно — исток
законодательного ограничения власти на Руси, важное свидетельство ее ев
ропейскости.
Вот две точки зрения на русскую историю, из которых предстояло и предс
тоит выбирать. Во второй из них есть не только европейская ретроспектива,
но и европейская перспектива для России. А что в первой?
Я всегда симпатизировал тому, что делал Александр Львович. Мне импо
нирует то, что он сохраняет поразительное родство со своей страной. А также
то, что он писал и пишет.
До сих пор помню его блистательный текст в «Вопросах литературы» —
58
Европейский выбор или снова «особый путь»?
очень продвинутом в середине 1970х годов журнале, публиковавшем очень
смелые статьи о русской истории и русской литературе. Текст Янова был
о Константине Леонтьеве — фигуре в те времена запретной, и это создало вок
руг Александра Львовича неблагоприятную для него атмосферу. И вскоре
он из страны вынужден был уехать. Это было 35 лет назад, а итогом его жизни
за границей стал этот вот трехтомник о русской истории и русской современ
ности. И он в нем, как и раньше, уговаривает своих идейных единомышлен
ников: друзья мои, ну согласитесь же с тем, что Россия — страна изначально
европейская, а не азиатская и холопская!
Но будет ли он услышан?
Игорь КЛЯМКИН:
Никто здесь не утверждал, что в России вообще не было европейсколибе
ральных политических тенденций. Вопрос в том, с какого времени вести их от
счет. Что касается технологизации исторического знания, то я, зная Янова поч
ти полвека, не замечал, чтобы он ставил перед собой такую задачу. Мне всегда
казалось, что он ищет истину, а не изобретает технологический инструмента
рий для успешного насаждения либерализма. И собрались мы сегодня, чтобы
обсудить содержание его концепции, а не ее инструментальную полезность.
Григорий ТОМЧИН (президент Фонда поддержки законодательных
инициатив):
Можно вопрос ко всем? А что, в ХIII–ХV веках в Европе было мало абсо
лютизма? Там он тогда уже закончился, что ли? Разве там была одна только де
мократическая традиция?
Леонид ПОЛЯКОВ:
Правильно, Григорий Алексеевич, достаточно почитать Макиавелли…
Игорь КЛЯМКИН:
Абсолютизм начинает складываться в Европе только со второй половины
XV века. До этого там были сословнопредставительные монархии. И вопрос
в том, имела ли государственность, возникшая после освобождения от монго
лов в Московии, европейские аналоги. А также в том, почему во всей Европе,
где тоже были диктатуры и диктаторы, им не удалось укоренить принцип аб
солютной власти настолько глубоко, чтобы его, как у нас, и через пять веков
не удалось бы выкорчевать.
Предоставляю слово Аркадию Липкину. Он уже высказывал свое крити
ческое отношение к концепции Янова — в том числе и в дискуссии, проходив
шей на нашем сайте, о российском государстве. Возможно, Александр Льво
вич об этом не слышал. Пожалуйста, Аркадий Исаакович.
59
Европейская и «холопская» традиции в России
Аркадий ЛИПКИН (профессор РГГУ):
«В послемонгольской Московии не было ни европейских феодальных
отношений договорного типа, ни европейских самоуправляющихся городов»
Я согласен с тезисом Янова о принципиальной двойственности российс
кой политической культуры. Однако суть этой двойственности и, соответ
ственно, суть отличия России от восточной деспотии, о котором он говорит,
я вижу в другом. Но, чтобы представить это свое видение, мне придется вкрат
це изложить и свою концепцию.
Модель, из которой я исхожу, состоит из двух подсистем.
Первая подсистема включает в себя самодержца и народные массы. Отличие
моей позиции от позиций Александра Янова, Ричарда Пайпса, Леонида Ва
сильева и многих других, друг от друга тоже отличающихся, заключается
в том, что именно народные массы, на мой взгляд, создают (или, во всяком
случае, поддерживают) место для самодержца. Естественно, в буквальном
смысле массы самодержавие не создают, но они делают его устойчивым, деле
гируя все макрополномочия и решение всех возникающих между сообщества
ми споров наверх. Типичная «народная масса» — крестьянство. Типичная са
модержавная система — Китай.
Система политических и экономических институтов в России тоже при
надлежала и, похоже, принадлежит к этому классу систем. Можно найти
очень много параллелей в досоветской, советской и постсоветской эпохах. И
прежде всего это приказной характер «вертикали власти», воспроизводящей
неофеодальные отношения внутри госучреждений. Последнее восстановле
ние такой «вертикали» началось в октябре 1993 года.
Александр Львович пишет, что ничего от прежних антиевропейских инс
титутов в России уже не осталось, а остались лишь патерналистские стереоти
пы в массовом сознании. Но это ведь и есть основа всей системы! Так что ес
ли патерналистские стереотипы остались, то все восстановится (уже восстано
вилось). Это вопервых. А вовторых, надо бы понять, почему эти стереотипы
сохраняются.
Века крепостного права в качестве объяснения привлекать не надо, потому
что для изживания его последствий обычно достаточно одногодвух поколе
ний. К тому же такое объяснение можно было бы обсуждать, если бы Россия
оставалась крестьянской страной. Правда, социолог Наталья Тихонова гово
рит, что малые российские города — это еще не города и потому у нас и сейчас
больше половины населения еще не урбанизировано. Если так, то этот вопрос
требует особого социологокультурологического исследования.
Предлагаемый мной взгляд на основу самодержавной системы власти
подтверждается тем фактом, что народные массы время от времени подымают
бунт, поскольку у них нет других каналов выказать свое недовольство, но
в случае успешности такого бунта вся структура восстанавливается. И ничего
60
Европейский выбор или снова «особый путь»?