Кабанова И.В. (сост.) Современная литературная теория. Антология
Подождите немного. Документ загружается.
Террн
ИГЛТОН.
Капитализм,
модернизм
и
постмодернизм
301
щего
возмоЖность
ускользнуть
от
кошмаров
времени
и
г
ло
бальной
нарративности,
от
которых
иные
из
нас
пытаются
проснуться
l1
.
Паралогия
как
нищета:
она
всегда
с
нами,
пото
му
что
это
часть
системы.
~Модернизм~
поэтому
не
столько
особая
культурная
практика
или
исторический
период,
кото
рому
со
временем
приходит
на
смену
нечто
иное,
наследую
щее
элементы
модернизма;
модернизм
скорее
есть
постоянная
онтологическая
возможность
смешения
всех
периодизаций,
это
вневременной
жест,
который
не
воспроизводим
в
истори
ческом
повествовании
и
не
считается
с
ним,
потому
что
мо
дернизм
-
вневременная
сила,
которая
сразу
обнаруживает
фальшь
всех
подобных
линейных
категорий.
Поэтому,
как
и
любой
анархический
бунт
в
стиле
Камю,
модернизм
никогда
по-настоящему
не
умрет
-
в
наше
время
он
вновь
вышел
на
поверхность
в
обличье паралогической
науки;
а
причина,
по
которой
модернизм
никогда
не
может
быть
уничтожен,
-
тот
факт,
что
он
лежит
в
другой
временной
и
логической
плоско
сти,
чем
все
его
противники
-
это
та
же
самая
причина,
по
которой
модернизм
никогда
не
сможет
победить
систему.
Свойственное
постмодернизму
смешение
пессимизма
и
эйфо
рии
проистекает
именно
из
этого
парадокса.
История
и
совре
менность
бесконечно
играют
в
кошки-мышки
во
времени
и
вне
его,
и
победителей
в
этой игре
нет,
потому
что
ее
участ
ники занимают
разное
онтологическое
место.
~Игра~
в
пози
тивном
смысле
-
забава
череды
утверждений
и
отрицаний,
череды
желаний
-
разыгрывается
в
расщелинах
~игры>.>
в
негативном
смысле
-
игровой
теории,
техно-научной
систе
мы
-
в
бесконечных
столкновениях
и
конфликтах.
Совре
менность
здесь
должна
пониматься
как
ницшеанское
~актив
ное
забывание>.>
истории:
как
здоровая
стихийная
амнезия
животного,
которое
сознательно
подавило
свои
порывы
и
об
рело
таким
образом
свободу.
Это
прямая
противоположность
~революционной
ностальгии>.>
Вальтера
Беньямина
12:
силе
ак
тивного
воспоминания
как
ритуального
вызова
прошлого
и
11
Аллюзия
на
слова
Стивена
Дедалуса
из
~Улисса,>
Джеймса
Джойса:
~Ис
тория-
это
кошмар,
от
которого
я
стараюсь
проснуться,>.
12
Б
еНЬЯJ>lUН
В.
(1892 - 1940) -
немецкий
философ,
критик
и
культуролог,
неортодоксальный
марксист.
302
У.
НЕОМАРКСИЗМ
при{)бщения
к
традициям
угнетенных
в
определенной
привяз
ке к
политическому
настоящему.
Неудивительно,
что
Лиотар
противостоит
всем
подобным
типам
исторического
сознания,
реакционно
прославляя
нарративность
как
вечное
настоящее,
а
не
революционное
воспоминание
несправедливо
угнетен
ных.
Если
бы
Лиотар
был
способен
вспоминать
в
духе
Бень
ямина,
он
был
бы
менее
уверен,
что
классовую
борьбу
мож
но
вырвать
с
корнем.
И
если
бы
он
вчитался
в
Беньямина,
он
не
стал
бы
выстраивать
столь
примитивную
бинарную
оп
позицию,
такую
типичную
для
постструктуралистской
мысли
в
целом,
-
с
одной
стороны,
великие
целостные
повествова
ния
П
росвещения,
с
другой
-
микрополитические
или
пара
логические
повествования
постмодернизма
(постмодернизм
представляется
как
смерть
метаповествования
вообще).
Чрез
вычайно
тонкие
размышления
Беньямина
об
истории
сразу
показывают
несостоятельность
подобных
бинарных
пост
структуралистских
схем.
«Традиция~
у
Беньямина,
несом
ненно,
целостность,
но
одновременно
бесконечное
разложе
ние
той
победной
истории,
что
написана
правящим
классом;
в
каком-то
смысле
традиция
-
данность,
но
она
же
всегда
конструируется
с
точки
зрения
настоящего;
она
действует
как
разрушительная
сила
по
отношению
к
претендующим
на
ге
гемонию
идеологиям,
но
она
же
несет
в
себе
пафос
целостно
сти,
позволяющий
вдруг
увидеть
в
исторической
борьбе
и
конфликтах
моменты
близости,
соответствий,
смысловой
со
отнесенности.
Модернизм,
как
доказывает
Фредрик
Джеймисон,
родил
ся
одновременно
с
культурой
массового
товарного
производ
ства.
Это
факт,
свидетельствующей
о
его
внутренней
форме,
а
не
только
о его
внешней
истории.
Помимо
всего
прочего,
модернизм
есть
стратегия
сопротивления
искусства
превра
щению
в
товар,
отчаянной
борьбы
с
теми
социальными
сила
ми,
которые
превращают
искусство
в
объект
обмена.
Здесь
модернистские
произведения
вступают
в
противоречие
с
соб
ственным
материальным
статусом,
превращаются
в
разрыва
емые
изнутри
явления,
которые
своей
дискурсивной
формой
отрицают
собственную
убогую
экономическую
реальность.
Терри
Иглтон.
Капитализм,
модернизм
и
постмодернизм
заз
Чтобы
противостоять
низведению
на
положение
товара,
мо
дернистское
произведение
выводит
за
скобки
референт
или
историческую
действительность,
уплотняет
свою
структуру
и
усложняет
форму,
чтобы
воспрепятствовать
немедленному
потреблению,
и
окружает
произведение
особым
защитным
языком,
чтобы
оно
воспринималось
как
непостижимый
объект,
чья
цель
только
в
нем
самом,
объект,
незапятнанный
никаким
соприкосновением
с
реальностью.
Постоянно
раз
мышляя
о
своей
сущности,
модернистское
произведение
иро
нией
дистанцируется
от
позора
существования
в
качестве
все
го
лишь
материальной,
равной
самой
себе
вещи.
Но
самая
разрушительная
ирония
заключается
в
том,
что
при
всем
том
модернистское
произведение
ускользает
от
одной
формы
то
варности,
чтобы
стать
товаром
на
другой
лад.
Если
ему
и
удается
избежать
унижения
превратиться
в
абстрактную,
се
рийную,
моментально
обменную
вещь,
то
только
потому,
что
оно
воспроизводит
другую
сторону
товара
-
его
фетишизм.
Автономный,
само
сосредоточенный
,
непроницаемый
модер
нистский
артефакт
во
всем
его
великолепии
есть
товар-фе
тиш,
сопротивляющийся
товару-обмену.
Таково
модернистс
кое
решение
проблемы
овеществления.
В
конце
концов
весь
модернистский
проект
увязает
в
по
добных
противоречиях.
Уходя
от
социальной
действитель
ности,
устанавливая
критическую,
негативную
дистанцию
по
отношению
к
наличному
миропорядку,
модернизм
по
необхо
димости
выводит
за
скобки
те
политические
силы,
которые
борются
за
преобразование
этого
миропорядка.
Политизиро
ванный
модернизм,
бесспорно,
существовал,
-
а
как
иначе
назвать
Бертольта
Брехта?
-
но
он
едва
ли
был
характерен
для
всего
направления.
Больше
того,
замыкаясь
от
общества
в
непроницаемом
собственном
пространстве,
модернистское
произведение
парадоксально воспроизводит
и
усиливает
ил
люзию
эстетической
автономии,
характерную
для
буржуазно
го
гуманизма,
против
которого
направлен
модернизм.
Произ
ведения
модернизма
в
конце
концов
все-таки
~произведе
ния~,
т.е.
дискретные,
ограниченные
единства,
какая
бы
сво
бодная
игра
ни
разворачивалась
внутри
них,
-
а
именно
так
понимает
~произведение~
институт
буржуазного
искусства.
304
У.
НЕОМАРКСИЗМ
Революционный
авангард,
видевший
эту
дилемму,
потерпел
поражение
от
политической
истории.
Столкнувшись
с
этой
ситуацией,
постмодернизм
избрал
другой
выход.
Если
произ
ведение
искусства
-
товар,
то
не
лучше
ли
признать
этот
факт,
и
со
всем
возможным
хладнокровием.
Чем
запутывать
ся
в
неразрешимом
конфликте
между
материальной
реально
стью
произведения
и
его
эстетической
структурой,
лучше
по
кончить
с
этим
конфликтом,
четко
встав
на
одну
сторону,
-
произведение
искусства
становится
эстетически
тем,
чем
оно
уже
стало
экономически.
Модернистское
овеществление
-
произведение
искусства
как
изолированный
фетиш
-
сменя
ется
в
постмодернизме
овеществлением
повседневной
жизни
на
капиталистическом
рынке.
Товар
как
механически
воспро
изводимый
обмен
вытесняет
товар
как
фетиш,
как
волшеб
ную
ауру.
В
своем
сардоническом
комментарии
к
авангарду
постмодернистская
культура
растворяет
собственные
грани
цы,
и
занимаемое
ею
место
уравнивается
с
самой
товарной
жизнью,
где
непрерывные
обмены
и
изменения
не
признают
никаких
непреодолимых
границ.
Если
все
артефакты
могут
быть
присвоены
господствующим
строем,
то
лучше
созна
тельно
предвосхитить
эту
судьбу,
чем
подвергнуться
ей
не
вольно;
только
то,
что
уже
есть
товар,
может
противостоять
превращению
в
товар.
Если
произведения
высокого
модер
низма
стали
частью
надстройки
истеблишмента,
постмодерни
стская
культура
отвечает
на
эту
элитарность
утверждением
в
базисе
общества.
Как
заметил
Брехт,
~лучше
начать
с
плохо
го
нового,
чем
с
хорошего
CTapoгo~.
Но
здесь
же
постмодернизм
и
кончается.
Брехт
имеет
в
виду
марксистскую
привычку
извлекать
прогрессивный
мо
мент
из
двойственного
или
тяжелого
положения
вещей.
Вспомним,
например,
как
ранний
авангард
превозносил
тех
нику,
в
принципе
способную
и
эмансипировать,
и
закабалять.
На
более
поздней,
менее
эйфорической
ступени
технологичес
кого
капитализма
постмодернизм,
превозносящий
китч,
ока
рикатуривает
лозунг
Брехта,
заявляя,
что
хорошее
не
содер
жится
в
плохом,
а
плохое
и
есть
хорошее
или,
скорее,
что
оба
эти
метафизических
понятия
сегодня
решительно
преодо
лены
в
социальном
устройстве,
которое
не
нуждается
ни
в
Терри
Иглтон.
Капитализм,
модернизм
и
постмодернизм
305
одобрении,
ни
в
опровержении,
которое
нужно
просто
при
нять.
В
полностью
овеществленном
мире
где
взять
критерии,
которые
дадут
основу
для
одобрения
или
опровержения?
Уж
конечно, не
из
истории,
которую
постмодернизм
должен
уст
ранить
любой
ценой,
представить
ее
пространственно,
как
набор
возможных
стилей,
если
он
хочет
привести
нас
к
заб
вению
того,
что
мы
некогда
знали
или
можем
узнать
какую
то
альтернативу
постмодернизму.
Такое
забывание, как
в
случае
со
здоровым
животным
у
Ницше,
есть
ценность:
цен
ность
отныне
полагается
не
в
способности
различать
нюансы
современного
опыта,
а в
том,
что
мы
обретаем
способность
заткнуть
уши
от
сирен
истории
и
видим
современность
как
она
есть,
во
всей
ее
чистой
непосредственности.
Этика
и
по
литика
уничтожают
настоящее
уже
тем,
что
заставляют
раз
мышлять
над
ним,
они
нарушают
самодостаточность
настоя
щего,
вводят
по
отношению
к
нему
категории
прошлого
и
бу
дущего;
ценность
же
настоящего
в
том,
что
оно
просто
суще
ствует,
в
стирании
и
преодолении
истории,
и
поэтому
дис
курсы
о
ценности,
которые
всегда
стоят
на
почве
историзма,
по
определению
не
имеют
никакой
ценности
для
постмодер
низма.
Вот
почему
постмодернистская
теория
так
враждебна
к
герменевтике,
и
нигде
это
не
проявляется
так
отчетливо,
как
в
~Анти-Эдипе~
Жиля
Делёза
и
Феликса
Гваттари
lЗ
.
В
Париже
после
1968
г.
все
еще
казалась
возможной
подлинная
встреча
с
реальностью
при
условии,
что
удастся
отбросить
затемняющую
мешанину
из
Маркса
и
Фрейда.
Для
Делёза
и
Гваттари,
~реальность~
-
это
желание,
которое
невозможно
обмануть,
которое
не
нуждается
в
истолковании,
которое
просто
есть.
При
таком
отношении
к
желанию,
когда
героем
желания
становится
шизофреник,
не
остается
места
для
по
литического
дискурса,
потому
что
политический
дискурс
-
неустанный
труд
по
интерпретации
желания,
труд,
который
затрагивает
и
свой
объект
-
желание.
По
Делёзу
и
Гватта
ри,
уже
намек
на
интерпретацию
ведет
желание
прямиком
в
'3
Deleuze
С.
and
Guattari
F.
Anti-Oedipus:
Capitalism
and
Schizophrenia
Fr.
1980,
Minneapolis
1983.
Рус.
пер.:
Делез
Ж.,
Гватари
Ф.
Капитализм
и
шизоф
рения:
Анти-Эдип.
Т.
1.
М.,
1990.
З06
У.
НЕОМАРКСИЗМ
метафизическую
ловушку
смысла.
Но
политическая
интер
претация
желания
необходима,
потому
что
желание
не
есть
целиком
позитивное
единство;
и
Делёз
и
Гваттари,
несмотря
на
то,
что
они
настаивают
на
разнообразии
проявлений
жела
ния,
оказываются
настоящими
метафизиками
в
своем
скры
том
эссенциализме.
Вновь
онтологически
расходятся
теория
и
практика,
потому
что
шизоидный
герой
революционной
драмы
по
определению
не
способен
размышлять
о
своем
со
стоянии,
только
парижским
интеллектуалам
по плечу
эта
за
дача.
С
таким
протагонистом
возможна
единственная
~peBO
люция~
-
революция
хаоса,
и
характерно,
что
Делёз
и
Гват
тари
используют
термины
~революция~
и
~беспорядок~
как
синонимы
в
самой
банальной
анархистской
риторике.
Некоторые
теории
постмодернизма
активно
стремились
увидеть
хорошее
в
плохом.
Капиталистическая
технология
может
быть
понята
как
гигантская
машина
желаний,
как
кру
говращение
посланий
и
обменов,
в
котором
преумножаются
плюралистские
идиомы,
а
отдельные
случайные
объекты,
тела,
поверхности
вдруг
начинают
сверкать
с
интенсивностью
либидо.
~Интересно
было
бы,
-
пишет
Лиотар
в
своей
~Эко
номике
либидо~,
-
остаться
там,
где
мы
есть,
но
потихоньку
присвоить
все
возможности
функционировать
как
тела,
как
хорошие
про
водники
интенсивности.
Никаких
деклараций,
манифестов,
организаций;
никаких
образцовых
акций.
Пусть
сокрытие
играет
на
пользу
интенсивности~.
Все
это
ближе
к
Уолтеру
Пейтеру,
чем
к
Вальтеру
Беньямину.
Разумеется,
эта
теория
не
одобряет
капитализм
некритически,
потому
что
потоки
либидо
в
нем
подчинены
тирании
этического,
семи
отического
и
юридического
порядка;
беда
позднего
капита
лизма
не
в
том,
что
в
нем
есть
те
или
иные
желания,
а в
том,
что
желания
не
циркулируют
в
нем
достаточно
свободно.
Но
если
бы
мы
могли
отбросить
нашу
ностальгию
ради
истины,
значения
и
истории,
чему
марксизм,
возможно,
являет
обра
зец,
мы
вынуждены
были
бы
признать,
что
желание
всегда
с
нами,
здесь
и
сейчас,
что
мы
можем
иметь
дело
только
с
фрагментами
и
поверхностями,
что
китч
ничем
не
хуже
под
линных
вещей,
потому
что
никаких
подлинных
вещей
не
су
ществует.
С
этой
точки
зрения,
прежний
модернизм
заблуж-
Терри
Иглтон.
Капитализм,
модернизм
и
постмодернизм
307
дался,
упрямо
не
желая
отказываться
от
поисков
подлиннос
ти
и
смысла.
Он
все
еще
мучительно
бьется
с
проблемой
ме
тафизических
глубин
и
страданий,
он
все
еще
способен
пере
живать психическую
фрагментацию
и
социальное
отчуждение
как
духовные
раны,
т.е.
модернизм
живет
по
закладным
того
самого
буржуазного
гуманизма,
который
он
пытается
опро
вергнуть,
что,
конечно,
достаточно
затруднительно.
Постмо
дернизм
как
направление,
уверенно
покончившее
с
метафизи
кой,
изжил
все
эти
фантазии
о
внутреннем
мире,
эту
патоло
гическую
склонность
расковыривать
поверхности
в
поисках
скрытых
глубин;
взамен
он
усвоил
мистический
позитивизм
раннего
Витгенштейна,
для
которого
мир
-
только
пред
ставьте
-
таков,
каким
он
кажется,
каков
он
есть,
и
только.
Как
и у
раннего
Витгенштейна,
постмодернизм
не
предпола
гает
разговора
об
этических
и
политических
ценностях,
пото
му
что
ценности
не
заложены
в
мире,
подобно
тому
как
г
лаз
не
может
быть
частью
поля
зрения.
Поэтому
нечего
волно
ваться
о
распавшемся,
шизоидном
субъекте:
это
совершенно
нормальная
вещь
для
позднего
капитализма.
В
этом
свете
модернизм
выглядит
отклонением,
все
еще
завороженным
нормой,
отклонением,
которое
паразитирует на
том,
что
оно
намеревается
разрушить.
Но
если
сегодня
эра
метафизичес
кого
гуманизма
уже
осталась
позади,
то
не
осталось
ничего,
против
чего
стоило
бы
бороться,
кроме
этих
унаследованных
от
нее
иллюзий
(закон,
этика,
классовая
борьба,
Эдипов
ком
плекс),
которые
не
позволяют
нам
увидеть
мир
таким,
каков
он
есть.
Вот
что
придает
такой
интерес
модернизму
-
его
непре
кращающаяся
борьба
за
смысл.
Эта
борьба
постоянно
возвра
щает
его
к
классическим
способам
порождения
смысла,
кото
рые
одновременно
неприемлемы
и
неизбежны,
к
традицион
ным
матрицам
смысла,
которые
все
больше
опустошаются,
но
которые
тем
не
менее
продолжают
проявлять
свою
неумоли
мую
силу.
Именно
таким
образом Вальтер
Беньямин
читает
Кафку,
чья
проза
унаследовала
форму
традиционного
рас
сказа
без
традиционного
реального
содержания.
Вся
традици
онная
идеология
репрезентации
переживает
кризис,
но
это
не
значит,
что
произошел
отказ
от
поисков
истины.
Напротив,
308
У.
НЕОМАРКСИЗМ
постмодернизм
совершает
апокалиптическую
ошибку,
уверо
вав,
что
дискредитация
одной
определенной
репрезентацион
ной
эпистемологии
есть
смерть
истины
вообще,
точно
так
же
как
он
принимает
дезинтеграцию
некоторых
традиционных
идеологий
субъекта
за
окончательное
исчезновение
субъекта.
В
обоих
случаях
известия
о
смерти
сильно
преувеличены.
Постмодернизм
убеждает
нас
отказаться
от
эпистемологичес
кой
паранойи
и
предаться
материализму
случайной
субъек
тивности;
модернизм
более
плодотворно
разрывается
проти
воречиями
между
все
еще
не
устранимым
буржуазным
гума
низмом
и
давлением
совсем
другой
рациональности,
которая
возникает
у
нас
на
глазах
и
еще
не
нашла
себе
имени.
Если
подрыв
традиционного
гуманизма
в
модернизме
одновремен
но
болезненный
и
веселый,
то
отчасти
потому,
что
мало
най
дется столь
же
неразрешимых
проблем
в
современности,
как
проблема
разграничения
между
теми
критиками
классичес
кой
рациональности,
которые
потенциально
прогрессивны,
и
теми,
что
иррациональны
в
худшем
смысле
слова.
Можно
сказать,
что
это
выбор
между
феминизмом
и
фашизмом;
и
часты
случаи,
когда
невозможно
решить,
осуществлен
рево
люционный
или
реакционный
разрыв
с
господствующей
за
падной
идеологией
рационализма
и
гуманизма.
Например,
существует
разница
между
~бессмыслицей~,
проповедуемой
отдельными
течениями
в
постмодернизме,
и
~бессмыслицей~,
которую
намеренно
вводили
в
буржуазную
нормальность
от
дельные
течения
авангарда.
В
этом
отношении
противоречие
модернизма
состоит
в
том,
что
с
целью
плодотворной
деконструкции
целостного
субъекта
буржуазного
гуманизма
он
опирается
на
такие
нега
тивные
аспекты
опыта
субъектов
в
позднебуржуазном
обще
стве,
которые
часто
не
соответствуют
его
официальной
идео
логии.
Так
он
противопоставляет
то,
что
все
больше
ощуща
ется
как
феноменологическая
действительность
капитализма,
его
формальной
идеологии
и
при
этом
обнаруживает,
что не
в
состоянии
полностью
включить
в
себя
ни
то,
ни
другое.
(Dеноменологическая
действительность
субъекта
ставит
под
вопрос
идеологию
гуманизма,
тогда
как
сохранение
этой
иде
ологии
как
раз
и
позволяет
охарактеризовать
феноменологи-
Терри
Иглтон.
Капитализм,
модернизм
и
постмодернизм
309
ческую
действительность
как
негативную.
Таким
образом,
в
своей
внутренней
структуре
модернизм
драматизирует
важ
нейшее
противоречие
в
идеологии
субъекта,
силу
которого
мы
можем
оценить,
если
спросим
себя,
в
каком
смысле
бур
жуазная
гуманистическая
концепция
свободного,
активно
го,
автономного
и
самоценного
субъекта
годится
в
качестве
идеологии
позднекапиталистического
общества.
Напраши
вается
ответ,
что
в
одном смысле
такая
идеология
полнос
тью
удовлетворяет
новым
социальным
условиям,
а
в
дру
гом
смысле
-
вовсе
не
удовлетворяет.
Эту
двойственность
не
видят
те
постструктуралисты
,
которые
делают
ставку
на
утверждение,
что
~целостный
субъект~
-
интегральная
часть
современной
буржуазной
идеологии,
и
потому
он
под
лежит
срочной
деконструкции.
Возникает
возражение:
по
здний
капитализм
сам
произвел
деконструкцию
этого
субъек
та
значительно
успешней,
чем
это
под
силу
любым
постструк
туралистам.
Как
свидетельствует
вся
постмодернистская
культура,
современный
субъект
скорее
уже
не
,энергичный
деятель-одиночка
ранней
фазы
капиталистической
идеоло
гии,
а
лишенная
центра
сеть
либидинальных
привязанностей,
без
этической
и
психической
внутренней
определенности,
эфемерная
функция
акта
потребления,
воздействия
масс-ме
диа,
сексуальных
отношений, моды.
~Целостный
субъект~
с
этой
точки
зрения
предстает
анахронизмом,
пережитком
эпо
хи
либерального
капитализма
той
поры,
когда
технологии
и
потребительство
еще
не
превратили
наши
тела
в
скопление
кусков
овеществленной
техники,
аппетита,
механических
опе
раций
и
рефлексов
желания.
Если
бы
~целостный
субъект~
буржуазного
гуманизма
в
самом
деле
исчез,
постмодернистская
культура
была
бы
пол
ностью
оправдана,
потому
что
немыслимое
или
утопическое
-
в
зависимости
от
точки
зрения
-
уже
бы
произошло.
Но
субъект
буржуазного
гуманизма
на
самом
деле
не
просто
часть
отброшенной
истории,
которую
мы
-
кто
охотно,
кто
с
сожалениями
-
оставляем
позади:
если
для
некоторых
уровней
субъективности
это
все
более
исчерпанная,
менее
приемлемая
модель,
то
для других
уровней
она
продолжает
сохранять
всю
свою
силу.
Задумайтесь,
к
примеру,
о
том,
что
310
У.
НЕОМАРКСИЗМ
значит
быть одновременно
отцом
и
потребителем.
Первая
роль
зависит
от
идеологических
императивов
деятельности,
долга,
автономности,
власти,
ответственности;
вторая,
хотя
и
не
вполне
свободна
от
этих
ограничений,
ставит
их
под
воп
рос.
Разумеется,
две
этих
роли
не
просто
разъединены;
но
хотя на
практике
между
ними
могут
существовать
разные
от
ношения,
нынешний
капиталистический
идеал
потребителя
полностью
несовместим
с
нынешним
идеалом
родителя.
Дру
гими
словами,
субъект
позднего
капитализма
не
есть
ни
са
морегулирующийся
синтетический
деятель,
выдвинутый
классической
гуманистической
идеологией,
ни
децентрализо
ванная
сеть
желаний,
но
их
внутренне
противоречивый
сплав.
Организация
этого
субъекта
на
этическом,
юридичес
ком
и
политическом
уровне
не
полностью
продолжает
его
организацию
как
потребительской
единицы
~массовой
ку
ль
TYpы~.
~Эклектизм,
-
пишет
Лиотар,
-
нормальное
состоя
ние,
нулевой
градус
современной
культуры
вообще:
мы
слу
шаем
музыку
регги,
смотрим
вестерны,
обедаем
в
Макдо
нальдсе,
а
ужинаем
в
местном
ресторане,
мы
душимся
па
рижскими
духами
в
Токио
и
носим
костюмы
в
стиле
~peTpo~
в
Гонконге;
знания
стали
материалом
телевикторин~.
Дело
не
только
в
том,
что
существуют
миллионы
людей,
ведущих
ме
нее
экзотическую
жизнь,
чем
лиотаровские
пассажиры
реак
тивных
самолетов;
это
люди,
которые
дают
своим
детям
об
разование,
голосуют
как
сознательные
граждане
и
каждый
день
отмечаются
в
рабочем
табеле;
дело
в
том,
что
многие
люди
все
больше
и
больше
живут
в
точках
противоречивых
пересечений
между
двумя
определениями
субъекта.
Это
социальное
пространство
занимал
модернизм,
кото
рый
все
еще
доверял
внутреннему
опыту,
хотя
этот
опыт
на
ходил
выражение
во
все
менее
традиционных
идеологических
терминах.
Модернизм
вскрывал
границы
этой
терминологии
с
помощью
стилей
субъективного
переживания,
которые
не
мог
ли
найти
выражения
в
привычных
терминах;
но
он
еще
достаточно
помнил
тот
гуманистический
язык,
чтобы
подвер
гнуть
«COBpeMeHHOCTЬ~
критическому
прочтению.
По-моему,
здесь
лежит
противоречие,
которое
мы
все
еще
переживаем,
и
самые
ценные
формы
постструктурализма
есть,
следова-