Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

671

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

доказывать старику, что долги им почти все собраны и что

четвертая часть деньгами или вещами следует его племян-

никам; голоса в толпе стали ему явственно вторить. Старик

горячился и ругался все более и более. Заступник молодого

парня отвечал ему вежливо, но твердо; наконец, изложивши

все дело, он стал повторять одно: «Грех обижать сирот, – за-

плати им». Старик, выведенный из терпенья, вскрикнул: «Что

ты горланишь: заплати да заплати! нешто ты мне барин?» –

«Коли прав, так и барин», – отвечал адвокат. Ответ ошело-

мил старика. На такое слово не могло быть возражения: он

это видел в глазах сходки, он это чувствовал в самом себе.

Он помолчал, наконец махнул рукою и сказал: «Ну, как мир

положит!» – и ушел со сходки. Я ушел также и помню, что

ушел с веселым сердцем. Есть, видно, в старых обычаях, есть

в стародавней сходке свои юридические начала. Правда, они

рознятся от юридических начал, принятых за норму в других

землях; но вспомним, что болонский юрист в Средних веках

смеялся над местным правом, принятым в Англии, а что это-

му праву во многом подражает теперь Европа. Но дело еще не

кончено. Совесть овладела разбирательством факта только в

отношении к его существованию. Очевидно, ей же подлежит

и будет подлежать факт в отношении к его нравственности.

Таким образом, все усовершенствование права получит свое

начало от быта и обычая славянских. Часть дела совершена,

дальнейшая впереди. Но скажут мне: «Такие начала слишком

неопределенны, не имеют юридической строгости» и т. д. и

т. д. Я считаю подобные возражения довольно ничтожными.

В первых формулах закона является действительно самый

строгий юридический формализм; например: «Кто убил, да

будет убит»; но следуют другие возрасты права: начинается

разбор, совершено ли убийство вольно или невольно, в пол-

ном ли разуме убившего или в безумии, нападая или в своей

собственной защите, с преднамерением или в мгновенной

вспышке, вследствие злости или от меры терпения, перепол-

ненной оскорблениями, и т. д. и т. д. Формализм исчезает все

более и более. Пожимай плечами, болонский юрист! Право

672

А. с. Хомяков

перестает быть достоянием школяра и делается достоянием

человека; но такой возраст права возможен только в единстве

обычного и внутреннего начала общества.

Как бы то ни было, очевидно, что в бытовом отношении

всего яснее выказывается наша неспособность быть выраже-

нием русской жизни и русской мысли.

Таковы-то богатые плоды нашего всеобщего вигизма.

Кажется, я их представил без преувеличения и без пристра-

стия. Итог неутешителен. В самое то время, когда всемирное

развитие истории, осудив неполные и односторонние начала,

которыми она управлялась до сих пор, требует от нашей Свя-

той Руси, чтобы она выразила те более полные и всесторонние

начала, из которых она выросла и на которые она опирается, –

выражение их является невозможным по недостатку органов.

В этом отношении ясно, что Россия находится в несравненно

более трудном положении, чем Англия, и что вигизм нашего

общества несравненно хуже и ниже, чем вигизм, составляю-

щий одну из социальных партий в Англии. Таков результат,

который бы можно было вывести с первого взгляда.

Но на первом взгляде останавливаться не должно. Пол-

ное изучение вопроса дает вывод совершенно противопо-

ложный первому. Английский вигизм, необходимая проте-

стантская реакция против односторонности римских начал,

был необходимостью, был развитием неизбежным и закон-

ным; торжество его так же неизбежно, как торжество всякой

вполне логической мысли. От этого, как я уже сказал, в Ан-

глии будущее принадлежит вигам,– если английская земля

не примет извне других, более полных духовных начал. У

нас совсем другое дело: наш вигизм есть следствие истори-

ческой и, так сказать, внешней случайности, нисколько не

обусловленной нашими внутренними началами, обществен-

ными или духовными. Плод временной случайности, он мо-

жет иметь и значение и существование только временное; и

не только нельзя сказать, чтобы будущее ему принадлежало,

но можно смело сказать, что будущее для него не существу-

ет. Законный в своем случайном начале, бессмысленный в

673

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

своем общем развитии, он приближается к своему падению.

Его существование продлить не могут ни частные усилия,

ни полудобросовестные парадоксы устаревшей любви к за-

падным школам, ни общественное упорство, ни даже не-

подвижная сила общественной апатии и умственной лени.

Логика имеет свои неотъемлемые права, и беспристрастный

наблюдатель, радуясь будущему, может уже найти утешение

в признаках настоящего. Возврат русских к началам Русской

земли уже начинается.

Под этим словом возврата я не разумею возврата наших

любезных соотечественников, которые, как голубки, потре-

петавши крылышками над треволненным морем западного

общества, возвращаются утомленные на Русскую скалу и по-

хваливают ее твердость. Нет, они возвращаются на Святую

Русь, но не в Русскую жизнь; они похваливают крепость сво-

его убежища и не знают (как и все мы), что вся наша деятель-

ность есть не что иное, как беспрестанное подкапывание его

основ. К счастью, наши руки и ломы слишком слабы, и бесси-

лие наше спасает нас от собственной слепоты. Я не называю

возвратом и того, не совсем редкого, явления общественного,

которое может, пожалуй, сделаться и минутною модою, что

люди, совершенно оторванные от Русской жизни, но не скор-

бящие об этом разрыве, а в полном самодовольстве наслаж-

дающиеся своим мнимым превосходством, важно похвали-

вают Русский народ; дарят его, так сказать, своим ласковым

словом, щеголяют перед обществом знанием Русского быта и

Русского духа и преспокойно выдумывают для этого Русско-

го духа чувства и мысли, про которые не знал и не знает рус-

ский человек. Чтобы выразить мысль народа, надобно жить

с ним и в нем. Я говорю о другом возврате. Есть люди, и, к

счастью, этих людей уже немало, которые возвращаются не

на Русскую землю, но к Святой Руси, как к своей духовной

родительнице, и приветствуют своих братий с радостною и

раскаивающеюся любовью. Этот мысленный возврат важен и

утешителен. Наука, несмотря на слепое сопротивление книж-

ников и на ленивую устойчивость полукнижного большин-

674

А. с. Хомяков

ства, не только начинает обращать внимание на истинные

потребности Русской жизни, но, освобождаясь мало-помалу

от прежних школьных оков, уже показывает стремление к со-

знанию своих родных начал и к развитию истин, до сих пор

бессознательно таившихся в нашей собственной жизни. Эти

труды остаются не совсем без награды: им сочувствуют мно-

гие, им сочувствуют по всей земле Русской и, может быть,

еще более в ее дальних областях, чем в тех мнимых центрах

нашего просвещения, которые до сих пор суть действительно

только центры западного школьничества. Им сочувствуют

даже некоторые просвещенные люди на Западе, готовые ува-

жать нашу мысль, когда она действительно будет нашею соб-

ственною, а не простым подражанием мысли чужой. Успех

искусства медленнее, чем успех науки. Разумеется, так и сле-

дует быть. Искусство требует внутреннего мира и внутрен-

ней полноты, которых у нас еще быть не может; но за всем

тем в нем сильнее и сильнее начинает пробегать струя Рус-

ской мысли. Никогда наш духовный мир, истинная потреб-

ность Русской души, не оглашался теми чудными звуками

и не обогащался теми глубокими мыслями, которыми отли-

чается величайший из его современных деятелей

; никогда

художество слова в его бытовом направлении еще не имело

такого русского представителя, как в наше время

. Даже в

искусствах пластических слышится и чуется тот же возврат.

Даровитая молодость обращает глаза свои с любовью на тот

строгий путь, который некогда был открыт нам Византиею и

после того прерван бурями нашей треволненной жизни. Про-

свещенная любовь к художеству, поняв высокое достоинство

этого пути, хочет записать снова в Русской живописи имя,

некогда блестевшее в ее летописях основанием иконописной

школы

. Наконец, люди более последовательные, понимаю-

щие связь бытовых мелочей с общим развитием мысленного

организма, стараются хотя несколько приблизить свой до-

машний быт к жизни и обычаям русским. Кроме признаков

положительных есть не менее утешительные признаки от-

рицательные. Другого имени дать нельзя тому рассвирепе-

675

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

нью, с которым учителя и подростки отживающей школы

подражательной бросаются на всю старую Русь. Это не про-

стое заблуждение критики, сбившее с толку Каченовского и

его учеников; нет, это страсть, и страсть очень явная. Один

во всеуслышание отвергает в России существование общи-

ны, тогда как в истории Русской нельзя понять ни строки без

ясного уразумения общины и ее внутренней жизни; другой,

назло всем преданиям и памятникам, уничтожает всю ста-

рорусскую торговлю

, не замечая даже того, что, по его же

показаниям, один Новгород платил ежегодно в великокня-

жескую казну (разумеется, с своей торговли) такую сумму,

которая равнялась четвертой части окупа, взятого норманна-

ми со всей Англии, и больше чем осьмой части самого огром-

ного окупа, взятого теми же торжествующими норманнами

с целой Франции; а кто не знает, что значит военный окуп?

Наконец, третий взялся за неожиданное оправдание Иоанна

Грозного и приписывает несчастное ожесточение его мягко-

го сердца мерзостям народа и бояр

. Правда, что он не нашел

ни в оправдательных письмах самого Иоанна, ни в современ-

ных свидетельствах иностранных или русских ни тени факта

в пользу своего тезиса, – но все равно! Старой Руси следова-

ло быть виноватою, а журнальному читателю следует быть

легковерным

. Такие явления могли бы показаться несколько

оскорбительными и похожими на недобросовестное поруга-

ние памяти наших отцов, но школьные страсти заслуживают

некоторого извинения. Злость, с которою нападают на ста-

рую Русь, носит на себе характер рассердившегося бессилья.

Виновата старая Русь не в том, что была, а в том, что она есть

и теперь и даже изъявляет надежду на будущее существова-

ние и развитие. Точно так же должно оправдать и печатные

нападения на самую личность, на наружность и, так сказать,

* Зато как обрадован был автор этого оправдания, когда впоследствии

ревностный и даровитый труженик науки стал объяснять казни Грозного

борьбою бояр с властью царскою за право отъезда. � не могу вполне со-

гласиться с г. Соловьевым; но во всяком случае его мысль, выраженная

впоследствии, не имеет ничего общего с попыткою оправдать Грозного без-

нравственностью Русского народа. (Прим. А.С. Хомякова)

676

А. с. Хомяков

на домашние отношения людей, осмелившихся выразить

свое сочувствие к Русским началам и свою веру в них. Сер-

дитое бессилье не может быть разборчиво в средствах. Этот

отрицательный признак столько же утешителен, сколько и

положительные.

Без крайнего ослепления или без того уныния, которое

внушено было поборникам Русских начал, духовных и на-

родных, прежним торжеством подражательного школьниче-

ства, нельзя не заметить, что совершается, хотя и медленно

(так, как и следует быть), переход в нашем общественном

мышлении; но надежда не должна порождать ни излишнюю

уверенность, ни ленивую беспечность. Много еще времени,

много умственной борьбы впереди. Не вдруг разгоняется

умственный сон, медленно переменяются убеждения; еще

медленнее изменяются привычки, данные полуторастолет-

ним направлением. Все дело людей нашего времени может

быть еще только делом самовоспитания. Нам не суждено еще

сделаться органами, выражающими Русскую мысль; хорошо,

если сделаемся хоть сосудами, способными сколько-нибудь

ее воспринять. Лучшая доля предстоит будущим поколени-

ям: в них уже могут выразиться вполне все духовные силы

и начала, лежащие в основе Святой Православной Руси. Но

для того, чтобы это было возможно, надобно, чтобы жизнь

каждого была в полном согласии с жизнью всех, чтобы не

было раздвоения ни в лицах, ни в обществе. Частное мыш-

ление может быть сильно и плодотворно только при сильном

развитии мышления общего; мышление общее возможно

только тогда, когда высшее знание и люди, выражающие его,

связаны со всем остальным организмом общества узами сво-

бодной и разумной любви и когда умственные силы каждого

отдельного лица оживляются круговращением умственных

и нравственных соков в его народе. История призывает Рос-

сию стать впереди всемирного просвещения; она дает ей на

это право за всесторонность и полноту ее начал, а право,

данное историею народу, есть обязанность, налагаемая на

каждого из его членов.

677

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

РефОРмы петРа i в кОнтексте

евРОпейскОй цивилизации

аРистОтель и всемиРная выставка

Прекрасна была судьба Древней Эллады. Земелька ма-

ленькая по пространству и по числу жителей, ничтожная в

сравнении с другими государствами древнего миpa, – какою

не увенчалась бы она славою, каких не оставила воспомина-

ний! Ее первоначальный характер, ее отличительная черта

есть полнейшее развитие антропоморфизма (человекообожа-

ния). Любопытно бы было дознаться, вследствие какого па-

дения других высших идей возникла эта мелкая религия? Но

так как читатель, вероятно, не разделяет моего любопытства,

то вопрос этот можно оставить в стороне. Довольно того, что

собственно человекообожание было действительно отличи-

тельною чертою древнего эллина и что предметом обожания

был человек со всеми случайностями его земного бытия. Кра-

сив был человек: он был богоподобен; силен был человек: он

был богоподобен; разумен был

человек: он был богоподобен.

Сами боги были сильны, разумны, прекрасны, богаты по-

человечески. Божество было только высочайшею степенью

человека в его случайностях. Эта эпоха восторженного само-

упоения так богата произведениями, исполненными просто-

душной прелести и величия, что мир ее никогда не забудет; но

разум, пробужденный в человеке самим неразумием его без-

граничного уважения к себе, стал мало-помалу подкапывать

эту веру, сначала будто очищая ее. Сперва перестала Эллада

поклоняться тем случайностям жизни человеческой, которые

слишком явно чужды самому человеку, например, счастию,

могуществу и богатству. Она стала поклоняться единствен-

но его красоте внешней и внутренней, его телесной стройно-

сти – источнику прелести или силы, его красоте душевной –

источнику ума или доблести. И опять пошел дальше разум

человеческий; он понял случайность внешнего человека, он

678

А. с. Хомяков

стал поклоняться его разуму. И опять пошел дальше разум

и, в себе отстраняя случайность, он стал поклоняться зако-

ну своего разумения. Такова внутренняя ист�pия эллинского

ума. Первая эпоха – Омир, последняя – безмолвный Сократ,

которого красноречивыми устами был Платон, чудный ум,

исполненный всей прелести, всей плодотворной силы, всей

глубокой думы эллинской. Но строгий анализ был еще недо-

волен: трезвее становился он и суше, утрачивая весь блеск,

всю красоту молодого возраста, но приобретая старческое

глубокомыслие. Аристотель покончил в Элладе дело анализа,

во сколько анализ мог быть в ней плодотворен и во сколько он

мог продолжать свое развитие, не нарушая самых основ жиз-

ни, из которой возник. С Аристотелем и Александром, его со-

временником и учеником, кончается историческая эпопея Эл-

лады, ее истинный героический век. Нечего говорить о том,

как дальнейшее развитие разума перешло по необходимости

в одностороннее преобладание рассудка, и как рассудок, в

своей односторонности неизбежный скептик, засушил, под-

копал и искоренил все живое; как болезненно искал он ис-

тины, как болезненно смеялся над тем, что найти ее нельзя,

как гордился своим бессилием, как самодовольно бросил он

явившейся Истине вопрос: что такое истина? и отвернулся от

ответа. Все это сюда не идет.

Когда мало-помалу новая Европа, выходя из мрака мно-

говекового невежества, встретилась с памятниками эллин-

ского ума, она подпала их неотразимой власти. То же самое

было и с Магометанским Востоком: Платон и Аристотель,

или Порлатун и Аристо, овладели потомками пустынного

дикаря-аравитянина и лесного дикаря-германца. Но неравно

было их владычество. Немного свежих сильных и поэтиче-

ских умов полюбили Платона: в нем было еще слишком мно-

го произвола, слишком много эллинской поэзии, чтобы быть

ему всемирным владельцем. Строгий и сухой анализ Аристо-

теля был доступен всем, и все школы, весь рассудок новейшей

Европы пошли по следам великого мыслителя. Чему же так

обрадовались, когда Бэкон и другие великие умы освободили

679

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

Европу от Аристотеля? Чем провинился покойный Стагирит?

А вот чем. Как бы ни преобладал в человеке анализ, как бы

человек ни подчинялся строгости его методы и отвлеченной

всеобщности его вопросов, он всегда остается по необходи-

мости в пределах того синтеза личного или народного, ко-

торый составляет жизнь человека, на который он опирается,

сам того не ведая, в то время, когда задает себе вопросы, и

опирается вдвое более, когда отвечает на них. Таким образом,

человек, безусловно принимая чужой анализ, действительно

подчиняется чужому синтезу и делается его рабом. Недаром

благословляется память тружеников науки, сокрушивших

c��в�pи� в Аристотеля.

«Однако ж, – говорит мой читатель, – какое нам дело

до Стагирита, и какая охота говорить о такой старине?» Вот

что значит не понимать

требований современности! Нет, я не

ошибся. Я знаю, что Русскому читателю то, что было давно,

будто бы никогда не было; иное дело то, что происходит дале-

ко. Образованный Русский нашего времени (говоря простым

русским языком русских писателей тому лет за 20) живет бо-

лее в категории пространства, чем в категории времени. Он

не только заботится о том, что делается далеко от него, но

даже не заботится о том, что делается близко. Что в Пари-

же, что в Лондоне, как сэр Генри Смит справляется с кафра-

ми и готтентотами, гораздо занимательнее для него, чем то,

что делается в его городе и, так сказать, у самых его ворот.

«Это потому, – говорит читатель, – что тут, кажется, ничего

не делается». Я не стану спорить с человеком, которого бла-

госклонность мне нужна и которого наперед называю благо-

склонным читателем. Как бы то ни было, мне очень известно,

что все далекое для нас занимательно, а все давнее, как гово-

рится, было да быльем поросло, и толковать о нем нечего. Я

и не стал бы говорить о нем, ни о Греции, ни о Стагирском

старике, ни об освобождении европейской науки от рабства

аристотелизма, если бы прошлое не сходилось с современ-

ным. Ведь Аристотель-то мой притча, любезный читатель. И

прекрасен был он со своим светлым умом, со своим глубоким

680

А. с. Хомяков

разложением человеческих способностей, со своими строги-

ми и последовательными выводами. Он был достойным на-

ставником для темного средневекового ума; он был светиль-

ником во тьме и много помог к разогнанию этой тьмы; он был

в свое время истинно полезен, быть может, даже необходим.

И вот он же самый сделался умственным игом, которого па-

дение было торжеством разума. А все-таки великую услугу

оказали аравитяне Европе, познакомив ее с Аристотелем.

Немалую услугу оказал нам и Петр, познакомив нас с

науками и мысленною жизнию Запада, и она сделалась на-

шим Аристотелем. Но неужели же нам никогда не придется

освободиться от нее и откинуть старую поговорку: mag�st�r

d�x�t (наставник сказал)? Всякий анализ (а наука, в общей

своей сложности, есть не что иное, как разнообразное разви-

тие анализа) остается, как сказано уже выше, в пределах того

жизненного синтеза, из которого он возник, и человек, безу-

словно принимающий чужой анализ, делается рабом чужого

синтеза. Трудно сказать, чего именно хотел Петр и сознавал

ли он последствия своего дела. По всем вероятностям, он ис-

кал пробуждения Русского ума. Mноги� из его современни-Mноги� из его современни-ноги� из его современни-� из его современни- из его современни-

ков, может быть, самые достойные его понимать, не поняли.

Известен глубокомысленный ответ Кикина

, ответ, исполнен-

ный умственной силы и трагического значения. Mне кажется,

что эти люди друг друга не поняли. Цель у них была одна, и

вследствие того, что они не понимали друг друга, один был

завлечен до неизвинительного преступления, другой до по-

стыдной жестокости

: грустное явление, часто повторяющее-

ся в истории и над которым долго и долго призадумывается

человек со смыслом, как, например, ты, мой благосклонный

читатель. Петр вводил к нам европейскую науку: через это

он вводил к нам всю жизнь Европы. Таково было необходи-

мое последствие его дела, но в этом отношении он был небес-

сознателен. Его борьба была с целою, несколько закосневшею

жизнию, как я сказал в другой статье, и он боролся с нею во

всех ее направленияx. Он вводил все формы Запада, все даже

* «Русский ум любит простор, а при тебе ему тесно» ( Изд.).