Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

691

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

нас и не существует жалобы на невозможность деятельности

полезной. Эта деятельность для нас легка и неотъемлема: она

состоит в том великом подвиге, в том великом труде самовос-

питания, который нам предстоит; она состоит в прямой и яв-

ной для нас обязанности настолько уяснить свою мысль и свое

чувство, настолько сблизить свой быт внешний и внутренний

с Русским бытом, чтобы мы могли понять и сочувствовать

Русской жизни, чтобы Русская жизнь могла нам сочувствовать

и верить, чтобы в нас самих, по крайней меp�, мог исчезнуть

или исцелиться тот разрыв между жизнию и знанием, который

составляет нашу общую болезнь и о котором я говорил в одной

из прежних статей. Каждый лечи в себе эту общую болезнь:

живи и мысли – вот деятельность, которая не может быть бес-

полезною. Просвещение Англии не имело почти никакого

прямого влияния на наше образование. Эта земля была всегда

своеобычна. В Средних веках она хвалилась (как свидетель-

ствуют летописцы) тем, что не подчинилась Римскому праву

и искала законов правды в самой себе. Во многих отношени-

ях можно сказать, что она более германская страна, чем сама

Германия. Земли романские и по преимуществу Франция, их

представительница, выдумали для человека забавную зада-

чу – быть человеком, так-таки просто отвлеченно человеком

(я не вхожу в рассмотрение того, не скрывается ли у француза

под формулою «человек должен быть человеком» мысль, – что

человек должен быть французом). Формула была по крайней

мере так поставлена и так понята. В ней заключались полно-

та и торжество мелкого рассудочного анализа. Она должна

была приобрести целый мир поклонников и последователей,

и она приобрела их. Простейшее же ее выражение – безнарод-

ность и бесхарактерность. Скажите, пожалуйста, кому это не

по плечу? Англия этого никогда не понимала; ей казалось, что

человеку нельзя безнаказанно лишать себя личности, и наро-

ду – народности; ей казалось, что человек тем более человек,

чем более он верен сам себе и чем менее он представляет по-

шлый сколок с других пошлостей; ей казалось, что Шекспир

потому именно и близок всем людям, что он вполне принад-

692

А. с. Хомяков

лежит Англии. Она и теперь верна этому убеждению. Прошу

подражать такой земле! Правда, есть и у нас кое-где кое-какие

англоманы; но уж забавнее Русского англомана я не знаю в

мире ничего. Общим их представителем я готов бы считать

того почтенного барина, который живет в деревне, пьет рано

поутру чай с хлебом, маслом и ветчиной, в полдень накуши-

вается нескольких блюд, и опять повторяет свою сытную тра-

пезу часов в 9 вечера, называя свой полуденный стол завтра-

ком, а вечерний – обедом, и ужасно сердится, если кто скажет,

что он в полдень обедает, а вечером ужинает. Ему это просто

кажется обидным. Правда, что Русские деревенские жители

ужинают в 9 часов, но англичане в это время обедают, – сле-

довательно, он обедает. О, милые Русские англоманы! Какой

ущерб бы был комизму, если б вас не было на свете! Если бы

эти мнимые поклонники английского просвещения поняли,

хоть на сколько-нибудь, в чем оно состоит, они бы знали, что

в понятии Англичанина человек обязан принадлежать вполне

своему народу, быть с ним в неразрывном единении мысли и

жизни; что, наконец, Русского, чуждающегося всего Русского,

англичанин не может признать себе равным. Действительно,

англичане могут видеть себе братьев в людях, принадлежащих

другому племени и другому народу, но никогда не признают

своих братий в своих обезьянах. И вот почему желательно бы

было, чтобы наше общество более ознакомилось с внутрен-

нею жизнию Англии и более бы ее полюбило. Оно бы отстало

мало-помалу от того состояния, которое я сравнил с схола-

стизмом средневековым и которое действительно ниже этого

схоластизма. Когда Аристотель преобладал в школах и оду-

рял университеты, художества и жизнь развивались свободно.

Готические храмы поднимали к небу свои смелые и изящные

стрелы, не справляясь с образцами Партенона и Колизея, и

жизнь являлась самобытною во многих своих отправлениях.

Наш схоластизм обнимает все и мертвит все.

С некоторого времени говорят уже многие, что Россия

основана на началах иных и высших, чем Западная Европа.

Так говорят иные по убеждению; другие по другим причи-

693

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

нам, которые рассматривать считаю бесполезным. Если эти

слова имеют какой-нибудь смысл, они относятся к тем стихи-

ям, которые предшествовали Петру. Но если эти начала были

и еще теперь существуют, и если они выше начал германско-

го и романского миpa; если веpa, которую, по Промыслу Бо-pa; если веpa, которую, по Промыслу Бо-; если веpa, которую, по Промыслу Бо-pa, которую, по Промыслу Бо-, которую, по Промыслу Бо-

жию, мы предопределены были сохранять, несравненно выше

латинства по своему характеру свободы и несравненно выше

протестантства по своему характеру единства, если она одна

вмещает в себе всю полноту истины, – неужели же эта вера,

эти высокие начала могли сохраняться в народе в продолже-

ние стольких веков, не оставляя никаких следов в его быте и

внутреннем строе его мысли? Такое предположение было бы

противно здравому смыслу. Если же самый быт, и мысль, и

внутренняя жизнь народа истекли (хотя отчасти) из начала,

которое признаем мы столь высоким, какое имеем мы право

их чуждаться? Или слова наши – ложь, обличаемая нашими

делами, или дела наши – глупость, обличаемая нашими сло-

вами. Строго осуждается человек, без крайней нужды бро-

сающий свою родину и край отцовский: выходец или беглец,

влачит он грустную и бесполезную жизнь среди народов, ему

чужих, мертвец среди жизни, которой он непричастен. Не

меньшему, если не большему осуждению подлежит тот, кто,

не оставляя пределов своего отечества и не расставаясь с зем-

лею, приобретенною или созданною трудами прежних поко-

лений, расторгает все свои связи с жизнию народною: беглец

душою и сердцем, он влачит печальное свое существование

среди жизни чужой, и ему остается только один шаг, чтобы

поравняться с тем выходцем, которого он осуждал. Такова

сущность поступка; но нравственное осуждение было бы не

совсем справедливо, потому что этот поступок совершался

целыми поколениями без воли и сознания.

Не в первый раз излагаются нами эти мысли с боль-

шею или меньшею ясностью и определенностью. Двинулось

ли дело вперед? Приближается ли конец эпохи нашего схо-

ластизма, нашего поклонения мудрости Аристотеля – Евро-

пы, нашей веры в его слово, нашего подражания его быту?

694

А. с. Хомяков

По-видимому, нет, но иначе и быть не может. Немало людей,

которым страшен суд самобытной мысли, все они насмешли-

во радуются бесплодности нашего протеста; но мне кажет-

ся, что они ошибаются. Скорый успех невозможен в борьбе

с полуторавековым обманом, с полуторавековыми привыч-

ками. Вопрос положен: он существует, он получил право

гражданства. Много убыло в нас самодовольства (несмотря

на значительную прибавку хвастливости), много потрясено

старых убеждений, много приобретено убеждений новых в

пользу нашего родного быта. Пусть длится еще умственная

борьба, пусть медленно зреют ее плоды; но шаг, сделанный

вперед, как бы он мал ни был, не останется бесполезным. То,

что разум приобрел, того он уже не утратит, и если нам еще

остается долго быть подражателями, нам уже нельзя будет

блаженствовать в своей подражательности.

Этому не бывать уже никогда, никогда!

* Такими словами кончает лорд Чатам великолепную речь свою во время

Американской войны. В наше время Берье, подражая ему, точно так же

кончил речь, которая доставила ему великую славу, потому что никто не

догадался, что красноречивый оратор был не что иное, как искусный пере-

водчик, Надеюсь, что мне благосклонный мой читатель не откажет в такой

же недогадливости и в таких же похвалах. (Прим. А.С. Хомякова.)

695

ПРиложение

м. Панфилов

«пОдвиг ОсвОБОждения нашей мысли»

(Русский путь алексея хОмякОва)

Если сложить воедино все написанное об Алексее Сте-

пановиче Хомякове, то составится целый корпус мемуарных,

публицистических и научных текстов, который, вероятно, не

уступит по объему полному собранию его сочинений. «Хо-

мяков! да у нас в умственном развитии равны с ним только

Ломоносов и Пушкин!» – Такова вошедшая в хрестоматий-

ную классику оценка К.Н. Бестужева-Рюмина. Сказано с

покоряющим своей искренностью убеждением. И Хомяков

действительно принадлежит к числу избранников Русской

Истории – к первым среди равных. Ведь Россия настолько

богата необычайно одаренными сыновьями, что ограничи-

ваться триадой национальной гениальности на вершинах

«умственного развития», наверное, все-таки не стоит.

Хомякова называют «учителем» Церкви, «рыцарем»

Православия, «гранитной скалой» славянофильства. Обще-

принятым стереотипом, пользуясь дробными характеристи-

ками нашего времени, стала мозаика его биографического

портрета в стиле «русского Леонардо». Его творчество и в

самом деле объемлет жизненно значимые грани богосло-

вия, философии, антропологии, лингвистики, социологии,

литературной критики. Он – поэт, художник; увлеченно

696

ПриложеНие

практикует гомеопатию; неутомимый и удивительно разно-

сторонний изобретатель, агроном. И это еще далеко не весь

перечень. Но сам Хомяков никогда не считал себя ученым-

энциклопедистом, не искал профессионального признания в

сферах науки, художественного творчества, медицины, сель-

скохозяйственной практики. Он не стремился к славе обще-

ственного, тем паче политического лидера, хотя, конечно же,

по природному складу был вдохновенно властным вождем

«русского направления». Верный кодексу чести, мужества,

долга – противления злу силою – Хомяков не принадлежал

и к тем, кто избирает еще более сложный путь отрешения от

мира. Его темперамент напоминает вулкан, который в любой

момент может «проснуться». И если он честолюбив, то это

честолюбие подвижника, который свободен от тщеславной

страсти внешнего самоутверждения. Путь его – в утвержде-

нии подвига жизни…

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Это строки одного из последних стихотворений Хомя-

кова. Позади были годы «сражений» и «борьбы», годы скорб-

ных утрат. Впереди оставалось несколько месяцев жизни.

Предчувствовал ли он это? Никто, не только «гордая чернь

людская», но даже из самых близких, никогда не видел Хо-

мякова подавленным, – любые проявления душевной боли он

считал видом «эмиграции». И «высший подвиг» сокровенно

присутствует в его жизни, придавая второе дыхание подвигу

повседневному.

При всей необъятности своих познаний и увлечений,

«штаб-ротмистр в отставке», Алексей Хомяков видел свое выс-

шее призвание в том, чтобы воспитывать волю к исторически

укорененному в нашей почве бытию. К бытию православного

русского человека.

697

русский Путь Алексея ХомяковА

* * *

Русская земля… Ее собирали в Московское царство

митрополиты и монахи школы преподобного Сергия Радо-

нежского, князья и ратные люди, из которых были предки

Хомякова. Почву надо возделывать. Дыхание Русской почвы

Хомяков чувствует «нутром», как говаривал о самом себе Ва-

силий Васильевич Розанов. И на едином дыхании, без вос-

торженных взлетов и падений в «бездну», посвящает все свое

творчество художеству такого возделывания. (Под «худо-

жеством» книжным в средневековой Руси подразумевалось

правое слово и дело в противовес книжной «хытрости».) А

творчество Хомякова – это жизнь на своей земле, агрономия

Русской души, икономия Русского духа – национальное до-

мостроительство России.

По убеждению Хомякова, равно ошибочно и «приви-

вать чужие плоды к домашнему дичку, перепахивать землю,

не таящую в себе никаких семян, и при неудачах успокаи-

вать свою совесть мыслью, что, как ни делай, хуже прежнего

не сделаешь», и прекраснодушно реанимировать содержание

архивов, летописные реалии, «которых трупы истлевают в

забытых шкафах и сундуках». «Сличение всех памятников...

приведет нас к тому простому заключению, что прежде, как

и теперь, было постоянное несогласие между законом и жиз-

нию, между учреждениями, писанными и живыми нравами

народными»

. В начале �� века у русских остается, быть мо-�� века у русских остается, быть мо- века у русских остается, быть мо-

жет, последний шанс раскрыть для себя причины этого «по-

стоянного несогласия».

«Хомяков все еще остается у нас непризнанным. Хомя-

ков не признан потому, что в жизни просвещенного класса

нашего общества, в областях как умственной, так еще бо-

лее религиозно-нравственной, было и есть слишком мало

условий, благоприятствующих изучению и пониманию этой

колоссальной личности. Окрещенный еще при жизни одно-

* Хомяков А. С. О старом и новом. М.: Современник, 1988. �. 44.

698

ПриложеНие

сторонней кличкой славянофила, он и по настоящее время

вращается в нашем образованном обществе с этим убогим

ярлыком, скрывающим от глаз малочитающих и еще менее

думающих людей изумительное богатство и разнообразие

действительного содержания души этого феноменального по

своим дарованиям человека

Так свидетельствует В. С. Завитневич, автор фунда-

ментальной биографии Хомякова, которая была выпущена

в 1912 году. Именно в ту пору шла усиленная подготовка к

изданию последних книг восьмитомного Собрания сочине-

ний «феноменального по своим дарованиям человека». Ре-

дакторы – П. И. Бартенев и Д. А. Хомяков существенно до-

полнили предшествующие издания, над которым в качестве

составителей и текстологов работали еще «истинные славя-

нофилы» – И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. Ф. Гильфердинг.

Им принадлежал и первый опыт выпуска Собрания сочине-

ний Хомякова в четырех томах (Москва – Прага, 1861–1873).

Казалось бы, наследие Хомякова становилось все более до-

ступным «для изучения и понимания этой колоссальной лич-

ности». Но в каких условиях?

Книжное возвращение Хомякова так и осталось тогда до-

стоянием камерной аудитории – преданных учеников, верных

последователей, восторженных почитателей. Это происходило

под аккомпанемент левого террора, разномастной пропаганды,

на фоне Русско-японской кампании и «пробы сил» поджогами

в крови 1905–1907 годов. Приближалась Первая мировая война.

В России неумолимо разгорался апокалипсический сценарий

ХХ века, сравнить с пламенем этого «мирового пожара в кро-

ви» можно лишь костры книжного раскола в �� столетии.

Социальная аудитория читающей России, и без того расколо-

тая на «классы», «партии» и «направления», покрывалась все

новыми трещинами, захлебываясь в мутном водовороте среди

собственных осколков.

Только избранные способны идти со старообрядческим

«упрямством» до конца, «против течения». Ведь избранию

* Завитневич В. С. А. С. Хомяков. Киев, 1913. Т. 2. С. 2.

699

русский Путь Алексея ХомяковА

вместо заслуженных почестей, как правило, сопутствует

обреченность на частое непонимание и массовое равноду-

шие. Официально Хомяков уже был «признан», поскольку

к 1914 году перестал привлекать внимание чиновников в

качестве «диссидента». В советский период его, по вполне

понятным причинам, точно так же «забыли». Сейчас такое

«признание» вновь утверждается. На повестке дня – акаде-

мическая подготовка полного собрания сочинений Хомяко-

ва. Впрочем, при более благоприятном повороте «главной

политической линии» этот долгожданный книжный культ

мог наметиться и раньше. Достаточно вспомнить 1937 год в

Москве, когда с имперского закрепления пушкинского куль-

та в СССР начинается развернутое издание всего корпуса

русской классики.

Можно и нужно воспринимать Пушкина как «наше все»,

вслед за Аполлоном Григорьевым и Достоевским. Музыка

Русского слова здесь достигает вселенского звучания. Можно

и нужно воспринимать как «наше все» самого Достоевского.

Образ Вселенского в Русском достигает здесь недостижимой

широты и глубины. А Хомяков? – Наш Хомяков, наш Апол-

лон Григорьев, наш Розанов… Созвездия имен на Русском не-

босклоне. Без такого соприсутствия нашего прошлого в на-

шем настоящем, что было бы с Россией сейчас? В туманное,

смутное время унификации и стандартизации «информаци-

онного общества», при веерном сбросе отходов техногенной

цивилизации «прикольным» символом глобальной штампов-

ки «картины мира» стала «Книга рекордов Гиннеса», заняв

уверенно третье место по тиражам после Библии («суперкни-

га»!) и Корана. И все же над книжной крышей и электронным

зонтиком Российской Федерации еще остается Русское небо,

где каждая звезда излучает свой неповторимый свет. Звезда

Хомякова горит.

Речь, конечно же, не об астрономических мерках не-

превзойденности и степенях гениальности. Обсуждать Хо-

мякова с точки зрения подобных «телескопов» начали еще в

пору расцвета его творчества в 40-е годы. И почином стали

700

ПриложеНие

желчные выпады Белинского. Что ж, «неистовый Виссари-

он» обладал превосходным чутьем литературного критика.

И скорее всего, подобно бывалому охотничьему псу, отда-

вал отчет в том, какой зверь на него вышел. Впрочем, в этом

отношении лучше Герцена ни о Хомякове, ни обо всех, кто,

начиная с «упрямого старца» Шишкова, благодушно носил

кличку «русопята», «славянофила», все равно ни скажешь.

«Двадцать лет тому назад я с ужасом отпрянул от сла-

вянофилов из-за их рабства совести. Я долгое время не мог

понять дельную сторону воззрения, окруженного эпитимья-

ми, отлучением, изуверством, духом гонения и нетерпимо-

стью. Они на меня сердились за то, что я говорил – попадись

им власть в руки, они за пояс заткнут �� отделение, и что,

несмотря на все возгласы о Петербурге и немецкой империи,

в них самих дремлет Николай, да еще постриженный в рус-

ские попы»

«Рабство совести»… Пожалуй, здесь звучит невольно вы-

сочайшая оценка. Так и в эмиграции Иван Ильин с легкой руки

Бердяева получит звание «небесного жандарма». Прямая ана-

логия, не правда ли? Увы, нашей «небесной жандармерии» во-

лею судьбы пока еще не довелось даже как следует примерить

«голубые мундиры».

С новой силой страсти по поводу «степени» одаренно-

сти Хомякова вспыхнули вскоре после смерти Алексея Сте-

пановича, когда, как у нас бывает, его произведения на пер-

вых порах выборочно, но все-таки начали чаще издаваться. В

1861 году в журнале братьев Достоевских «Время» появилась

весьма любопытная рецензия на Сборник стихотворений Хо-

мякова. Автор, скорее всего, сам Федор Достоевский, который

подобно Хомякову так и остался «под негласным надзором

III отделения», с легкостью виртуоза оказался над схваткой.

К портрету «старого человека» Белинского в интерьере без-

возвратно ушедшего времени он обратится уже в 70-е годы

на страницах «Дневника писателя». А тогда, будто между

делом, прозвучит как бы частное редакционное наблюдение:

* Герцен А.И. Собрание сочинений: в 30 т. М., 1959. Т. 17. С. 222.