Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

651

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

принес их. Логика истории произносит свой приговор не над

формами, но над духовной жизнию Западной Европы. Иначе и

быть не могло. Как скоро оба духовные начала или, лучше ска-

зать, обе формы одного и того же духовного начала, которыми

жила и управлялась Европа в продолжение стольких веков, за-

молкли перед требованием критики, самая область духовная

опустела, внутренний мир души исчез, вера в разумное раз-

витие погибла, и жадное нетерпение вещественных интересов

(отчасти законных) не могло признать перед собою никакого

другого пути, кроме пути взрывов и насилия.

Людям Запада теперешнее его состояние должно казать-

ся загадкою неразрешимою. Понять эту загадку можем только

мы, воспитанные иным духовным началом.

Наука признала, что новый европейский мир создан Хри-

стианством. Это справедливо вот в каком смысле. Христиан-

ство, в полноте своего Божественного учения, представляло

идеи единства и свободы, неразрывно соединенные в нрав-

ственном законе взаимной любви. Юридический характер

Римского мира не мог понять этого закона: для него единство

и свобода явились силами, противоположными друг другу,

антагонистическими между собою; из двух начал высшим по-

казалось ему, по необходимости, единство, и он пожертвовал

ему свободой. Таково было влияние Римской стихии. Стихия

Германская, противная Римской, удержала бы за собою дру-

гое начало, но этого быть не могло: она сама являлась в За-

падной Европе завоевательницею, насильницею. Вследствие

своего положения она приняла в себя то же начало, которое

принимала Римская стихия вследствие своего внутреннего ха-

рактера. Итак, Западная Европа развивалась не под влиянием

Христианства, но под влиянием Латинства, т. е. Христианства,

односторонне понятого, как закон внешнего единства. Тот, кто

понимает историю, может легко усмотреть постепенное раз-

витие этого начала в идее Всехристианства (t�ta �hr�st�an�tas),

понятого как государство, в борьбе императоров и пап, в кре-

стовых походах, в военно-монашеских орденах, в принятии

одного церковно-дипломатического языка (латинского) и т. д.

652

А. с. Хомяков

Он увидит, что и вся жизнь Запада была проникнута этим на-

чалом и развивалась в полной зависимости от него, в иерархии

феодальной, в аристократизме, в понятии о праве, в понятии о

государственной власти и т. д. Для того, кто только вытвердил

историю по иностранным писателям, пришлось бы говорить

слишком много. Поэтому мы и не станем здесь рассматривать

историю Западной Европы с этой точки зрения.

Таков был первый период западной истории; второй был

периодом реакции. Односторонность Латинства вызвала про-

тиводействие, и мало-помалу, после многих неудачных попы-

ток, после долгой борьбы, наступил период Протестантства,

одностороннего, как и Латинство, но одностороннего в на-

правлении, противоположном первому: ибо Протестантство

удерживало идею свободы и приносило ей в жертву идею

единства. Иначе и быть не могло, ибо примирение было не-

возможно для Запада, воспитанного началом Латинства, под

условиями завоевания германского и юридической формаль-

ности римской. Вся новая история Европы принадлежит Про-

тестантству, даже в землях, слывущих за католические. Как

идея единства латинского была внешняя, так и идея свободы

протестантской была внешнею; ибо свобода, отрешенная от

идеи разумного содержания, есть понятие чисто отрицатель-

ное и, следовательно, внешнее. Протестантство удерживалось

в продолжение нескольких веков от совершенного самоуни-

чтожения только посредством произвольных условий; но оно

носило в себе семена своей собственной гибели, и этим се-

менам надобно было по необходимости развиться. Они раз-

вились. В области религии догматической Протестантство

исчезло и перешло в неопределенность философского мышле-

ния, т. е. философского скепсиса; в области жизни обществен-

ной оно перешло в то состояние беспредельного брожения,

которым потрясен западный мир. Произвольные условия не

могли устоять ни против требований разумной критики, ни

против личных страстей; ибо условие произвольное не может

заключать в самом себе собственного освящения; оно может

только освящаться извне, а всякое начало освящающее было

653

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

уже уничтожено Протестантством. В наше время суд истории

совершается и совершится над Латинством и Протестант-

ством. Таков смысл современного движения.

До сих пор не являлось и явиться не может нового нача-

ла духовного, которое могло бы пополнить в душе человече-

ской пустоту, оставленную в нем конечным падением начала

латино-протестантского. Все попытки (их было много) оты-

скать или создать такое начало были неудачны. Таков смысл

явления и упадка всех систем, наделавших больше или меньше

шуму под фирмою Овена или Сен-Симона, под именем ком-

мунизма или социализма. Все эти системы, порожденные, по-

видимому, вещественными болезнями общества и имевшие,

по-видимому, целью исцеление этих болезней, были действи-

тельно рождены внутреннею болезнию духа и устремлены к

пополнению пустоты, оставленной в нем падением прежней

веры или прежнего призрака веры. Все они пали или падают

вследствие одной и той же причины, именно той субъективной

произвольности, на которой они основаны. Другим путем при-

шла к той же цели философия германская в лице своего пред-

ставителя Гегеля или, лучше сказать, учеников его. Строгий

(хотя и неполный) в своем анализе, ничтожный в своем син-

тезе, гегелизм в своем падении показал всю глубину духовной

бездны, над которой уже давно, сама того не зная, стояла фи-

лософствующая Германия; он обличил язву, которой исцелить

не мог. Но в этом, бесспорно, заключается и великая заслуга.

Все будущие попытки по пути чисто философскому невоз-

можны после Гегеля; все будущие попытки вроде устаревшего

овенизма или нового социализма

будут неудачны и ничтожны

по тем же причинам, по которым были неудачны и ничтожны

их предшественницы. Приговор над ними совершается совре-

менною нам историей; произнесен же он несколько лет назад

в книге, нелепой по своей форме, отвратительной по своему

нравственному характеру, но неумолимо-логической, в книге

Макса Штирнера (D�r E�nz��n� �nd s��n E�g�nth�rn)

. Эта кни-

га, от которой с ужасом отступилась школа, породившая ее, о

которой без глубокого негодования не может говорить ни один

654

А. с. Хомяков

нравственный (s�tt��ch�r) немец, имеет значение историческое,

не замеченное критикою и, разумеется, еще менее известное

самому автору, значение полнейшего и окончательного про-

теста духовной свободы против всяких уз произвольных и

налагаемых на нее извне. Это голос души, правда безнрав-

ственной, но безнравственной потому, что ее лишили всякой

нравственной основы, души, беспрестанно высказывающей,

хотя бессознательно, и возможность, и разумность покорности

началу, которое бы было ею сознано и которому бы она пове-

рила, и восстающей с негодованием и злобою на ежедневную

проделку западных систематиков, не верящих и требующих

веры, произвольно создающих узы и ожидающих, что другие

примут их на себя с покорностью. Современная история есть

живой комментарий на Макса Штирнера, фактический про-

тест жизненной простоты против книжного умничанья, кото-

рое вздумало ее надувать призраками самодельных духовных

начал, когда духовные начала, которыми она некогда действи-

тельно жила, уже не существуют.

Такова была воля Промысла, или (если с нашей стороны

слишком дерзко угадывать пути Провидения) таков был смысл

всемирной истории, чтобы человечество, не понявшее Христи-

анства или понявшее его односторонне, пришло путем отри-

цания к пониманию своей собственной ошибки. Бесполезные

усилия отсталых мыслителей, бесполезные хитрости духов-

ных правителей, унижающих веру до иезуитски-нищенского

союза с страстями и партиями политическими, не воскресят

и даже не продлят эпохи латино-протестантства. Прежняя

ошибка уже невозможна, человек не может уже понимать веч-

ную истину первобытного Христианства иначе, как в ее полно-

те, т. е. в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе

духовной любви. Таково Православие. Всякое другое понятие

о Христианстве отныне сделалось невозможным. Представи-

телем же этого понятия является Восток, по преимуществу же

земли славянские и во главе их наша Русь, принявшая чистое

Христианство издревле, по благословению Божиему и сделав-

шаяся его крепким сосудом, может быть, в силу того общин-

655

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

ного начала, которым она жила, живет и без которого она жить

не может. Она прошла через великие испытания, она отстоя-

ла свое общественное и бытовое начало в долгих и кровавых

борьбах, по преимуществу же в борьбе, возведшей на престол

Михаила (как я уже сказал в одной из прежних своих статей)

, –

и, сперва спасшая эти начала для самой себя, она теперь долж-

на явиться их представительницею для целого мира. Таково ее

призвание, ее удел в будущем. Нам позволено глядеть вперед

смело и безбоязненно.

Постигнув значение современных движений и призвание

Русской земли в истории всемирной, мы приходим к глубоко-

му убеждению, что Русская земля исполнит свое призвание; но

в то же время и к вопросу, как может она его исполнить и какие

органы в частной деятельности она может найти в наше время

для выражения и проявления своих внутренних начал.

Этот вопрос порождает невольное и справедливое сомне-

ние.

Только тот может выразить для других свои начала ду-

ховные, кто их уразумел для самого себя; только стройный и

цельный организм духовный может передать крепость и строй-

ность другим организмам, расслабленным и разъединенным.

Мысль и жизнь народная может быть выражена и проявлена

только теми, кто вполне живет и мыслит этою мыслию и жиз-

нию. Таковы ли мы с нашим просвещением?

В письме об Англии я сказал: «Правильное и успешное

движение разумного общества состоит из двух разнородных,

но стройных и согласных сил. Одна из них, основная, корен-

ная, принадлежащая всему составу, всей прошлой истории

общества, есть сила жизни, самобытно развивающейся из сво-

их начал, из своих органических основ; другая, разумная сила

личностей, основанная на силе общественной, живая только ее

жизнию, есть сила, никогда ничего не созидающая и не стре-

мящаяся что-нибудь созидать, но постоянно присущая труду

общего развития и не позволяющая ему перейти в слепоту

мертвенного инстинкта или вдаваться в безрассудную одно-

сторонность. Обе силы необходимы; но вторая, сознательная

656

А. с. Хомяков

и рассудочная, должна быть связана живою и любящею ве-

рою с силою жизни и творчества. Если прервана связь веры

и любви, наступают раздор и борьба». В Англии этот раздор

наступил вследствие односторонности Латинства, вызвавшей

Протестантство, и, может быть, еще вследствие других обще-

ственных причин. У нас наступил тот же раздор, но вследствие

другого исторического развития.

Жизненная сила всего древнего Русского общества, не-

смотря на треволнение его и на внутренний труд общин, си-

лившихся слиться в одну великую Русскую общину, долго не

подавляла разумного развития личности. Пути мысли были

свободны, все человеческое было доступно человеку (разу-

меется, по мере его знаний и умственных сил). Быть может,

перевес первого, т. е. общественного, начала был несколько

сильнее, чем следовало, вследствие внутренних смут, предше-

ствовавших скреплению государства, и вследствие внешних

гроз (татарской и литовской), требовавших сосредоточения и

напряжения общественных сил для отпора; но область личной

мысли была еще довольно обширна. Стихия народная не враж-

довала с общечеловеческим даже тогда, когда общечеловече-

ское приходило к нам с клеймом иноземным. Доказательством

тому служит знание иностранных языков и особенно похвала

этому знанию, призвание иностранных художников, охотное

сближение с иноземцами даже духовного звания, влияние за-

падного искусства на новогородскую иконопись, принятие

многих западных сказок, знакомство с немецкими сагами из

круга Нибелунгов (как видно из Новгородского летописца), на-

конец, сочувствие с явлениями западного мира, отчасти заслу-

живающими этого сочувствия (например, с крестовыми похо-

дами), и многим другим. Кажется, подозрительность и вражда

к западной мысли стали проявляться с некоторою силою по-

сле Флорентийского собора

и латинского насилия в русских

областях, тогда подвластных Польше. Развились они вполне

вследствие безумной и глубокой ненависти к русским людям,

доказанной Швециею и купечеством и баронством прибалтий-

ским; более же всего вследствие вражды и лукавства польских

657

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

магнатов и латинского духовенства. Мало-помалу народная

стихия стала являться исключительною и враждебною ко все-

му иноземному.

Область духа человеческого была стеснена; но такое

стеснение, противное как истине человеческой, так и требо-

ваниям духа Русского и коренным основам его внутренней

жизни, должно было произвести сопротивление, доходящее

до противоположной крайности. Борьба 1612 года была не

только борьбою государственною и политическою, но и борь-

бою духовною. Европеизм с его злом и добром, с его соблаз-

нами и истиною являлся в России в образе польской партии.

Салтыковы и их товарищи были представителями западной

мысли. Правда, в нравственном отношении они не заслужи-

вали уважения. Иначе и быть не могло: нравственно-низкие

души легче других отрываются от святыни народной жиз-

ни. Правда, люди, желавшие изменить старину, были в то же

время изменниками Отечеству, но это только была истори-

ческая случайность в их положении. В сущности же, их на-

правление, произведенное случайным ожесточением народ-

ного начала, стеснявшего свободу мысли человеческой, было

не совсем неправо. Сила Русского духа восторжествовала:

Москва освобождена, Русский царь на престоле; но требова-

ние мысли, восстающей против стеснительного деспотизма

обычаев и стихий местных, не осталось без представителей.

Худшая сторона его выражалась в таких людях, как разврат-

ный беглец и клеветник Котошихин

или как Хворостинин,

который говорил, что «русский люд так глуп, что с ним жить

нельзя»

; но лучшая сторона того же требования находила со-

чувствие в лучших и благороднейших душах. Нет сомнения,

что оно должно было получить со временем свои законные

права; быть может, оно должно было впасть в крайность, по-

тому что было вызвано противоположною крайностью. Как

бы то ни было, оно нашло себе представителя, давшего ему

полный перевес и быструю победу. Этот представитель, один

из могущественнейших умов и едва ли не сильнейшая воля,

какие представляет нам летопись народов, был Петр. Как бы

658

А. с. Хомяков

строго ни судила его будущая история (и бесспорно, много

тяжелых обвинений падет на его память), она признает, что

направление, которого он был представителем, не было со-

вершенно неправым: оно сделалось неправым только в своем

торжестве, а это торжество было полно и совершенно. Нечего

говорить, что все Котошихины, Хворостинины и Салтыковы

бросились с жадностью по следам Петра, рады-радехоньки

тому, что освободились от тяжелых требований и нравствен-

ных законов духа народного, что они, так сказать, могли рас-

плясаться в Русский пост. Та доля правды, которая заклю-

чалась в торжествующем протесте Петра, увлекла многих и

лучших; окончательно же соблазн житейский увлек всех.

Таким образом, вследствие исторических случайностей

совершился в России тот разрыв, который совершился в Ан-

глии вследствие неполноты и ложности ее духовных законов.

Одностороннее развитие личного ума, отрешающегося

от преданий и исторической жизни общества: таков смысл

английского вигизма. Таков смысл вигизма в какой бы то ни

было стране. Характер его в общих чертах, показанных мною

в письме об Англии, везде один и тот же; но за всем тем на-

правление общества в России (наш домашний вигизм) пред-

ставляет значительное различие с английским, и эти различия,

конечно, не в нашу пользу. Происходя от внутренней неполно-

ты и ложности духовных законов, положенных историею в

основании Англии, английский вигизм был естественным и,

так сказать, законным развитием одной из ее стихий. Он оста-

вался народным, он был связан с духовною сущностью земли

даже тогда, когда отрывался от ее преданий и исторического

прошедшего. Английский виг остается вполне англичанином:

его быт, его внутренняя жизнь, даже наружный вид – все в

нем английское; он еще не осудил себя на совершенное бес-

силие общественное и духовное. Иное дело вигизм нашего

общества. Порожденный не внутренним законом духовной

народной жизни, а только историческою случайностию внеш-

них отношений русской земли и временным деспотизмом

местного обычая, – он сначала явился протестом против слу-

659

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

чайного явления, но по закону, может быть, необходимому, он

сделался протестом против всей народной жизни, против всей

ее сущности: он отлучил от себя все русское начало и сам от

него отлучился. Бессильный, как всякая оторванная личность,

лишенный всякого внутреннего содержания (ибо он был толь-

ко отрицанием), лишенный всякой духовной пищи, ибо он

оторвался вполне от своей родной земли, – он был принуж-

ден, и не мог не быть принужденным, прицепиться к другому

историческому и сильному умственному движению, к движе-

нию Запада, которого он сделался школьником и рабом. Это

духовное рабство перед западным миром, этот ожесточенный

антагонизм против Русской земли, рассмотренные в продол-

жение целого столетия, представляют весьма любопытное и

поучительное явление. Отрицание всего русского, от названий

до обычаев, от мелочных подробностей одежды до существен-

ных основ жизни, – доходило до крайних пределов возмож-

ности. В нем проявлялась какая-то страсть, какая-то комиче-

ская восторженность, обличающая в одно время величайшую

умственную скудость и совершеннейшее самодовольствие.

Конечно, эти крайности, по-видимому, принадлежат более

первому периоду нашей европеизации, чем последнему; но

последний, при большем бесстрастии, заключает в себе боль-

шее презрение и полнейшее отрицание всего народного.

Таковы последствия нашего общественного направления,

нашего домашнего вигизма.

В предыдущих статьях я показал влияние этого направ-

ления на нашу науку, на наше искусство, на наш быт, или, луч-

ше сказать, невозможность науки, искусства и быта при таком

направлении. Повторение было бы бесполезно; но в такое вре-

мя, когда, как я сказал, всемирная история, осудив безвозврат-

но те односторонние духовные начала, которыми управлялась

человеческая мысль на Западе, вызывает к жизни и деятельно-

сти более полные и живые начала, содержимые нашею Святою

Русью, не мешает еще сказать несколько слов о том же пред-

мете, дабы каждый из нас, читающих, пишущих и живущих в

нашем просвещенном обществе, мог в беспристрастии совести

660

А. с. Хомяков

своей определить, до какой степени он или окружающие его в

состоянии быть органами Русской жизни и Русской мысли.

В прежних статьях я говорил о ничтожестве и о причи-

нах ничтожества науки в России. Самый факт не подлежит

сомнению: причины его ясны. Наука сама подвинуться не

может, покуда не будет устранена причина ее мертвенности,

т. е. тот внутренний разрыв, о котором я уже говорил; но лю-

бопытно видеть, с каким упорством она отстаивает свое бла-

гоприобретенное ничтожество и с каким жаром восстает она

против всякой попытки, могущей возмутить ее умственный

сон. Собственно наукообразное развитие нашего общества

делится на два разряда. Большинство довольствуется издав-

на полученным направлением французской образованности

и с тихим самодовольствием продолжает повторять старые

уроки, перешедшие едва ли уже не в третье поколение, раз-

нообразя их современными вариациями, взятыми из глубо-

комысленных французских журналов. По-видимому, в этом

большинстве нет единства мнения, но действительные основы

мнения одинаковы у всех; разницы же заключаются только в

том, что для иного оракулом служит «�a Pr�ss�», для другого

«Nat��na�», для третьего «J��rna� d�s D�bats» и т. д.

Все это

большинство можно заключить под общим именем школь-

ников французских журналов. Меньшинство пошло гораздо

далее: оно проникло в глубь немецкого просвещения. Тому

лет двадцать, с полною верою в Шеллинга, оно субъектирова-

ло, объектировало и субъектобъектировало весь мир; потом,

вместе с Гегелем отвергая чуть-чуть не с презрением поэти-

ческую мечтательность Шеллинговой эпохи, оно, процессом

феноменологии, высушивало тот же мир до совершеннейшего

скелета или, лучше сказать, до призрака какого-то скелета, до

бытия, тождественного небытию, и вдыхало ему снова жизнь

и сущность посредством многосложного аппарата логических

моментов. Прошла и эта эпоха. Умственная Германия протя-

нула руку умственной Франции, которою пренебрегала чуть-

чуть не полвека, и сливки нашего просвещения получили ту

же закваску. Многоученое меньшинство, школьники немец-